- -
- 100%
- +
Глава 1
История, заставившая меня поволноваться и пересмотреть взгляды на жизнь, случилась в августе. Признаться, я давно ожидал, что нечто произойдет со мной и даст хороший толчок моей остановившейся карьере. Два года я корпел в редакции «Вестей Приреченска» в отделе писем, считая: фортуна обошла меня вниманием. Ну посудите сами: как может выдвинуться никому не известный молодой журналист без связей, прозябающий в таком неперспективном месте? Моей ровеснице Катюхе Зориной, с которой мы вместе учились в университете на факультете журналистики, кстати, на дневном отделении, повезло куда больше.
Однажды в конце августа я задержался в редакции дольше обычного. Мать попросила навестить свою сестру, мою тетку, жившую неподалеку от моего места работы. Я тут же созвонился с тетей Валей, и она милостиво разрешила прийти в семь часов. Мой рабочий день кончался в пять. Ехать домой в другой конец города бессмысленно. Я решил задержаться. Чтобы потом, как говорится, не приходя в сознание, отправиться к любимой родственнице. Бросая взгляды на старинные стенные часы, висевшие напротив моего стола, я вскрывал конверты, механически просматривая письма. Все они содержали уже изрядно надоевшие жалобы на неоправданно высокие цены за коммунальные услуги – документы местного значения, на которые, по сути, не стоило тратить времени.
Лишь один адрес на конверте привлек мое внимание. Город Южноморск, Крым. Вот те на! Кому из жителей солнечного полуострова понадобилось писать в редакцию «Вестей Приреченска»? И зачем? Не знаю почему, но мои ладони сразу вспотели. Ножичком для разрезания бумаги я осторожно вскрыл конверт.
На вырванном из тетради листке твердым почерком было написано: «Уважаемый редактор! Наверное, вы удивитесь, увидев мое письмо, но если внимательно его прочтете, поймете: у меня не было выхода. На старости лет я сделался изгоем не только в собственном городе, но и в городах, где меня хорошо знали и считали героем. Впрочем, обо всем по порядку.
В 1941 году мне исполнилось шестнадцать. Вы помните, каким событием ознаменовалась эта дата? Я и мои родители не успели эвакуироваться из Южноморска и остались в оккупированном Крыму. Вскоре я узнал: подобная участь постигла еще двенадцать моих одноклассников. Так получилось потому, что наши семьи до самого последнего дня не верили, что фашисты войдут в наш город. Мы ошиблись. Весной я услышал от ребят, что наш классный руководитель, учитель истории Вячеслав Петрович Котиков, дезертировал с фронта и сотрудничает с немцами. Позже выяснилось – это не так, на самом деле он бежал из плена. Опуская некоторые подробности, которые расскажу при встрече, если вы заинтересуетесь моим письмом, продолжу. Котиков предложил создать в Южноморске подпольную молодежную организацию. Чем она занималась? Пускала под откос вражеские поезда, вешала предателей, устраивала разного рода диверсии. Кроме того, мы наладили связь с партизанскими отрядами, действовавшими в горных районах.
В тот роковой день Котиков отправил меня за линию фронта. Вернувшись, я узнал страшную новость: кто-то выдал нас фашистам, и те, подвергнув моих товарищей жестоким пыткам, всех приговорили к расстрелу и в тот же вечер привели приговор в исполнение. Должен заметить, мы не раз говорили с Котиковым о стукаче в организации. Многие мероприятия, тщательно разработанные и подготовленные, срывались: каким-то образом о них узнавали немцы или полицаи. Представляете, моих товарищей расстреляли, когда до освобождения Крыма оставалось всего три дня! Все это время я находился в отряде лейтенанта Санникова, думая, что из всех подпольщиков уцелел один. Однако вскоре до меня дошла радостная весть: спаслось еще четыре человека. Владимир Коротков, с которым мы оба были отправлены командиром из Южноморска и расстались, решив направиться в разные стороны, Таня Снежкова и Ярослав Черных в тот роковой день отсутствовали и потому избежали страшной участи. О том, что в живых осталась и Света Фадеева, я узнал в далеком Кенигсберге.
Разумеется, мы с Владимиром и Ярославом не покинули ряды Красной Армии, участвовали в освобождении родного города. Судьба хранила нас. Коротков дошел до Берлина, Черных – до Таллина, я – до Кенигсберга. Именно там и произошла памятная встреча со Светланой, работавшей медсестрой в госпитале. Услышав ее рассказ, я чуть не лишился чувств. Она оказалась вместе с остальными в застенках гестапо. Девушку пытали, а затем расстреляли в числе других. К счастью, Свету только ранили. На подступах к Крыму уже шли бои, и гитлеровцы, торопливо засыпав тела землей, скрылись, не проверив качество своей черной работы. Вот почему Фадеева не задохнулась. Придя в себя, она вылезла из рва и, еле держась на ногах, побрела к нашей учительнице биологии, жившей неподалеку от места трагедии. Та, промыв бедняжке раны, спрятала ее до прихода наших солдат. Встретив освободителей и подлечившись (ранена она была легко), Света попросилась медсестрой в один из пехотных полков и дошла до Кенигсберга. Жаль, что наша с ней встреча оказалась последней. Эта отважная девушка больше никогда не давала о себе знать.
С Таней, Володей и Славой мы постоянно поддерживали отношения: регулярно переписывались, ездили на чествование ветеранов Великой Отечественной войны в Крым, а на старости лет и вовсе перебрались в родные края. Следы же Светы затерялись. Никто из нас ее не встречал и ничего о ней не слышал.
Теперь я перехожу непосредственно к тому, из-за чего пришлось вас потревожить. Год назад в нашей местной газете ко Дню Победы напечатали большую статью, посвященную нашей подпольной организации. Начав читать с благоговением, через минуту я покрылся холодным потом. Некто Б. Игнатьев нагло утверждал: предателем, виновным в гибели подпольщиков, являюсь именно я. Автор привел веские, как ему казалось, аргументы. Проведя журналистское расследование, он якобы точно это выяснил. Свету расстреляли вместе со всеми, лишь чудо спасло ей жизнь. Таня, Володя и Слава действительно отсутствовали по веским причинам: девушка бегала к родственникам в деревню Соколовку, откуда всегда приносила свежий творог и молоко, Володю Котиков отправил за линию фронта, Славку – в соседний партизанский отряд. Наши войска подходили к Южноморску, и командир надеялся на помощь: видно, какое-то шестое чувство подсказывало, что всем грозит гибель.
По мнению ушлого журналиста, один я шлялся неизвестно где. «Он говорит, что ходил за линию фронта, – с гневом писал Игнатьев, – однако при проверке выяснилось, что этого никто не может подтвердить».
Клянусь вам, я действительно выполнял задание и влился в отряд лейтенанта Санникова. Уважаемый редактор, я прошу, умоляю: помогите мне восстановить доброе имя. Разумеется, я мог бы и сам, однако возраст и силы уже не те. Это во-первых. Во-вторых, по неизвестной причине мои друзья, с которыми съедено столько пудов соли, отказываются со мной общаться. И Татьяна, и Владимир, и Ярослав не желают объяснить, что произошло. Причины мне до сих пор неясны. Неужели и они уверились в моей подлости?
Мне хотелось бы, чтобы вы разыскали Светлану. В детстве мы с ней были соседями, дружили, и если она жива, то, думаю, поможет вам. С уважением, Григорий Иванович Прохоренко».
Дальше ветеран сообщал два адреса и два телефона. Первые были почему-то приреченские. Я почесал затылок. С одной стороны, ужасно не хотелось никуда тащиться в такую жару, даже в Крым. С другой – какое-то шестое чувство подсказывало: «Это твой шанс, дружок. Можно сделать убойный материал. События Великой Отечественной войны до сих пор интересуют всех, и твоя статья не останется без внимания». Короче, второе перевесило, и я начал набрасывать план действий, так увлекшись, что из головы начисто вылетело посещение тетки.
На следующий день я был на рабочем месте ни свет ни заря, зная: пожилые люди рано встают, днем обязательно совершают прогулки и рано ложатся спать. Вот почему уже в девять я набирал номер телефона Прохоренко. Он словно ждал звонка. Чуть дребезжащий голос бодро ответил:
– У аппарата.
– Здравствуйте, – я старался говорить как можно мягче, – вам звонят из редакции «Вестей Приреченска». Мы получили ваше письмо.
Григорий Иванович вздохнул:
– Да.
– Кстати, что заставило вас обратиться именно в наш город и нашу газету?
Ветеран усмехнулся:
– В вашем городе живет дочь моей родной сестры, которая ни на секунду не поверила клевете. Она и посоветовала: «Дядя Гриша, в нашей газете работает одна журналистка по фамилии Зорина. Распутывала такие истории, что твоя по сравнению с ними просто жалкая выдумка. Кстати, она еще никому не отказывала в помощи. Кроме того, я буду интересоваться, как идут дела». Это первое. Второе: я буду гостить у нее до конца лета». Разумно?
Я почувствовал комок в горле. Только бы старик не потребовал Катерину! Тогда горел синим пламенем мой сенсационный материал.
– Разумно, – я постарался ответить как можно спокойнее. – Есть, правда, одно «но»: Зорина в длительной командировке. Заняться вами попросили меня.
Прохоренко, похоже, не возражал.
– Хорошо.
– Думаю, нам необходимо встретиться, – я боялся, что он откажет. – Когда мне подъехать?
– Такие дела не откладывают, – назидательно заметил Григорий Иванович. – Я начинаю ждать вас с этой секунды.
Я удовлетворенно кивнул:
– Бегу.
Схватив со стола папку из натуральной кожи – подарок якутских коллег ко дню рождения, – я помчался как ветер, чуть не сбив на лестничной клетке Катю Зорину.
– Сумасшедший, – пошатнувшись, она отступила к стене, – куда несешься?
Вот тогда-то мне и следовало все ей рассказать. На журналистских расследованиях Катерина съела собаку, и вдвоем мы бы составили сильный тандем. Однако я не желал ни с кем делиться. Дама уже купалась в славе, в отличие от меня.
– Дела, дорогая, – шепнул ей я, остановившись на секунду, – потом расскажу.
– Ну зайди как-нибудь.
Плавной походкой королевы она продолжила путь. Я же, примчавшись на остановку, с трудом втиснулся в подошедший автобус. Дом автора письма был чертовски далеко. Два автобуса, трамвай и троллейбус – и все приходилось штурмовать. Впрочем, меня это разозлило, но не испугало. Я давно понял: в жизни ничего не преподносится на блюде с голубой каемочкой.
К одиннадцати часам, проклиная всех и вся, я добрался до многоэтажки, стоявшей как столб посреди пустыря. Данный строительный проект просто поражал полным отсутствием логики. Мрачные своды коридоров, переплетенных в причудливом лабиринте, наверняка хранили преступные истории. Квартиры здесь стоили очень дешево. Жить в таком доме я бы не рекомендовал никому, особенно женщинам. Представив, как девушки, сутулясь, шаг за шагом преодолевают метры темноты, я вытер холодный пот. Тем не менее, постаравшись переключиться на будущую работу, я поднялся на второй этаж и позвонил в квартиру номер восемь. За дверью послышались торопливые шаги.
– Иду, иду!
Высокий худой старик возник на пороге через секунду:
– Вы журналист? Заходите.
Я представился. Он протянул мне морщинистую коричневую руку с узловатыми пальцами.
– Очень приятно. Тронут, что моим письмом так быстро заинтересовались.
Обняв меня за плечи, Прохоренко подтолкнул в гостиную с круглым столом и небольшим диваном.
– Присаживайтесь, где вам удобно. Может быть, чайку?
Мысль о горячем вызывала тошноту.
– Спасибо, нет, – выдавил я, – а чего-нибудь холодненького не найдется?
Юркнув на кухню, Григорий Иванович через минуту вернулся с бутылкой минеральной и высоким стаканом.
– Пейте, пожалуйста.
– Спасибо.
Водичка была такой холодной, что стакан моментально запотел. Я жадно начал пить. Старик с улыбкой смотрел на меня, вероятно, оценивая, справлюсь ли я с поставленной задачей.
– Вы больше ничего не хотите добавить к написанному? – я отставил бутылку. Лицо ветерана омрачилось.
– Не знаю даже, как сказать, – жилистой рукой он коснулся лба. – Но, пожалуй, кое о чем надо поведать. Когда я отправился к Володьке и Славе… Должен отметить: с Владимиром мы дружили еще со школы. Он открыл мне дверь, всем своим видом демонстрируя желание поскорее избавиться от непрошеного гостя. Знаете, меня поразил его взгляд, взгляд затравленного кролика. Не поздоровавшись, бывший приятель спросил:
«Что тебе нужно?»
Я оторопел и несколько секунд не мог вымолвить ни слова. Потом, придя в себя, принялся объяснять, что хочу реабилитироваться, рассчитываю на его помощь. Он замахал руками.
«Пусть все останется на твоей совести».
Признаться, я не узнавал старого друга. Его лицо побелело от ужаса. Такого не случалось и в войну, когда смерть подступала совсем близко.
«Григорий, прошу тебя, уйди, – еле выдавил он. – И забудь ко мне дорогу».
Я вздохнул:
«Значит, мы больше не друзья?»
Он силой выпроводил меня за дверь.
«Понимай, как считаешь нужным».
То же самое постигло меня и с Татьяной. Слава гостил в Симферополе у родственников, и я в принципе собирался и к нему, но после разговора с бывшей одноклассницей и соратницей схватило сердце. Я понял: третьего подобного свидания просто не переживу.
– И вы не попытались больше встретиться с ними и выяснить, чем вызвано такое отношение к вам? – спросил я.
– Естественно, я звонил им, – раздраженно заметил старик. – Но они не хотят со мной общаться.
– Позвоните еще раз, – посоветовал я, – предупредите, что расследованием займется независимый журналист. Может быть, узнав, что вы решили до конца защищать свое доброе имя, ваши товарищи осознают свою неправоту?
Он кивнул:
– Попробовать стоит.
Я настаивал:
– Позвоните при мне.
Старик покорно снял трубку, и через две минуты послышался его взволнованный голос:
– Это я, Владимир. Нет, будь добр, выслушай. Скоро к тебе приедет журналист приреченской газеты. Он поможет восстановить справедливость. Что? – Григорий Иванович беспомощно развел руками. – Повесил трубку. Сказал: когда восстановят, тогда и поговорим.
Меня это не смутило.
– Звоните Татьяне.
С ней повезло больше. Выслушав своего одноклассника, женщина заметила:
– Буду рада. Честно. Пусть приходит.
Я снова налил воды в стакан:
– Скажите, у вас никогда не возникала мысль, кто в действительности мог выдать вашу подпольную группу?
Прохоренко пожал плечами:
– В том-то и дело, что нет. Мы все проверены сотнями заданий.
– А с чего мне начать поиски Светланы?
Григорий Иванович с тоской посмотрел в окно:
– Не представляю, куда она делась и почему не пыталась встретиться с нами.
– Но она же не иголка в стогу сена! Зная имя, отчество, фамилию, хотя бы девичью, и год рождения, найти человека не так уж сложно. Постараюсь вам помочь.
Старческие фиолетовые губы задрожали, по морщинистым щекам покатились слезы. Я быстро отвернулся. Мне претит мысль общаться со стариками. Любому известно: пожилые люди страшно разговорчивы и чувствительны, да только в самый неподходящий момент забывают о том, что собеседнику от них нужно. Я уже предвкушал подобные беседы с бывшими друзьями Прохоренко, но выхода не было.
«Передай это дело Зориной, и она быстро его раскрутит, – мысленно подбадривал я себя. – А тебе останутся жалобы на дорогие коммунальные услуги. Правильно говорится, кесарю – кесарево». Встав, я протянул Григорию Ивановичу визитку:
– Здесь все мои телефоны.
Он без эмоций отправил ее в широкий карман старых спортивных штанов.
– Когда вы планируете выехать в Крым?
Я замялся:
– Если наш главный не против, то завтра утром.
Его сморщенное лицо просияло:
– Вы уже уходите? Я еще не показал вам фотографии.
Я решил: это излишне. Его дорогие одноклассники наверняка доконают меня старинными альбомами.
– Извините. Мне пора. Нужно решить еще массу вопросов!
– Понимаю.
К его чести, старик не стал меня удерживать. Желание как можно скорее восстановить справедливость пересиливало остальные. Положив на мое плечо худую руку, он прошептал:
– Передайте им, что я люблю их и ни на что не обижаюсь.
На этой горестной ноте мы распрощались.
Глава 2
Анатолий Николаевич Пенкин, наш главный редактор, выслушав меня, улыбнулся одними уголками губ:
– С чего это ты решил взять отпуск за свой счет?
– Очень надо!
Он повертел в длинных пальцах шариковую ручку:
– Понимаю, Никита, надоело копаться в жалобах. Вижу, парень ты молодой, амбициозный. Наверняка есть веская причина. Далеко собрался?
– В Крым.
Редактор потер переносицу:
– Поезжай. Работы у нас сейчас мало.
Я просиял:
– Тогда бегу на вокзал.
– Подожди, – он серьезно посмотрел на меня. – Если учуял хороший материал, не забывай информировать. А если пахнет журналистским расследованием, посоветуйся с Зориной.
Я замотал головой:
– Как бы не так. Чтобы она играла первую скрипку?
Ему это не понравилось.
– Катерина не такая. Кстати, она не ищет сюжеты для своих книг в редакции.
Меня это не успокоило.
– Зато продемонстрировала нам, как стать известной. Обязательно женюсь на оперативнице.
С этими словами я откланялся. Пенкин не стал меня удерживать.
Утром скорый Москва – Симферополь уносил меня в далекий Крым. По мере приближения к солнечному полуострову в вагонах становилось все жарче и жарче. Разгоряченные проводницы носились по тамбуру, предлагая чай. Находились охотники, с удовольствием глотавшие его целыми стаканами. Я не относился к их числу. Забравшись на верхнюю полку, читал газеты и журналы, которые приобрел на вокзале. Толстая соседка средних лет, сначала попытавшаяся разговорить меня, вскоре поняла бесплодность своих попыток и обиженно умолкла. Мне только этого и надо было. Я знал по опыту: таким дамочкам только дай волю – и они будут трещать всю дорогу, не приходя в сознание, о детях, о родителях и даже о домашних животных, которых не выносит кто-то, живущий в одном с ней подъезде. Мне же хотелось остаться наедине с собой.
Симферополь встретил меня пятидесятиградусной жарой и полным отсутствием намека на порывы живительного ветерка. На мое счастье, автовокзал находился всего в трех шагах от железнодорожного, серого, маленького. На фоне огромного «Макдоналдса» автобусов было почти не видно. Несмотря на толпы разомлевшего от солнца злого народа, мне удалось взять билеты до Южноморска. От столицы Крыма до нужного мне городка меня домчали за два часа. Автобус остановился на маленькой пыльной станции, и я, забрав багаж, отправился на стоянку такси. Шустрые водители машин всех мастей наперебой предлагали свои услуги. Я распахнул дверь старой, видавшей виды «шестерки», небрежно кивнул водителю:
– В гостиницу, расположенную в центре.
Смуглый черноволосый парень уставился на меня:
– Есть частные отельчики на берегу моря.
– Мне надо в центр.
– Слушаюсь, командир. – Сдвинув на лоб кожаную кепку, водитель нажал на газ, и машина понеслась на всех парах. Быстрая езда удивила меня. Я не обещал щедрых чаевых за доставку в срок, вообще ни словом не обмолвился о времени. Следовательно, подражание Шумахеру, стоившее нескольких неприятных минут, похоже, было его фирменным знаком. Несколько раз мне казалось, что мы слетим в кювет, и я хватался за сиденье. На лице шофера не отражалось никаких эмоций. В мгновение ока он доставил меня к пятиэтажному зданию с неоновой вывеской «Гостиница «Морская».
– Сколько я вам должен?
Названная цена не была непомерной для Приреченска, и я расплатился, заметив у парня легкую ухмылку на потрескавшихся губах. Вероятно, те, кто не торговался, не вызывали у камикадзе уважения. Открыв обшарпанную входную дверь гостиницы, я прошел в вестибюль, пахнущий мастикой для полов. За конторкой сидела пухлая блондинка неопределенного возраста. На пышной груди красовался бейджик «Столетова Евгения Павловна».
– Вы хотите у нас поселиться? – дежурная улыбка продемонстрировала все тридцать два зуба, добрая половина которых была оправлена в золото.
– Вы против? – парировал я.
Она расхохоталась:
– Заполняйте анкету.
Еще в поезде я продумал, за кого стану себя выдавать. Извещать встречных и поперечных о своей настоящей профессии, разумеется, не стоило. Именно поэтому в нужной графе я старательно записал: «Менеджер по туризму». Это не могло не понравиться Евгении Павловне.
– Туризм – это хорошо, – задумчиво проговорила она. – Вероятно, вашими стараниями наш отель всегда будет полон. Вам одноместный?
Денег у меня было достаточно: все же я человек холостой, к одежде и развлечениям равнодушный. Да и подругой как-то еще не обзавелся, поэтому решил не скупиться:
– Одноместный. С видом на город.
Ее нарисованные брови поползли вверх, как дождевые черви из консервной банки.
– Побаловать красотами не можем, если вы на это рассчитываете. Стоим не в том месте.
Я поспешил ее успокоить:
– Для меня это не главное.
– Тогда возьмите 517-й.
В небольшой комнате с затхлым воздухом и заляпанными чем-то жирным обоями не было ни кондиционера, ни бара, услужливо наполненного прохладительными напитками. Телевизор, естественно, не работал. Не помогло и то, что я как следует треснул по пластиковому боку. Значки на кранах претенциозно заявляли о наличии как холодной, так и горячей воды, однако из обоих текла не просто холодная, а ледяная. Вероятно, трубопровод брал воду из горной речки и был напрямую подключен к гостинице. Начальство по-своему понимало слово «оздоровление». Разгоряченный жарой, я с некоторой опаской подставил тело под обжигающие струи, но они, надо заметить, меня освежили и взбодрили. Чистая рубашка заставила почувствовать себя человеком. Теперь предстояло ознакомиться с городом. Настоящий турагент обязательно возьмет машину напрокат. Так я и поступил. Единственное в городе агентство предоставляло клиентам такие потрепанные авто, что я расстроился. Впрочем, возможно, владельца сбил с толку мой нереспектабельный вид. Мужик решил: с меня достаточно и «двушки» года выпуска этак восьмидесятого. Зато цена показалась мне непомерной.
– Жара, наверное, свела меня с ума, – поделился я с владельцем или работником (во всяком случае, кроме нас двоих, поблизости никого не было). Он усмехнулся, взъерошив рыжие волосы:
– Че не так?
– Если это «Кадиллак», – я пнул по колесу машины, – то я снежный человек.
Улыбка стала еще шире. Он не повел и бровью.
– Не нравится – найду другого.
– Что-то я не вижу очереди.
Парень махнул рукой:
– Это мое дело. Забирай колымагу и уматывай, пока я не дал тебе пинка. Бродяге твоего типа солидные тачки не по карману.
Я спросил как можно вежливее:
– А вы такие имеете?
Грациозной походкой медведя он пошел на меня.
– Ну, ты…
Я решил стоять на своем.
– Вот моя цена за три дня. – Я вытащил из кармана три мятых бумажки и помахал перед веснушчатым лицом. – Не согласен – расстаемся с миром.
Рыжий поднял глаза к небу, вероятно, подсчитывая прибыль:
– Черт с тобой. Забирай.
– То-то, командир.
Он сплюнул на горячий песок:
– Только не забудь вернуть в срок.
Машина оказалась на удивление юркой. Поднимая уличную пыль, я несколько часов колесил по городу, неплохо изучив его. Разумеется, с Приреченском Южноморск не шел ни в какое сравнение, хотя и от своего родного городишки я никогда не был в восторге. Наверное, мало кто понимал, почему вообще Южноморск считали городом. Здания выше одного этажа, горделиво украшавшие центр, можно было пересчитать по пальцам. Немногочисленные широкие мостовые плавно перетекали в частный сектор, составлявший, пожалуй, большую часть Южноморска. Правда, при выезде за город открывались такие живописные виды, что захватывало дух. Мелкая блестящая галька манила расстелить полотенце, а чистая голубая вода звала окунуться. Недолго думая, я так и сделал. Августовское море приятно ласкало тело, пока я преодолевал расстояние до буйка. Пляж поражал безлюдьем. Аншлага не наблюдалось. Наверное, летние гости постепенно разъезжались. Вытащив из сумки мобильный, я сделал несколько снимков, надеясь, что потом, в ненастные осенние дни, они согреют мне душу. Отряхнув подстилку, я направился к машине. Чей-то пристальный взгляд я почувствовал, когда поднимался по выдолбленным в скале ступенькам. Оглянувшись, не увидел ничего подозрительного. Семейная пара – явно не молодожены – подставляла солнцу и без того темно-коричневые лица. Пацаны лет пятнадцати резвились в море, показывая искусство опытных ныряльщиков. Кто же в таком случае глядел мне в спину? Или все дело в палящем солнце? Отогнав мрачные мысли, я взглянул на часы. Следовало навестить Владимира Егоровича Короткова.
Ветеран войны, подполковник в отставке, жил в двухэтажном доме на Тополиной улице. Высокие стройные каштаны почти скрывали старинный особнячок. Я поднял глаза. Чья-то тень мелькнула в окне второго этажа и сразу скрылась за красными портьерами. По всему видно: меня уже поджидали.