С чердака

Год назад Катя угодила в больницу. С диагнозом «вегетососудистая дистония». После того как едва не потеряла сознание в школе.

– У всех подростков вегетососудистая дистония, – всезнающе блеснула очками участковый педиатр, подписывая направление на госпитализацию. – Перерастешь, не бойся.

Катина кровать стояла в углу, у окна. На растрескавшемся панцире бледно-голубой краски ее безымянная предшественница вывела синей пастой пухлое сердечко, подписав ниже: «Любовь».

В палате пахло хлоркой – совсем как дома.

На соседней кровати лежала щуплая девочка и читала потрепанную книгу. Вскоре выяснилось, что соседка загремела в больницу с тем же диагнозом. Звали ее Капа. Она была на два года старше и в два раза меньше коренастой Кати, из-за чего казалась совсем ребенком. Капа носила очки с расколотой и небрежно склеенной правой линзой.

– Какие у тебя симптомы? – серьезно спросила Капа, когда они обменялись диагнозами.

– Меня историчка вызвала к доске… А меня как парализовало… Стою – и не могу дышать. Вспотела вся. И в глазах потемнело. Чуть не упала там… Ну, меня в медпункт и повели.

– Ты не выучила урок и боялась получить двойку?

– Да выучила я все! – отчаянно заспорила Катя. – Просто я не могу… Когда они… Когда они все вот так с-смотрят и лыбятся! Сразу холодный камень в животе.

Катя вздернула верхнюю губу.

– У меня так же, – согласилась Капа. – А еще я ночами не спала, потому что не могла вдохнуть. Потом нашла способ… Знаешь, что помогает? Надо выдохнуть весь воздух из легких. Вот смотри!

Капа закрыла глаза, по-рыбьи округлила рот и показала, как выдыхать. Судорожными толчками девочка силилась выгнать из тела ненавистный воздух. Катя смотрела, как ходит ходуном веселый Микки-Маус на Капиной майке.

– Вот так, – Капа открыла глаза и задышала нормально. – Если с первого раза не помогло, надо повторить.

– А что ты читаешь? – спросила Капа. Не то чтобы ей было интересно, просто не хотелось заканчивать разговор.

– «Мост короля Людовика святого», – Капа нежно положила руку на книгу.

Название показалось Кате настолько скучным, что рот свело оскоминой.

– А о чем? – поинтересовалась Катя.

– М-м-м, – Капа пошевелила пальцами. – О случайных переплетениях разных судеб. Сложно объяснить.

Кате и такое объяснение показалось сложным. Жизнь вообще казалась ей сложной. Состоящей из сплошных недосказанностей и тайн.

– А почему у тебя очки разбиты? – резанула Катя.

– Да это… папа, – пробубнила Капа, помрачнела, отвернулась и снова открыла книгу.

К пятнице соседки по палате подружились, и Катя рассказала подруге все свои секреты. Даже самый главный.

– А знаешь, я бы с тобой поменялась, – грустно заключила Капа. – Я предпочла бы, как ты, не знать, кто мой отец. Не пришлось бы склеивать разбитые очки и синяки прятать.

Кате стало неловко.

– Мне иногда кажется, что его вообще не существовало. И мама просто придумала мне отчество, – извиняющимся тоном объяснила Катя.

– Это вряд ли. Ладно, мама не хочет о нем рассказывать, но ведь должно что-то остаться? Фотография? Телеграмма? Записка с адресом? Что-то должно быть… Ты искала?

– Нет, – растерялась Катя. – А где искать?

– В шкафу, в бумагах, – предположила подруга.

– Ты не знаешь, какой у мамы порядок! – усмехнулась Катя. – У нее все по полочкам разложено и по алфавиту!

– В книгах?..

– Так мама с тех пор, как бабушка умерла, все книги убрала на чердак. Пылесборники, говорит. Она в комнате держит только свои медицинские справочники, и те пылесосит каждые выходные. Ну, мне учебники еще можно.

– Видишь, ты сама ответила на свой вопрос! – обрадовалась Капа. – Поищи на чердаке!

…Мама белым призраком скользнула в палату.

– Катя, собирайся.

– Разве меня уже выписывают? – Катя испуганно взглянула на Капу.

Мама тоже посмотрела на Капу и сухо повторила:

– Пойдем.

…В коридоре она схватила дочь за плечо.

– Ты сидишь с этой девочкой на одной кровати, – обвинила Катю мама. – А ты видела ее руки? У нее же ногти черные! К тому же обкусанные! У этой девочки наверняка гельминтоз. Она могла тебя заразить. Куда смотрит персонал? Я пожалуюсь завотделением.

Она забрала Катю на выходные домой. Маме в больнице многое позволялось: она работала медсестрой в соседнем корпусе.

В понедельник, когда девочка вернулась в палату, Капы уже не было.

Катя легла на кровать, свернулась калачиком и, глядя на синее пухлое сердечко, принялась толчками выдыхать из груди воздух.

«Хо! Хо! Хо!» – выдыхала Катя, пока не расшатала горячий ком, что застрял в горле. Ком опасно зашевелился и едва не брызнул плачем. Катя благоразумно замерла.

– Вот зачем у тебя нога растет? – стонала мама, брезгливо разглядывая коробки с обувью, расставленные перед рыночными палатками. – Прошлогодние туфли ведь хорошие еще, даже набойка целая. Эй!.. Почему у вас так криво стоят коробки? Неужели нельзя их разложить ровно? У вас никто так не купит ничего.

– Не нравится – не смотрите, – пробубнила краснолицая продавщица.

Кате стало стыдно.

Мама потащила ее дальше вдоль рыночных рядов в поисках неведомо чего.

– Марунчик, иди сюда! – окликнул маму незнакомый продавец. – Сколько лет, сколько зим!

«Марунчик», – едва не прыснула Катя.

– Здравствуйте! – почти радушно откликнулась мама, подходя к палатке старого знакомого. – Ну, у вас, как всегда, все аккуратно – приятно смотреть. Даже коробки по цвету разложили! Красота!

– Для Катерины туфли присматриваешь? А размер?.. Ох ты! То-то я смотрю, кобылка какая здоровая! – суетился юркий жилистый мужчина, доставая одну за другой обувные коробки. – А на тебя, Марунчик, не похожа! Совсем не похожа! У тебя вон ножки изящные какие, щиколотки тонюсенькие. Катерина, наверно, в папу? А? Папа у нас, небось, кавалерист?

Продавец изобразил языком цоканье копыт.

– Небось, – вежливо ответила мама.

– Я вот эти хочу, – восхитилась Катя, увидав синие туфельки на каблуке.

– Эти нельзя, – отрезала мама. – Во-первых, каблук, во-вторых, дерматин. Грибок хочешь потом лечить? Нам только кожаные…

– Марунчик, – передразнила продавца Катя, когда они возвращались с рынка домой. – У нас, папа, небось, кавалерист?.. Что это за придурок был?

– Нельзя так о взрослых, – дежурно произнесла мама.

– О нормальных взрослых нельзя, о придурках можно, – упрямилась Катя. – Он намекал, что у меня ноги кривые.

Женщина промолчала.

– Мама, кто был мой папа? – выпалила девочка.

– Твой папа был кто, – кивнула мама.

– Наверное, ты сожгла его, как моего мишку, – процедила сквозь зубы Катя.

– Как твоего мишку, – бесцветным голосом откликнулась мама.

Должно ведь что-то остаться. Фотография. Телеграмма. Анализ крови. Предсмертная записка.

Целый год прошел, а Катя так и не решилась забраться на чердак…

На чердак вела старая облупленная лестница – две длинные палки с перекладинами. Катя с ловкостью мартышки забралась на самый верх, повернула деревянный брусочек, служивший запором, оттолкнула дверцу и вползла внутрь.

Изнутри чердак был похож на макет египетской пирамиды. Сквозь щели пробивались вездесущие лучи. Дрожал густой от пыли воздух, взбудораженный сквозняком и солнцем.

Пол весь был заставлен коробками, связками старых журналов, перехваченными лохматыми жилами шпагата. Снаружи доносился воробьиный гомон, отчего тишина, пропитавшая густой чердачный воздух, казалась еще отчетливее.

Маленькое частное святилище, тайный архив, скрывающий десятилетия семейной истории. Пахло деревом, старой бумагой, пылью и птичьим пометом.

Катя не ведала, что искала. Археологи ведь тоже не знают, что ищут: копают и копают слой за слоем, находят кости, обломки утвари, каменные топоры, глиняные таблички, а повезет – и золото отыщут.

Катя одну за другой открывала коробки, щурясь и чихая. Глухо шорхал картон. Перетряхивала книги, сложенные в стопки без всякой логики: советская фантастика перемежалась пособиями по садоводству, одинокий второй том Стендаля соседствовал с книгой по анатомии человека, в курган пожухших номеров «Молодой гвардии» закопался маленький сборник стихотворений Пушкина с его знаменитым профилем на обложке.

Катя даже мешок развязала, притулившийся в дальнем углу. Заглянула в его безвольную глотку и оторопела.

Раскинув шоколадные лапы, на утрамбованном ветхом тряпья лежал невредимый мишка.

Катя достала медвежонка из мешка с мучительным желанием прижать игрушку к груди, но заворочался внезапно в животе илистый булыжник. Девочка держала мишку двумя пальцами, и ледяная тошнота подкатывала к горлу.

Кате подарила мишку мамина подруга: в то время у мамы еще были подруги.

Катя обняла медведя и больше не отпускала. Спала с ним, водила в детский садик, за столом сажала себе на колени, угощала его теплым жидким мороженым: мама всегда растапливала лакомство, прежде чем дать дочери.

Мягкий, верный друг с добрыми глазами-пуговицами.

Однажды утром Катя проснулась, потянулась привычно за мишкой и не нащупала его. Вскочила, обыскала постель, посмотрела под кроватью, заглянула в шкаф. Медведь исчез.

В доме невыносимо пахло хлоркой. Мама ползала на четвереньках, тщательно терла тряпкой и без того чистый пол.

– Мама, мама, где мишка? – захлебывалась слезами девочка. – Где он?

– Я его сожгла, – в то время мама еще отвечала на вопросы прямо.

– С-с-сожгла? – замерла Катя.

– Сожгла, – повторила мама.

– Почему?!

– Клещи, – приподняла мама верхнюю губу, растянув рот и обнажив зубы, отчего стала похожа на волка. – В мишке жили клещи. Это такие крохотные невидимые существа. Если бы я не сожгла мишку, клещи перебрались бы на тебя, и ты бы заболела.

У Кати в животе зашевелился холодный камень.

– К тому же, – строго продолжила мама, – ты уже взрослая, ходишь в первый класс, хватит возиться с игрушками для дошколят.

«Клещи, – думала маленькая Катя, приподняв верхнюю губу. – Крохотные невидимые существа. Если бы они перебрались на меня, я бы заболела, и мама сожгла бы меня тоже».

…На уроке изо учительница разрешила рисовать что угодно.

– Рисуйте, что захотите! – так и сказала.

Катя взяла простой карандаш, послюнявила его, придумывая, что бы нарисовать, и вдруг повернула его неотточенной стороной вниз и принялась усердно водить по белому альбомному листу.

Катя рисовала крохотных невидимых волков.

– Катюша, что ты делаешь?! – Катя увлеклась и не заметила, что учительница стоит рядом. – Да ты просто царапаешь карандашом по листу! Что это?

Катя посмотрела на учительницу, приподняла верхнюю губу и растянула рот. «Клещи!» – беззвучно ответила девочка. Потому что имя крохотных невидимых существ нельзя произносить вслух. Из-за них в животе заводится холодный камень.

Маму потом вызвали в школу. Может быть, вовсе не потому, что Катя напугала учительницу. Может, по другому поводу.

Записная книжка с адресами и номерами телефонов, заполненная твердым каллиграфическим почерком – бабушкиным, стопка фотографий времен полувековой давности, начало странной сказки на двух тетрадных листах да издание Торнтона Уайлдера – вот и все сокровища, что Кате удалось найти на чердаке.

Сказку долго рассматривала: почерк – размашистый, небрежный – был Кате незнаком.

А «Мост короля Людовика» девочка схватила дрожащими руками и забрала с собой. Книга была издана в год ее рождения. Может, здесь она найдет ответ?..

Домой Катя занести книгу не решилась. Читала во дворе. Сентябрь выдался сухим и жарким.

– Что это у тебя? – недовольно спросила мама, вернувшись с дневного дежурства.

Катя молча показала маме обложку.

– Где ты это взяла? – сощурилась мама.

– Нам по литературе задали… Рассказать о каком-нибудь произведении, которое мы не проходим.

– Ты ее в библиотеке взяла?

– Нет! На чердаке, – с вызовом призналась дочь.

– Ты что, лазаешь на чердак? – хрупкая мама грозно нависла над дочкой-кавалеристкой.

– А что делать, если дома книг нет! Так же нельзя! – огрызнулась Катя.

– Ладно, – обмякла мама. – О чем хоть книга-то?

Катя поджала губы и пошевелила пальцами.

– О случайном переплетении человеческих судеб. Сложно объяснить… А еще в книге есть одна женщина, она очень любит свою дочь, которая уехала в Испанию, и все время пишет ей письма. Мама, ты писала бы мне письма, если бы я уехала в Испанию?

– Все болезни от любви, – непонятно нахмурилась мама. Привычным бесцветным голосом напомнила:

– Руки с мылом потом. И под ногтями щеточкой – обязательно. Книгу в дом запрещаю, оставь на шкафчике для обуви в коридоре.

– Всенепременно, мамуля! – кривляясь, выкрикнула Катя, и внезапно спросила тихо и умоляюще. – А скажи… В нашей семье кто-нибудь писал сказки?

Мама посмотрела сквозь Катю.

– Бабушка всю жизнь проработала бухгалтером в колхозе, – монотонно начала она. – Дедушка – электриком. Они держали двух коров, кур и гусей.

– Да, – вздохнула дочь, – не до сказок им было.

«Он смотрел на любовь как на жестокую болезнь, которой избранные должны переболеть в поздней юности и затем восстать – бледными и изнуренными, но готовыми к работе жизни», – прочитала Катя. Перечитала. Задумалась. Мама бы оценила.

«Знаешь ли ты, друг мой, что за рыбы плавают в полноводной реке времени? Эти рыбы – истории, которые люди испокон веков рассказывают друг другу.

Каждый желает выловить историю столь огромную и удивительную, чтобы осталась в памяти человеческой на тысячелетия.

Чтобы поймать историю, рыбаку всего-то и надо что острый крючок вопроса и зоркий глаз – наживка.

День ото дня закидывают люди крючки в реку времени: кто вороний глаз наживит, кто мышиный. Вот и попадаются им побасенки да дрянные анекдотцы.

Случается рыбакам раздобыть орлиный глаз или соколиный, тогда на их приманку клюют истории покрупнее.

Говорят, один рыбак насадил на крючок собственные глаза. Да, вот так: сначала левый, потом правый. Но и выловил он истории такие, что уже почти три тысячи лет никто не в силах превзойти этого рыбака. Ходят слухи, что иных историй в реке времени и не водится вовсе: только эти две бесконечно повторяются век от века.

Друг мой, ты спрашиваешь, правда ли это? Откуда мне знать?

Знаю только, что самую драгоценную историю выловит тот, кому удастся заполучить глаз морского дракона – лазурный, будто небо, сияющий, словно солнце.

Но не в бою надобно добыть драконий глаз. Дракон сам должен подарить его взыскующему рыбаку. Многие смельчаки пытались, но все как один погибли в синем пламени драконьего дыхания.

И вот я стою на морском берегу, пытаясь заглянуть за горизонт. И лодку я законопатил, и крючки вопросов заточил, и на карте лазурный грот отметил, где спит крепким сном дракон. Наутро…»

«Где же продолжение?» – колотилось Катино сердце.

Она проводила на чердаке все время, когда мамы не было дома, перетряхивала каждую книгу, листала журналы, один за другим.

Чем дольше она искала, тем крепче становилась ее уверенность, что сказка досталась ей от папы.

«Я напишу продолжение сама!» – решила Катя.

Она вырвала из школьной тетради двойной листок, села за ученический столик свой, поглядела в окно, погрызла колпачок ручки и написала:

«Наутро я отправился на поиски морского дракона».

И долго сидела неподвижно, положив голову на согнутый локоть, глядела в окно, пока не утонула улица в синих осенних сумерках.

Чтобы узнать свою историю, Кате придется встретиться с драконом. Иначе никак.

Ничего больше Катя не нашла на чердаке.

Только книги. Много пожелтевших, пыльных, чудесных книг.

Пока было тепло, она читала во дворе. Едва похолодало – притулилась в коридоре на подоконнике.

Если она когда-нибудь снова встретит Капу, им непременно будет о чем поговорить.

…В январе Катя заболела.

Встала ночью выпить воды. Ей не спалось: заложенный нос отказывался дышать. В горле пересохло.

Вернулась в спальню, выглянула в окно.

Чернел на фоне сугробов, залитых лунным светом, мужской силуэт.

Застучало в висках.

Катя в ночной рубашке выбежала в коридор – бесшумно, чтобы не разбудить маму; наспех надела ботинки, даже не завязав шнурков.

…Только бы не ушел!

Мужчина стоял и глядел на их дом. Увидел, как выбежала из калитки девчонка, и повернулся, чтобы уйти.

– А вы… А вы стояли и смотрели на наш дом, да? Вы знаете мою маму? – хрипло спросила Катя.

– Н-нет, – растерялся мужчина. Из его рта шел пар.

Катя поглядела в его нежное юношеское лицо, освещенное луной. Не мог он быть ее отцом.

– А почему вы тогда стояли… и смотрели?

– Я задумался, – оправдывался незнакомец. – Вон, видите, труба на вашей крыше? Из трубы ведь должен идти дым?

– У нас газ, – мотнула головой Катя.

– Да, – кивнул незнакомец. – В доме газовое отопление, а труба зачем-то осталась. Дыма нет, а труба есть. Архитектурный рудимент… Не подумайте, я не сумасшедший, я просто в архитектурном институте учусь и обращаю внимание на такие вещи.

– Труба ждет, когда вернется дым? – Катя глядела на студента распахнутыми глазами.

– Дым никогда не возвращается, – то ли грустно, то ли иронично изрек незнакомец. – Вы не замерзли? Вы совсем раздетая…

Катя не замерзла.

Она вернулась в комнату, лихорадочно дрожа, легла и натянула одеяло до подбородка.

Она видела дым.

Он застилал глаза, забирался в нос и горло.

Катя не могла пошевелиться: она застряла в трубе.

Дым сгущался, становилось нечем дышать.

«Выдыхай! Выдыхай!» – услышала Катя голос Капы.

«Кхо! Кхо!» – черными сгустками выходил изо рта дым.

Где-то вдалеке раздалось цоканье копыт и звон стекла.

«Это скачет папа-кавалерист! У него за пазухой глаз морского дракона. Папа вытащит тебя из трубы», – пообещала Капа.

– Что же ты так кашляешь?! – мама включила свет в дочкиной комнате. Пощупала ей лоб. Сходила на кухню за парацетамолом.

Катя поглядела на нее мутными глазами.

– Апа… Апа… – прохрипела дочь, но таблетку выпила.

– Это все твой чердак: пыль, грибок, плесень, клещи! Притащила заразу! Вдруг у тебя пневмония?

– Апа… – повторила Катя и зашлась в приступе кашля. С реактивной скоростью вырывались из ее рта крохотные невидимые чудовища, разлетались по комнате, оседали на постель, на стены, на пол. Повсюду кишмя кишела враждебная невидимая жизнь.

«Сожги дом!» – прожужжало в голове.

– Завтра же утром я вызову врача! – громко сказала мама.

«Разлей спирт и подожги».

Мама погладила затихшую Катю по голове.

– Тебе пропишут антибиотики, и все будет хорошо.

«Сожги», – трещало в ушах.

Это всего лишь голос в голове. У него нет власти. Мама хорошо знает, что делать, чтобы голос заткнулся: вымыть руками пол – во всем доме, в каждом уголке…

Мама уже набирала воду в ведро.

«Сожги!»

…во всем доме, в каждом уголке, и побольше хлорки, побольше. Вымыть весь дом – и голос успокоится…

«Сожги…»

…и дверные ручки спиртом протереть. Обязательно – дверные ручки.

Январь – август 2020 г.