Привет, Свет!

© Александр Белка, 2024

ISBN 978-5-0062-9494-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вступление

Солнечный летний денёк, двенадцать часов – самый разгар жары. Сижу на краю скамейки в скверике и, прячась от палящего солнца в тени берёзы, думаю о том, чтобы я сделал для жителей родного города, будь у меня много-премного денег. Бестолковое занятие, разумеется, но надо же чем-то себя занять, чтобы скоротать вынужденное ожидание.

Остальную часть скамейки занимают две старушки. Они что-то вяжут и, ловко работая спицами, оживлённо беседуют. Изредка отрываются от дела, чтобы построжиться на пробегающих мимо правнуков, и снова возвращаются к беседе и вязанию. Внимания на меня они не обращают. Я на них, в общем-то, тоже, и потому над нами витает атмосфера мирной идиллии.

Посреди скверика возвышается памятник Владимиру Ильичу Ленину, вождю мирового пролетариата. Перед ним разбита огромная прямоугольной формы клумба, на которой разноцветные цветочки изображают замысловатый узор. Вокруг них проложены асфальтовые дорожки и расставлены скамейки чугунного литья. И почти все они забиты мамами и папами, бабушками и дедушками, терпеливо ожидающими, когда же их шаловливая малышня, орущая и бегающая по округе, наконец-то наиграется, устанет и запросится домой. Мои шалопаи резвятся в недрах надувной крепости, установленной неподалёку.

Невольно подслушивая разговор соседок, которые довольно-таки громко – наверное, обе были тугоухими, – и не очень-то лестно отзывались о зятьях своих то ли дочек, то ли внучек, и, продолжая мечтать, изредка пробегаю глазами по сидящим на скамейках людям и неожиданно натыкаюсь на неё. Она сидит напротив меня через клумбу и, закинув нога на ногу, читает книгу.

Краем глаза я видел, как она пришла сюда с молодой парой и шустрой девчушкой лет шести-семи, мельком глянула вокруг и села на только что освободившуюся скамью напротив. Молодые расположились рядом, а ребёнок тут же побежал играть к своим сверстникам. В общем, ничего необычного. Поэтому на этом мой беглый интерес к ним ограничился. А чего углубляться? Очередная молодая семейка с бабушкой и дочкой пришла в скверик отдохнуть. Вот и всё.

Витая в несбыточных мечтах, я не заметил, как парочка с ребёнком ушла. А вот теперь, увидев, что она осталась одна, решаюсь от нечего делать присмотреться к ней поближе. Вдруг знакомая какая. А если повезёт и окажется, что очень даже хорошо знакомая, так ведь можно тогда провести время куда как интереснее: поболтать, посмеяться.

Зря я это затеял. Оказалось, что она не просто хорошо знакомая, а даже очень, очень хорошо знакомая.

Только глянул на неё внимательнее, как моментально что-то оборвалось внутри, сердце бешено заколотилось, а потом вдруг сбилось с ритма и заработало с перебоями. Пугаюсь не на шутку: не случилось бы чего. Быстро делаю несколько глубоких вдохов и массирую грудь. Затем успокаиваюсь и прислушиваюсь к себе. Сердцебиение вроде бы восстановилось. Слава богу, а то уже подумал, что мне хана.

Узнаю её сразу, едва приглядевшись. Казалось, время нисколько не изменило её. Обесцвеченные, наверное, для того, чтобы спрятать седину, волосы уложены в знакомую причёску, те же брови с красивым изгибом, выщипанные на концах, то же красивое с правильными чертами лицо. Даже фигура осталась та же – разве что раздалась немного. Так ведь зрелая женщина всё-таки. Очки в тонкой позолоченной оправе не давали возможности разглядеть её глаза. Хотя вряд ли я смог бы их рассмотреть с такого расстояния.

Это была она…

Она никак не среагировала на мои треволнения и манипуляции с грудной клеткой. Наверное, не заметила. Это хорошо… Облегчённо вздыхаю и быстренько отвожу взгляд. В голове сразу появляется рой вопросов: «Что делать? Как поступить в данной ситуации? Подойти к ней или сделать вид, что не узнал её?» Пока соображаю, ловлю себя на том, что время от времени украдкой поглядываю в её сторону.

А та по-прежнему продолжает читать, лёгким движением перекидывая страницы. Иногда вскидывает голову, обеспокоенно высматривая кого-то вокруг и, видно, увидев это «кого-то», успокаивается и снова возвращается к книге. Похоже, шустрая девчушка осталась с ней, и теперь она за ней приглядывала. Судя по тому, что её взгляд ни разу не остановился на мне, она просто не удостоила меня вниманием. А если и удостоила исподволь, так, чтобы я не заметил, то не узнала. А если узнала, то сделала вид, что нет. В любом случае, согласитесь, трудно не заметить человека, сидящего в семи метрах напротив тебя.

Давно забытая обида вспыхивает ярким пламенем и начинает жечь изнутри. С чего бы это? Ведь столько времени прошло, и всё давным-давно позабыто. Получается, что – нет, не забыто. Она меня не узнала! Да, скорее всего, сделала вид, что не узнала. Ну что ж, тогда я тоже не узнал тебя, дорогуша. Вот так и будем сидеть друг против друга и делать вид, что заняты своими делами. Правильно, зачем ворошить прошлое? Нужно жить настоящим. Хотя… если бы она меня окликнула, то я, наверное, пересел бы к ней. А так… Она меня игнорирует, а я к ней: «Привет, Свет!» – да никогда! Так обида пересилила, и я даже не пошевелился, чтобы пойти на контакт. Возвращаюсь к прежним мыслям и пытаюсь вспомнить, на чём остановился. Но глаза всё равно нет-нет да и глянут в её сторону помимо моей воли, а в голове набатом прозвучит: «Светка…»

Глава 1

Первое сентября: первый раз в первый класс. Сколько раз за свою жизнь я слышал эту, ставшую избитой, фразу. Но тогда, давным-давно, этот день был для меня настоящим праздником.

Утром мать разбудила нас с братом и сказала, что пора собираться в школу. Раньше это относилось только к Серёге, а теперь коснулось и меня. Сегодня я стану учеником, и от осознания этого меня просто распирало от гордости: я наконец-то буду учиться!

Пока братела потягивался и протирал глаза, я умылся, попил чай с хлебом и колбасой и стал одеваться. Отутюженная белая рубашка с накрахмаленным воротничком, чёрный костюм, чёрные туфли – всё новое, купленное специально для этого случая.

Серёга был старше меня на три года, перешёл в четвёртый класс, и потому снисходительно ухмылялся, наблюдая, как я, не скрывая волнения, старательно застёгивал пуговицы и завязывал шнурки.

Затем мать дала нам по букету цветов, которые мы должны были вручить своим учителям, и мы отправились в школу.

Отец не пошёл с нами. Он был в ночную смену, на ремонте, и прибежал с работы чумазый в грязной спецовке, благо работа была рядом, за забором, чтобы поздравить нас с первым сентября. Брателе, круглому отличнику, он пожал как взрослому руку и пожелал «так держать». А мне напоследок потрепал чуб и сказал с надеждой:

– Ну, Шурец, не подкачай.

– Не подкачаю! – радостно сияя, заверил я и, взяв мать за руку, вприпрыжку зашагал рядом с ней.

– Не балуйся, сынок, – тут же приструнила она меня. – Ты уже не маленький. Теперь ты ученик. А ученик должен быть дисциплинированным.

Это подействовало. Ещё бы, я же теперь первоклассник, а не шалопай детсадовский! И перестав скакать, перешёл на шаг.

Начальная школа номер три. Как-то мне везёт на тройки. Ясли номер три, детсад номер три, теперь вот школа – тоже номер три. Когда сообщил об этом матери, она улыбнулась и сказала:

– Главное, чтобы цифра три не стала твоей любимой оценкой. А на остальное не обращай внимания.

Утро было тёплым, да и день обещал быть солнечным, и поэтому нас всех выстроили на торжественной линейке возле школы. Девчонки в белых бантах, коричневых платьях и белоснежных фартуках. Мальчишки – в белых рубашках и чёрных костюмах. Родители – счастливые и разодетые так, будто это у них сегодня праздник. Учителя – нарядные, радостные и в то же время взволнованные торжественностью момента. Господи, сколько же сил, терпения и выдержки им придётся приложить за этот учебный год, чтобы втемяшить в наши бестолковые головы вечное, светлое, доброе!

А цветы! Их было так много, что казалось, вся площадка заполнена ими, словно это была не школьная линейка, а цветочный рынок. Красные, розовые, жёлтые, белые… Тогда я не знал, как они называются, даже те, которые сам стискивал в потной ладошке, но они все мне нравились. Это сейчас, напрягая память, я могу их назвать: гладиолусы, каллы, хризантемы, розы… Точно, и розы тоже там были. У Ольги Балякаевой, которая стояла рядом со мной. Это я на всю жизнь запомнил.

Когда директор школы закончила нас поздравлять, все захлопали. И мы с Ольгой тоже. Та, бедняжка, так старалась, что хлестнула своим букетом меня, и шипы укололи мне кисть. Не больно, правда, я даже не закричал – скривился только немного и всё. Так что Ольга и не заметила это…

Наконец-то закончили свои назидательные речи наши шефы – директор и председатель профкома угольного разреза, – потом учителя, и наступил кульминационный момент. Старшеклассник из четвёртого «А», не по годам рослый мальчишка – из таких потом вырастают здоровенные детины, -подошёл к самой маленькой первоклашке и поднял на руки. Подскочившая к ним пионервожатая в синей плиссированной юбке, белой рубашке, перехваченной на шее красным пионерским галстуком, и синей пилотке вручила ей колокольчик. И та, гордая оказанным доверием, подняла его над головой и с силой стала им размахивать. Послышался звон, хорошо знакомый всем школьникам.

Звонок на урок. Пора учиться. Зинаида Андреевна, наша учительница, ещё перед построением на линейку забрала нас у родителей, тщательно сверяясь со списком, и заботливо сгруппировала вокруг себя. И когда прозвучала команда разойтись по классам, схватила двоих, стоявших рядом с ней, за руки и, распорядившись зычным голосом: «Дети, идите за мной и не отставайте», повела нас в школу, как гусыня выводок.

В школе нас ждала неприятность: двери в первых классах оказались заперты. Пока учителя суетились в поисках техничек и ключей, мы столпились в коридоре перед своим классом, на дверях которого висела табличка «1 Б». Свой класс я знал больше, чем наполовину, потому что в основном он состоял из тех, с кем я когда-то ходил в детский сад. Поэтому скучно мне не было.

Мы стояли с Ванькой Хохлиным около окна и вспоминали детсадовское прошлое, как вдруг кто-то сходу налетел на меня и сбил с ног. Спасибо Ваньке, не растерялся и успел меня подхватить. А так бы я точно грохнулся на пол. Конечно, я оглянулся, чтобы посмотреть на наглеца, и увидел незнакомую девчонку, раскрасневшуюся от бега. Видно, убегала от кого-то, да так рьяно, что меня не заметила. Вот корова слепая!

– Ты чего толкаешься? – накинулся я на неё.

– А ты чего стоишь, где попало? – ответила та с вызовом, без всякой тени раскаяния.

– Сама ты «где попало»! – парировал я. – Смотреть надо, куда бежишь.

– Сам смотри, где стоишь! – фыркнула та, поправляя чёлку.

Девчонка нарывалась на грубость. Ну что ж, пожалуйста.

– Ещё раз толкнёшь, в лоб получишь! – предупредил я её.

– Свой побереги!

За такое хамство я хотел было сразу ей по лбу заехать, но в этот момент ко мне подошла моя мать и, взяв за руку, отвела в сторонку.

– Сынок, нельзя обижать девочек, – назидательно сказала она. – Запомни это.

– А чего она? – насупившись, буркнул я в ответ.

Не люблю несправедливость. Она меня толкнула, а я, оказывается, ещё и виноват. Это же не честно!

В это время прибежала запыхавшаяся Зинаида Андреевна и открыла замок.

– Дети, все в класс! – скомандовала она, и орава первоклашек, толкаясь, хлынула к дверям.

Мать подвела меня к ней.

– Ты уж построже с ним, Зинаида Андреевна, – попросила она, передавая меня ей, – а то он у меня вертлявый.

– Не беспокойся, голубушка, – заверила та, – у меня он будет как шёлковый. Ну, чего стоишь, ученик? – улыбаясь, обратилась она ко мне. – Заходи, не бойся. Но помни, у меня есть хорошая указка. Как только начнёшь шкодничать, так сразу ею и получишь. Понял?

Я вопросительно посмотрел на мать. Она говорила, что Зинаида Андреевна очень хорошая и очень добрая училка. А тут что получается?

– Не балуйся, сынок, и будь внимательным, – сказала она мне напоследок и пошла к своему второму «А».

Глава 2

В классе парты стояли в три ряда по десять штук в каждом. Зинаида Андреевна выстроила нас в проходах и потом принялась рассаживать. Начала с меня. И не потому, что я сын её коллеги и подруги, а потому что был самым маленьким в классе.

Не пойму, почему у меня была проблема с ростом. Вроде бы не курил, как некоторые, и ел как все мальчишки нашего посёлка. Правда, летом, когда с утра до ночи играешь то в индейцев, то в войну, вроде как бы не до еды. И те два куска хлеба, которые отрезаешь украдкой, пока родителей нет дома, а потом намазываешь вареньем или просто мочишь их в воде и посыпаешь сверху сахаром, и есть практически твой суточный рацион, который вряд ли можно было бы назвать калорийной пищей, способствующей росту. Зато зимой, когда наиграешься так, что одежда от снега сначала вымокнет вся, а потом от мороза заледенеет, и ты на негнущихся ногах приходишь домой, чтобы отогреться и обсушиться, родители на тебе отыгрываются на полную катушку. Раздевают, моют, одевают во всё сухое и тёплое и заставляют тебя зараз съесть всё, что не съел за день. А за день так набегаешься да напрыгаешься, что съедаешь это запросто, без натуги. То есть всё компенсировалось, и должно было урегулироваться само собой.

С пацанами так всё и получилось – к школе они подросли, а я почему-то нет. Впрочем, несмотря на маленький рост, я был шустрым малым и заводилой среди шпаны. Поэтому не парился по этому поводу, хотя иногда бывало обидно: почему не расту-то?

– Саша, – окликнула меня Зинаида Андреевна, – иди сюда. Ты будешь сидеть здесь.

И она усадила меня за первую парту среднего ряда прямо перед доской. Правильный выбор. И я буду постоянно у неё на глазах, и мне будет лучше видно доску. Не надо будет приподниматься и высовываться из-за чужих спин. А может, я не стал роптать и выказывать недовольство потому, что увидел на столе длинную указку с толстым концом? Такой огреют – мало не покажется. Это я сразу усёк.

– Сейчас мы подыщем тебе соседку, – продолжала вещать тем временем Зинаида Андреевна, всматриваясь в класс. – А вот, Светочка, иди сюда. Иди, моя хорошая, иди. Вот, Саша, это Света Казанцева, она будет сидеть с тобой.

А мне-то какая разница, кто она такая? Я со знакомыми девчонками не очень-то любил общаться. Просто не знал, как вести себя с ними и о чём болтать. То ли дело с пацанами! А это имя вообще слышал впервые. Чего тогда заморачиваться? Поэтому даже голову не повернул, чтобы посмотреть хотя бы, как она выглядит, не говоря уже о том, чтобы просто познакомиться. Краем глаза заметил только, что белобрысая.

Светка молча уселась рядом и, сунув портфель на полку, сложила руки на парте как прилежная ученица.

Но любопытство – это же такое подлое чувство, не одного любопытного сгубило, – словно змея подколодная жалило и жалило меня: посмотри да посмотри, ведь весь учебный год будешь сидеть с ней за одной партой. Ну, я и посмотрел, и обомлел тут же. На меня глядело зеленоглазое чудовище, которое только что сбило меня с ног в коридоре и, вместо того, чтобы извиниться, меня же в этом обвинило. Вот нахалка-то!

Увидев, с кем её посадили, Светка была поражена не меньше моего. Она открыла было рот, но я её опередил.

– Я не буду с ней сидеть! – твёрдо заявил я и встал.

– Я тоже не буду с ним сидеть! – в свою очередь заявила Светка и демонстративно отвернулась.

– Это почему же, Саша? – удивилась Зинаида Андреевна.

– Она невоспитанная и наглая!

– А он ещё хуже! – воскликнула Светка. – Он хотел меня ударить!

– Саша! – укоризненно всплеснула руками учительница. – Ты чего же это?

– Врёт она всё, Зинаида Андреевна! – решительно запротестовал я. – Я только обещал дать ей по лбу, если она ещё раз меня толкнёт.

Зинаида Андреевна ещё не успела нам представиться, но я-то знал, как звать подругу моей матери. Помню, на Новый год или на Седьмое ноября они гуляли у нас, а мы, детвора, вокруг стола бегаем, мешаемся. Зинаида Андреевна подозвала меня к себе, по головке погладила и ласково так спросила:

– Что, балуешься, да?

– Мы играем, – возразил я.

– Ну, смотри, Сашок, попадёшь ко мне в класс, я тебя быстро приструню.

Видно, они с матерью давно уже определились, у кого я учиться буду.

Вот и сбылось её предсказание. Я попал к ней в класс, и она сразу взялась за моё воспитание.

– Нельзя так, Саша, ты же мальчик, – увещевала она меня, – ты сильнее. Девочек надо защищать, а не обижать. Тебя как звать? Александр! С древнегреческого это означает «защитник». Помни это!

Насупившись, я слушал её нравоучения. Я не знал, что такое «древнегреческий», но слово «защитник» мне понравилось.

– Хорошо, Зинаида Андреевна, – буркнул я в ответ, – я буду её защищать.

– Молодец, Саша, умница, – похвалила она меня и занялась рассаживанием по местам остальных.

Я гордо посмотрел на Светку, вопрошая, ну и как я? Та закатила глазки и скорчила противную рожицу: мол, тоже мне защитник нашёлся!

После того, как все были рассажены, Зинаида Андреевна взяла классный журнал и, читая фамилии по алфавиту, стала с нами знакомиться.

Как оказалось, я был последним не только в строю, но и в журнале. После меня был только худой, высокий, светловолосый мальчишка с нерусскими чертами лица по фамилии Ялолеев и со странным именем Исуп.

Помнится, позже, в классе четвёртом мы дразнили его так:

– Это кто такой? – удивлённо интересовался кто-нибудь у своего товарища, кивая в сторону Исупа.

– А, – махал тот рукой, – и суп, и картошка, и окрошка. Сам выбирай.

Но Исуп не обижался на это, а лишь улыбался в ответ, показывая крупные с жёлтым налётом зубы.

Но это обстоятельство меня тоже не задело. Ведь моя фамилия начиналась на букву «Ч», а она стоит в конце алфавита. Так чего уж тут обижаться? И когда, наконец, она произнесла: «Чебышев!» – я, как и все, откинул крышку, поднялся и громко, чтобы все знали чья это фамилия, ответил: «Я!»

– Садись, Саша, – кивнула она мне головой и снова уткнулась в журнал.

Пауза затянулась, и я подумал было, что я последний, но она вдруг, запинаясь, прочитала:

– Яло… леев… И.. суп!

Тот сидел в третьем ряду, у стены за шестой партой. Услышав свою фамилию, поднялся и смущённо уставился перед собой, как будто ему было неловко за то, что родители так его назвали.

Затем Зинаида Андреевна отложила журнал и представилась сама. А после торжественно начала:

– А теперь, дети, мы с вами начнём первый в вашей школьной жизни урок. И начнём мы его с азбуки…

Глава 3

Вспомнив школьное детство, тяжело вздыхаю, а глаза сами по себе тут же обращаются на противоположную скамейку.

Светка поверх очков смотрит по сторонам, наверное, пытается найти свою подшефную. При этом её взгляд несколько раз проходится по мне, но никаких эмоций за этим не последовало. Наконец-то увидев то, что искала, она успокаивается и снова возвращается к чтению. Обида, прошедшая из-за погружения в воспоминания, вспыхнула с новой силой. Так ты не узнала или сделала вид, что не узнала?

Она и тогда в первые дни нашего знакомства делала вид, что меня не существует. Долго игнорировала, пока не произошёл инцидент. А случилось это перед моим днём рождения, в конце октября. Получается, что два месяца она упорно не хотела со мной знаться. Но здороваться, по-моему, здоровалась. Или нет?

Напрягаю память.

Она всегда заходила в класс почти последней и громко произносила: «Здрасьте!» Конечно, она здоровалась со всем классом, но при этом глядела на меня. Вернее, в мою сторону. А, может, она просто смотрела на своё место, куда должна была вскоре сесть? Может быть. Но рядом с этим местом сидел-то я, а, значит, её взгляд относился и ко мне. И поэтому, когда она плюхалась на сидение, я, подражая ей, всегда отвечал: «Здрасьте!»

Но она, сделав вид, что я пустое место, молча раскрывала портфель, доставала из него чернильницу-непроливайку и аккуратно ставила её в специальное углубление на парте, затем извлекала пенал с ручками и карандашами, тетради с учебниками и раскладывала всё это аккуратно перед собой. Потом прятала портфель в полку, и в это время как раз звучал звонок на урок, а вместе с ним в класс заходила Зинаида Андреевна.

И так продолжалось почти два месяца. За это время я успел хорошо рассмотреть свою соседку. Она была немого выше меня, плотно сбитой и бойкой девчонкой, очень симпатичной и обещала в будущем вырасти в зеленоглазую блондинку-красавицу.

Конечно, меня тяготило такое её демонстративно негативное отношение ко мне, но у меня тоже был характер, и я не собирался ей уступать и первым идти на сближение.

Вот так мы и жили, пока не произошёл этот случай.

Учился в нашем классе Серёга Локтунов по прозвищу Локтя. Черноволосый черноглазый, похожий на цыгана, пацан. Он был самым высоким у нас в классе, и поэтому Зинаида Андреевна усадила его на последнюю парту в первом ряду. Соседки ему не досталось, и он сидел один, как барон. Типом он был наглым и, видимо, считал, раз он самый высокий, значит, и самый сильный. Ну и вёл себя со всеми соответственно. Он быстро подмял под себя половину класса. На тех, кто, по его мнению, мог дать ему отпор, он не рыпался, но других постоянно задирал, строил им козни всяческие и бил исподтишка. Проходит, например, мимо кого-нибудь, без разницы – девчонка это или мальчишка, поравняется с ним и пнёт его через ногу пяткой. Не сильно, но всё равно неприятно. Взбрыкнётся пострадавший: «Ты чего, дебил?» А тот отскочит в сторону, удивлённую морду скорчит: «Мол, а я что? Я ничего. Я просто мимо проходил. Так что это не я». Тот успокаивался, потому что связываться не хотел, а Локтя, довольный, что пакость удалась, шёл дальше, выбирать новую жертву.

Как-то за это время наши пути с ним не пересекались. Вернее, пересекались раза два-три, но всегда заканчивались для меня благополучно, а, может быть, для него. Нам всегда кто-нибудь мешал. То звонок не вовремя прозвенит, то кто-нибудь из учителей в класс заглянет: «Зинаида Андреевна здесь?» В общем, обходилось пока.

Все перемены я проводил в коридоре, играя с такими же, как я, непоседами в догонялки. Трудно всё-таки было просидеть сорок пять минут без движения. А попробуй только пошевелись, как на плечо сразу ложился толстый конец указки. Зинаида Андреевна держала своё слово и строго бдела за мной. Вот и приходилось скопившуюся за урок энергию выплёскивать за пятнадцать минут перемены.

А иногда на большой перемене, которая длилась целых двадцать пять минут, наскоро пообедав, мы с Костей Константиновым из второго «А», которого учила моя мать, уходили в кабинет «группы продлённого дня» и играли в шахматы.

Шахматы я любил. Наверное, я научился в них играть раньше, чем читать. К ним меня пристрастила мать – творческая личность. Она неплохо рисовала, хорошо играла в шахматы и на семиструнной гитаре. Не бренчала, как это делали взрослые парни в подворотнях, а задушевно, с перебором. Это к ней от бабы Поли перешло, её матери. Бабуля настолько виртуозно владела балалайкой, что любой профессиональный балалаечник позавидовал бы.

Что и говорить, мать у меня – педагог от бога. Несмотря на вечную занятость и на работе, и дома, куда она приносила со школы две стопки тетрадей своих учеников, которые нужно было проверить, а потом написать ещё поурочный план на следующий день, выискав из методичек и журнала «Начальная школа» наиболее интересные вещи, и нарисовать к ним аппликации, она всегда находила время заниматься со мной. Временами ей помогала её младшая сестра. Она была старше меня всего на четырнадцать лет, и потому строго-настрого наказала нам с Серёгой не называть её тётей, а звать просто Люся. Своих детей у неё не было, поэтому она с увлечением принимала участие в моём обучении. Ну, иногда и братела от нечего делать по вечерам играл со мной в школу, где он, естественно, был учителем.

А я не артачился, наоборот, с удовольствием впитывал в себя всё, чему учили. И к шести годам уже бегло читал, считал до ста, складывал и вычитал двузначные числа и писал, причём прописью, правда, левой рукой.

Так что с таким багажом знаний я считал себя полностью подготовленным к школе и потому на пожелание отца первого сентября уверенно ответил, что не подкачаю его.

Но на первом же уроке правописания у меня появилась проблема. Зинаиде Андреевне не понравилось, что я пишу левой рукой. Пришлось заново учиться писать. И я вместе с остальными, высунув от усердия язык, старательно выводил на бумаге палочки, крючочки и прочие загогулины. Это, конечно, было нелегко, а куда деваться-то? Стоило только взять ручку в левую руку, как тут же указка больно шлёпала по кисти, отчего в тетрадях появлялись некрасивые чернильные кляксы. Но, как говорится, опыт не пропьёшь: я быстро научился писать правой. По крайней мере, всё равно быстрее своих одноклассников.