Краткое предисловие к первой книге " Сияние и дикий огонь" из цикла "Тонкая грань"
Двое вроде бы обычных молодых людей вдруг встретились во сне. С тех пор их судьбы тесно переплелись, вскрывая семейные родовые тайны, берущие начало ещё в средневековье.
Глава 1. Лина. Россия, 1979-86гг
Придуманный мир
Лина нехотя открыла глаза, медленно подошла к зеркалу и с отвращением посмотрела на свое отражение – новые прыщи алели на носу и подбородке. Настроение совершенно испортилось, никуда не хотелось идти. Не помогали и манящие ароматы из кухни, но ничего не поделаешь, быстро позавтракав, она отправилась в школу.
Школьный двор гудел как улей. Самые симпатичные девчонки, как всегда, образовали тесный кружок, громко смеясь и как бы невзначай принимая соблазнительные позы. Старшеклассники с явным интересом поглядывали в сторону наиболее бойких девиц.
Лина стояла особняком рядом с менее популярными девчонками, изо всех сил стараясь вникнуть в их разговор и кинуть хоть какую-нибудь реплику. Но получалось как-то неестественно или невпопад. Поэтому она чувствовала себя посреди шумного школьного двора совершенно одинокой и даже невидимой – все взгляды, знаки внимания, разговоры скользили мимо нее.
Так было не всегда. Лет до 13 лет Лина слыла одной из самых красивых и умных девочек в классе. Неугомонная фантазёрка, она постоянно что-то выдумывала: какие-то игры, соревнования, представления, и желающих участвовать в её задумках было хоть отбавляй. Все вместе ребята мастерили что-то наподобие сцены, готовили декорации, костюмы, репертуар, рисовали и распространяли пригласительные билеты, собирая немало зрителей. Ну, и, конечно, звездой всех дворовых и классных представлений была Лина.
И всё же больше всего Лина любила рисовать. Лет с пяти её невозможно было оторвать от этого занятия. Неисправимая выдумщица, она рисовала свои придуманные истории. Нарисованные герои под её карандашом оживали и вместе с ней пускались в опасные, головокружительные приключения. Поэтому Лине никогда не было скучно, её воображение рисовало всё новые и новые сюжеты. Она делилась ими со своими друзьями, внимающими ей с открытыми ртами, готовыми слушать её с утра до вечера. Потому вокруг маленькой фантазёрки постоянно толпилась целая ватага девчонок и мальчишек, глядевших на неё влюблёнными глазами.
Она так привыкла быть самой-самой и всегда в центре внимания, что эта популярность воспринималась ею как что-то само собой разумеющееся. И всё же она никогда не задирала нос, оставалась очень доброй, доверчивой девочкой и наивно полагала, что и все остальные такие же. Она готова была прийти на помощь, но сама за себя постоять не умела и зачастую прощала подставы и откровенное хамство завистливых подружек. Но таких было немного, и она старалась не обращать на них внимания, что в конце концов выходило ей же боком.
Как бы там ни было, она не могла долго думать о плохом, спасаясь от негатива в своем придуманном мире. Так до поры до времени, ей удавалось находиться в ладу с самой собой. Но однажды, подбежав к зеркалу, чтобы улыбнуться своему отражению, Лина не узнала себя. Из Зазеркалья на неё смотрела совсем другая девочка – насупленная, угрюмая, с заспанным, прыщавым лицом.
С тех самых пор Лина возненавидела своё отражение, старалась не смотреть в зеркала и другие отражающие поверхности, ей везде мерещилась ехидная ухмылка прыщавой незнакомки из Зазеркалья. Мама, врач по образованию, неоднократно говорила, что все эти метаморфозы с её лицом временны и обязательно пройдут. “Но почему-то, – раздраженно думала Лина, – мою старшую сестру эта участь миновала”. С тех пор и начались ее злоключения.
Дело в том, что на фоне неприятных подростковых изменений во внешности Лины, красота её 19-летней сестры достигла апогея. Даша была эффектной яркой брюнеткой, чьё появление всегда вызывало фурор среди мужского населения различного возраста, почти каждый норовил выказать свое восхищение, и познакомиться. Лина, бредущая рядом, не удостаивалась даже взгляда, и воспринималась как неодушевленный предмет или досадное препятствие. Это больно ранило её сердечко, Лина всё ниже опускала голову, замыкалась в себе, пытаясь спрятаться за маской невозмутимости и безразличия.
Кроме того, Даша была, можно сказать, маниакально дисциплинирована и аккуратна, чего не хватало неугомонной торопыге Лине. Даша прекрасно училась, её обожали все учителя и буквально чуть не плакали, когда их любимица окончила школу. Лина же, напротив, из отличницы превращалась в троечницу. Посыпались многочисленные жалобы, а все попытки мамы выяснить, что же происходит с её младшей дочерью, ни к чему не привели. Лина ушла в глухую оборону – либо упорно молчала, либо огрызалась. Такое поведение зачастую приводило к конфликтам с родителями и преподавателями, ставившими ей в пример достоинства старшей сестры, что еще больше бесило маленькую упрямицу и накаляло обстановку.
В последнее время комфортно Лина чувствовала себя только в своих фантазиях. Здесь она могла быть собой, не бояться насмешек, косых взглядов. Это был её мир, такой, каким она его придумала – море разноцветных ярких красок, пьянящих ароматов, загадочных звуков… Здесь отовсюду её окружали цветы, и самыми любимыми были тюльпаны. Каждый свой день рождения, просыпаясь, она видела их у изголовья кровати, когда папа поздравлял свою любимицу и целовал в щечку. Потому эти цветы занимали особое место в фантазиях Лины, украшая, создавая уют и защищая её придуманный мир, с которым не расставалась и во сне.
Она не представляла, как ей это удается. Но каждую ночь её фантазии оживали, разноцветной каруселью прокручиваясь перед глазами, и порой невозможно было понять, сон это или явь. Лина и не пыталась в этом разобраться, предпочитая второе, тем более что её еженощные путешествия в сказку становились с каждым разом всё увлекательнее и правдоподобнее.
Страшные сны
Лина в подробностях помнила все свои сны и с нетерпением ждала продолжения.
Но однажды в её фантазии пробрался страх, всё, чего она прежде боялась наяву, обрушивалось на неё по ночам.
Самым страшным кошмаром было зеркало, Лина панически боялась своего отражения, тем самым впуская этот страх в свои сны. Ей казалось, что в зеркале отражается не она, а монстр в её обличии, выползающий ночью, чтобы затащить в свое логово. Разноцветная карусель фантазий и грез превращалась в чавкающую пасть, втягивающую её в страшный сон, сценарий которого повторялся из ночи в ночь.
Лина стояла в полной темноте напротив огромного зеркала в богато инкрустированной оправе, оно будто светилось изнутри. Лина напряженно всматривалась в своё отражение. Вроде бы те же черты лица, и всё же это была не она. Другой взгляд, мимика, прическа, манера держаться. Это была совершенно другая… Нет, не девочка и даже не девушка… Скорее женщина, намного старше неё. Наконец, она поняла, в чем тут дело. Лина в зеркале стремительно старела прямо на собственных глазах, только по другую сторону неведомого пугающего Зазеркалья.
Кроме того, её отражение продолжало меняться, перед Линой мелькали незнакомые лица – мужские, женские, детские, как будто они жили внутри нее, как неотъемлемая частичка ее естества. Однако Лина не запомнила ни одного лица. Но глаза, удивительные глаза, каких она прежде не видела, навсегда отпечатались в её памяти. Яркие, наполненные светом, переливающиеся разными оттенками, словно драгоценные камни. Эти дивные самоцветы прокручивались перед ней разноцветным калейдоскопом, складываясь в причудливые узоры.
От этого круговорота мутилось в голове. Лина на мгновение прикрывала глаза, а когда открывала, её разноцветная карусель стремительно теряла краски, превращаясь в безликий каменный мешок. Там посреди своей каменной темницы парила Она – в белоснежном одеянии, невесомая, словно сотканная из воздуха. В напряжённом молчании едва улавливалось еле слышное: "Я жду тебя, мы все ждем тебя…"
"Ждете? Где? Почему? И кто это – мы?" – недоумевала Лина. Ответом ей была лишь мёртвая тишина, да в воздухе звенело напряжение. Лина с тревогой всматривалась в знакомое лицо.
Внезапно черты призрачной незнакомки резко искажались, как и весь её светлый образ, наполняясь чернотой. И через мгновение на Лину взирал тот, что прятался за её отражением – монстр в человеческом обличье, такой, каким она его однажды на свою беду нарисовала. Резкие черты мертвенно-бледного лица, длинные спутанные чёрные волосы, дикий огонь гипнотизирующего взгляда. Она немела от страха перед этой нечеловеческой звериной красотой и впадала в ступор от страшного оскала, обнажающего окровавленные клыки. От вида и запаха крови к горлу подступала тошнота.
Лина хотела отвести взгляд, но не могла, он заставлял смотреть и распалялся всё больше, наслаждаясь её страхом. Длинные пальцы с острыми когтями тянулись к пульсирующей жилке на шее. А чёрные провалы глазниц кровожадного монстра, расползались во все стороны, превращаясь в ту самую огромную чавкающую пасть, которая затягивала насмерть перепуганную Лину в Зазеркалье. Она хотела крикнуть, но не могла вымолвить ни слова, пыталась убежать, но ноги несли её прямиком в чёрную прорву.
И тут, откуда ни возьмись, появлялся спаситель и выхватывал несчастную прямо из-под носа не на шутку разгулявшегося монстра. На этом Лина всегда просыпалась и всё ещё чувствовала сильную руку своего избавителя и приятный запах туалетной воды. Как следует рассмотреть своего спасителя, она не успевала, несмотря на то, что из ночи в ночь, это был один и тот же парень. И только глаза необычного цвета, светло-карие с медовым отливом и золотистыми крапинками, словно в них утонуло солнце, невозможно было забыть.
Вот же он, тот, о ком она мечтала, её принц на белом коне. Лина перебирала в памяти всех знакомых парней, но никто и близко не был похож на загадочного незнакомца. Пока он приходил к ней только во сне.
Глава 2. Артём. Россия, 1979-86гг
Семейные дела
Он был из простой семьи: отец-шахтер, мать-продавщица в продмаге и по совместительству уборщица. Родители с утра до вечера работали, в их отсутствие главной обязанностью мальчика была забота о младшей сестре Лере: одеть, покормить, отвести в детский сад. Поэтому он практически регулярно опаздывал в школу и, как назло, чаще всего на урок невзлюбившей его училки, на ходу сочиняя причину опоздания. Здесь его фантазия была безгранична, он практически не повторялся и правдоподобно, на полном серьёзе, разыгрывал соответствующие ситуации. Одноклассники с нетерпением ждали его очередных прикольных отмазок.
Среди дворовых, школьных, а затем и институтских друзей он был заводилой, придумывал розыгрыши, разные состязания и почти всегда побеждал. Он пользовался авторитетом, его побаивались, а девчонки строили глазки. Многие ребята были повыше ростом и посимпатичней. Но шевелюра непокорных волос, глаза с прищуром, накаченный торс и независимое поведение делали его неотразимым не только для своих сверстниц, но и для девчат из старших классов.
Наезжать на Артёма мало кто решался, и не только из сверстников, но и из ребят постарше. В драках ему не было равных. Он, как лев, бросался на противников, независимо от их количества, готовый на всё, даже убить. Эту железную хватку Артём унаследовал от отца, шахтёра Григория Анисимовича Белых, который каждый день шёл на работу как в бой, не зная, вернётся он домой или навсегда останется под завалом. Мать, Степанида Кирилловна, в девичестве Филонова, тоже с детства привыкшая к тяжёлому крестьянскому труду, без продыху вкалывала на двух работах.
Детство Григория и Степаниды пришлось на голодные военные и послевоенные годы. Оба отчётливо помнили жуткий страх во время бомбёжек, постоянное чувство голода и полные тревоги, заплаканные глаза матерей. У обоих отцы Анисим и Кирилл – не вернулись с войны, и матери, Настасья и Лукерья, поднимали детей в одиночку.
Степанида не ладила со свекровью, поэтому Артём бабу Настасью практически не видел и почти ничего не знал о своём деде Анисиме. А вот у бабушки Лукерьи они всей семьёй гостили каждое лето. Бабушка была знатной рассказчицей и часто ввечеру, всплакнув ненароком, рассказывала внукам о своём ненаглядном Кирюше. Какой он был видный да хваткий, самый завидный жених на селе, многие девки по нему вздыхали, а он выбрал её, Лукерью.
Рассказывала, как поженились, родили двух девочек, и всё у них было ладно, пока не грянула война. Как ждала своего кормильца, как бога молила, чтоб сберег он его, да видно, не дошли ее молитвы до адресата, пропал ее ненаглядный без вести. Только она не перестала ждать, до последних своих дней надеялась, что вернется к ней ее Кирюша, да не дождалась.
Артём, выросший в деревне, с детских лет был приучен к труду, от работы никогда не бегал и впахивал наравне со взрослыми. Отец очень гордился своим первенцем и, как мог, стремился всячески порадовать сына.
А вот с матерью у Артёма отношения не складывались. На поддержку отца надежды не было, так как в семье верховодила Степанида, и последнее слово всегда оставалось за ней. Мать холила и лелеяла младшенькую Лерочку, практически не спуская с рук. А вот сын, чтобы ни делал, постоянно её раздражал и с каждым годом всё больше.
Артём пытался понять такое отношение матери и изо дня в день старался доказать ей и себе, что достоин её любви. Поэтому, чем бы Артём ни занимался, он должен был быть лучшим. И это ему зачастую удавалось, если же нет, он, конечно, не показывал вида, но внутри у него всё сжималось и болело.
А дома вместо утешения и поддержки мать, как всегда, придиралась по пустякам, тогда он срывался на крик, отчаянно огрызался, грубил, и от этого становилось еще хуже. Мать от неожиданности впадала в какой-то ступор, красноречие её иссякало, и она, наконец, умолкала. Артём уходил в свою комнату, плотно закрывал дверь, падал на кровать, поворачивался к стенке, крепко зажмуривался и тут же засыпал.
Чужие сны
Эта способность выработалась у Артёма лет с четырнадцати: засыпая, он мог проникать в чужие сны. Перед ним словно открывалась дверь, и, пока он не переступал порог, мог незамеченным наблюдать за происходящим. Зрелище это было весьма занимательным и зачастую смешным. Он узнавал чужие секреты: своих одноклассников, друзей, в общем, тех, кого хорошо знал, исключая незнакомцев.
Но однажды Артём увидел её и впустил в свой сон, о чем потом очень сильно пожалел. Она сидела спиной к нему в полной темноте напротив огромного зеркала, пристально вглядываясь в своё отражение. Ее силуэт едва угадывался, абсолютно белые волосы, как и всё её одеяние, резко контрастировали с буйством красок своего отражения. Как будто яркая рыжеволосая фурия из Зазеркалья вытянула из неё все краски, обесцвечивая, опустошая, оставляя лишь бледную тень.
Пристальный, немигающий взгляд, отражающийся в зеркале, становился всё темнее, черные стрелы бровей сошлись у переносицы, красивое лицо исказила ехидная усмешка, и эта холодная, резкая красота вселяла ужас.
Рыжая ведьма, пронеслось в голове незримого наблюдателя, и в тот же миг она взглянула на него… Сердце у Артёма упало, а потом понеслось галопом под её раскатистый дикий хохот.
Артём вскочил, еще не понимая, где находится и что происходит, холодный пот стекал со лба, заливая глаза. Он затравленно озирался по сторонам, а в ушах все еще гремел бросающий в дрожь неудержимый бесовский хохот. С тех самых пор рыжая ведьма мучила его чуть ли не еженощно. И с каждым её появлением во сне Артем становился на шаг ближе к разделяющей их двери и знал, что, переступив порог, подпишет себе смертный приговор. Но однажды в его сон нежданно-негаданно ворвалось столь прелестное создание, что все остальное отошло на второй план. Он услышал её безмолвный крик и бросился на помощь.
Это была девушка, о которой он мечтал, ради нее готов был горы свернуть. Куда только подевались все его страхи, даже сам великий и ужасный граф Дракула был ему нипочем. Похоже, прекрасная незнакомка на сон грядущий насмотрелась ужастиков, то-то ей пригрезился знаменитый кровопийца. Все произошло очень неожиданно, но Артем сумел сгруппироваться и не нарушить собственного зарока. Не переступая запретной границы, он смог дотянуться до перепуганной девушки и выхватить прямо из-под острых клыков вурдалака.
В этот момент она исчезала, а Артём ещё долго ощущал тепло её руки и щемящее чувство потери. Теперь все его мысли были о ней, оттого верно он зачастую наведывался в тот же сон, чтобы заглянуть ей в глаза и еще раз прикоснуться к таинственной незнакомке. Мучившие его кошмары отходили на задний план и постепенно забывались. Артём повсюду искал её, но пока она приходила к нему только во сне и, сама того не зная, спасала его от большой беды.
Однако безмятежная жизнь продлилась недолго. Всё началось, когда Артём случайно наткнулся на семейный альбом. Он уже не помнил, когда последний раз рассматривал эти аккуратно вклеенные фотографии. Артём медленно переворачивал страницы и вдруг застыл, не в силах поверить в это: с одной из пожелтевших от времени фотографий на него смотрела та самая ведьма из его сна.
Она сидела с прямой спиной, гордо поднятой головой, с копной длинных вьющихся волос, каскадом спускающихся по плечам, грациозная и неприступная. Но потом он засомневался, слишком уж светлыми и лучистыми были её глаза. Но не только это в облике девушки показалось ему необычным, внимательно присмотревшись, он заметил вокруг неё какое-то непонятное свечение, поспешно приняв его за артефакт в связи с давностью и качеством фото. А ещё её пронзительный тревожный взгляд, от которого по спине побежали мурашки, как будто она действительно смотрела на него из того далёкого времени, о чем-то предупреждая.
Артём впервые видел это фото. Мать тоже не помнила, как эта фотокарточка попала к ней. "Это твоя прабабка Прасковья Тихоновна, – рассказывала Степанида. – Я её никогда не видела, много о ней ходило слухов, односельчане считали её ведьмой, боялись и люто ненавидели…" Подробностями мать не интересовалась, а вот бабушка Лукерья вполне могла что-то знать. Бабуля как раз гостила у старшей дочери Надежды и с удовольствием поведала внуку всё, что знала об этой удивительной женщине.
Глава 3. Прасковья. Россия, 1913г
Особенная
Это было давно, еще в начале прошлого века. Она жила с бабушкой, рано потеряла родителей, познала нужду, тяжелый крестьянский труд и с детских лет привыкла надеяться только на себя. При рождении девочке было дано имя Прасковья, так по давней традиции звали всех женщин в ее семье.
Самая старшая в роду, её бабушка Прасковья, отличалась кротким нравом, была неприметной, тихой и набожной. Она слыла местной знахаркой, знала толк в лекарственных травах, готовила целебные отвары, настои, бальзамы, мази и знала заговоры, молитвы от любой хворобы и других напастей. Люди шли к ней за помощью, и бабушка никому не отказывала. Всё, что знала и умела, она передала внучке, которая продолжила ее дело.
Прасковья с детских лет отличалась необычайной красотой, и не столько внешней, она как будто сияла изнутри и щедро дарила этот свет людям.
Если в обычной жизни это было не так заметно, то в церкви прихожане с замиранием сердца наблюдали, как в ослепительном сиянии Прасковьи, лики святых как будто оживали, откликаясь на ее молитвы. Священнослужители в смятении не знали, как на это реагировать, то ли принять, то ли отвергнуть, и долго не могли вынести окончательный вердикт.
Бабушка звала ее светлячком, а односельчане – кто восхищенно сияющей, но чаще с ненавистью ведьмой. "Быть особенной – это тяжкое бремя, – говорила Прасковье бабушка. – Люди боятся неизвестного и жестоко мстят за этот страх. Будь осторожна, будь всегда на стороже, особенно с теми, кто набивается в друзья, расхваливает да льстит".
После смерти бабушки Прасковья осталась совсем одна, больше родни у нее не было. Поначалу было очень тоскливо и страшно, потом с течением времени как-то попривыкла, тем более что дел по дому и хозяйству было навалом. А во сне Прасковья чуть ли не каждую ночь разговаривала с бабушкой, ее натруженные горячие ладони, тихий голос, ласковые, подбадривающие слова успокаивали и убаюкивали.
К двадцати годам Прасковья еще более расцвела и похорошела. И никакие бабьи сплетни, злобные, завистливые происки не смогли потушить волшебный свет янтарных глаз, рыжих непокорных с медовым отливом волос… И девушка засияла еще ярче, согревая нуждающихся своим теплом и заботой, исцеляя от хвори и разных недугов.
Но, на беду, на свет обычно слетаются мотыльки, бесстрашно обжигая крылышки или сгорая. Вот так же мужики холостые и женатые, однажды увидев, погревшись в теплых ласковых лучах, сходили от нее с ума, готовые на все, чтобы завоевать ее расположение. Завязывались драки вплоть до кровопролития, невесты теряли женихов, семьи кормильцев.
Прасковья не давала повода думать о себе плохо. Никого не обвиняла, но и не оправдывалась, не пыталась понравиться, завоевать расположение. Держалась всегда с достоинством и несколько отстраненно, что воспринималось обиженными односельчанами как надменность и высокомерие.
Обстановка в селе накалялась всё больше. Озлобленные бабы, отвергнутые ухажёры, изыскивали любые способы сделать жизнь Прасковьи невыносимой. С тех пор, какое бы несчастье ни настигло односельчан: семейные неурядицы, болезни, неурожай, во всем была виновата она, та, что в их глазах превращалась в ненавистную ведьму Прасковью.
Ненависть выплескивалась через край, захватывая и жителей соседних деревень, и тех, кого она обогревала своим теплом, заботой, добрым словом, кого поставила на ноги после серьезных недугов, порой считавшихся в то время неизлечимыми.
И даже священнослужители, боясь потерять доверие прихожан, восприняли ее дар как происки дьявола, подвергли анафеме и отлучили от церкви, запретив общаться с ней и принимать ее помощь. Хотя тайком люди все равно приходили к ней, даже ярые ее противники, и она никому не отказывала в помощи.