- -
- 100%
- +
ПРОЛОГ
Мы переходили реку вброд. Вода была по горло – ледяная, густая, будто жидкий свинец.
Я шёл последним, с трудом равновесие удержать: босые ноги скользили по дну, когда внезапно – провал. Мир опрокинулся, споткнулся о что-то невидимое. Медленно, почти невесомо падал, солнечный свет уходит наверх сквозь толщу воды.
Неожиданно всё в виках застучало: «Рук нет. Плавать не умею». Но где-то в глубине сознания вспыхнул спасительный импульс: «Спина! Надо оттолкнуться!».
Ноги нащупали дно – я рванул всем телом, вода хлынула в нос и рот, но инерция вынесла меня к поверхности. Я вынырнул, взахлёб, с ощущением, что смерть только что провела по моей шее ледяным ногтем – и передумала.
Я тогда не понимал, что это падение – лишь первое в череде многих. Впереди будут другие реки: глухие стены больниц, чужие насмешки, тихий ужас «ты не справишься». В тот первый урок – оттолкнуться от дна, когда кажется, его нет – навсегда останется моим правилом.
Часть I. Детство
Без заборное время
Ах, детство… Помню, это было прекрасное время. Солнце светило ласково, словно мамина улыбка, и грело нежно, будто её руки. Мы с ребятами бегали по лужам, и брызги разлетались вокруг, как фонтаны в кино. Это было незабываемое лето.
А что сказать про зиму? Уральскую зиму… Да, она была суровой, холодной, как лёд, и не позволяла стоять на месте, будто шептала: «Прыгай, прыгай! Беги, беги! А то заморожу!» Зима – это каток. Коньков не было, зато были валенки! А ещё – снежные горки, с которых мы катались дотемна, пока мама не позовёт.
У нас был пёс – огромный, неведомой породы, злой и бесстрашный, но… без хвоста. Сейчас вспоминаю: мы привязывали к его ошейнику санки, и он возил нас, будто запряжённая тройка. Мы падали в снег, и нам казалось, что так будет всегда…
Однако настало новое лето. Я проснулся в комнате – солнце светило так ярко, словно говорило: «Пора вставать!» Встал, обошёл квартиру – никого. Живот заурчал, напоминая: «Нужно что-нибудь перекусить». На столе – ни крошки. Заглянул под буфет – о счастье! Там лежал огромный снежно-белый кусок сахара. Я знал: он очень вкусный.
Кусок моментально оказался во рту. О нет! Он твёрдый как камень… Что делать? Взгляд упал на чайное блюдце с водой. «Надо растворить, как мама учила», – подумал я. Секунда – и я уже на стуле, тянусь к блюдцу. Вода в нём была странного синего цвета, но времени терять нельзя – замочил свой сладкий завтрак.
Открываю глаза… Не понимаю. На стуле у кровати стоит банка из-под молока. Входит мама со словами: «Как же я могла? Чуть не отравила своего младшенького!» Садится на край кровати: «Попей ещё молочка, тебе полегчает. То, что ты выпил, было отравой для мух…»
Уже на следующий день я снова бегал с мальчишками по дворам.
Но однажды ночью раздался резкий грохот – будто молния ударила рядом. Я в испуге проснулся. Все выбежали во двор – и я тоже. Там лежал наш пёс – тот самый, злой и бесстрашный. Он лежал неестественно… Подошёл ближе – лужа крови, вывалившиеся внутренности. Он не дышал. Его застрелили. По телу пробежал холодок. Я плакал – в голове мелькали воспоминания о нём, ведь мы с детства были друзьями…
Настал день переезда в другой посёлок. Грузовая машина, забитая нашим скарбом, двинулась в незнакомое место. Мы ехали в кабине: папа за рулём, я посередине, а в руках держал кошку, которая всё норовила вырваться и цеплялась лапами за рычаг коробки передач. Поздним вечером мы приехали в новый дом.
Посёлок Дружный
Первые дни после переезда запомнились знакомством с ребятами по соседству. То было время до школы – мы бегали на озеро, на речку, и всё казалось таким простым и радостным. С родителями ходили в гости к новым знакомым – тогда так было принято. Мне очень нравились эти походы: нас угощали, разговаривали, и в доме пахло чем-то тёплым и уютным.
Ботинок
Однажды мы с друзьями отправились на речку, и вот что вышло…
Босой, в мокрых штанах, я брёл по пыльной дороге. В голове крутились оправдания: «Он просто соскользнул… Течение такое сильное… Я пытался его поймать…» Но чем ближе был дом, тем тяжелее становилось на душе – ведь это были мои новые ботинки.
Мама встретила меня на пороге. Её взгляд скользнул по моей босой ноге, покрытой речным илом, но вместо крика я увидел лишь лёгкую, усталую улыбку.
– Главное – что ты здесь, – сказала она, проводя ладонью по моим мокрым волосам.
Пахло речной водой и домашними пирожками.
– Ботинки – дело наживное. А ты у меня такой один.
Её тёплые руки и смех сделали потерю не такой страшной. Я засыпал, чувствуя, как в груди поселилось что-то важное – понимание, что есть вещи дороже любой обуви.
Дом пчеловода
Мы гуляли в горах, там, где тропинки теряются среди камней, а воздух пахнет полынью и нагретой смолой. Солнце висело высоко, и мы, пятеро по девять лет от роду, шагали вверх по склону, смеясь и толкая друг друга, пока не наткнулись на него – мрачный, одинокий дом пчеловода.
Это был не дом, где жил человек. Это был дом, где жили пчёлы.
Стены, почерневшие от времени, а из щелей доносилось глухое, тревожное жужжание. Мы переглянулись, и в наших глазах вспыхнуло одно и то же: а что, если залезть?
Осторожно, стараясь не скрипеть половицами, мы пробрались внутрь. Там, в полумраке, стояли маленькие домики – ульи, аккуратные. Мы даже не подозревали, что пчёлы могут быть здесь, но звук выдал их – густой, звенящий рой, будто тысячи крошечных крыльев шептали нам: уходите.
Но мы не ушли.
В углу стоял один улей, чуть меньше других. Мы подошли ближе, затаив дыхание, и кто-то прошептал: «Я боюсь, давайте уйдём». Но страх уже проиграл – любопытство оказалось сильнее. Мы закрыли вход тряпкой, вынесли улей на чердак, где свет пробивался сквозь щели, и разом открыли крышку.
Там, в золотистых глубинах, лежали соты – тяжёлые, пропитанные мёдом. Мы вытащили один пласт, и сладкий, густой аромат ударил в нос. Мёд стекал по пальцам, липкий, как смола, и мы, смеясь, отламывали куски, жуя воск и чувствуя, как сладость разливается по языку.
Мы были счастливы. Лето, горы, украденный мёд – что ещё нужно для полного восторга?
Но потом пришло осознание: наши руки стали липкими, а воды рядом не было. Кто-то догадался вытереть пальцы о траву, потом о песок – но сладость не уходила. Тогда мы переглянулись и, словно по сигналу, расстегнули штаны.
Смех стоял такой, что, казалось, разбудит всех пчёл в округе. Мы мыли руки под тонкими струйками, потом снова вытирали их о траву – теперь уже просто грязные, но хотя бы не липкие.
И побежали дальше, в солнечный день, который навсегда остался в памяти – золотым, липким и бесконечно счастливым.
Потом были другие дни. Но этот – был одним из последних, когда мы ещё не знали, что мир может больно жалить.
Часть II. Травмы и Больницы
История, которая изменила мою жизнь
В третьем классе, ранней осенью, мы с друзьями после уроков пошли не домой, а решили погулять возле школы. Точнее – за школой, где стояла подстанция, снабжавшая электричеством окрестные посёлки.
Территория подстанции напоминала заброшенную стройку: частично огороженная серыми плитами, с воротами из сетки. Мы зашли внутрь – там бродили телята. Мы гоняли их по территории, смеялись, пытались даже оседлать. Устав, присели отдохнуть.
Потом, уже перед уходом, я невзначай предложил другу:
– Спорим, заберусь на ограду?
– Может, не надо? – неуверенно сказал друг.
Но я уже с разбегу вскочил на сетку, ухватился за край ограды…
А потом – провал.
Помню только, как меня подхватили какие-то мужчины, понесли в микроавтобус… И дальше – темнота.
Сознание возвращалось обрывками
Сперва – мерцающий белый потолок. Потом – жгучая, тупая боль там, где должны были быть руки. Я попытался пошевелиться, и в этот момент услышал тихие всхлипывания. Повернул голову – передо мной сидела мама в белом халате. Она плакала. Не рыдала, а именно плакала – молча, сжав кулаки на коленях, слёзы капали на её медицинский халат, оставляя тёмные пятна. В её глазах читалось странное сочетание радости и отчаяния: она была счастлива, что я живой, но в то же время – раздавлена тем, что не смогла уберечь.
Я хотел сказать: «Мама, всё в порядке». Но как это «в порядке», если я даже не могу обнять её в ответ? Если моё тело – это обрубки, завёрнутые в бинты, а её слёзы падают на них, как дождь на пепелище? Я закрыл глаза, чтобы не видеть её лица, но тогда остались только звуки: её прерывистое дыхание, скрип кровати, тиканье часов на стене. И я понял – время теперь делится на «до» и «после». А между ними – только боль.
Мама резко вскочила, обняла меня (как же странно было не чувствовать её рук на своей спине) и прошептала: «Главное – что ты здесь. Всё остальное – неважно». Но по тому, как дрожал её голос, я понял – она врёт. Для нас обоих это навсегда изменило всё.
Полёт над облаками
Утро. Я в сознании, но тело словно не моё – меня несут на носилках в самолёт.
Когда-то мы с ребятами задирали головы к небу, следя за «железными птицами», и мечтали оказаться там, выше всех. «Мечты сбываются… но какой ценой?»
Кукурузник дрожал, как загнанная лошадь, а я лежал, пристёгнутый ремнями, и смотрел в круглое окошко. Облака были похожи на вату, которую мне когда-то засовывали в рот стоматологи. Белая, чистая, бездушная. «Интересно, – подумал я, – если сейчас откроют дверь, я упаду в эту пушистую пустоту? Или она примет меня, как мама, даже без рук?»
Скорая в аэропорту. За окном – столица. Хочется встать, но руки скованы бинтами. Боль – острая, живая. Я запомнил её навсегда.
Процедурный ад
Дверь захлопнулась с глухим щелчком. Холодный кафель под босыми ногами, запах йода и гноя. В углу – тело. Не человек, а обугленная плоть с трубкой в горле. Оно шипит на каждом вдохе.
Я прижимаюсь к стене, но взгляд снова и снова ползёт к нему. Швы под бинтами ноют, но я стискиваю зубы: «Лучше замёрзну, чем сниму повязку!»
Медсестра ушла, оставив меня с ним – этим шипящим комком плоти. Его глаза были открыты, но в них не было ни мысли, ни страха. Только животный ужас перед следующим вдохом. Я вдруг осознал: вот и я скоро стану таким. Не человеком, а «ожоговым в пятой палате». Телом, которое надо перевязывать. Историей болезни. И тогда я впервые закричал – не от боли, а от того, что они уже начали стирать меня, как карандашный рисунок ластиком.
И так день за днем… Казалось, этот кошмар никогда не кончится. Но однажды
Новый день. Ко мне приезжает отец – привозит кучу гостинцев. Я счастлив, как никогда. Особенно томатный сок: его вкус – свежесть помидоров с крупинками соли. Рай для живота.
Но тут в палату входит медсестра:
– Надо поставить систему. В вену на ноге.
Меня будто бьёт током. Я смотрю в глаза отца – жду защиты. Но он только говорит:
– Надо, сынок.
Эти слова – как удар молнии.
Я сопротивляюсь. Иглы в щиколотки – кричу на всю больницу. Отец помогает медсёстрам держать меня.
Но я не сдался. Сегодня они отстали.
Когда медсёстры ушли, папа сел на край кровати и долго молчал. Потом вдруг взял мою культю – осторожно, как будто это была не изуродованная плоть, а что-то хрупкое и ценное.
– Знаешь, сын, – сказал он, – когда ты родился, я боялся даже пеленать тебя – казалось, сломаю. А сейчас смотрю – и понимаю: тебя не сломать.
И тогда я разрешил себе заплакать. Не потому, что было больно. А потому, что он был прав.
«Сейчас я понимаю: папа не предал меня тогда. Он просто знал, что я выдержу. А те крики… это была не слабость. Это была борьба».
Реабилитация
После выписки из республиканской больницы меня отправили в центр протезирования.
Снова один среди чужих людей – будто брошенный щенок, которого оставили «на выживание». Хотя здесь все были в равных условиях – без рук, без ног, – но одно «но» выделяло меня: мне было девять лет.
Меня поселили в палате с взрослыми мужиками, лишившимися конечностей. Кто-то потерял ногу в аварии, кто-то руку на войне «за свободу чужой страны».
Первое впечатление: «Они злые».
Поначалу они казались мне хмурыми и злыми. Я не понимал тогда, что они не родились такими. Они были крепкими мужиками, у которых когда-то были жёны, друзья, работа… А теперь – брошенные игрушки в куче ненужных вещей.
Но я ошибался.
«Они приняли меня как сына».
Оказалось, эти мужчины не сдаются. Они защищали меня, помогали, как своему ребёнку. Благодаря им я бегал по этажам, катался в лифте и пил бесплатную газировку – ту самую, от которой во рту лопались пузырьки. Они любили меня за энергию и радость, которых у них самих уже не было.
Как украсить ворота
Я забивал молотком.
Крошечная металлическая эмблема от велосипеда – того, которого у меня никогда не было – должна была украсить наш столб у ворот.
Я бил.
Удар пришёлся не по шляпке гвоздя, а по пальцам.
Боль была острой, чистой, живой – будто током прошило кости. Я зажмурился, зашипел сквозь зубы, схватил левую руку правой (как же это было просто – просто взять и схватить). Пальцы горели, ныли, пульсировали… Но через минуту боль уходила, оставалось лишь тепло и лёгкое онемение.
Я забивал молотком…
Теперь этой боли не вернуть.
Иногда я ловлю себя на том, что пытаюсь вспомнить – как это? Как это – чувствовать удар молотка по пальцам? Как это – просто взять и схватить одну руку другой?
«Лечебная» физкультура
Реабилитация – это не только протезы. Это ежедневная борьба с болью.
ЛФК (лечебная физкультура) проходила под надзором врача, которая не знала, что такое фантомные боли, что даже думать о культях было невыносимо.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.