Панические атаки
- -
- 100%
- +
Глава
Ты не один.
Ступень 1. Вступление: Почему я решил рассказать свою историю
Здравствуй, дорогой читатель.
Если позволишь, хочу обращаться к тебе на «ты», потому что официальности в нашей жизни и без того хватает. Хочу, чтобы ты воспринимал эту книгу как беседу со знакомым, с человеком, который понимает, через что ты проходишь. Это важно, ведь доверие в таких вопросах – основа всего. В этой первой главе, во вступлении, я расскажу, почему решился написать эти строки и что они могут тебе дать. Если вдруг почувствуешь, что это не твоё, просто закрой книгу, и пусть будет, будто мы никогда не встречались. Я не обижусь.
Моя история началась не с самого простого момента. После службы в армии, спустя шесть лет, у меня начались серьёзные проблемы с опорно-двигательным аппаратом. Я буквально слёг, а потом, превозмогая жуткую боль, учился заново ходить с костылями. Затем случился инсульт – острая транзиторная ишемическая атака, как назвали это врачи. И вот тогда началось то, что я сначала принял за медленное помешательство. Честно, я думал, что схожу с ума, и, знаешь, это было не так уж далеко от правды. Кстати, о том, как я восстанавливал способность двигаться, я расскажу в другой книге – опыта накопилось немало, и он, возможно, тоже кому-то пригодится.
Тогда мне поставили диагноз ВСД – вегетососудистая дистония – и просто отпустили домой. А что дальше? Я понятия не имел, что со мной происходит и как с этим жить. Ощущение было, будто я постоянно нахожусь в каком-то тумане, как после изрядной дозы спиртного. Это состояние то усиливалось, то чуть отпускало, но полностью не исчезало. Ночью, ложась спать, я задыхался, и каждая ночь казалась последней. А панические атаки… О них даже вспоминать тяжело. Они накатывали почти постоянно, длились от нескольких минут до нескольких часов. Это как оказаться на грани: ты не понимаешь, где ты, что с тобой и что будет дальше.
Тогда я даже не знал, что такое паническая атака. Литературы по этому вопросу у меня не было, да и доступа к какой-то информации тоже. Чуть забегая вперёд, скажу: если тебе предлагают лечить это у психологов, решай сам, но я пришёл к выводу, что корень панических атак лежит глубже, на уровне сосудов и нервной системы. Никакие разговоры или установки тут не помогут решить проблему на корню, но пережить очередной приступ – да.
И тут важна тактика и периодичность, не только рецепт. Это важный момент, возможно, самый важный.
Я перелопатил больше десятка книг по медицине, пытаясь понять, как справиться с этим состоянием. Но нигде не нашёл ясного ответа, как лечить панические атаки. Это ведь не температура и не давление, которые можно измерить и записать в карточку. Это что-то внутри, что сложно объяснить и доказать. Врачи, при всех их знаниях и заслугах, не могут сами пережить то, что чувствуешь ты. Они могут представить, но не ощутить в полной мере, каково это – жить с таким грузом.
Идея написать книгу появилась у меня ещё лет десять назад. Но тогда я не мог взяться за это: не хватало ни опыта, ни понимания, с чего начать. Сейчас, когда за плечами уже больше пятидесяти книг, я чувствую, что готов сосредоточиться на главном – на самой истории, а не на том, как её подать. Пишу я в разных жанрах, но писателем себя не считаю. Это не то, что можно просто взять и присвоить себе, потому что захотелось. Взять того же Чехова – его знали как врача, а не как автора рассказов. Или Ломоносова, которого долго считали только поэтом, пока спустя семьдесят лет после его смерти не нашли его научные работы. У нас в обществе любят навешивать ярлыки: если ты водитель, то больше ничего не умеешь, если художник – то и суп сварить не способен. А я думаю, что человек может быть разным, и в этом нет ничего странного.
Ещё со студенческих лет, хотя учился я на техническом факультете, начал интересоваться медициной.
Во-первых, знания в медицине мне нужны были, чтобы заниматься спортом и правильно выстраивать свои тренировки, для выстраивания восстановления мышц.
Перечитал больше сотни книг, которые изучают в медицинских университетах. Но диплома врача у меня нет, и я прошу это учитывать. Всё, о чём я пишу в этой книге, – это мой личный путь, мой лабиринт, через который я пробирался сам, на ощупь, спотыкаясь и падая.
Знаешь, долгое время я думал, что со мной что-то не так, что я один такой. Когда впервые накатило это чувство – будто сердце вот-вот вырвется из груди, а воздух исчез из комнаты, – я был уверен, что это конец. Мне было страшно даже говорить об этом с кем-то. Но со временем я понял, что таких, как я, тысячи, если не больше. И если мой опыт, мои ошибки и находки могут хоть немного облегчить твой путь, я готов рассказать всё, ничего не утаивая. Не поделиться этим – было бы несправедливо по отношению к тем, кто сейчас чувствует себя так же потерянно, как я тогда.
Форумы, на которых я пытался найти ответы, тоже не давали ясности. Люди делились своими историями, но никто не мог сказать, как с этим жить дальше и возможно ли вообще жить нормально. Я читал сообщения тех, кто, как и я, не знал, куда бежать и к кому обращаться. И каждый раз ловил себя на мысли, что должен сам найти выход, чтобы потом рассказать об этом другим. Это стало для меня своего рода маяком – не просто выкарабкаться, но и протянуть руку тем, кто сейчас в темноте.
Эта книга – не учебник и не руководство с гарантированным результатом. Это просто мой рассказ о том, как я падал и вставал, как искал ответы и иногда находил их в самых неожиданных местах. Я не обещаю, что у тебя будет точно так же, но верю, что хотя бы одна строчка из этой книги сможет поддержать тебя в трудный момент. Может, ты почувствуешь, что не одинок, а это уже немало.
Я хочу, чтобы ты знал: то, что ты сейчас чувствуешь, – это не слабость и не приговор. Это просто часть пути, который можно пройти. Не сразу, не легко, но можно. И если ты решишь идти дальше вместе со мной, переверни страницу. Давай попробуем разобраться во всём шаг за шагом. Я не тороплю, не заставляю – выбор за тобой. Но если ты здесь, значит, уже сделал первый шаг, и это достойно уважения.
Моя цель проста: поделиться тем, что пережил, чтобы ты мог взять из этого что-то для себя. Пусть это будет просто мысль, что завтра может быть легче, или понимание, что ты не один. Когда я сам был на самом дне, мне бы очень помогло знать, что кто-то другой уже прошёл через подобное и не сломался. Поэтому я пишу для тебя так, как говорил бы с близким человеком за чашкой чая, без лишних слов и красивых фраз. Просто от сердца к сердцу.
Если ты не передумал, давай двигаться дальше. В следующей главе я расскажу, как всё начиналось, как я впервые столкнулся с этим состоянием и как пытался понять, что со мной происходит. Это будет непросто вспоминать, но я верю, что честность важнее всего. И, может быть, в моих словах ты узнаешь что-то своё, и это поможет тебе почувствовать, что мы с тобой на одной волне. А пока просто знай: я рад, что ты здесь и благодарен, что ты дал мне шанс рассказать свою историю.
Ступень 2. Что со мной происходило: первые годы борьбы
Этот период моей жизни похож на сломанную киноленту. В памяти остались не плавные переходы, а отдельные, яркие и пугающие кадры. Я могу описать их до мельчайших деталей: узор на потолке, когда я лежал, пытаясь отдышаться, цвет машины, мимо которой я проходил, когда мир вдруг поплыл, выражение лица продавщицы в тот день в магазине. Но я с трудом вспоминаю, что я чувствовал в те долгие месяцы между этими вспышками. Будто всё остальное время я просто существовал, ожидая следующего удара.
Это началось не с громкого скандала или трагедии. Ничего героического. Всё пришло тихо, неожиданно, исподволь. Сначала это были просто странные ощущения, на которые я не обращал внимания. Лёгкое головокружение, будто я только что слез с карусели. Подёргивание мышц на руке. Внезапный прилив жара, хотя в комнате было прохладно. Я списывал это на усталость, на плохой сон, на магнитные бури. Кто же тогда мог подумать, что это – первые ласточки бури, которая скоро обрушится на всю мою жизнь?
Я не помню, как это случилось в первый раз, потому что всё это время сейчас воспринимается как состояние «в тумане». Твоё субъективное ощущение мало кого волнует, потому что в тебе видят просто человека, у которого есть руки и ноги, значит – здоров.
Проблема психосоматических заболеваний заключается в том, что тебе трудно объяснить то, что с тобой происходит.
Но чёткое ощущение сильного головокружения и то, что вот-вот потеряешь сознание, – оно было постоянно.
Единственное, до чего я додумался, – это носил с собой нашатырный спирт. Использовал его в момент сильнейшего приступа.
Я даже не понимал, к какому врачу обращаться, потому что симптомы были настолько необычными, что было ощущение, что я медленно схожу с ума.
Это был не просто страх. Это было абсолютное, животное знание неминуемой гибели. Мне не хватало воздуха, я начинал жадно хватать ртом спертый воздух, но лёгкие не слушались. Мир сузился до размеров моей грудной клетки, в которой бушевало что-то чужое и неуправляемое. Я чувствовал, как подкашиваются ноги, и мне нужно было уцепиться за поручень изо всех сил, чтобы просто не рухнуть на пол.
Следующее, что я помню, – я выскакиваю на какой-то неизвестной станции, опираюсь о холодную бетонную колонну и пытаюсь отдышаться. Сердце всё ещё колотится, тело трясёт мелкой дрожью, как в лихорадке. Люди обтекали меня стороной, бросая странные взгляды. Мне было стыдно. Ужасно стыдно. И непонятно, и страшно. Что это было? Сердечный приступ? Что-то с мозгом?
Самое страшное было в том, что ты понимал, что завтра будет то же самое, и заканчиваться всё это даже не планировало.
Перед сном было каждый день одно и то же – мне не хватало воздуха, и я начинал задыхаться.
Этот случай стал точкой отсчёта. С него началась моя личная война, где враг был невидим и атаковал без предупреждения, изнутри.
Атаки стали повторяться. Они не выбирали место и время. Однажды это случилось во время деловой встречи. Я сидел и слушал партнёра, кивал, пытался улыбаться, а внутри у меня кричала сирена. Я чувствовал, как немеют пальцы, как по спине бегут мурашки, как горло сжимает спазм. Мне казалось, что все видят мой ужас, что все замечают, как я бледнею и как дрожит моя рука, когда я подношу стакан с водой. Я извинился, вышел в туалет и полчаса сидел в кабинке, уставившись в дверь и пытаясь убедить себя, что я в безопасности. Что со мной ничего не случится. Но убедить не получалось. Разум понимал одно, а тело кричало совершенно другое.
Постепенно мой мир начал сжиматься. Я стал бояться мест, где меня могло настигнуть это состояние. Очереди, кинотеатры, большие торговые центры – всё это превратилось в потенциальные поля боя. Я начал прокладывать маршруты так, чтобы идти по тихим улицам, избегая толпы. Я отказывался от встреч с друзьями в кафе, придумывая нелепые отговорки. Мне было проще солгать, чем признаться: «Я боюсь, что среди людей мне станет плохо».
Я начал бояться людей.
Самым безопасным местом стал мой дом. Но и здесь не было покоя. Атаки научились находить меня и тут. Они приходили ночью, вырывая из сна. Я просыпался от собственного дикого сердцебиения, в холодном поту, с мыслью, что это конец. Я включал свет, садился на кровати и часами сидел, прислушиваясь к себе, к каждому стуку сердца, к каждому вздоху, ожидая, что вот-вот станет хуже. Сон стал роскошью. Я боялся засыпать.
Я стал постоянным клиентом поликлиник. Кардиолог, невролог, эндокринолог, гастроэнтеролог – я прошёл через всех. Я сдавал анализы, делал УЗИ, ЭКГ, МРТ. Врачи разводили руками. «С вашим сердцем всё в порядке», – говорил кардиолог, глядя на идеальную кардиограмму. «У вас здоровые сосуды», – констатировал невролог после обследования. «Это ВСД, – ставили они общий, ни о чём не говорящий диагноз. – Нервы. Попейте успокоительного, отдохните».
«Отдохните». Эта фраза звучала как издевательство. Как я могу отдохнуть, если моё собственное тело стало для меня источником постоянной пытки? Я пил выписанные таблетки, травяные сборы, делал дыхательные гимнастики. На какое-то время становилось легче, но страх никуда не уходил. Он затаился и ждал.
Самым тяжёлым было одиночество. Физически я был окружён людьми – семьёй, коллегами, старыми друзьями. Но я чувствовал себя так, будто меня поместили под толстый стеклянный колпак. Я видел их жизнь, их заботы, их смех, но не мог до них дотронуться. Как объяснить человеку, который никогда этого не испытывал, что ты можешь панически бояться поездки в автобусе? Как рассказать, что простой поход в супермаркет может превратиться в испытание на прочность?
Никто не понимал. Мне казалось, что я схожу с ума. Что я теряю контроль над собой и своей жизнью. Я начал изучать себя в зеркале – не появилось ли что-то в глазах, какая-то трещина, через которую виден мой внутренний хаос.
Были моменты отчаяния, когда я просто лежал на полу в гостиной и смотрел в потолок. В голове крутились одни и те же вопросы: «Почему я? Что я сделал не так? Доколе это может продолжаться? Неужели теперь всегда будет так?» Будущее, которое раньше казалось бесконечной дорогой с разными поворотами, теперь представлялось прямым и коротким тоннелем, в конце которого меня ждала лишь очередная атака.
В эти первые годы не было ни геройства, ни принятия. Была только борьба. Глухая, отчаянная, изматывающая борьба с невидимым противником. Я проигрывал почти каждый раунд. Но, оглядываясь назад, я понимаю – сам факт того, что я каждое утро вставал с кровати, что я пытался жить, работать, хоть как-то функционировать, уже был маленькой победой. Я ещё не знал, как победить, но я учился выживать. И это было всё, на что я был способен тогда.
Были ночи, которые казались бесконечными. Не просто тёмное время суток, а отдельное, враждебное измерение. Я лежал в постели, и тиканье часов на кухне звучало как отсчёт последних секунд до взрыва. Каждый удар сердца отдавался в висках тяжёлым, гулким молотом. Я прислушивался к нему с маниакальным вниманием. Вот оно стучит часто-часто, вот сейчас пропустит удар… вот снова… А что, если оно действительно остановится? Вот прямо сейчас, в тишине этой комнаты?
Я включал свет. Резкий, электрический, он не приносил утешения, лишь подчёркивал мою жалкую, одинокую фигуру в слишком большой кровати. Я вставал и ходил из комнаты в комнату, как зверь в клетке. Мои шаги эхом отдавались в пустой квартире. Мне казалось, что стены медленно, но верно сдвигаются, сжимая пространство, вытесняя воздух. Я подходил к окну, распахивал его и жадно вдыхал ночную прохладу, но в лёгких будто оставалась вата. Удушье было не в горле, а где-то глубже, в самой душе.
Это было состояние полной, абсолютной ловушки. Врага нельзя было увидеть, ударить, убежать от него. Он был везде, потому что он был мной. Мои собственные нервы, мои сосуды, мой мозг – всё это превратилось в орудие пытки. Я сжимал кулаки до боли, мне хотелось биться головой о стену, лишь бы это физическое страдание перекрыло тот внутренний ад, который не имел формы и имени. Я кричал. Тихо, в подушку, чтобы никто не услышал. Кричал от бессилия, от ярости, от невыносимого страха, который разъедал меня изнутри, как кислота.
Однажды, после особенно тяжёлой ночи, я не пошёл на работу. Я просто не смог. Мысль о том, чтобы встать, одеться, выйти в лифт, пройти по улице, сесть в метро, казалась подвигом, равным восхождению на Эверест. Я отправил начальнику СМС о том, что заболел, и весь день просидел на диване, уставившись в одну точку на стене. Телевизор был выключен, телефон лежал экраном вниз. Я не мог читать, не мог думать. Мозг отказывался работать, превратившись в комок тревожных, хаотичных сигналов.
Я смотрел на свои руки. Они лежали на коленях безвольно, но внутри я чувствовал, как они дрожат мелкой, невидимой дрожью. Я смотрел на свои ноги. Они могли бы унести меня куда угодно, но я боялся сделать даже шаг. В какой-то момент я подошёл к зеркалу в прихожей и долго всматривался в своё отражение. Бледное лицо, запавшие глаза с тёмными кругами, застывшая маска усталости. Кто этот человек? Куда делся тот, кто смеялся, строил планы, гонял на машине за город просто так, чтобы почувствовать скорость? Он умер. Его не было. Осталась только эта оболочка, начинённая страхом.
Меня накрыла волна такой тотальной, беспросветной безнадёги, что я медленно сполз по стене и сел на пол. Слез не было. Была пустота. Глубокая, бездонная, как космос. Я представил, что так будет всегда. Что мне сорок, и я сижу на этом полу и боюсь выйти за хлебом. Что мне пятьдесят, и я всё так же вслушиваюсь в стук своего сердца по ночам. Что мне семьдесят… Эта мысль была самой ужасной. Прожить всю жизнь в этой тюрьме без решёток. Быть похороненным заживо в собственном теле.
Самое интересное было в том, что врачи говорили, что с возрастом приступы будут чаще и больше.
«Если сейчас уже плохо, как всё это выдержать потом?» – это осознавание выбивало почву из-под ног.
Я начал искать спасения в самых тёмных уголках интернета. Форумы, где люди с такими же симптомами делились своим опытом. Но вместо утешения я находил только новые поводы для страха. Кто-то писал, что это неизлечимо. Кто-то советовал срочно провериться на редкие и смертельные болезни. Кто-то рассказывал, как десять лет не выходит из дома. Каждая такая история была как гвоздь в крышку моего гроба. Я закрывал ноутбук с ощущением, что мой диагноз подтверждён – я обречён. Я был частью какого-то тайного, несчастного братства, члены которого обречены вечно блуждать в лабиринте собственного страха.
В моменты наивысшего отчаяния в голову приходили страшные, обжигающие мысли. Не о том, чтобы навредить себе, нет. А о том, чтобы просто… перестать существовать. Чтобы этот кошмар наконец закончился. Чтобы наступила тишина. Настоящая, а не эта обманчивая, за которой всегда прячется новый приступ. Это была не жажда смерти, а отчаянная, исступлённая жажда покоя. Любой ценой.
И самый тяжёлый удар приходил всегда оттуда, откуда не ждёшь. От тех, кто пытался помочь. Родные, видя моё состояние, начинали говорить о силе воли, о том, что «надо взять себя в руки». Их добрые, полные беспокойства глаза говорили: «Мы не понимаем, что с тобой. Но мы хотим, чтобы ты стал прежним». А я слышал в этом лишь одно: «Ты слаб. Ты не стараешься. Ты сам во всём виноват».
И я начинал верить в это. Я винил себя. За свою слабость. За свою неспособность «взять себя в руки». За то, что отравляю жизнь близким. Чувство вины стало моим постоянным спутником, тяжёлым камнем на шее, который тянул меня на дно ещё быстрее.
Я общался на форумах со спортсменами, которые примерно то же самое чувствовали после тренировок, с работниками офиса, которым не хватало воздуха, и чувство тревоги не покидало всё время.
Это были абсолютно разные люди, с разными увлечениями, но их объединяло одно – хронические панические атаки.
Казалось, выхода нет. Совсем. Я стоял на краю пропасти и чувствовал, как почва уходит из-под ног. Мир сузился до размеров моей квартиры, а потом и до размеров моего собственного измученного тела. Я был один. Совершенно один в своей битве с призраком, и я проигрывал. Каждый день, каждый час, каждый вздох был поражением.
И в самые тёмные из этих дней, когда надежда казалась лишь глупой выдумкой из другой жизни, я даже представить не мог, что где-то там, впереди, есть крошечный, едва заметный лучик. Что эта война не на уничтожение, а на узнавание. Что мой монстр когда-нибудь станет… просто частью меня. Но до этого было ещё далеко. Очень далеко. А пока была только долгая, холодная, беспросветная ночь.
Мне становилось то лучше, то снова всё ухудшалось.
Между тем у меня уже несколько флаконов нашатырного спирта уже закончилось.
Ступень 3. Поиск ответов: почему это происходит и что с этим делать
Когда стало ясно, что я всё-таки жив, начался другой кошмар – длинный, вязкий, растянутый на годы. Кошмар под названием «поиск объяснений». В тот момент я ещё верил, что где-то есть один правильный врач, одно правильное обследование, одна правильная таблетка, и всё закончится. Как насморк.
Сейчас я понимаю: именно это ожидание – что должно быть одно простое объяснение и один простой способ «поправить» себя, – и держало меня в ловушке дольше всего.
Как я начал бегать по врачам
После первой сильной атаки я, конечно, вызвал скорую, сам, понимая, что я начинаю «клевать» очень сильно.
Мне тогда искренне казалось, что сердце разрывается. Руки не ощущались, ноги ватные, грудь сжимает так, что не вдохнуть, голова кружится, в ушах шумит. Ну что это ещё, если не инфаркт?
Приехали врачи. Мужчина лет пятидесяти с усталым лицом и молодая девушка, видно, только недавно начала работать.
Он быстро подключил меня к аппарату, нацепил датчики, привычными движениями что-то отметил в бумаге.
– Давление 150 на 90. Пульс 120. Ну, в принципе… бывает, – он даже не выглядел удивлённым.
– Как это «бывает»? Мне же худо! – меня трясло, голос подрагивал.
– Где болит? – спросила девушка.
– Вот тут… – я показал на грудь, ближе к левой стороне. – И воздуха не хватает.
Врач покивал, посмотрел кардиограмму, поморщился от моего взгляда – я буквально впился глазами в его лицо, пытаясь прочитать по реакции, жив я или нет.
– На инфаркт не похоже, – сказал он спокойно. – Сердце устало, перенапряжение, нервное. Вы отдыхали вообще? Спите нормально?
– А что со мной тогда? – выдавил я.
– Нервная система шалит. Вегетатика. Перенервничали. Успокоительное попейте, поспите нормально. Завтра в свою поликлинику сходите, кардиограмму повторите, кровь сдайте.
Они уехали. Я остался дома, сидел на диване, смотрел в одну точку. С одной стороны – меня только что, по сути, списали с категории «умирает». С другой – внутри поселилось дискомфортное ощущение: если не сердце, тогда что? И почему мне всё равно так страшно?
Поликлиника, очереди и фраза, которая выбесила.
На следующий день я, как послушный пациент, пошёл в поликлинику. Очередь. Люди с пакетами, палочками, вязаные шапки, запах хлорки и дешёвого кофе из автомата.
У терапевта всё было по стандарту:
– Жалобы?
– Сердце колотится, задыхаюсь, ночью просыпаюсь, как будто умираю.
– Температура?
– Нормальная.
– Горло?
– Нормальное.
– Давление мерили?
Я протянул бумагу от скорой.
Она пролистала.
– Ну… давление повышено, но не критично. Для вашего возраста – терпимо. Кардиограмма?
Показал. Она пробежала глазами, ничего особенного не нашла.
– Стресс есть?
– Есть, – я усмехнулся, но получилось нервно. – Его всегда полно.
– Понятно, – вздохнула она. – Вы слишком сильно переживаете. Это у вас всё от нервов.
Вот эта фраза «всё от нервов» меня тогда взбесила. Мне казалось, что меня просто не воспринимают всерьёз. Я сижу, как будто вот-вот отключусь, а мне говорят какую-то банальность, которую обычно бросают, когда не знают, что сказать.
Я начал настаивать:
– Давайте анализы. Может, кровь плохая. Может, сахар. Может, ещё что-то.
– Хорошо, – терапевт пожала плечами, – давайте сделаем общий анализ крови, биохимию, ещё раз ЭКГ, холтер можно, УЗИ сердца.
Я был даже рад. Мне казалось: ну вот, сейчас всё выяснится. Скрытая болячка вылезет в анализах, её найдут, дадут таблетки, назначат лечение – и всё.
Анализы идеальные, а жить невыносимо
Следующие две недели прошли под знаком лабораторий, очередей, бумажек. Я ходил на ЭКГ, лежал под аппаратом холтера, с баночкой бегал в туалет, сдавал кровь из вены, из пальца – короче, весь стандартный набор.
И чем лучше были результаты, тем хуже становилось у меня внутри.
Очередной визит к терапевту. Она аккуратно раскладывает бумажки, смотрит, комментирует:
– Кровь в норме.
– Печёночные показатели – в норме.
– Сахар нормальный.
– Холестерин… ну, немного повышен, но для вашего возраста и образа жизни это ожидаемо.
– ЭКГ – без патологий.
– Холтер – без серьёзных нарушений.
Я слушал это и ощущал, как внутри поднимается странная смесь – раздражение, тупая безнадёжность и страх. Если всё «нормально», то почему я каждый день живу как на минном поле?
Я спросил прямо:
– А почему мне тогда так плохо? Я не могу нормально спать, не могу просто поехать в метро – меня там начинает трясти. В магазине может накрыть, в очереди, просто на улице. Я живу как с включённой сиреной в голове.
Она немного пожала плечами, посмотрела на меня поверх очков:
– Я бы посоветовала вам обратиться к неврологу и психотерапевту. У вас это похоже на… ну, в общем, на нервное расстройство. Вегетативную дистонию, возможно.