Мой милый прокурор

Глава 1. День начинается со страха или с улыбки

Когда ночь скрывает доказательства, голос тишины становится громким. Прокурор Кувейт Алим считает себя обычным человеком, но однажды он получает дело, которое меняет всё : исчезновение молодой женщины и забытый корпус на окраине города. В лабиринте коррупции, где влиятельные прячутся за масками благотворителей, каждый новый факт решает не только чей-то срок, но и чьё сердце. Он не просто расследует – он рискует потерять всё, что держит его на плаву : любовь женщины, готовой ждать, и память о тех, кого он не смог спасти. Тайны, любовь и закон вплетаются в один узел, который невозможно распутать, не сделав шаг навстречу боли. Кто читает чужие страхи – становится их частью. Он слушает шёпот улиц, где дети исчезают как тени, где убийства покрыты благовидными дверями, и где истинная сила – не в приговоре, а в выборе остановиться. Выбор говорить, пока молчание может спасти лишь тех, кто боится правды.

1.Лабиринт страха. Август 10:00 ночи

Тьма лежала тяжёлым плащом, как старое масло, и пахла бензином и чьей-то раной. Стены подземного лабиринта блестели сырой влагой, а под ногами плита скрипела – словно предупреждала: один неверный шаг и шум прекратится навсегда.

Джон полз по гладкой плите, чувствуя, как холодный бетон царапает ладони. В воздухе плавала едкая смесь химикатов и страха – каждый вдох был тяжёл, как осознанный шаг в бездну. Рядом с ним шла Мари – дрожащая, но глаза её светились решимостью.

Вдруг за их спинами с грохотом захлопнулась стальная дверь – путь назад исчез.

«Держись!» – прокричала Мари, когда из вентиляции пронесся свист первой стрелы. Металлический наконечник вонзился в стену в сантиметре от ноги Джона. Сердце удвоило ритм, кровь прилила к лицу. Они ползли дальше, перепрыгивая через обрушенные балки и острые детали прошлого.

Каждый шаг становился игрой с смертью. Падающие цепи, металлические шипы, внезапные потоки кипящей воды – лабиринт оживал, будто хищник, готовый схватить. Джон едва увернулся от падающей плиты, которая расколола бы ему плечо. Мари не задумываясь, схватила его руку и потащила к слабому свету аварийного маяка, мерцающему чуть дальше.

Минуты растянулись в часы – время ускользало, оставляя только звук собственного сердца. Каждый шорох мог быть последним. Их дыхание смешивалось с эхом падающих обломков, и вдруг – хруст кости. Один из «игроков», невидимый и без имени, промахнулся, и стена поглотила его крик, оставив холод тишины.

И вот они достигли центра лабиринта – огромной камеры. Стены увешаны мониторами, фиксирующими каждый их жест. Перед ними – лестница, последний выход. Но пол усеян сенсорными плитами: одна нога – и ловушка сработает.

Мари шептала: «Слушай… – кажется, это не просто механика. Это психология».

Они начали: прыг, скользи, балансируй. Каждый шаг – как аккорд в симфонии страха и силы. Сталь впивалась в кожу, ладони резались – но они успевали. Их мускулы работали, разум был острым, сердце – бойцом.

Кульминация. Джон и Мари одновременно ступили на центральную плиту. Пол дрогнул – и из-под него стрелой вырвались шипы. Они прыгнули в последний момент. Холодный металл задел тела, кровь капнула на бетон. Их прыжок – прыжок через смерть.

В колонках раздался смех – стеклянный, пустой, резонирующий в сознании:

«Поздравляю… вы выжили. До следующего круга».

Они рухнули на лестницу, окровавленные, трясущиеся – но живые. Внизу остались те, кто не услышал тишину лабиринта, кто не понял правил. А где-то в темноте, за сотни километров, сидел Безумный Чудак, переводя взгляд с карты города на чашку остывшего кофе.

Каждая точка на карте – новый игрок, новый лабиринт, новая смерть. И лишь одно не менялось: чтобы выжить, нужно было слышать тишину, ловить дыхание смерти и идти вперёд – когда весь мир кричит, что идти некуда.

Переезд. Август. 10:00 ночь. События происходит одновременно.

Я уезжал не чтобы сбежать – не чтобы бросить и убежать, а чтобы начать. И всё же что-то тихо прибыло со мной, почти незаметно, но внутри, в груди, в том месте, где помнят прошлое, где оно шёпотом говорит: «Не отпущу».

Аэропорт гудел чужими историями – запахами свежего кофе и тревоги, дьюти-фри, и тем, что нельзя было точно назвать, смесью старых обувных магазинов из детства: мама выбирала мне ботинки, я радовался новизне, но всё равно думал о том, что остаётся за дверью. Люди шли, стояли, говорили тихо, как будто на грани – грани чего, я не знал, но ощущал: там – меня ждут.

Я сжимал паспорт, и ладони тряслись, хотя снаружи был спокоен. Может, дрожь шла не от рук, а изнутри, от мыслей: «Ты не вернёшься прежним». А что значит «прежним»? Я вспомнил улицы, по которым ходил, запах свежего хлеба, запах дождя на тёплом асфальте, запах маминого парфюма… И вдруг Америка. Америка без запаха. Только ожидание.

Чикаго встретил меня ранним утром. Август, влажный воздух, шершавый, ветер с озера щекотал щеки, шевелил волосы, и я сидел в такси, а город медленно открывал глаза, и я пытался увидеть – где моё место в этом спектакле без репетиции. Небоскрёбы тонули в тумане, казалось: острова в молоке, которые никогда не будут твоими.

Юридический факультет стоял в старом сером камне – арки, лестницы, скамейки, дерево, запах истории, которой я не понимал, но чувствовал. Смех студентов, быстрые шаги – всё как симфония, где я был лишним аккордом, всё ещё ищущим своё место. Я стоял в дворе, и сердце стучало, а мысли текли – как вода по камням: то поднимались вспоминания о прошлом, то ныряли в страх перед будущим.

Я думал, что приехал учиться. Но учёба – лишь фон. Фон чего? Не знаю. Может, фону себя. Себя, которого ещё не видел. Себя, который всё ещё держится за прошлое, молчаливое, незримое, как призрак, который шепчет: «Не забудь меня».

Николь

Общежитие пахло стиральным порошком, лапшой быстрого приготовления и чужими мирами, будто все эти запахи сливались в один – смешанный, странный, почти живой. Джереми, сосед по комнате, высокий и с рыжими кудрями, говорил быстро, ел пиццу без тарелки, а потом принес мне кружку кофе:

– Welcome to the madhouse, bro.

И правда. Сумасшедший дом свободы, знаний, соблазнов и вечного вопроса: «Ты кто вообще?»

Первый вечер. Первая вечеринка. Я увидел её. Она вошла в комнату, будто включили свет. Смех, разговоры, блики ламп на стенах, музыка, качающая стены – а я видел только её.

Николь. Имя я узнал позже. Светлая, высокая, с холодной красотой северной актрисы. Её движения были уверенными, улыбка чуть насмешливой. Не пыталась понравиться. Просто была. И я почувствовал, как внутри сжались кулаки – не от злости, а от того, как она вошла в мой мир без стука, без разрешения, оставив после себя пустоту, которую я ещё долго ощущал.

Мы познакомились на третьей неделе учёбы, на семинаре по логике. Она сидела за мной, жевала карандаш и тихо материлась, когда профессор писал формулы. Я прошептал:

– У вас тоже лицо, как у потерянной шахматной фигуры?

Она рассмеялась – сначала удивлённо, потом искренне. Так началось. Дружба. Настоящая. Без флирта, без намёков. После пар мы гуляли, спорили о кино, делились наушниками, пили кофе на ступеньках библиотеки. Иногда она брала мою руку, иногда я обнимал её, когда ей было холодно. Это не называлось любовью. Это называлось – быть рядом.

– Ты другой с тобой спокойно даже когда мир кричит, – сказала однажды она.

Эта фраза жила во мне, тихо и нежно, как медаль, которую нельзя снять.

Прошли недели. Осень сменила лето, листья хрустели под ногами, студенты спешили. А Николь всё чаще пропадала. «Сессия», «проект», «вечеринка у Джейсона». И я видел, с кем она смеялась, кого обнимала, и внутри – огонь ревности, но не злости. Я наблюдал, молчал. Сжимал оружие на стрельбище, представляя, что мишень – это тот, кого она выбирает вместо меня. Но ночью молился – не за любовь, а за себя, за спокойствие в груди, которую разрывали чувства.

Внутренние монологи ночами. Почему я думаю о ней? Почему больно, если между нами было лишь несколько случайных касаний? Почему хочется защищать её, даже от неё самой? Я понял: это не про «получить». Это про то, чтобы она поняла, что такое – быть по-настоящему замеченной, по-настоящему любимой, без обмена, без спектакля, без привычного шума.

И постепенно стало ясно, что она ищет себя – не меня. Свободу. Пространство. Новые места, новые лица, новые ощущения. Она не уходила от меня, она уходила от того, кем была раньше.

Однажды она прошла мимо меня, слегка наклонив голову. Как прощание с привычным, как шаг к новой жизни, к себе самой. Через неделю она сказала тихо:

– Новый кампус. Новый город. Новый я.

И ушла. Без драмы, без объяснений. Просто растворилась, оставив во мне свет – краткий, как солнечный зайчик, но сильный. Я остался с её образом, с памятью о смехе, взгляде, лёгких касаниях. Понял: иногда любовь не уходит, она лишь меняет форму, оставляя часть себя внутри нас.

После неё

Когда любовь уходит, она оставляет след. Не обязательно шрам – иногда это свет, маленький, едва заметный, как солнечный зайчик, забравшийся в окно. Но ты помнишь его. Всегда помнишь.

Николь уехала. Без драмы, без поцелуев на прощание, без фильмов и обещаний «пиши». Она просто исчезла из моей жизни. Как будто дни, проведённые вместе, были лишь частью кампуса, частью той осени, частью того света, который больше не вернётся. И когда лёг снег, он растаял – всё растаяло, и с ним растаяла она.

А я всё равно думал о ней. В библиотеке, когда шуршание страниц заглушало всё, кроме внутреннего голоса. В спортзале, когда музыка била в уши, а мысли летели куда-то дальше. Иногда видел девушку, которая носила её стиль: свитер с вырезом, ботинки на шнуровке, волосы в пучке. И сердце обманывало: «Это она», хотя разум говорил: «Нет». Но часть меня всё равно смотрела.

А если бы всё было иначе? Если бы она выбрала меня сразу, не потерявшись в вечеринках, в чужих прикосновениях, в ошибках, которые мы совершали почти одновременно, в одно мгновение? Если бы тогда, в начале, остановилась и спросила себя: «Что я чувствую?»

Она была яркой, живой, доброй. В ней был смех, свет, забота. Но слишком быстро – сначала прыжок, потом мысль, а мысль – медленно, осторожно, иногда с опозданием. Я не виню её. Может, так было легче. Новый штат, новые друзья, новый парень. Новая Николь. Так многие бегут, чтобы почувствовать себя живыми.

Иногда мне хочется верить, что где-то, когда она слышит восточный акцент или видит чёрный чай без сахара, она вспоминает: «Был один. Особенный. Тихий. Сильный. Другой». Но даже если нет, это уже не важно. Она была настоящей. В той осени, в том ноябре, в смехе, когда мы пили кофе под дождём.

Память иногда сильнее реальности. Она держит за руку, сжимает, не отпускает. Она не позволяет забыть. Не позволяет простить. Но я должен простить. Себя – за влюблённость, её – за непонимание, мир – за то, что не всё складывается так, как хочется.

Смотрю на это без осуждения. Любовь не требует вознаграждения, не жаждет ответного света. Суд совести строг и непреклонен, но говорит тихо: «Николь была просто девочкой. Она хотела быть счастливой. Вот и всё».

Я больше не жду писем. Не ищу её профиля в соцсетях. Я живу. С этим опытом, с этим светом, с этим уроком. И всё равно благодарен. Потому что любовь – даже без ответа – остаётся светом. А свет – не виноват, если его не удалось удержать.

Жанна

Если любовь когда-то обожгла тебя, ты боишься тепла. Боишься, что оно снова обожжет, пока не встретишь то, которое лечит, не жжёт, а просто согревает. Кувейт думал об этом чаще, чем хотелось, но это были мысли – привычка, а не чувства. Николь уже далеко, прошлое – эхо, а привычка – не любовь.

А потом она появилась. Жанна. Он впервые заметил её у автомата в кафетерии: выбирала между капучино и горячим шоколадом, казалось, ей всё равно, что он наблюдает. Куртка ярко-жёлтая, джинсы с нашивками, волосы платиново-блонд, слегка небрежные, словно ветер сам утром рисовал причёску. На следующий день волосы были зелёными – и почему-то это казалось правильным. Он смотрел, и мысли путались: что за свобода в её движениях, в её смехе, в каждом шаге?

Зелёные глаза, пронзительные и честные – без фильтров. Фигура стройная, движения свободные, кожа тёплая. Когда она касалась плеча, не было флирта, не было игры, только естественность. И от этого становилось ближе, так близко, что дыхание путалось, мысли терялись, а сердце начинало слышать себя.

Она смеялась громко, рассказывала истории, и даже профессор иногда невольно улыбался.

– Знаешь, почему я всегда опаздываю? – говорила она. – Потому что я смесь Карлсона и Мэрилин Монро. Один ест варенье, другая теряет каблуки. Я и то, и другое.

Он видел её смелость и лёгкость, магию обычного – и это поражало: как можно быть настоящей так просто, без показухи, без идеальности. Кувейт сначала держался, сдерживал чувство, боясь спутать благодарность с любовью, свет с отражением. Она же не требовала ничего. Просто была. Сидела рядом, слушала, дразнила, добавляла карамель в его кофе:

– Всё должно быть сладким. Хоть иногда, Кувейт.

Он ждал этих моментов. Не бурей, не драмой, а тихо, как дыхание после долгого сна. Сердце училось дышать заново, без страха, без вины, без ожиданий.

Однажды они сидели на траве после занятий, солнце мягко ложилось на землю, ветер касался волос. Она положила голову ему на колено.

– Мне с тобой спокойно, – сказала тихо. – И тепло. Такое редкое, которое не пугает.

Он смотрел на неё: на смех в уголках глаз, на слегка размазанную тушь от ветра, на свободные движения, на рубашку, пахнущую цитрусовым гелем. И понял: любовь – не кто, а как. Как она смотрит, как смеётся, как ничего не требует, а ты сам хочешь всё отдать.

Впервые за долгое время Кувейт не молился о том, чтобы забыть. Он благодарил. Молча. Внутри. За то, что мир снова может быть мягким, за то, что сердце умеет дышать. И это тепло пришло не как удар, а как тихая, уверенная, настоящая тишина.

Первое прикосновение

Она не изменила его мир. Она просто вошла – и всё стало на свои места. Жанна касалась плеча, смеялась, клала голову на колени – но он никогда не торопился. Он учился жить рядом, а не влюбляться вслепую. Она это чувствовала.

Они гуляли вместе. Под дождём – и Жанна танцевала, раскинув руки, как ребёнок, смех звенел по мокрым улицам. В музее современного искусства спорили, какая картина гениальна, а какая шутка. В библиотеке, где тишина пахла бумагой и кофе, их взгляды встречались чаще, чем страницы книг.

И однажды вечер был просто вечер. Без планов, без слов. Жанна села ближе. Волосы – тёплый медный оттенок – мягко спадали на щёку. Она рассказывала о глупом сне, а потом замолчала. Он повернулся, они встретились глазами, долго, так долго, что время замедлило ход.

Он коснулся её губ. Медленно, тихо – не к телу, а к чувствам. Она не вздрогнула. Не драматизировала. Ответила ровно, тепло, как будто ждала, как будто знала. После этого они молчали рядом, и слова были лишними. Всё уже было сказано в дыхании, в лёгком касании рук, в тепле плеч.

Из блокнота Кувейта:

"Ты не учишь меня любить. Ты просто есть – и любовь становится возможной. Я не боюсь прикоснуться к тебе. С тобой я хочу быть героем. Хочу быть живым."

Из записей Жанны:

"Он не зовёт меня 'солнце' и не пишет длинных сообщений. Но он видит, когда я устаю. Приносит кофе, когда молчу. Поправляет волосы, будто бережёт их от ветра. И впервые я понимаю: любовь – это не пульс. Это ровное дыхание."

Глава вторая. Океан внутри нас

Когда я касался её, казалось, моя душа начинала петь – и она отвечала той же мелодией, тихой, почти неслышной, но отчётливой внутри. Они поехали к океану. Просто так – без даты, без праздника. Сняли деревянный домик недалеко от берега, с пледом, пахнущим морской солью, и окнами, куда утром стучал ветер.

В первый вечер они сидели на пляже. Голые ноги в холодном песке, тёплая куртка на двоих. Небо чёрное, но усыпано звёздами. Луна почти полная, светлая. Жанна лежала, положив голову ему на грудь. Он гладил её волосы, пахнувшие шампунем и ночью.

– Представь, – сказала она тихо, – что мы живём здесь всегда. Любим.

– Без конца? – спросил он.

– Без спешки.

Он не ответил словами. Он просто повернул её к себе. Первый поцелуй. Медленно. Не спеша. Не голодно. Как будто всё, что он хотел сказать, нельзя было выразить иначе. Её губы были мягкими, тёплыми, словно лето. И в этом поцелуе звучала не только сладость – там был голос, дыхание, её душа.

Сначала робко, потом смелее. Между ними не осталось пустоты – только жар кожи и тишина, которая обнимала. Он чувствовал её руки на своей шее, её дыхание учащённое, как будто тело само искало близости. Они лежали рядом, смотрели на звёзды и смеялись. От счастья. От невозможности удержать всё это, но с желанием помнить.

– Ты слышишь? – шепнула она.

– Что?

– Мою душу.

– Она поёт?

– Нет. Она слилась с твоей. Теперь она поёт только вместе.

Утро. Они проснулись обнявшись. Не как два тела, а как одна душа, растянутая между двух тел. Он гладил её спину. Она целовала его пальцы. Время замедлилось. Никто не спешил.

Любовь – это не просто объятия. Любовь – когда ты держишь человека так, словно сам хочешь быть удержанным. И впервые тебе это позволили.

Однажды Жанна сказала:

– Ты знаешь, как понять, что это настоящее?

– Как?

– Если после поцелуя ты хочешь не ещё – а просто рядом. В тишине. В ногах. В словах. В ошибках. В утратах. В смехе.

Он кивнул. Они больше не нуждались в подтверждениях. Каждый день был продолжением, а не началом.

С каждым днём они узнавали друг друга не словами, а взглядами, тишиной, дыханием. Иногда мир вокруг исчезал, оставляя только их двоих, рядом, без спешки. Кувейт ловил моменты: когда Жанна молчала, когда смеялась, когда руки случайно соприкасались. Всё было тихо, но звучало громче, чем любой крик.

Он думал о Николь – не с ревностью, а как о тени прошлого, которая иногда мелькала в уголках памяти. Жанна знала это. Она не спрашивала. Не требовала объяснений. Она была рядом, позволяя прошлому растворяться, словно морской песок смывает следы на берегу.

Однажды вечером они сидели на крыше здания юридического факультета. Ветер шелестел листьями, город – огнями. Кувейт сказал:

– Иногда мне кажется, что мир слишком громкий. И тогда я боюсь любить.

– Я знаю, – ответила Жанна. – Но иногда мир просто тихий, если ты рядом. Если дышишь. Если смотришь.

Он смотрел на неё. На глаза, где отражалась вся честность, на руки, спокойно лежащие на коленях, на улыбку, которую не нужно было объяснять. Сердце больше не рвалось к драме. Оно училось быть.

Внутри Кувейта было понимание: любовь не требует бурь и потрясений. Любовь – это течение, которое мягко уносит тебя к берегу, не разрушая, не жжёт, не оставляет ран. Это осознанность, внимание, доверие. Это возможность быть собой, не боясь, что тебя не примут.

И однажды Жанна сказала, лежа рядом в пустой аудитории после занятий:

– Я не знаю, что будет завтра. Но я знаю, что сегодня мы здесь. И этого достаточно.

Он кивнул, впервые почувствовав: достаточно. Потому что иногда любовь – это не «навсегда», а «сейчас». И если научиться видеть её в простых вещах – в дыхании, взгляде, улыбке – этого достаточно.

Они сидели вместе, и Кувейт впервые позволил себе отпустить контроль. Внутри был океан – тёплый, спокойный, полный света, который не требовал ничего взамен. И в этом океане они нашли друг друга.

Солнечные отражения

Утро началось тихо. Солнечный свет скользил по стенам их комнаты, мягко падая на стол с книгами, на кружку с кофе, на волосы Жанны, которые были слегка растрёпаны после сна. Кувейт смотрел на неё потому что любил – а потому что видел, как она живёт, как дышит, как её счастье – это часть его мира.

Они вышли на улицу. Лёгкий ветер трепал волосы Жанны, смешивая их с запахом мокрой травы и осенних листьев. Она смеялась, как будто каждый звук был новым, как будто каждый день был открыт впервые. Он тянулся за её рукой, не торопясь, не требуя, просто держал.

– Знаешь, – сказала Жанна, – иногда мне кажется, что мир огромный и пугающий. Но рядом с тобой он кажется… маленьким. Добрым. Теплым.

Он молчал. Потому что слова были лишними. Их дыхание, лёгкие касания, молчаливая синхронизация сердец говорили больше, чем любые признания.

Вечером они сели на скамейку у озера. Отражения огней в воде дрожали, как маленькие солнечные зайчики. Она положила голову ему на плечо, а он гладил её руку. Сердце Кувейта больше не металось. Оно знало ритм, оно слушало, оно просто было рядом.

– Помнишь Николь? – тихо спросила Жанна.

Он кивнул. – Да.

– Не нужно держать прошлое. Оно – как река. Плывёт мимо, иногда приносит мусор, иногда – цветы. Главное – научиться смотреть вперёд.

Он улыбнулся. – Тогда мы плывём вместе.

И в этом спокойствии, в этом простом моменте, Кувейт впервые почувствовал, что любовь – не буря, не испытание. Она – тихая река, которая бережно обтекает тебя, не разрушая, не требуя, а просто наполняет светом.

Дождь и слова без слов

Вечером небо заволокло облаками. Лёгкий дождь начинал стучать по тротуару, по крышам кафе, по зонтикам прохожих. Кувейт и Жанна шли под одним зонтом, который был слишком маленьким для двоих, и капли коснулись их лиц, смешались с их смехом.

Она засмеялась, когда дождь закапал на его нос.

– Вижу, ты сопротивляешься мокрым волосам, – сказала она, улыбаясь.

Он лишь пожал плечами. Слова были не нужны. Смеясь вместе, они шли сквозь улицы, где отражения фонарей танцевали на мокром асфальте. Каждый шаг, каждый взгляд – как маленькая нота в их совместной мелодии.

Жанна вдруг обхватила его руку, крепко, без слов. Кувейт почувствовал, как тепло её ладони перебрало его нервы, заставило замереть сердце, но не от страха или желания – от простого, чистого ощущения «здесь и сейчас».

– Знаешь, – сказала она тихо, – когда идём вместе, мне кажется, что мир перестаёт быть таким страшным. Даже дождь не может его испугать.

Он смотрел на неё и думал о том, как раньше каждый шум, каждый взгляд мог ранить. Теперь же дождь стал музыкой, и улицы – пространством, где они могли быть собой.

Когда они остановились у витрины с книгами, Жанна повернулась к нему:

– Иногда молчание говорит больше, чем разговор. Слышишь меня?

Он кивнул, чувствуя, как её слова вплетаются в его мысли, как их дыхания начинают дышать синхронно. Он потянулся к ней, аккуратно коснулся лба. Она не отстранилась, не закрылась. Просто позволила быть рядом.

– Давай просто будем идти так, – сказал он почти шёпотом. – Не думая о прошлом, не боясь будущего. Только сейчас.

Она улыбнулась, и в этом взгляде было всё: доверие, тепло, лёгкая шутка, которую они понимали только вдвоём. Дождь шумел вокруг, но для них он стал тихим аккомпанементом, ритмом, который они оба ощущали внутри.

И Кувейт впервые понял: любовь – это не гонка, не буря и не драматический выбор. Она – это медленное дыхание, тихие прикосновения, смех в каплях дождя, совместная тишина, где слова не нужны.

Ночь и свет внутри

Ночь спустилась тихо. Река отражала огни города, а мосты казались серебряными лентами, протянутыми через темную гладь воды. Кувейт и Жанна шли вдоль набережной, шаги отдалённо эхом отдавались по пустым улицам.

– Знаешь, – сказала она, чуть тише, чем обычно, – когда смотришь на город ночью, он кажется другим. Как будто кто-то переворачивает мир, и всё, что было важно днём, теряет значение.

Он кивнул, не требуя объяснений. Слушал. Чувствовал, как её присутствие делает каждую деталь – шум воды, лёгкий ветер, свет фонарей – живой.

Жанна остановилась, подняла голову, и их взгляды встретились. В её глазах было что-то новое: доверие, мягкость, открытость, которую он раньше видел редко. Она медленно протянула руку. Он взял её, аккуратно, как держат хрупкий предмет, и почувствовал, как тепло её ладони согревает всё тело.

– Ты всегда так внимательно смотришь? – тихо спросила она, почти шёпотом.

– Нет, – ответил он, улыбаясь. – Только когда рядом ты.

Они стояли так, молча, слушая шум воды. Каждое прикосновение пальцев, лёгкий наклон головы, вдох – как музыка, которую можно было слышать только вместе.

– Я боюсь, – сказала Жанна вдруг, тихо, почти невесомо. – Боишься иногда?