Осьмушка жизни. Воспоминания об автобиографии
- -
- 100%
- +
Иллюстрация для обложки www.freepik.com
© Сергей Белкин, 2025
ISBN 978-5-0068-5188-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Предисловие
Бывают времена, когда жизнь становится чередой рискованных шагов, где каждый день – как ставка в игре, в которой нет обратного хода. Таким временем для многих стали 90-е: страна развалилась, на её обломках предстояло выжить и выстроить новую жизнь.
Оказавшись перед гамлетовским вопросом: «смириться под ударами судьбы, иль надо оказать сопротивленье?» – я вступил в схватку и устремился в эпицентр эпохи перемен, в Москву.
Пришлось покинуть город, жизнь в котором складывалась десятилетиями, и погрузиться в бурный водоворот событий. В новой жизни смешалось всё: инженеры превращались в торговцев, учителя – в нищих, комсомольцы становились банкирами, военные – преступниками, люди меняли города и страны, убеждения и мораль.
Это было время, когда старые правила перестали действовать, а новых ещё не было, когда за одну ночь рушились предприятия и появлялись состояния, когда условия игры менялись прямо на ходу, а бизнес больше походил на выживание в зоне криминальной войны.
Меня эта волна вынесла в авиационный бизнес. Тишина академической библиотеки сменилась на жесткие переговоры с партнёрами, поиск решений уравнений на поиск контрактов, самолётов, денег. Довелось участвовать в создании авиакомпании и управлении ею. Мой мир расширился, в сфере внимания оказалась не только вся Россия, но многие другие страны: Англия и Швейцария, Иран и Камбоджа, Кипр и Шри-Ланка, Китай и Голландия, Греция и Эмираты.
90-е – это время свободы, которая в условиях хаоса порой становилась беспределом. Контракты срывались на последнем шаге, партнёры исчезали, деньги растворялись в лопнувших банках и на офшорных счетах. Успех и провал ходили рядом, и никто не знал, что ждёт завтра: удачная сделка или очередной тупик. Бизнес-идеи отличались невероятным разнообразием: от перевозок грузов по всему миру до планов по поиску торпед с серебряными аккумуляторами на дне Иссык-Куля, от создания аэропорта в Персидском заливе до поставок вооружения в африканские страны, от обустройства самолётов-салонов, до огранки алмазов.
Круг общения расширялся каждый день, в него вовлекались банкиры и уличные менялы, аферисты и чиновники, иранские лётчики и арабские бизнесмены, британские юристы и московские архитекторы, политики федерального уровня и таджикские предприниматели, генералы и торговцы.
«Осьмушка жизни» – это не только увлекательные деловые эпизоды. Это и путешествия, это жизнь, увиденная через впечатления, наблюдения и встречи с замечательными людьми. Кроме того, в книге описан исключительный по своей насыщенности культурный контекст. Несмотря на, казалось бы, предельную вовлеченность в процесс выживания, семья жила и другой жизнью: театры, концерты, музеи, выставки – в хронике тех лет десятки событий культурной жизни.
Название «Осьмушка жизни» – не случайно. Осьмушка – это ⅛ часть чего-либо. Здесь это ⅛ часть 75-летней жизни автора, её фрагмент с 1992 по 2001 год. Это книга об испытаниях, которые превозмогались упорством и трудолюбием, способностями и характером, знаниями и умением ладить с людьми. Это книга о том, как преодолевался конфликт между идеалами, представлениями о добре и зле, морали, смысле жизни и той реальностью, в которой приходилось жить, работать, зарабатывать деньги, идти на компромиссы и постигать сложность социально-политического устройства страны и мира, учиться распознавать причинно-следственные связи между явлениями. Пришлось выстраивать собственную стратегию жизни, и это увенчалось успехом.
«Осьмушка жизни» – это концентрат времени, который пьётся залпом. Горьковатый, обжигающий, но настоящий. Мужской. Здесь всё без прикрас: и описание событий в стране, и рискованные проекты, и незавершённые сделки, и удачи, и поражения. Где-то это напоминает авантюрный роман, где-то этюд по социальной психологии, где-то – анекдот, а где-то – настоящую драму. А всё в целом – насыщенная и поучительная жизнь, тот чужой опыт, которым можно и стоит воспользоваться.
Вспоминая свою жизнь, описывая её в книге, я становлюсь не только автором, но и литературным персонажем, героем повести, который оказался в сложной ситуации, пытается из неё выбраться, преодолевает препятствия, стремится к какой-то цели… Если подчинить повествование законам драматургии, следует описать обстоятельства и причины, побудившие героя бросить всё и круто изменить жизнь, подвергая риску не только себя, но и свою семью. Для этого надо вспомнить о том конфликте между личностью и обществом, в котором мы оказались.
Пролог
Катастрофа уже произошла, но это ещё не осознавалось.
Ничего подобного в мировой истории не было: почти триста миллионов людей уже летели в пропасть, продолжая жить обычной жизнью. Глубины и масштабов происходящего не осознавал и я, сидя на неширокой полосе горячего песка, служившей нам пляжем. Я глядел на морской прибой, за спиной у меня был высокий – метров десять – красный глинистый обрыв. Наверху простиралась плоская пахучая Буджакская степь, в полукилометре от обрыва – рыбацкое село Балабановка.
Услышав по радио, что в связи с болезнью Горбачёва его полномочия перешли Янаеву и в стране объявлено чрезвычайное положение, каждый взволновался по-своему. Дин сказал, что сейчас же рванёт в Николаевку на почту, чтобы связаться с Кишинёвом: надо спасать бизнес, выводить бабки, а то скоро вообще всё прикроют. Я ответил, что у меня и так всё в нале, могу и дальше загорать. А с тем, что бардак в стране надо кончать, – я согласен. Что получится у этого ГКЧП, пока неясно, но я скорее на их стороне.
Так мы, сотрудники Молдавской академии наук, отдыхали в августе 1991 года на базе отдыха «Штиинца» в Одесской области на берегу Чёрного моря. На берегу того же моря, только в другом месте, не так уж от нас и далеко, сидел или лежал Горбачёв на своей базе отдыха в Форосе. Сейчас становится понятно, что, скорее всего, именно он в сговоре с Крючковым и другими подельниками замутил всю эту интригу со своим пленением с целью устранения Ельцина, несущегося к власти, как разогнавшийся бизон. Но тогда нам ничего понятно не было. Эмоций было много, понимания – мало.
Когда мы вернулись на базу, отдыхающие в беседке-курилке сотрудники академии, говорившие по-молдавски, были явно возбуждены. В центре сидел их тогдашний гуру – химик Ион Ватаману. Когда я проходил мимо, он почему-то умолк и проводил меня взглядом. Ион тогда был уже видным политическим деятелем, депутатом Верховного Совета Молдавской ССР. Через неделю он поставит свою подпись под Декларацией о независимости Республики Молдова и её выходе из СССР.
Но об этом мы ещё и не подозревали. Мне с семьёй через день-два предстояло возвращаться домой, в Кишинёв. Андрюша пойдёт в пятый класс, Катя отправится в детский садик, Лена выйдет на работу, а я продолжу свою бурную деятельность, содержание которой определить односложно становилось всё труднее и труднее, хотя я всё ещё оставался старшим научным сотрудником Института прикладной физики Академии наук Молдавии.
* * *Ситуация в те дни развивалась стремительно. Ночью 19 августа был сформирован ГКЧП, в шесть утра в стране было объявлено чрезвычайное положение. Через несколько часов, когда мы, загорая на черноморском пляже, узнали о путче, в Москве уже много чего произошло. В семь утра в Москву по приказу министра обороны СССР Язова, действовавшего в рамках ГКЧП, введены войска. Проявили себя и противники ГКЧП – члены Верховного совета РСФСР, распространившие по радио «Эхо Москвы» воззвание «О незаконности ГКЧП». Ельцин, бывший тогда президентом РСФСР, приехал к ним в т. н. «Белый дом». Три дня в Москве шли волнения, описанные ныне подробно, по часам. 21 августа ГКЧП сам себя распустил, на следующий день Горбачёв вернулся в Москву. Сторонники Ельцина, защищавшие Белый дом, на который так никто и не напал, устроили митинг, перешедший в празднование «победы демократии». На митинге Ельцин объявил о принятии нового флага РСФСР – триколора. Членов ГКЧП арестовали. Горбачёв распустил Совет министров СССР и призвал КПСС к самороспуску, сложив с себя полномочия генерального секретаря. В сентябре был распущен Съезд народных депутатов СССР – высший орган государства. В ноябре Ельциным запрещена КПСС и произошло переподчинение министерств и ведомств СССР под юрисдикцию РСФСР. В декабре, после подписания Беловежских соглашений, ликвидация СССР завершилась.
Не буду углубляться в подробности и пересказывать дальнейший ход событий: в литературе произошедшее не только подробно описано, но и проанализировано, причём с разных политических позиций: как теми, кто поддерживал «развитие демократии» и считал распад СССР приемлемыми издержками, так и теми, кто считал это преступлением против народа. Спустя четверть века мы дожили до признания главой государства распада СССР величайшей геополитической катастрофой ХХ века. А тогда московские власти утверждали, что перед человечеством распахнулись врата, ведущие к долгожданному счастью, свободе и благополучию.
Кишинёв
В Молдавии тем временем шли свои процессы. Мы перестали быть частью СССР ещё до его официального распада. 27 августа 1991 года Верховным Советом Молдавской ССР была узаконена «Декларации о независимости», объявившая о выходе Молдавии из состава СССР. Мы остались с советскими паспортами на руках, горечью в сердце и неопределёнными перспективами.
Как понять – что происходит? Что с нами будет и что надо, а что не надо делать? Найти ответы на эти простые, житейские вопросы, на самом деле, гораздо сложнее, чем разложить по академическим полочкам любую историческую коллизию: работа с моделью происходящего – совсем не то, что поиск выхода из горящего здания.
О чём тогда думалось и что переживалось?
Русские, молдаване, евреи
Разные социальные группы реагировали на происходящее по-разному. Это отражало неоднородность нашего (молдавского) общества и его глубокий раскол. Не слишком упрощая, выделю три группы: молдаване, евреи и русские. Тех, у кого молдавский был родным языком, я в своей схеме называю молдаванами. Русскими здесь я называю тех, у кого русский язык родной и которые в большинстве своём молдавским не владели. Этнически это были кто угодно: украинцы, русские, молдаване и все прочие народы СССР, жившие в Молдавии. Их и тогда, и теперь называют русскоязычными. Ясно, что русскоязычными, то есть говорившими по-русски, были вообще почти все. Евреи русскоязычными были поголовно, многие знали и молдавский, некоторые в семье использовали идиш, но русский был родным для большинства. Выделил я евреев из всех русскоязычных не по языковому, а по этническому признаку, который оказался тесно связан с общественно-политической ориентаций и тактикой выживания.
* * *Евреи в Молдавии жили на протяжении нескольких веков. К началу 1990-х в Молдавии проживало около 70 тысяч евреев. За предыдущие 10—15 лет эмигрировало около 30 тысяч. То есть мысль о том, что «пора сваливать», в еврейской среде не была новой. Евреи уезжали в Израиль, США, а в последние годы ещё и в Германию. Этому способствовали хорошо подготовленные, организованные и обеспеченные всем, чем нужно, международные программы. Меня сперва удивляло задумчивое равнодушие евреев к лозунгу «утопим евреев в русской крови», который звучал на кишинёвских улицах во время митингов, но потом я понял – они знали: не утопят. У евреев была своя жизнь, свои возможности и свои цели. Кишинёвским евреям особого дела до фашиствующих молдаван и страдающих русских не было. Московские евреи делали перестройку, «строили демократию», кишинёвские – «делали ноги», то есть уезжали за рубеж.
Мысль о том, что мы все ещё вчера были «общностью» – советским народом, что мы вместе и воевали, и побеждали, вместе учились, работали, строили, переносили трудности – такая мысль в голову приходила всем, но только русскоязычные готовы были разъяснять её другим и страдать от непонимания.
Разумеется, как и в любом другом социальном анализе, эти обобщения приблизительны, отдельные персоны не соответствовали этим описаниям.
* * *Евреи ощущали свою этно-религиозную общность во все времена, молдаване ощущали её на основе языка, русские оказались в состоянии растерянности. Такова особенность русского народа: он не ощущает собственной этничности как связующей основы, для него фактором единения является государство и его государствообразующие мифы. СССР был таким фактором, отвалившиеся от него республики – нет. Отличительным признаком общности стал русский язык, который как раз и подвергся притеснениям и вытеснению.
Следует упомянуть о важной особенности технологии формирования национального самосознания. Чтобы народ надёжно осознал свои отличия от других, нужно не только противопоставление (по языку, этничности, исторической судьбе и т. п.), но и противостояние. В этой связи применяется метод создания образа врага. Традиционная схема: нас притесняли, но мы победили! Это важный элемент общественного сознания, позволяющий надёжно народом управлять. Молдаванам указали, что все их беды – от русских. Евреям ничего указывать не надо, они исторически живут в парадигме Исхода, осознанием повсеместных гонений и неприязни к евреям во все времена. Как это другим народам ни покажется парадоксальным, этот стресс-фактор придаёт евреям сил и стойкости. Русскими в этом отношении никто не занимался. Им никто не внушал, что все их беды от молдаван или евреев. У русских вообще не сформировалось никакого образа внешнего агрессивного врага. Они верили в своё государство – СССР. А оно их обмануло. Их этно-национальное самосознание, не успев возникнуть, было переведено в политическую плоскость, где тех, кто пытался протестовать против притеснений, назвали «коммуняками недобитыми» и «красно-коричневыми». В этой системе координат русских было легко распылить и деморализовать. Москва же их не только не защищала, но и помогала любым процессам, способствовавшим закреплению распада СССР и декоммунизации, ибо сама шла таким путём.
* * *Русским, жившим тогда в Молдавии, пришлось делать выбор: уезжать или оставаться? Те, кто оставались, принимали новые правила игры и как могли адаптировались, проявляя ту или иную степень конформизма. Русские «западники», – а таких среди нас было, наверное, большинство, – находили в текущих переменах кое-что вполне приемлемое. Говоря «западники», я имею в виду не тех, кто в XIX веке противостоял славянофилам, а западников советских, тех, чьё западничество было скорее поверхностным стремлением к зарубежной моде, музыке, кто с большей симпатией, чем того требовала официальная идеология, относился к зарубежному, западному образу жизни. Они не были против стать «частью Запада» и готовы ради этого чем-то поступиться. Россия не была для них Родиной с большой буквы. Они ощущали свою связь с её культурой, историей, но вовсе не с землёй и живущими там реальными людьми. Вернее, связь эта не отрицалась, но не требовала постоянного общения, слияния, могла оставаться умозрительной, – как с дальними родственниками. Своё будущее они рассматривали через будущее своих детей, надеясь, что сами они как-нибудь и в новых условиях проживут, а вот у детей есть перспектива «свалить» – куда-нибудь на Запад, где «всё хорошо». Типичный разговор двух кишинёвцев в начале 90-х, встретившихся на улице, звучал примерно так:
– Как дела?
– Нормально! Сын в Португалии, дочь в Италии. А ты как?
– Тоже нормально. Дочь вышла за еврея, сейчас они пока в Израиле, но собираются в Америку. А младший ещё с нами дома. Учит английский.
Евреи, воспринимавшиеся как народ осведомлённый, мудрый и дальновидный, уезжали. Создаваемое ими информационное – и эмоциональное! – поле позволяло всем остальным размышлять об отъезде как о вполне приемлемой и в общих чертах понятной программе действий. Я тоже прикоснулся к этой игре и не только мысленно моделировал разные варианты эмиграции, но и поучаствовал в лотерее на получение американской грин-кард. Слава богу – не выиграл.
Из трех вариантов возможных дальнейших действий: оставаться, уезжать на Запад или на Восток – я в конце концов выбрал последнее, воспринимая это как возвращение на Родину. Переехать в Москву я хотел, можно сказать, всегда. Но созревало это решение долго, не один год. Процессы, сопровождавшие перестройку, лишь укрепляли это желание, а августовский путч подвел к черте, на которой надо переходить к действиям.
Перестройка в Молдавии
Период второй половины 80-х – начала 90-х вошёл в историю как перестройка, затронувшая судьбы всех людей. Активная, видимая фаза перестройки в Молдавии началась, пожалуй, с появления т. н. Демократического движения (по-молдавски – Мишка́ря демокра́тикэ) в 1988 году. На первых порах собирались немногочисленные митинги, на которых поддерживали демократические реформы, провозглашаемые Горбачёвым. На них выступали в том числе и на русском языке. Потом люди из толпы стали требовать говорить только по-молдавски, тематика выступлений наполнялась требованиями политической самостоятельности Молдавии, признания преступным пакта Риббентропа – Молотова, лозунгами о воссоединении с «матерью Румынией». Требовали придать молдавскому языку статус государственного, перевести его на латинскую графику. На митингах появился румынский триколор. Вскоре Демократическое движение преобразовалось в Народный фронт Молдавии (т. н. фронтисты). Теперь-то мы знаем, что подобные шаги как под копирку осуществлялись во всех союзных республиках и были частью технологии цветных революций.
Весь 1989 год толпа Народного фронта почти ежедневно перекрывала движение по центральной улице города и проводила митинги на главной площади перед зданием правительства. Демонстранты скандировали на молдавском языке лозунги: «Ной сынте́м ака́сэ» («Мы – дома»), «Триколо́р ши попо́р» («Триколор и народ»), «Ли́мба – алфабе́т» («Язык – алфавит»), «Молдо́ва – молдове́нь» («Молдавия – молдаванам»), «Рус бэя́т! Трэя́ске триколо́р!» («Русский парень! Да здравствует триколор!»), «Врем гра́фикэ лати́нэ» («Хотим латинскую графику»), «Врем триколо́р» («Хотим триколор»), «Чемодан – вокзал – Россия», «Жос русифика́ря» («Долой русификацию») и т. п.
Раздавались и радикальные призывы типа: «Русских – за Днестр, евреев – в Днестр». В один из дней по центральной улице туда-сюда целый день носили гроб с покойником – погибшим в автокатастрофе молодым парнем, которого объявили «жертвой русских». Антисоветская риторика переросла в антирусскую. Создалась атмосфера глубокого дискомфорта и тревоги в связи с неблагоприятным будущим и отсутствием защиты со стороны рушащегося государства.
Важным этапом стал митинг, начавшийся 27 августа 1989 года и продолжавшийся дня три. Впоследствии он был назван Великим национальным собранием. На митинге приняли Декларацию о независимости, а 31 августа 1989 года Верховный Совет МССР провозгласил молдавский официальным языком и принял закон о возврате молдавского языка к латинской графике. Этот день стал Национальным днём языка, а улицу Киевскую переименовали в улицу 31 августа. Принятие «Закона о языке» усугубило противостояние Тирасполя и Кишинёва. В Приднестровье состоялся референдум об образовании Приднестровской Молдавской Советской Социалистической Республики (ПМССР) в составе СССР, что и было утверждено на II Чрезвычайном съезде депутатов всех уровней Приднестровья 2 сентября 1990 года. Но 22 декабря 1990 года президент СССР Горбачёв подписал указ, в котором эти решения отменил, оставив Приднестровье на волю кишинёвских властей.
Первой пробой сил Народного фронта Молдовы в открытой борьбе стал срыв праздничной демонстрации 7 ноября 1989 года. Народный фронт уже определился в своих политических ценностях и целях: прорумынской, антисоветской и антирусской. Толпа фронтистов блокировала ход официальной ноябрьской демонстрации и перекрыла движение военной техники на параде. Через несколько дней, 10 ноября, в День милиции, толпа окружила и атаковала камнями, дротиками и бутылками с зажигательной смесью здание МВД в центре города.
Помню этот вечер. Я вернулся домой, сел ужинать и услышал выкрики в мегафон, хлопки выстрелов. Это были звуки начавшегося штурма: от нашего дома до здания МВД – метров 250. Пошёл посмотреть, что там происходит. Здание забрасывали камнями, защищавших его милиционеров тоже. Видел, как в дорожных сумках мужчины и женщины подносили камни – строительный щебень. Грузовик с этим щебнем стоял за углом, – всё было подготовлено заранее. Видел группы людей с пачками заточенных стержней для электросварки: такие «дротики» пробивали щиты, которыми прикрывались милиционеры. Сожгли автомобиль, стоявший у входа, подожгли боковую дверь здания МВД, в которую митингующим удалось ворваться. Милиция ответила струёй воды из брандспойта и применением «Черёмухи», чей характерный запах я почувствовал и решил вернуться домой.
Через неделю сняли первого секретаря компартии Молдавии С. К. Гроссу (чей образ – блаженно-благостного провинциального руководителя – воплотил актёр Ю. Стоянов в кинофильме «Заяц над бездной»). Вместо него назначили П. Лучинского. Напомню, что в соседней Румынии в декабре 1989 года был расстрелян её глава – Н. Чаушеску с женой и совершён государственный переворот. Власть в Румынии захватило новое руководство (И. Илиеску), которое самым первым прилетел поздравить министр иностранных дел СССР Эдуард Шеварднадзе.
Председателем Верховного Совета Молдавской ССР с 1985 года был Мирча Снегур. Летом 1990 года на кишинёвском политическом небосклоне появился ещё один Мирча – Друк, ставший премьер-министром МССР. Он выступал с радикально прорумынской и антикоммунистической позицией, организовал сожжение книг на площади, в котором принял непосредственное участие: бросал в костёр «коммунистические» книги, пафосно возглашая: «Я отрекаюсь от Сатаны!»
Это было не единственным проявлением помрачения ума. В 1989 году одна из активисток Народного фронта, поэтесса Леонида Лари, разошлась со своим русским мужем, с которым у них было двое детей, и обвенчалась с памятником молдавскому господарю Штефану Великому на центральной площади Кишинёва, обрядившись в белую фату как символ невинности. Таинство венчания провёл священник-депутат по фамилии Бубуруз: вместо надевания обручального кольца «жениху» он звонко постучал по его бронзовой длани. Этот постыдный спектакль призван был продемонстрировать возрождение нации, возврат к корням.
В сентябре 1990 года в Тирасполе была провозглашена Приднестровская Молдавская Советская Социалистическая Республика в составе СССР. В ноябре этого года начались вооружённые столкновения между Молдавией и Приднестровьем. Появились первые жертвы. Снегур в конце 1990 года стал первым президентом тогда ещё Социалистической Республики Молдова. В период августовского путча 1991 года Снегур поддержал Бориса Ельцина. В октябре 1991 года М. Друк возглавил т. н. «поход на Гагаузию», стремясь сорвать готовящиеся там местные выборы. С конца 1991 года и в первой половине 1992-го продолжилось нарастание приднестровского конфликта, вооружённые столкновения происходили регулярно и носили ожесточённый характер. Летом началась настоящая война.
«Рванувшаяся к свободе и независимости» Молдавская ССР медленно, но неотвратимо превращалась в общество и государство, в котором мне жить не хотелось. Проблемы, возникающие на бытовом уровне, я мог бы решать: и деньги зарабатывать, и компромиссно, но терпимо вписываться в процесс роста национального самосознания и обусловленной этим социальной сегрегации. Но в душе, то есть на уровне скорее нравственно-ценностных ощущений, нежели рационального расчёта, я чувствовал необходимость – не столько ради себя лично, сколько ради семьи, детей, – покинуть эту искренне милую моему сердцу страну (страна – это одно, государственность – другое) и уехать – вернуться! – в Россию.
Физик, предприниматель
В Кишинёве я прожил 34 года. Родился в Ярославле, там прожил первые восемь лет жизни, а в 1958 году семья переехала в Кишинёв. Здесь я окончил школу. После школы поступил в Политехнический институт на электрофизический факультет, где должен был получить специальность «инженер-технолог в области производства полупроводниковых приборов». Со второго курса ушёл: не понравилось. Мне хотелось стать физиком, и сейчас уже неважно, что я имел в виду под словом «стать физиком» тогда, во времена общей романтики, дискуссий о «физиках и лириках», обаяния фильма «Девять дней одного года» и влияния старшего брата Павла, учившегося на физфаке МГУ. Мне бы надо было сразу после школы поступать на физический факультет университета, но я поддался моде и романтическим увлечениям юности.