ПТСР. Pt. 2

Глава 1: Возвращение домой

Осознание, что вернулся привело в ступор.

Я растерялся, не понимая, как дальше идти.

Вокзал встретил меня обыденно. Не было музыки, фанфар.

В кассе девушка без эмоций сообщила, что билетов нет. «Ждите до завтра».

Транзитные города обладают особой силой: они гостеприимны, но не хотят отпускать, пока не переночуешь у них.

Жара быстро спала, но люди в лёгкой одежде шли навстречу по улице.

Я был невидим. Такое бы качество на поле, где ты постоянно под прицелом!

Но здесь ты прозрачен. Люди смотрят сквозь тебя.

В два часа ночи, бродя по городу, я понял, что сил больше нет, и сел на скамейку в парке, в центре города.

– Тебе нужно поспать. У меня есть ночлежка, – сказал кто-то.

Посмотрев, я увидел второго человека в этом городе с лицом без эмоций.

Он удалился, когда я отказался.

Это был местный бомж.

Это был человек.

Переполненный автобус на следующий день довёз меня до ещё меньшего городка.

Я открыл дверь своей квартиры, и меня встретил запах застоявшегося воздуха – тяжёлый, как воспоминание.

Ключ в замке повернулся с трудом, будто не хотел впускать меня обратно в эту жизнь.

Вопросы, которые рождались из ниоткуда, начали множиться, и не было ни одного ответа.

Я стоял на пороге с рюкзаком на плече, в потрёпанной форме, которую не снимал с тех пор, как сдал автомат.

Я не понимал, какую команду нужно выполнять дальше.

Внутри было тихо. Слишком тихо. После месяцев, когда каждый звук мог означать смерть – свист снаряда, треск рации, крик раненого, – эта тишина казалась неестественной. Она давила на уши, как вода на глубине.

Я сделал шаг вперёд, и половица скрипнула под ботинком, который совсем не хотелось снимать. Без них я чувствовал себя беззащитным.

Мне нужна защита.

От кого? Кто тебе угрожает?

Бред. Забудь.

Этот звук ударил в голову, как выстрел. Я замер.

Сердце заколотилось, а пальцы сами сжались, будто искали рукоять автомата, которого уже не было.

У меня не было его под рукой.

Но вокруг – только пыльные полки, выцветшие обои и старый диван, на котором я когда-то спал беззаботно. Когда-то.

Мои модные кроссовки в углу запылились и выглядели такими смешными.

Мои закладки в книгах лежали на своих местах. Но я не помнил, о чём эти книги.

Я бросил рюкзак на пол.

Глухой стук разнёсся по комнате, и вдруг стены начали шептать. Они всегда молчали, а тут захотели поговорить.

Сначала тихо, почти неразборчиво, как ветер за окном.

Но потом шёпот стал громче, и я услышал голоса.

Я зажмурился, пытаясь отогнать эти звуки, но они не уходили. Они лились из трещин в штукатурке, из теней в углах комнаты. Стены оживали, превращаясь в лица, которые я пытался забыть.

Лица, лица, лица…

Их труднее забыть. А нужно ли? Я ничего не знаю…

Я чувствовал себя ребёнком, которого забыли забрать домой из садика.

Стоп, я уже дома.

А что есть дом? Где он? Каковы критерии дома?

Что ты несёшь? Какие критерии? Замолчи.

Так, надо попить воды.

Я открыл глаза. Тишина вернулась, но теперь она была другой.

Она смотрела на меня. Я чувствовал, как взгляд этой пустоты скользит по спине, как холодный палец.

Тишина кричала.

Я прошёл в кухню, открыл кран.

Вода текла ржавыми струями, будто плакала за меня. Я подставил руки, но вместо воды в ладонях оказалась грязь.

Грязь с того поля, где мы лежали под обстрелом, где я видел, как земля впитывает кровь, как жадное чудовище.

Я отдёрнул руки, но грязь осталась. Она липла к пальцам, к запястьям, ползла вверх по рукавам. Я тёр их, тёр до боли, пока не понял, что это иллюзия. Мои руки были чистыми. Слишком чистыми для человека, который вернулся с войны.

Квартира… Разве может она быть защитой?

Тут может быть засада? Может, стоит провести разминирование?

Что ты несёшь?

Стоп. Просто попей воды.

Я сел на стул, который заскрипел, как раненый зверь.

Перед глазами стояла та самая квартира, но теперь она выглядела иначе. Стены начали искривляться, будто кто-то сжимал их невидимыми руками.

Потолок опускался, превращая комнату в бункер. Я слышал, как где-то вдали раздаются взрывы, хотя знал, что это невозможно. Это просто моя голова. Мой разум, который отказывается отпускать войну. Я закрыл лицо руками, пытаясь вдохнуть глубже, но каждый вдох был пропитан запахом пороха и смерти.

Голоса, голоса, голоса…

И вот тогда я понял: я вернулся домой, но дом не вернулся ко мне.

Может, это не я был? А может, это не я сейчас? Так кто сидит здесь? Кто внутри меня?

Дом, мне нужно с тобой познакомиться.

Он стал чужим, как и я сам. Только чужим по отношению к кому?

Я больше не тот, кем был до войны.

Тот парень, который смеялся с друзьями, мечтал о будущем, строил планы – он остался там, под обстрелом, в окопах, в криках. А я… я – лишь оболочка, набитая осколками воспоминаний. И эти осколки режут меня изнутри каждый раз, когда я пытаюсь сделать шаг вперёд.

Я встал и подошёл к окну. На улице уже шёл дождь, и казалось, что не было вчерашнего летнего дня и солнечных дней.

Как всё быстро меняется. А может, это так и должно быть?

Ты задаёшь много вопросов.

Капли стучали по стеклу, как пули по каске.

Я смотрел на серый город, на людей, которые спешили куда-то под зонтами, и думал: как они могут жить так, будто ничего не произошло?

Они шли по своим делам. По делам, которые важны для них.

Будто войны нет, будто она не оставляет следов?

И я не знал, что хуже: их равнодушие или моя боль, которая не даёт мне стать одним из них.

Я отвернулся от окна. В комнате снова было тихо, но я знал, что это ненадолго. Голоса вернутся. Тени вернутся. И мне придётся научиться жить с ними. Или хотя бы выживать. Потому что война закончилась только на карте. Внутри меня она продолжается. Каждую минуту. Каждый вдох.

Я стоял у окна, глядя на дождь, который барабанил по стеклу, и чувствовал, как время застыло. Каждая капля, падая, словно отсчитывала секунды, которые я потерял там, на войне. Я пытался вспомнить, каково это – просто смотреть на улицу, не высматривая угрозу в каждом движении, не ожидая, что за углом раздастся взрыв. Но мой разум отказывался отпускать эти привычки. Я видел, как мужчина в чёрной куртке быстро перешёл дорогу, и мои мышцы напряглись, как будто он мог нести в руках не зонтик, а оружие. Я заставил себя отвести взгляд, но сердце всё ещё стучало, как пулемётная очередь.

Я вернулся к дивану и сел, пытаясь найти хоть что-то знакомое в этой комнате, что могло бы заземлить меня, вернуть в реальность.

Мой взгляд упал на старую фотографию на полке. На ней были я и моя сестра, ещё дети, улыбающиеся на фоне летнего поля.

Я помнил тот день: запах травы, жужжание пчёл, смех. Но теперь, глядя на это фото, я не чувствовал ничего, кроме пустоты.

Мальчик на снимке был чужим. Я его не знал. Он смеётся.

Его глаза, полные жизни, смотрели на меня с укором, как будто спрашивали: «Что ты с собой сделал? Где я, тот, кем ты был?» Я протянул руку, чтобы взять рамку, но пальцы замерли на полпути.

Я боялся, что, если коснусь её, изображение растает, как мираж, или, хуже, превратится в нечто иное – в кадр из другого времени, где вместо поля будет выжженная земля, а вместо улыбок – крики.

Я отдёрнул руку и сжал кулаки. В комнате снова стало душно, хотя окно было приоткрыто. Воздух казался густым, как дым после артиллерийского удара.

Я вдохнул, и в горле застрял привкус пепла. Я знал, что это невозможно, что это всего лишь моя голова играет со мной, но ощущение было таким реальным, что я начал кашлять. Каждый кашель отдавался в груди, как удар, и я вдруг почувствовал, как пол под ногами задрожал.

Я упал на колени, вцепившись в край дивана, и закрыл глаза, пытаясь убедить себя, что это не война, что я дома. Но когда я открыл глаза, комната исчезла.

Вместо стен вокруг меня раскинулось поле. То самое поле, где мы держали оборону в последнюю неделю перед моим отъездом.

Небо было чёрным от дыма, земля – изрытой воронками, а воздух пропитан запахом горелой плоти.

Я слышал крики, но не мог понять, откуда они доносятся. Я повернулся и увидел их – своих ребят. Серёга стоял в нескольких метрах, его форма была разорвана, а из плеча торчал осколок. Он смотрел на меня, но не двигался, только губы шевелились, повторяя одно и то же: «Почему ты ушёл? Почему ты жив?» Я хотел крикнуть, что я не выбирал, что я не хотел оставлять их там, но голос застрял в горле, как комок глины. Я сделал шаг к нему, но земля под ногами разверзлась, и я начал падать.

Падение длилось бесконечно. Я видел, как вокруг меня проносятся лица, обрывки воспоминаний, кадры из тех дней, которые я пытался стереть из памяти.

Вот Лёха, смеющийся над какой-то дурацкой шуткой в окопе, за миг до того, как снаряд разорвался рядом.

Вот наш медик, Катя, с её усталыми глазами, перевязывающая раненого, пока её собственные руки дрожат. Вот командир, отдающий приказ, который мы все знали, что не сможем выполнить.

Их лица мелькали, как кадры старой киноленты, и каждое из них резало меня глубже, чем любой осколок.

Я кричал, но звук тонул в пустоте, в которой я падал.

И вдруг я ударился о что-то твёрдое. Пол. Моя квартира.

Я лежал на спине, тяжело дыша, а потолок надо мной снова был просто потолком, а не дымным небом.

Диван стоял на месте, фотография на полке не изменилась, но я чувствовал, как пот стекает по вискам, а руки дрожат, как после долгого марша с полной выкладкой.

Я сел, обхватив голову руками, и попытался понять, сколько времени прошло. Минуты? Часы? Здесь время тянется, как бесконечная пытка, но всё равно ускользает, оставляя тебя ни с чем.

Я встал, чувствуя, как колени подгибаются, и подошёл к рюкзаку, который всё ещё лежал у двери.

Я расстегнул его, вынимая вещи одну за другой.

Поношенная форма, фляжка, потрёпанный блокнот, в котором я иногда записывал мысли, чтобы не сойти с ума.

На дне лежала маленькая фотография – моя сестра подарила её перед тем, как я уехал. На ней была вся наша семья, собравшаяся за столом на Новый год.

Я смотрел на эти лица, такие далёкие, такие нереальные, и понимал, что не могу к ним вернуться.

Не сейчас. Может, никогда.

Потому что между нами теперь не просто расстояние или время – между нами война. И она, как стена, которую я не знаю, как разрушить.

Я положил фотографию на стол и заметил, как тени в комнате начали сгущаться.

Они ползли по стенам, как чернила, пролитые на бумагу, и я снова услышал шёпот. «Ты не дома, – говорили они. – Ты всё ещё там. Ты никогда не уйдёшь». Я зажмурился, сжимая кулаки, и повторял себе, что это не настоящее, что это просто мой разум, который сломался под тяжестью того, что я видел и делал.

Но голоса не уходили. Они становились громче, превращаясь в хор, который пел о смерти, о вине, о том, что я не заслуживаю этой тишины, этого дома, этой жизни.

Я открыл глаза и увидел, что тени приняли форму.

Они стали фигурами, одетыми в форму, с пустыми глазами и серыми лицами. Они стояли вокруг меня, молча, но их присутствие было тяжелее любых слов.

Я знал, кто они. Это были те, кого я потерял. Те, кого я не смог спасти. И те, кого я сам отправил на смерть, выполняя приказы.

Они не обвиняли меня, но их молчание было хуже любого крика. Я хотел сказать им, что мне жаль, что я сделал всё, что мог, но слова не шли.

Я просто смотрел на них, чувствуя, как что-то внутри меня рушится, как старый мост под тяжестью танка.

И вдруг они начали растворяться.

Один за другим, как дым, они исчезали, оставляя после себя только пустоту. Но я знал, что они вернутся. Они всегда возвращаются. Потому что они – часть меня. Часть того, что война оставила во мне, как шрамы, которые не видны снаружи, но кровоточат внутри.

Я снова сел на диван, чувствуя, как усталость накатывает волнами.

Я не спал нормально уже месяцы. Даже здесь, в этой квартире, которая должна быть моим убежищем, я не чувствую себя в безопасности.

Потому что враг, с которым я теперь сражаюсь, не снаружи. Он внутри. Он наступает.

И я не знаю, как его победить. Я не знаю, есть ли у меня силы для этой новой войны, которая началась в тот момент, когда я переступил порог своего дома.

Я лёг, не раздеваясь, прямо в ботинках, и закрыл глаза. Но вместо сна передо мной снова возникло поле. Снова дым. Снова крики. И я понял, что отдых – это роскошь, которую я потерял навсегда. Я могу закрыть глаза, но не могу закрыть разум. И пока он открыт, война будет продолжаться. Каждый день. Каждую ночь. Пока я не найду способ либо победить, либо смириться.

Дождь за окном всё стучал, как метроном, отсчитывающий время, которого у меня, кажется, уже нет. Но я всё ещё дышу. Я всё ещё здесь. И, может быть, это уже что-то. Может быть, это начало. Или конец. Я пока не знаю. Но я знаю, что завтра я снова встану. И попробую сделать шаг. Даже если этот шаг будет вести в никуда.

Глава 2: Первый крик внутри

Утро пришло незаметно, минуя ночь.

Я проснулся на диване, все еще в ботинках, с чувством, будто не спал вовсе.

Мои ноги не хотели отдыхать, они хотели куда-то идти.

Нужно проверить комнату, пересчитать патроны.

Так, стоп.

Надо принять пищу.

Действительно, нужно принимать пищу.

Армия убирает все лишние слова, которые так мешают пониманию действия.

Надо произвести приём пищи.

Выполняем.

Тело болело, как после долгого марша, а в голове гудело, словно кто-то включил старую рацию на полную громкость, но вместо голосов – только шум помех.

Я сел, потирая виски, и посмотрел на окно.

Дождь прекратился, но небо оставалось серым, как бетонная стена, за которой прячется враг.

Несмотря на вчерашний дождь, день снова обещал быть серым.

Так всё быстро меняется.

Я знал, что должен встать, сделать что-то необычное, нарушить правила – заварить кофе, умыться, может быть, даже выйти на улицу.

Но я должен выбрать порядок своих действий, без которого всё становится опасно.

В зеркало смотрел человек, с которым ещё предстоит познакомиться.

Я включил воду, плеснул холодом в лицо, но это не помогло.

Вода стекала по щекам, и вдруг я почувствовал, как она становится горячей, почти обжигающей.

Но холод по-прежнему обжигал мне лицо.

Я зажмурился, сжимая края раковины, и повторял себе: «Это не настоящее. Это не настоящее». Но запах не уходил. Он въедался в кожу, в легкие, и я снова оказался там, на коленях, в грязи…

Я открыл глаза. Вода была чистой. Зеркало показывало только мое лицо, бледное, с темными кругами под глазами. Я его где-то видел.

Стены давили, шепот голосов, что я слышал вчера, все еще звенел где-то на краю сознания.

Я помнил, что они говорили, и понимал, что они придут еще. Я буду не один. Я быстро это понял. Ладно, чего сидеть в одиночестве?

Мне нужно было выйти, вдохнуть воздух, увидеть людей, напомнить себе о чем-то, о чем я не помню.

Я надел старую куртку, ту, что висела в шкафу еще до моего отъезда, и вышел на улицу. Она была в одном месте порвана, из-за чего я тогда перестал её носить.

Вот и я, смешной, конечно.

Утренний город был серым, как и небо над ним.

Люди спешили по делам, машины гудели, где-то вдали сирена скорой помощи разрезала тишину.

Я шел по знакомому тротуару, где раньше бегал, опаздывая на метро, стараясь не смотреть в лица прохожих.

Лица меня пугают, я хочу обратно домой.

Стоп, не глупи. Иди вперед.

Я не знал, кого искал, но я искал.

Поиск – чтобы не утонуть в реальности.

Зашел в небольшую кофейню на углу, просто потому, что она была по пути.

Запах свежесваренного кофе, звон ложек о чашки, приглушенные разговоры – все это казалось таким далеким, таким чужим, но я надеялся, что оно поможет мне заземлиться.

Я заказал черный кофе, без сахара, как привык, другого я и не помнил.

Официантка что-то сказала и удалилась, но я ничего не расслышал.

Я кивнул, не поднимая глаз, боясь, что она увидит в них то, что я пытаюсь скрыть.

Кофе вернул меня к жизни, ненадолго.

И вдруг раздался хлопок.

Громкий, резкий, как выстрел.

Я вздрогнул, едва не опрокинув чашку. Мое тело среагировало раньше, чем разум: я пригнулся, руки инстинктивно потянулись к поясу.

Сердце заколотилось так, что я почувствовал, как кровь стучит в висках.

Я оглянулся, ожидая увидеть дым, крики, хаос, но вместо этого заметил, что это всего лишь хлопнула дверь на кухне кофейни.

Официантка извинилась, улыбнувшись, а несколько посетителей посмотрели на меня с легким недоумением.

Я заставил себя выпрямиться, чувствуя, как пот выступает на лбу, но внутри все еще бушевал шторм.

Этот звук, этот чертов хлопок.

Я сжал чашку так сильно, что пальцы побелели, и попытался дышать глубже.

Но каждый вдох был как глоток дыма.

Мир вокруг начал расплываться, как картина, на которую пролили воду.

Стены кофейни искривлялись, превращаясь в брустверы окопов. Столы и стулья исчезали, а на их месте возникали мешки с песком, за которыми мы прятались. Люди, сидящие рядом, превратились в фигуры в форме, с оружием в руках, их лица были скрыты под касками, но я знал, кто они. Но почему у них нет оружия?

Это были мои ребята, но имена…

Я зажмурился, пытаясь отогнать это видение, но оно не уходило.

Я чувствовал, как воздух становится тяжелым, как будто я снова в бункере, где кислорода почти не осталось. Мои руки дрожали, кофе пролился на стол, но я не замечал этого.

И вдруг я почувствовал, что кто-то коснулся моего плеча, хотя никто не прикасался ко мне.

Официантка остановилась рядом.

Я пробормотал что-то невнятное, вроде «да, все нормально», но знал, что она не поверила. Да и как она могла? Я сам себе не верил.

На улице было холодно, ветер бил в лицо, но я не чувствовал облегчения. Хлопок двери все еще звенел в ушах, как эхо взрыва.

Я шел быстро, не разбирая дороги, просто чтобы двигаться, чтобы не стоять на месте, где воспоминания могли догнать меня.

Но они догоняли. Они всегда догоняют.

Я ускорил шаг, почти побежал, но они не отставали. Они были частью меня, как шрамы, как боль, которую нельзя вырезать.

Я остановился у какого-то сквера, тяжело дыша, и прислонился к дереву.

Мир вокруг снова стал реальным – машины, люди, шум города. Но внутри меня все еще бушевал бой. Первый крик внутри, первый приступ, который я не смог контролировать…

Я понял, что это не просто воспоминания.

Во мне кто-то поселился.

Выгнать его? Или подружиться?

Я не знал, как с этим бороться.

Я не знал, можно ли вообще бороться.

Но я знал, что если не найду способ, этот крик внутри разорвет меня на части.

Я стоял там, вцепившись в кору дерева, как в спасательный круг, и смотрел на прохожих.

Они шли, смеялись, разговаривали по телефону, как будто ничего не произошло. Я завидовал им.

Их счастью, тому, что они всего не знают.

Завидовал их неведению, их спокойствию. Как они могут не слышать этот крик, который разрывает меня изнутри?

Я опустился на скамейку, чувствуя, как силы покидают меня.

Мой разум все еще был на грани, все еще ждал следующего хлопка, следующего звука, который вернет меня туда, где я потерял все.

Я смотрел на свои руки – они дрожали, как листья на ветру. И я понял, что это только начало. Что таких приступов будет больше. Что каждый день будет как минное поле, где один неверный шаг – и я снова в аду. Но я также понял, что не могу просто сдаться. Не сейчас. Не после всего, через что я прошел. Я должен найти способ житься с этим криком внутри. Или хотя бы выжить.

Солнце пробилось сквозь тучи, но его свет не грел. Я сидел на скамейке, глядя на пустую улицу, и чувствовал, как тени снова сгущаются вокруг. Они ждали. Они всегда ждут.

Я сидел на скамейке, и казалось, будто время остановилось. Мир вокруг продолжал двигаться – машины, голоса, ветер, – но до меня всё это доносилось сквозь толстое, невидимое стекло. Я был внутри аквариума, из которого выкачали воду, и я задыхался в пустоте.

Мне нужен был воздух. Я задыхался.

Солнце, наконец, пробилось сквозь серую пелену туч, осветило мокрый асфальт, заиграло в лужах. Оно дарило надежду, то, чего не хватало, не хватает.

Но его лучи были холодными. Они не грели кожу, не несли того утешения, которое я помнил.

Я помнил, каким бывает солнце – горячим, щедрым, пахнущим нагретой пылью и тополиным пухом. А это было просто источником света, как яркая лампочка в бездушной комнате.

Всё стало другим.

Я поднял руку, поймал луч.

Пальцы остались холодными. Раньше я мог так сидеть часами, чувствуя, как тепло проникает в кости, растворяет усталость, наполняет спокойствием. Теперь эта простая, детская радость была для меня недосягаема. Я смотрел на свою руку и думал: это та же самая рука. Та же кожа, те же вены, те же шрамы. Но она принадлежит другому человеку. Тому, кто остался там, по ту сторону.

Кто ты?

Мне нужно было двигаться. Сидеть на месте было опасно, на месте всегда опасно, ничего не изменилось. Всё по-прежнему, а это давало мне шанс.

Парк манил к себе, махал издалека ветками. Того самого, где когда-то гулял с собакой, встречался с друзьями, и с теми, не помню, кто был со мной тогда.

Парк был тем местом, где я когда-то чувствовал себя частью этого города, частью этой жизни. Теперь он казался чужим и подозрительно тихим.

Тишина кричала. Снова.

Та же асфальтовая дорожка, петляющая между старыми кленами, те же покосившиеся скамейки, та же детская площадка с ржавыми качелями.

Но для меня всё это было как декорация к чужому спектаклю. Я смотрел на качели и не видел веселья.

Я видел лишь металл, который может гореть.

Снова сел на скамейку – я быстро начал уставать.

Раньше здесь пахло свежескошенной травой и землей после дождя.

Теперь – ничего, кроме легкой пыли и запаха влажной гнили от осенних листьев. Еще одна простая радость, украденная у меня. Мир стал плоским, черно-белым, лишенным вкуса и запаха.

Мимо пробежал молодой парень в наушниках. Он улыбался чему-то своему, его лицо было беззаботным. Я проследил за ним взглядом и поймал себя на мысли, что испытываю к нему не злость, а какое-то странное, почти отеческое сожаление. «Беги, беги, пока можешь, – подумал я. – Не знаешь ты, как хрупок твой смех. Как легко он может превратиться в хрип».

И тут я понял самую страшную вещь.

Война не просто забрала у меня покой. Она поселила во мне того, кто никогда не успокоится. И я не знал, как с ним договориться. Как сказать ему: «Успокойся. Всё кончено». Он бы мне не поверил. Потому что для него ничего не кончилось. Для него это лишь затишье.

Я закрыл глаза, пытаясь силой воли вернуть себе хоть кусочек прошлого. Вспомнить, каково это – просто сидеть в парке и ни о чем не думать. Ни о хлопках, ни о тенях за спиной, ни о крике, который замер где-то в глубине горла, так и не сумев вырваться наружу.

Но вместо этого я услышал тишину. Ту самую, звенящую тишину, которая бывает перед бурей. Она была громче любого шума. Она давила на уши, на виски, на сознание. И в этой тишине я почувствовал самое главное одиночество. Одиночество человека, который вернулся домой, но дома больше нет. Потому что дом – это не стены и не крыша. Дом – это ощущение. Ощущение безопасности, принадлежности, покоя. А у меня его не было.

Ощущения стали острыми.

Я открыл глаза. Мир не изменился.

Закрываю глаза – мне страшно. Где выход?

Солнце всё так же холодно светило, дети всё так же кричали на площадке, а ветер шелестел одними и теми же листьями. Изменился я. Я был сломанным механизмом, мои провода были перепутаны.

Память – хуже занозы, которую нельзя просто удалить.

Память… вот, я же помню и хорошее. Давай я вспомню хорошее.

Драма как комедия, комедия как драма.

Я встал со скамейки и пошел дальше, глубже в парк. Мне нужно было найти хоть что-то, что осталось прежним. Хоть один якорь в этом море перемен.

Не могу найти. Или я плохо ищу? А что искать-то?

Я дошел до старого дуба на краю оврага. Он был здесь всегда. Мои пальцы узнали шершавую кору – ту самую, по которой я лазил в детстве. Я прислонился к нему лбом, закрыл глаза. Дуб пахнет так же, думал я. Земля под ним пахнет так же. Это не изменилось.

Скажи, дуб, что мне делать. Я всегда считал тебя немым.