Назад в СССР: Классный руководитель. Том 2

Меня поразило, что парень шпарит прямо по тексту учебника, не отклоняясь. Неужели у него такая же феноменальная память, как и у меня? Хотя я порой все равно не могу запомнить предложение в точности и пересказываю своими словами.

Я подошёл к доске, рассмотрел внимательно рисунки и тут обратил внимание, что у худенького пацана с узкими плечами почему-то оттопыривается спереди пиджак. И присмотревшись, заметил тонкий проводок, который выходил из-за плеча и уходил в лохматую шевелюру.

– Морозов, а ты что у нас плохо слышащий?

– Почему, Олег Николаевич? Я хорошо слышу, – на этот раз парень смутился, к лицу прилила кровь, аж кончики оттопыренных ушей заалели.

– Тогда почему у тебя провод идёт к уху? Или ты музыку слушаешь на уроке? Покажи, что у тебя?

– Зачем? – он резво отстранился, словно я махнул перед ним пылающим факелом.

Я не имел права обыскивать ученика, но как выяснить, что он прячет?

– Хорошо. Давай, Саша, решим задачу. Из домашнего задания?

У Морозова забегали глаза, быстро-быстро заморгал, смутился, кинулся к своей парте, наклонился, что-то там пошуровал, и вытащил тетрадку. Вернувшись к доске, открыл и начал быстро переписывать на доску. Но я мгновенно оказался рядом и вынул тетрадь из его рук.

– Ты, дружок, пиши-ка сам. Ты ж решил? Решил. Написал условие? Так. «Аккумулятор с электродвижущей силой равной восемь вольт и внутренним сопротивлением в одну десятую Ома питает внешнюю цепь сопротивлением в двенадцать Ом. Какое количество теплоты выделиться за десять минут работы?» Что ты на меня смотришь? Пиши решение. Вот же у тебя в тетрадке все есть: «Согласно закону Ома для замкнутой цепи, ток равен…» Чему равен? А, Саша? – я тяжело вздохнул, понимая, что парень все это списывал. – Ладно, давай так. Ты мне покажешь, что за устройство у тебя висит на шее, а я обещаю не ставить тебе неуд. Согласен?

Парень помялся, потоптался на месте. Но потом расстегнул пиджак, и я увидел у него на груди, на ремешке, серебристую плоскую коробочку. Морозов снял её и передал мне. В правом углу на панели красовалась надпись: SONY, а чуть ниже: «Micro Cassette-Corder М-101». Диктофон Sony на микрокассетах. Моя мечта, в современном мире я пользовался похожим, когда записывал свои лекции. Но здесь, даже в «Берёзке» таких не найти.

Я аккуратно вытащил из разъёма проводок с наушником и нажал кнопку «Старт». Размеренный чёткий голос прочитал: «Любые силы, действующие на электрически заряженные частицы, за исключением сил электростатического происхождения, называют сторонними силами.»

– Садись, Морозов. Пару я тебе ставить не буду. Но если не подготовишься к следующем уроку, я её в журнале нарисую. Рядом с твоими пятёрками. Держи свою шпаргалку, – я вручил ему диктофон.

Когда парень, понурившись, медленно доплёлся до парты и сел, я обвёл взглядом класс:

– Знаете, за я люблю физику? За то, что никто не может нарушить её законы. Даже за деньги! А если вам не нужна физика, и её законы, просто не учите её, и тогда ваша жизнь будет наполнена волшебством, чудесами и магией.

Я решил рассказать ребятам о «войне токов» между Эдисоном и Никола Тесла. Как Эдисон заграбастал себе все патенты, в том числе на электрическую лампочку. Хотя на самом деле, он её не изобретал. Как делал бизнес на устройствах постоянного тока. В Штаты приехал молодой серб, который нанялся работать к Эдисону, а тот просто-напросто надул беднягу, когда Никола Тесла починил генератор, то Эдисон не заплатил ни гроша, и Тесла пошёл копать канавы за пять долларов в час. Затем они нашли друг друга – Никола Тесла, гениальный изобретатель и Джордж Вестингауз, бизнесмен, который понимал толк в новых технологиях.

Я не был уверен, что могу рассказать также красочно и увлекательно, как это делают в передачах. Но эта история всегда захватывала меня целиком. В одной из передач ведущий вышел на балкон, под которым до горизонта во всю ширь разошлись высотки Нью-Йорка – города, который никогда не спит, как пел Фрэнк Синатра. Город, залитый ночью ослепительно ярким светом неоновых реклам и фонарей. И вдруг все погасло, все погрузилось в мрачную чернильную тьму. Таким бы Нью-Йорк стал бы, если бы Никола Тесла проиграл.

А он ведь мог проиграть. Эдисон использовал все своё влияние, чтобы оклеветать новую технологию. Пресса сочиняла небылицы, раздувала любое происшествие на заводах Вестингауза. Эдисон устроил шоу, где убивал животных ударом переменного тока. Он даже протащил решение о применении переменного тока для казни преступника. Но Тесла решил показать шоу, где через его тело пропускали ток под высоким напряжением. И это не принесло ни малейшего урона.

А затем. Затем случилась Всемирная выставка в Чикаго, Вестингауз сумел получить контракт. И устройства переменного тока залили ярким светом сотен тысяч ламп помещения выставки. И контракт на ГЭС на Ниагарском водопаде получила именно компания Вестингауза, установив там генераторы переменного тока по патентам Тесла, который он передал своему другу бескорыстно.

Я увлёкся, хотел рассказать о других изобретениях сербского гения, о том, что он хотел сделать электричество бесплатным для всего населения Земли. Как строил башню, и как его предал Джон Пирпонт Морган, отказав в финансировании.

Но, увы, звонок прервал мою лекцию. Обвёл взглядом класс, заметив, что всё-таки в чьих-то глазах ещё горел интерес к моим словам.

– Ну что ж. К следующему уроку параграфы с шестьдесят шестого до семидесятого. И упражнения.

Нахлынул стыд, что так и не смог рассказать материал. Хорошо, если никто об этом не доложит змее-завучу.

Меня окружили ребята, мой актив: Бессонов, Ксения, Власов, Демидов.

– Олег Николаевич, а мы вот подготовили, – Бессонов протянул мне папку.

Когда раскрыл, увидел уже свёрстанный макет журнала.

– А здесь что будет? – я щёлкнул пальцами по пустому месту в рамке.

– Фотографии, – объяснил Бессонов. – Вы говорили, что переснять можно.

– А что переснимать-то есть? Что вы планировали, Гена?

– Фотографии из журналов, – как-то смущённо пробормотал он.

– Хорошо. Гена, сможешь мне занести домой? Я сделаю на выходных. Макет оставьте. Я прочту внимательно.

И тут же вспомнил, что в воскресенье – день рождения Марины и вряд ли я смогу до этого действа и после него что-то сделать. Значит, придётся делать сегодня ночью.

– А у меня всё с собой, – заявил Гена, вытащил из портфеля пачку журналов и выложил гордо передо мной. Я едва заметно улыбнулся. Стараясь не выдать себя, не показать, как всё это знакомо. Откуда Генка брал эти журналы, я догадывался, и понимал, насколько это дорого и трудно. Листал «Bravo», «Rolling Stone», «Melody Maker», «Circus», «Variety».

То, что ребята знакомились с запретной западной жизнью, я не осуждал. Просто думал о том, что будь это всё доступно, никто бы не делал из этого фетиш, идеализировал. Но изменить я ничего не мог.

Парень аккуратно заложил страницы закладками с подписями, что и откуда надо переснять. В общем-то, все это было незаконно, нарушало авторские права, но ведь мы собирались делать лишь школьный журнал, о содержании которого никто бы из редакции солидных изданий не догадывался.

– Олег Николаевич, – прервала мои размышления Ксения. – Мы хотели вставить ваш рассказ, как вы преступников поймали.

– Не знаю, Ксения, что-то мне совсем не хочется об этом говорить.

– Стесняетесь? – улыбнулась девушка. – Скоромничаете. Хотя бы кратко, пожалуйста.

Устоять перед чарами Ксения я не мог, и согласился написать заметку.

Я держал макет журнала, где сверху на обложке красовалось нарисованное красивым шрифтом название «Квазар» и в голову лезли мысли, если такой журнал напечатать в настоящей типографии, чтобы в выходных данных стояло: «Главный редактор: Олег Туманов». Я пытался загнать их в самый дальний уголок мозга, но они всё равно вылезали, соблазняли, как красивая и недоступная женщина. Корил себя за то, что это глупое тщеславие.

Эта идея неотступно преследовала меня, и я объяснял материал, решал задачи, а сам думал, как здорово, если я стану редактором и буду публиковать то, что считал нужным. Но на дворе 1978-й год, никто не позволит это сделать, увы.

Уже совсем стемнело, когда я, оставив свой мотоцикл в гараже, направился домой. Около нашего подъезда обнаружил изящный силуэт легковой машины. Прошёл мимо, заметив шильдик: в голубом овале надпись «Ford», промелькнула мысль, что моя жена опять подцепила какого-то влиятельного любовника. Нет, в современном мире такая тачка не вызвала бы никаких ассоциаций с богатством её владельца, наоборот, кто-то бы скривился от мысли, что «форды» приобретает офисный планктон, да ещё в кредит. Но сейчас, в 70-х иностранные машины – признак очень состоятельного человека.

Но когда открыл своим ключом дверь, то увидел около двери в маленькую комнату дражайшую супругу в тёмно-синем халате до пят, облегающим её стройную фигуру.

– Тебя ждёт машина, – увидев меня, выдала Людка.

– Какая машина? – не понял я, сбрасывая сапоги.

– Ты обещал съездить к Глебу, которого надо натаскать по физике и математике.

Все мои планы по пересъёмке картинок летели ко всем чертям. Я поставил портфель на обувницу и задумался. Самому хотелось познакомиться с парнем, может быть, он не окажется полным тупицей, и я смогу заработать кое-какие деньги.

– Хорошо, съезжу, – согласился я. – Только учебники возьму.

Лицо жены осветила улыбка, что сделало её даже привлекательной.

Когда спускался на лифте, обдумывал это путешествие, вряд ли на «форде» меня бы увезли куда-то в лес, чтобы убить. Так что я настроил себя на общение с папашкой великовозрастного балбеса, которому почему-то сбрендило в голову поступать в универ.

Рядом с «фордом» стоял вихрастый темноволосый парень в полушубке, курил, алый огонёк то вспыхивал, то гас. Увидев меня, отклеился от машины и представился:

– Юрий Соколов.

Я пожал ему руку, забрался в салон, пахнущий настоящей кожей, и уселся на заднее сиденье, поставив рядом тяжёлый портфель. Машина мягко снялась с места, и едва заметно подрагивая на стыках цементобетонных плит, развернулась и выехала на Ленинградку. Но ехали мы совсем недолго. Пронеслись мимо металлического арочного моста, который все также стоял рядом с основным бетонным через канал имени Москвы. Мимо универмага «Ленинград» с темнеющими провалами витрин, на которых играли отблески уличных фонарей. Переехали через эстакаду, где внизу проходили ярко освещённые улицы, ведущие к метро «Водный стадион». И справа, на сизом небе, в облаках прорисовалось четыре одинаковых высотных дома на «ножках». И именно к ним свернул «форд». Остановился у шлагбаума, рядом с которым торчала большая белая будка.

Шофёр вылез, подошёл к будке, откуда вышел мужчина в полушубке и шапке-ушанке с гербом. Передал ему что-то. Охранник направился к машине, осмотрев её со всех стороны. Заглянул на заднее сидение, на миг ослепив меня светом фонарика. И только потом вернулся на свой пост и открыл шлагбаум.

Машина, мягко шурша шинами, покатилась вперёд, и остановилась у одной из высоток, отделанной снизу красной кирпичной кладкой. Подхватив портфель, я направился вслед за шофёром, который провёл меня до подъезда, на стене висела панель с кнопками, что тоже было редкостью. Набрал код, и мы вошли внутрь, попав в просторное фойе со стенами, отделанными светлым искусственным мрамором. За столом восседала пожилая консьержка, в очках в тонкой золотистой оправе, в наброшенным на плечи синем платье без рукавов.

– К Петру Михайловичу, в сто тридцать вторую, – сказал Юрий. – Это гость. Олег Туманов.

Консьержка свела вместе редкие седые брови, открыла толстый журнал в картонной обложке, проверила.

Такая сверхсекретность меня поразила и даже насмешила. Хорошо, что паспорт не потребовали для того, чтобы просто попасть в квартиру.

Гремя и лязгая, прибыл большой лифт. И мы отправились вверх. Молчали. Худое с выступающими скулами лицо Соколова выглядело совершенно каменным, как у статуи. Глаза чуть в прищуре, словно он выполнял какое-то сверхсекретное задание.

Холл на этаже тоже поражал размерами и отделкой стен искусственным светлым мрамором с коричневыми прожилками. Вход в квартиры перекрывала толстая стена с дверью и квадратными окошком. Соколов вжал кнопку звонка. И нам пришлось пару минут ждать, пока хлопнула дверь и чья-то тень промелькнула в окошке.

За дверью, обитой пухлой черной кожей, оказалась большая, нет, скорее огромная прихожая с высокими потолками. Не такими высокими, как в элитных «сталинках», но все равно гораздо выше, чем в обычной «брежневке», в которой жил я.

Нас встретил уже немолодой, но хорошо выглядевший мужчина лет пятидесяти. Сухощавый, выше среднего роста. В тёмном домашнем костюме – просторные брюки, сверху пиджак с темно-бордовыми обшлагами и такого же цвета воротником. Темные волосы уже посеребрила седина, сильные залысины. Очки в черной оправе.

– Юра, ты свободен, – произнёс мужчина приятным баритоном. – Пётр Михайлович Костецкий, – протянул мне руку, которую я пожал. – Проходите.

Мы оказались в небольшой комнате, которую оформили под кабинет. В воздухе витали ароматы дорогого табака, настоящей кожи, мебельного лака, масляной краски. Все выдержано в одной гамме: оттенки коричневого, бордового. Роскошная люстра под старину – бронзовая чаша, сверху из молочного стекла плафон, и все это прикреплялось к потолку бронзовыми цепями.

Массивный из красного резного дерева письменный стол. Справа от окна – высокие до потолка шкафы, за стеклянными витражными дверцами просматривались фолианты с тиснёнными золотом корешками. Слева на стене – несколько картин в солидных резных рамах из светлого дерева. Или хорошие копии или оригиналы – морской пейзаж, натюрморт, густой лес с рекой, старинные домики.

Когда хозяин уселся в своё «директорское» кресло из черной кожи, он указал мне на другое, что стояло перед столом.

– Курите? – протянул открытую сигаретную пачку «Kent», а когда я покачал отрицательно головой, произнёс: – Правильно. Курить вредно, – но сам вытащил сигарету, щёлкнул серебристой плоской зажигалкой и выпустил в воздух тонкую струйку дыма, распространив аромат дорогого табака. – Ваша жена сказала, что вы окончили МГУ?

– Да. Отделение астрономии на физмате. Потом аспирантура, защитил диссертацию. Я – астрофизик.

– Понятно. И почему не остались преподавать?

Меня стал напрягать этот допрос. Будто я должен сдать экзамен для того, чтобы меня подпустили к парню, которого надо лишь натаскать по физике и математике.

– Не сложились отношения с ректором.

– С Грачёвым? Да, он человек сложный, – Костецкий сощурился, покатал желваками.

– На какой факультет хочет поступать Глеб?

– На факультет вычислительной техники и кибернетики.

У меня непроизвольно взлетели вверх брови, мой взгляд на хозяина кабинета, заставил того улыбнуться.

– Что вас удивляет, Олег Николаевич? Я купил сыну персональный вычислительный комплекс. Ему понравилось с ним работать. Вы имели дело с вычислительной техникой?

– Да, имел дело. Делал кое-какие расчёты, когда учился в университете. «Минск-3». И потом, когда писал диссертацию. У нас уже была БЭСМ-6.

Мог ли я сказать хозяину этого кабинета, что фанат компьютерной техники? Работал почти всю свою взрослую жизнь на персоналках, сам их собирал, настраивал, устанавливал программы. Но ведь все это было в той, другой жизни. А здесь я мог вспомнить только свою учёбу в универе.

Костецкий затушил сигарету в массивной пепельнице из черного гранита, сцепил пальцы:

– Мои условия: вы будете за каждый урок Глебу получать десять рублей. Если Глеб поступит в университет, то получите премию в три тысячи. Два раза в неделю, два часа. Вас устраивает?

– Вначале мне нужно проверить знания Глеба. Как он учится сейчас?

– Он способный, но ленивый. Когда ему интересно, получает пятёрки, но может скатиться на тройки, порой на двойки.

– А если он не поступит?

– Тогда ваша премия отойдёт Грачёву, – хозяин криво усмехнулся. – Я понимаю, вы хотели бы сказать, почему бы это не сделать сразу? Но я хочу, чтобы Глеб поступил сам, – Костецкий хлопнул ладонью по столу. – Учился сам. Стал специалистом. И понимал, что главное – это знания. Ну что ж, – он нажал кнопку звонка.

И через пару минут на пороге появилась невысокая пожилая женщина в синем форменном платье, белом кружевном переднике.

– Ольга Александровна, позовите Глеба.

Женщина исчезла, чтобы через минуту в кабинет хозяина вошёл парень в шортах и клетчатой рубашке – копия хозяина кабинета, только более молодая. Высокий, худощавый, спортивного телосложения. Короткая стрижка.

– Глеб, это Олег Николаевич Туманов, будет заниматься с тобой по физике и математике.

– Хорошо, папа, – парень вежливо кивнул.

Комната Глеба оказалась полной противоположностью кабинету отца, в котором царил идеальный порядок. Здесь при входе сразу оглушал запах канифоли, металла, проводки, ацетона, словно я вошёл в автомастерскую. Вокруг люстры – блюда из цветного стекла, с потолка свисали модели бипланов, парусников.

На письменном столе, не таком солидном, как в кабинете Костецкого, валялись вперемежку книги, тетради, тонкие и толстые, блокноты, карандаши, отвёртки, плоскогубцы, амперметр. На подставке – паяльник, рядом куча радиодеталей: конденсаторы, микросхемы, катушки с намотанной медной проволокой, транзисторы, датчики, светодиоды. Над столом – полки, заставленные коробками, в которых тоже отсвечивали мотки разнокалиберной проволоки – припой, медная и алюминиевая.

В центре комнаты – широкий и длинный грубый стол, на котором вывалил «потроха» некий агрегат, скорее всего, телевизор, или ещё какой-то прибор, судя по маленькому экранчику.

По бокам широкого панорамного окна висели плотные темно-зелёные гардины. Слева от него – высокий гардероб из полированного тёмного дерева. Сверху были навалены какие-то коробки, из которых свисали провода.

Глеб подбежал к письменному столу, схватил в охапку все барахло и перетащил на низкий журнальный столик. Подставил стул рядом и воззрился на меня.

Я аккуратно поставил портфель на пустое место на диване, вытащил оттуда несколько брошюр, задачников.

– Глеб, я тебе дам несколько задач. Ты их постарайся решить, чтобы я понял уровень твоих знаний.

Парень кивнул, из ящика письменного стола достал чистую тетрадку, присел на простой деревянный стул, жалобно скрипнувший под ним. Я выложил рядом на столешнице несколько книжек, заложенных закладками.

– Вот там, где галочки. Понятно?

– Угу, – Глеб аккуратно начал переписывать условие задачи, потом на пару минут задумался, покусывая кончик ручки, и что-то быстро и аккуратно стал писать.

А я прошёлся по комнате, разглядывая деревянные и пластиковые модели, свисающие с потолка. Заглянул в «потроха» лежащего на большом столе агрегата.

– Это у тебя телевизор? Или осциллограф?

– Телевизор. Цветной. Сам сделал. По чертежу. Уже почти собрал. Работает. Я тестирую сейчас.

Отодвинув кучи книжек, на корешке которых значились названия справочников по электротехнике, пособий по сборке, книжки «Знай и умей», присел, ожидая, когда парень закончит.

– Глеб, а почему ты решил в универ податься? – не выдержал я, оглядывая все хозяйство парня. – Тебе прямая дорога в радиотехнический. Имени Минца.

– Это отец захотел, – пробормотал Глеб. – Сказал, что хочет, чтобы я нормальную профессию получил. Вот. Я решил.

Я удивился, что парень справился так быстро. Взял тетрадку, чтобы проверить. Задачи по математике Глеб решил просто и даже элегантно, не справился только с одной, повышенной сложности, для третьего курса. Хотя и пытался найти решение. Все упражнения по электротехнике тоже дались парню легко. Но почему-то одна задача осталась без ответа.

– А здесь ты чего не решил-то?

– Не понял, что это.

– А чего тут ты не понял? – удивился я, и прочитал: «Относительная влажность водяных паров, находящихся в объёме 20 литров, при температуре 100 градусов Цельсия, равна 90 процентов. Пары изотермически сжимают, уменьшая объем в два раза. Найти массу сконденсировавшейся воды, если давление насыщенных паров при этой температуре равно одной атмосфере. Универсальная газовая постоянная, объёмом воды пренебречь.»

– У нас по физике такой долдон ведёт. Все по учебнику. Если чего-то не понял, он объяснить не может.

– Хорошо, я тебе объясню. Определяем начальное давление пара, – я присел рядом, начал писать в тетраде формулу. – При температуре сто градусов цельсия – давление насыщенного пара одна атмосфера, относительная влажность девяносто процентов. Тогда начальное давление пара: ноль целых, девять десятых, – я выписал формулы, затем вывел ответ: – Получилось масса сконденсированной воды – 4,7 грамм. Понял?

– Ну, так, конечно, понятно, – парень выпятил губы с какой-то обидой, будто я уличил его в невежестве.

– Хорошо. Я понял, в чем тебя подтянуть можно. А персоналку свою покажешь?

– Персоналку? – Глеб быстро заморгал, уголки губ опустились.

– Персональный вычислительный комплекс. Компьютер.

– А, покажу, конечно. Только у отца надо ключ взять.

Меня поразило, что купленную игрушку отец прячет в закрытой комнате. Но постарался не показать вида.

Глеб на минуту выбежал из комнаты, вернулся с большим длинным ключом. Оказалось, что у окна есть другая дверь, парень вставил ключ в скважину рядом. Повернул и отошёл. Дверь медленно, солидно начала отодвигаться в сторону, словно на звездолёте в фантастическом фильме. Этот ритуал рассмешил меня.

Но как только обнажился проём, откуда шагнул робот, самый настоящий, словно сошедший с футуристических картинок. На большой кубической голове зловеще вспыхнули алым круглые глаза.

– Вы нарушили чужое пространство, – низким искусственным голосом произнёс металлический урод. – Вы будете уничтожены!

Вскинул два роботизированных манипулятора, на концах вспыхнули два кружка, из которых вырвались ослепительно яркие лучи.

Рефлекторно я отпрянул в сторону, пригнулся, упал ничком на пол.