Глава 1. Второй шанс
– Ну что, Петруха, выпьем за нашу прошедшую молодость, – сказал я, доливая из початой бутылки в стакан. – Хорошее было время. И мы так замечательно старое тут вспомнили, посидели.
– Да, славно, только пора мне уже. Засиделся чего-то я.
Пётр засуетился, вытащил свой мобильник, подслеповато щурясь, провёл искривлённым артритным пальцем по экрану. Видно, проверял, пропущенные звонки.
– Как твоя Надежда? – поинтересовался я.
– Тянет помаленьку. Болеет. Таскаю по врачам. Тяжело ей. Уже две операции сделали. А толку чуть.
Что-то шевельнулось в душе, зависть что ли. А я всё один да один, как перст. После того как умерла жена, так и не смог жениться. А детей у нас не было.
– Ты у меня можешь остаться переночевать, – предложил я. – Поздно уже, – я бросил взгляд на настенные часы, которые высвечивали половину второго ночи.
Из полуоткрытого окна тянуло сквозняком, по тёмному небу мрачно тащились белёсые облака. Где-то наверху выла и лаяла собака, оставленная хозяевами, которые уехали на дачу. Сколько я с ними ни ругался, всё равно мучают животное. Издалека слышались тягучие и бессмысленные пьяные голоса.
Внезапно дом будто вздрогнул. Раскатисто, напористо, невероятно громко пронёсся ураганом рёв моторов, в сопровождении развесёлой ритмичной мелодии. Усилился, накрыл волной, и растаял.
– Вот, балбесы, – недовольно пробормотал Пётр, аккуратно, словно боясь разбить, положил мобильник на стол. – Два часа ночи, а они носятся, как угорелые, людей пугают. Мерзавцы.
– А знаешь, если бы я был молодым, я бы тоже так носился, – как-то совсем невпопад вырвалось у меня, застарелая душевная боль дала о себе знать.
Пётр чуть откинулся на спинку стула, покачался. Хлебнул из стакана, закусив огурцом и наконец произнёс:
– Правда?
– Я мотогонщиком стать хотел, Петруха. А не вот это всё. Остался у разбитого корыта.
– А стал бы мотогонщиком, свернул бы себе шею, и не дожил бы до восьмидесяти лет.
– Да на кой ляд мне эти восемьдесят лет?! «Живи ярко, умри молодым»
Я с трудом поднялся, ощущая тяжесть в коленях, словно в каждом было по чугунному ядру, доплёлся до окна. Выглянул бездумно, будто пытался увидеть байкеров, которые ураганом промелькнули только что.
– Знаешь, – Пётр в задумчивости почесал за ухом. – А я тут одну контору знаю. Которая может вернуть в прошлое.
– Петруха, тебе уже хватит. Больше не пей, – отозвался я, не скрывая усмешки.
– Нет, Олег, серьёзно говорю тебе. Называется «Назад в СССР – Второй шанс». Я сам их услугами пользовался.
– Прелестно. А чего ты тогда сидишь передо мной, а не гуляешь в каком-нибудь одна тыща шестьдесят пятом с красоткой по проспекту? Или не катаешь прелестницу на теплоходе по Москве-реке?
– Да, потому что дорого это, скажу я тебе, друг мой. Сумел я только на две недели туда попасть.
Разговор начал приобретать комичный оттенок. Я знал Петра уже лет сорок, но никогда не слышал от него подобных баек. Казалось, он полностью лишён фантазии. А тут вдруг сдвиг по фазе. И осилили мы с ним все полбутылки «Столичной».
Я вернулся к столу, выдвинул стул, сел на него верхом, и с улыбкой спросил:
– Две недели, говоришь? У тебя же и сын-бизнесмен, и внуки взрослые. Чего ж они тебе не помогли вернуть молодость?
– Ну, – Пётр отвёл глаза, скривился, словно огурец ему горький попался. – Пашка сейчас в Турции, у него там бизнес какой-то. Так, звонит иногда. А внуки? Внуки что? Серёжа в Испании учится. Машка замуж вышла за какого-то то ли голландца, то ли бельгийца, укатила к нему. Что с них проку-то?
– А почему ты мне раньше об этом не говорил?
– Почему не говорил? Почему не говорил? – пробормотал, будто про себя. – Да потому что знаю, как ты к Совдепии относишься, – проворчал недовольно. – Грязью поливаешь. Антисоветчик хренов.
– Во-первых, грязью я не поливал, – я старался скрыть раздражение. – Просто говорил о недостатках. Во-вторых, одно дело недостатки, а другое – молодость. Кто же не хочет вновь ощутить себя молодым, сильным, здоровым? А не вот таким немощным стариком. Всеми брошенным. Если бы я мог изменить свою жизнь…
– Ну, так измени. Вот тебе адресок дам, – взял мобильник, поискал в нём и показал на экране адрес. – Тут у них офис.
– Петруха, мошенники это, говорю тебе. Ты ещё легко отделался. Видно, узнали они, что у тебя родственники есть. Поэтому и отпустили. А так отдал бы ты им всё – квартиру свою роскошную на Кутузовском, машину.
– Да нет же! – Пётр с силой хлопнул по столу так, что бутылка и стаканы подскочили, столкнулись, звякнули. – Настоящее это. Попробуй. Сам узнаешь.
– Далеко-то как, ё-моё. Домодедовская. На другом конце Москвы. С моими-то ногами.
– Ну такси возьмёшь.
Странная заинтересованность слышалась в голосе Петра. Неужто пообещали ему эти жулики: «Приведёшь друга – получишь бонус»? Но ведь он мог и не сказать мне, если бы не байкеры наши.
– Ладно, съезжу. Выведу этих проходимцев на чистую воду. В прошлое они возвращают, – хмыкнул я.
На следующее утро я проснулся с невероятно тяжёлой головой, казалось болело всё: шея, затылок, ноги. Проклиная свою слабость, дотащился до кухни, вытащил из холодильника остатки «Столичной», вылил в стакан. Приму ванну, выпью что-нибудь от похмелья и буду спать до обеда. Но тут на столе взгляд зацепил клочок бумаги. Очень крупно, так, что я смог разобрать без очков размашистым почерком Петра было написано: «Назад в СССР – Второй шанс» и адрес. И внизу приписка: «Не будь идиотом, попробуй» А я ведь забыл спросить Петра, сам-то он не хотел со мной податься туда же? Хотя… Надежда у него больная. Он с ней носится, как с писаной торбой. Может быть, ещё и поэтому решил не остаться там. И тут же будто услышал в голове голос прагматика: «Херня все это, нет ничего, никакой конторы». Ну а вдруг есть? Почему не проверить? Может быть, это какая-то виртуальная реальность. Почему бы и нет?
Принял горячую ванну, побрился. И долго сидел перед тарелкой с яичницей, обдумывая, стоит ли позориться и ехать в эту контору. Или всё-таки остаться? Но рука сама потянулась к мобильнику, я вызвал такси.
Спустился на лифте, который поскрипывал, и будто стонал от старости своей. И я оказался на улице. Понаблюдал, как нескончаемой рекой проносится поток машин, автобусов. И почему-то вспомнилось, когда нам дали тут квартиру, за нашим домом был огромный пустырь, ни домов, ни дорог. А сейчас застроили высоченными многоэтажками целый район. На каждом шагу магазины продуктов, особенно много алкогольных лавок, аптек, офисов разномастных банков.
Пока ехал в такси, молчал, наблюдая, как пролетают машины, дома, голые деревья. И почему-то представлял, как нёсся бы сам на мотоцикле. На том самом, что подарил мне отец. Прикрыл глаза, представил. Что бы я отдал, чтобы вернуться в ту точку моей жизни, где я сделал выбор.
– Приехали, – голос с сильным акцентом вырвал меня из царства грёз.
Распахнув дверь, попытался вылезти. Но ноги не слушались, затекли, стали словно чугунные. Шофёр, худой, смуглый, чернявый парень, подскочил ко мне, помог вылезти. Вежливый. Но стыд накрыл с головой – проклятая слабость, стариковская немощность. Почему природа так жёстко обходится с нами, отбирая всё, что дала в начале жизни? Постепенно шаг за шагом уходит здоровье, сила в мышцах. Что удалось сохранить, так это ясность мышления, хотя память все равно стала подводить. Это пугало.
Пятиэтажный офисный особняк из стекла и металла, в окружении высаженных в шахматном порядке голубых елей. Фонтан из белого резного камня перед входом не бил струями воды, но выглядел впечатляюще: белая чаша, в центре высокий водопад, по каскадам которого вместо воды стекали плоские часы-брекет, как на картине Дали «Постоянство памяти». Символ того, что время не линейно.
Просторный холл, пол из серо-голубых с золотистыми прожилками плиток искусственного мрамора, огромные панорамные окна в рамах из золотистого сплава. Перед изогнутой стойкой администратора мягкие внушительные кресла из бежевой кожи. И множество экранов закрывали стены, словно мозаика. Выглядело солидно и вызывало уважение.
За стойкой обнаружилась стройная брюнетка в белой блузке, застёгнутой до горла, и темно-синей жилетке. Коротко стриженные волосы блестели, как мех бобра. Она доброжелательно, почти искренне улыбнулась.
Я все равно растерялся от всего этого офисного великолепия и пустоты. Кроме меня в этом роскошном помещении никого из посетителей не было.
– Добрый день! – я подошёл ближе, стараясь набраться смелости. – Мне бы хотелось ознакомиться с вашими услугами, – под конец фразы мой голос предательски дрогнул, и обдало жаром. Так не хотелось опозориться перед этой прелестной куколкой. Где мои двадцать лет!
– Пожалуйста, присаживайтесь, – промурлыкала она гортанным нежным голоском, также приветливо, мило улыбаясь. – Сейчас наш менеджер освободится и сможет всё вам рассказать. А пока, если не возражаете, заполните, пожалуйста, анкету.
Она грациозно выскользнула из-за стойки, показав точёную фигурку, низ, обтянутый узкой юбкой с небольшим разрезом сбоку. И стройными ножками с рельефными икрами. Такой идеальной фигуры я не видел никогда.
Пока я размышлял над тем, реальная ли это девушка или порождение технического прогресса, от которого я отстал, она выложила передо мной тонкий планшет и стилус.
– Заполните те графы, которые считаете нужным, – прощебетала она.
И вернулась за стойку.
– А, скажите, – в задумчивости я взял планшет, стал читать пункты. – У вас всегда так мало клиентов?
– У нас много клиентов. Но каждый попадает при входе в свой временной туннель, и они не встречаются.
Я замер, поднял глаза на куколку. Она уже не улыбалась, стала совершенно серьёзной.
– Временной туннель? Это как? Если я сейчас выйду и войду, то попаду в другую э…э временную линию? И там будет другой администратор за стойкой?
– Совершенно верно.
Я почесал лоб в какой-то растерянности, углубился в анкету, уже не пытаясь расспрашивать девушку дальше. Не особенно я поверил в её слова, но смысла разговаривать уже не видел.
Заполнив анкету, я взглянул на экраны, которые словно мозаика покрывали стены холла, и только теперь обнаружил, что там идут не обычные телепередачи спутниковых каналов, а нечто больше похожее на хронику. При этом она выглядела не как кино, снятое в ярких, кричащих тонах, а словно окно на улицу. То вереницей тянулись допотопные экипажи с дамами в длинных до пола платьях, шляпках с перьями, то звеня и гремя проезжал трамвай. Сменяясь потоком машин, явно полувековой давности.
– Какая у вас интересная кинохроника, – вырвалось у меня.
– Это не кинохроника, – объяснила администратор. – Это окно в иной мир.
Звучало, как паранойя. Или как шутка. Но я не стал уточнять. Всё и так выглядело, словно я попал в сумасшедший дом. Ожидание затянулось, напряжение внутри росло, усиливалось. Будто я ждал приёма у стоматолога. Вроде бы знаешь, что будет не больно, и что врач – профессионал. А страх неизвестности нарастает, заставляя дрожать кончики пальцев и покрываться холодным потом.
Наконец послышались шаги, в холле возник высокий подтянутый молодой мужчина в отлично сшитом темно-синем костюме. С бейджиком на кармашке. Гармоничные черты чисто выбритого лица, густые волосы уложены в аккуратную причёску. Но ни одной детали, за которую можно было зацепиться взглядом и запомнить.
– Олег Николаевич, прошу вас следовать за мной.
Он уже знал, как меня зовут? Это удивило, но я не стал показывать вида. Свернув в коридор, который находился за стойкой, менеджер оказался около открытой двери, поджидая меня там. Больше никаких дверей я не обнаружил. Коридор заканчивался тупиком.
Офис выглядел почти копией холла. Только вместо стойки – массивный полированный стол с двумя изогнутыми экранами, перед ним – очень широкое «директорское» кресло и все стены скрыты под большими плоскими экранами.
Я присел в кресло, менеджер занял место за столом, раздвинув экраны по бокам, сцепив пальцы, спросил без всяких предисловий:
– В какой год вы хотели бы вернуться?
– В 1965-й. Мне было тогда двадцать…
– Ясно, – он повернул голову влево, взглянув на один из экранов. – Вы вернулись из армии, решили поступать в МГУ на физмат…
– На отделение астрономии, – добавил я.
– Да-да, конечно, – менеджер бросил на меня взгляд, доброжелательная улыбка тронула его губы. – Окончили с красным дипломом, потом аспирантура, кандидат физико-математических наук. И вы хотите от всего этого отказаться?
Я вздрогнул, и не нашёлся сразу, что ответить. Откуда этому парню известно, что мне хотелось резко изменить свою жизнь? Даже Петрухе я не сказал этого напрямую.
– Да, хочу. Мне это ничего не дало. После защиты диссертации я стал простым учителем в подмосковной школе. Сорок шесть лет оттрубил, потом меня просто выкинули, как ненужный хлам. А теперь я хочу стать мотогонщиком. Я с детства мечтал об этом. Научился ездить на мотоцикле в мотокружке. Мне было четырнадцать.
– Но хороший спортивный мотоцикл вам подарил отец на защиту вашей диссертации? Не так ли?
Я вновь задумался. Действительно, тот мотоцикл я получил только после окончания аспирантуры. Если её не будет, не будет того резвого красавца. Только старенький мопед. Ну и чёрт с ним!
– Да. Но это не важно. Важно то, что я хочу вернуться в 1965-й и стать мотогонщиком, кардинально изменить свою жизнь, – отчеканил я.
Парень чуть поднял брови, словно усматривая в моих словах нечто непонятное.
– В двадцать лет вряд ли вы сможете купить такой мотоцикл. Если только не станете прибегать к услугам криминала. Чего я вам настоятельно не советую делать.
– Воровать, убивать за бабло я точно не буду. Найду возможность заработать.
– Это будет трудно. Но я вас понял. Мы подготовим для вас проект, учитывая все ваши пожелания.
– А скажите, та технология, которую вы используете – это некая виртуальная реальность? – решил я задать вопрос, который с самого начала мучил меня. – Я правильно понимаю?
– Нет, – парень покачал головой, в уголках губ появилась таинственная улыбка, а глаза чуть прикрылись. – Это реальность, настоящая.
– Послушайте. Я ведь физик, я прекрасно знаю, что возвращение в прошлое невозможно. Нет никакой машины времени. Время движется только вперёд. И потом. Даже, если представить, что я могу вернуться в прошлое. Я изменю его, значит, сейчас, в моём настоящем, я уже не прийду к вам в офис. Всё будет иначе.
– Вы всё правильно понимаете. Изменить то, что уже произошло, вы не можете. Вы попадаете не в своё прошлое, а в альтернативное. О, вижу, вы были очень привлекательным мужчиной, – он будто бы решил сменить тему.
На одном из экранов вспыхнули кадры, на которых я узнал себя, молодым. И это вызвало у меня приступ тошноты.
– Да, смазливая физиономия, – объяснил я угрюмо. – Да ещё я умел бренчать на гитаре, и голос имел неплохой. Бабы просто вешались. Думал, что выбрал лучшую. Но, увы. Ошибся. Вы понимаете меня?
– Да, конечно, понимаю. Значит, в 1965-м ваша семья жила в коммунальной квартире. Правильно?
– Мы жили втроём в комнате коммуналки. На втором этаже. Деревянный двухэтажный дом, газовая колонка. Помню напротив в комнате жила семья с ребёнком, там все время воняло мочой.
– Да, у вас очень детальные воспоминания, хотя прошло много времени.
– На память не жалуюсь. Пошёл в школу, которая находилась напротив. Такой сарай одноэтажный. Деревянный. Помню, как сейчас, читал букварь в первом классе. Писал перьевой ручкой. Отец выделил мне местечко в комнате – отгородил шкафами. За ними стоял мой письменный стол, висела полка с книгами. В этот же дом на Первомайском улице я вернулся из армии. Поступил в МГУ. Отцу дали квартиру. Двухкомнатную. Но к тому времени я уже окончил универ, поступил в аспирантуру.
Он внимательно слушал, наклонив голову вбок. Когда я замолчал, парень наклонился над столом, быстро-быстро замелькали его пальцы над голографической клавиатурой. – Вот стоимость переноса вас в прошлое, в 1965-й год.
Я взглянул на экран планшета и, что называется, потерял дар речи, не мог собраться с мыслями. Петруха, конечно, объяснил, что это дорого. Но чтобы это было так умопомрачительно дорого, я не представлял.
– А какие у меня гарантии? – поинтересовался я. – По сути я должен оплатить нечто эфемерное, что невозможно проверить.
– Мы даём пробный месяц бесплатно. Через месяц вы вернётесь обратно и уже будете решать, стоит вам оплачивать ваше пребывание в прошлом или нет.
– Вот как? А моё физическое тело здесь? Оно будет где находиться?
– В нашей особой камере хранения, – с достоинством объяснил парень. – Я вам покажу.
Когда вышли из офиса, парень подвёл меня к абсолютно глухой стене. Но стоило ему сделать шаг, как с тихим шорохом отошла дверь, а за ней оказалась цилиндрическая кабина большого лифта: внутри все стены закрывали экраны, на которых я опять увидел странную кинохронику, и казалось, что мы едем на открытой платформе, а вокруг нас бушует яркий, непредсказуемый мир. Лицо парня, на который падал отсвет, казалось абсолютно непроницаемым, он привык к этому светопреставлению, а для меня это было в новинку. Как заворожённый я наблюдал то за выездом Николая II, то за выступлениями Сталина на трибуне Мавзолея, то за произносящим свои пафосные речи Горбачёва в окружении толпы народа, то шагающего со своей свитой в просторной вышитой рубахе Хрущёва. Я и раньше видел все эти кадры, но они всегда имели оттенок эпохи: контуры расплывались, превращались порой в кляксы, цвета или казались слишком блёклыми, или наоборот приобретали кислотный оттенок. Но сейчас все это выглядело совершенно естественно, будто бы я наблюдал за реальными событиями, как современник. И поражался до чего дошёл технический прогресс.
Ехали мы долго, поначалу платформа разгонялась, перегрузка вжимала в пол. Но потом всё выровнялось, и мы продолжили наш путь к центру Земли долго, очень долго. Когда я начал терять терпение, а боль в затёкших ногах стала невыносимой, лифт затормозился. Остановился, мягко, чуть пружинисто, подпрыгнув.
Разъехались створки, мы вышли на небольшую обзорную площадку, ограниченную высокими перилами. И я вновь потерял дар речи. Перед моим взором открылся невероятно огромный зал цилиндрической формы. Все стены, как пчелиные соты, состояли из ячеек: арочных дверей с небольшим круглым окошком.
– Вот здесь будет находиться ваше тело, пока ваше сознание будет пребывать в прошлом. Это хранение будет практически вечным.
– Вечным? – я не поверил.
– Не совсем конечно, – поправил парень себя, бросил на меня оценивающий взгляд. – До вашей естественной смерти.
– Вот как?
Интересный поворот. Вся эта компания может легко укокошить меня, выкинуть моё тело, сжечь в крематории. А я даже не буду знать об этом.
– Не беспокойтесь. Если вы захотите вернуться из прошлого, вам будет достаточно назвать код возвращения. Его мы дадим, когда составим проект.
Глава 2. Точка бифуркации
Когда открыл глаза, то не увидел ничего. Сплошная чернильная тьма, словно я оказался в чёрной дыре, поглотившей каждый фотон света. Машинально я пошарил рядом, и рука действительно наткнулась на шнур, и когда дёрнул его вниз, золотистый свет высветил стоящий рядом торшер под высоким матерчатым абажуром и мрачно темнеющую мебель у стены. Пришлось встать и поискать выключатель. Как раз у двери я его и заметил. Щелчок.
И тут наконец я узрел люстру с плафонами бледно-зелёного стекла, имитирующих ананасы. И тут же пришло осознание, бросившее меня в жар: я прекрасно видел без очков.
Всё вокруг было очень знакомо. Та же самая комната, где я жил последние полвека. Но всё-таки что-то изменилось, и даже кардинально.
Над широкой двухспальной кроватью на стене висел толстый тёмно-красный ковёр с привычным геометрическим орнаментом – я давно выкинул это жуткое чудище аккумуляции пыли, а теперь он вновь демонстрировал свою значимость для советского человека. Напротив кровати всю стену занимал трёхстворчатый массивный шкаф из тёмного полированного дерева. Под цвет ему – стенка из болгарского гарнитура, который с таким трудом достала мать. Полгода ездила отмечаться в магазин, ночь перед выдачей простояла у дверей. В центре за стеклянными дверцами алмазными гранями блестел хрусталь – вазочки, салатницы, бокалы. А сверху рядами – фарфоровые фигурки, из которых выделялась большая голубовато-белая лежащая борзая.
Сверху на стенке два ряда книжных полок с книгами. Темно-зелёные, тёмно-синие, чёрные корешки с тиснёнными золотом именами классиков: Толстой, Маяковский, Достоевский, Горький, Дюма, Конан Дойль. Да, с книгами, а не с моей коллекцией пластинок Синатры и Queen, которые я собирал столько лет. Я распахнул одну дверку. Вместо книг на английском, журналов рок-музыки опять старые фолианты.
У окна – обеденный раздвижной стол, покрытый красной матерчатой скатертью с жёлтой бахромой. Огромный ЖК-экран заменился на возвышавшийся на тумбочке массивный телевизор «Рубин» на электролучевой трубке. Вместо моей крутой аудиосистемы, высоких напольных колонок, усилителя, проигрывателя CD – на низком журнальном столике – радиола Ригонда-102 с открытой крышкой. Там внутри вертушка, виниловая. Но рядом на столике – «Вега-106», вертушка получше. Основание из темно-красного полированного дерева, пластиковая прозрачная крышка, ручки управлением звуком, тембром. Хорошая вещь, звук она давала вполне неплохой. И самое главное, у тонарма можно было перевернуть иглу и слушать даже миньоны из шеллака. На семьдесят восемь оборотов. Хотя тогда, в молодости, у меня таких не было. И две высокие колонки по бокам, тоже из тёмного полированного дерева.
Похоже, я действительно переместился в прошлое. Потеряв свои накопления, коллекцию пластинок, раритеты, стоящие немалых денег. Но зато приобрёл молодость, силу, здоровье.
Сразу обратил внимание на руки. Не те пугающие своей немощью морщинистые старческие, с выпуклыми венами, испещрённые синими прожилками, искривлёнными артритом пальцами, а гладкая ровная кожа. И сильные, рельефные предплечья. С удовольствием потянулся. Почему-то вспомнилась шутка Юрия Никулина: «если вы утром проснулись и у вас ничего не болит, значит, вы умерли». Но эта фраза касалась тех, кому уже за сорок. А мне? А мне должно быть всего двадцать.
С удовольствием занялся зарядкой. По своей методике. Полсотни приседаний, полсотни отжиманий от пола. Разгорячённые мышцы приятно гудели, бурлила кровь, а я ощущал себя таким подтянутым, сильным, молодым, это кружило голову. И, казалось, выросли крылья, настолько лёгким и подвижным я чувствовал себя.
Но мысль вонзилась в голову, заставила замереть. В эту квартиру мы переехали в семьдесят третьем году. Значит, мне не двадцать лет? А сколько? Я бросился в прихожую, включил свет. Здесь по-прежнему висело большое овальное зеркало, а под ним стоял туалетный столик из того же болгарского гарнитура. Но теперь вся поверхность была заставлена изящными флакончиками, пузырьками, коробочками из разноцветного картона. В одной из которой я углядел название «Christian Dior. Parfum» – духи от Диора. Ого, не так уж и плохо мы живём. Но тут я вгляделся в отражение – на меня смотрел явно не парень двадцати лет отроду. И даже не двадцать пять.
Да, я стройный, подтянутый, у меня рельефные мускулы рук, и даже кубики на животе проглядывают. Но лицо. На левом виске уже видна седина. Какой же это год, чёрт побери?!
Ничего не понимаю. Эти ребята из конторы ошиблись? Отправили меня в другой год, чем я хотел? Сразу выйти из игры, или подождать, пожить в этом облике? Всё-таки молодость и здоровье вернулись. Я ощущал себя таким бодрым, подтянутым, сильным, и расставаться с этим состояние жутко не хотелось. Вспомнил заветный код, который должен был вырвать моё сознание из этого тела и вернуть в старое и немощное.
– Ты долго будешь пялиться на свою рожу?!
Я вздрогнул от грубого окрика. В коридоре, который вёл на кухню, возникла женщина с бигудями на голове, в роскошном халате, расшитым золотыми драконами. Прелестный овал лица, идеальные черты, маленький носик, большие «оленьи» глаза, тонкие выщипанные брови. Но всё портило злое, недовольное выражение, сжатые плотно губы, ледяной взгляд.
– Сколько можно дрыхнуть, бездельник?! – продолжила она. – Будильник прозвенел уже полчаса назад. А ты никак на свою смазливую физиономию наглядеться не можешь? И душ прими. Воняет от тебя потом ужасно, – она брезгливо скривилась.
Непроизвольно сжались кулаки и вновь в душу хлынула обида. Я ведь просил, просил этих козлов, чтобы они убрали мою Людку. Которая меня изводила всю жизнь, пока не умерла от онкологии.
Развернулась, ушла по коридору. Постоял немного, прикрыв глаза и пытаясь усмирить колотившиеся сердце. Из кухни тянуло невероятно приятным пряным ароматом свежесваренного кофе. И это примирило меня с грубостью жены. Пошёл в ванну. На полочке обнаружил зубную пасту «Лесная», а в плоском флаконе со стеклянной пробкой и зелёной этикеткой одеколон «Шипр». А рядом с радостью я увидел станки «Gillette» – «лучше для мужчины нет». Ненавижу электробритвы. На полочке над ванной даже увидел шампунь от компании «Шварцкопф» в стеклянной бутылочке. Пронеслась мысль, что не так уж и плохо было в Союзе, если такие средства вполне нам были доступны.
О, мои зубы! Здоровые, целые, все на месте. И можно спокойно улыбаться во весь рот. Стоматология по-советски всегда приводила меня в ужас, но сейчас беспокоиться нечего. Давно я не получал такого удовольствия от простой чистки.
И как приятно, упруго били струйки воды по моему телу, это ни с чем не сравнимое удовольствие ощущать, как каждая клеточка пробуждается от прикосновения. Сделал контрастный душ. Горячий, холодный.
И вышел из ванны, унося с собой аромат «Шипра»: шлейф, сотканный из запаха земли, травы, деревьев после дождя, и тонких цветочных ноток. Это все казалось прекрасным сном.
На кухне, казалось, мало, что изменилось с тех пор, как мы пили с Петрухой здесь водку. Вместо трёхкамерного холодильника «Samsung» – советский «Минск», ниже и меньше, но такой же большой белый параллелепипед, только не разделённый на секции. Плита обычная, советская с конфорками. Белые пластиковые полки над разделочным столом.
На столе меня ждал завтрак – гречневая каша, бутерброды с колбаской и самое главное – кофе! Почему-то я помнил из советского времени лишь жестяные банки с индийским кофе, которые доставались в заказе. А здесь свежемолотый и свежезаваренный в турке (она всё ещё стояла на плите) – райское блаженство для кофемана.
– А почему ты не завтракаешь, Люда? – поинтересовался я, откусив кусочек бутерброда с сервелатом.
Жена стояла у окна, сверля меня ледяным брезгливым взглядом.
– У тебя совсем мозги высохли? – буркнула она. – Я утром не завтракаю. Только кофе пью.
– Люда, я не понимаю, чего ты такая злая? Голова болит? – я не выдержал лучей ненависти, которые жена посылала мне.
– Смотреть противно на твою смазливую рожу.
– Если тебе так противна моя рожа, – я отставил чашку с кофе, не в состоянии сделать ни глотка. – Чего ж ты за меня замуж вышла?
Жена будто бы ждала этого вопроса, глаза вспыхнули такой неприкрытой злобой, что казалось, прожгут меня насквозь. Бросилась к столу, оперлась руками и, наклонившись, отчеканила, делая акцент на каждом слове:
– Я думала, что выхожу замуж за перспективного аспиранта, который после защиты станет заместителем завкафедры астрономии университета. А получила взамен нищего учителя занюханной школы с зарплатой в сто рэ! Ты жрёшь больше, чем в дом приносишь!
– Ладно. Я понял. Если ты меня так ненавидишь, давай просто разведёмся.
– Разведёмся?! Разведёмся? – она коротко и зло рассмеялась. – Ты в своём уме?! А кто будет тебе доставить все эти вещи?! На тебе все от носков, трусов, в которых у тебя ничего нет, майки и всего остального – рубашек, костюмов, куртки – все добыто мною! А кто тебе будет доставать контрамарки в Ленком и на Таганку? Кто будет кормить тебя твоим любимым сервелатом, шпротами?
Она вдруг выбежала из кухни и через пару мгновений вернулась, хлопнув на стол пачку:
– А вот эти журналы, кто тебе будет доставать?! Доставать! Или ты думаешь, я их в киоске Союзпечати купила?!
Я взял в руки один из журналов. На обложке на простом белом фоне большими буквами было написано «ASTRONOMY» и цена $1.50. По современным меркам копейки, но я представить не мог, что такое можно достать в Союзе. Мой взгляд зацепил дату выхода журнала: «February 1978». Ё-моё, сейчас февраль 1978-го года?! На 13 лет позже того времени, чем хотел я. И значит мне уже тридцать три. А не двадцать. Ну уроды из этой гребанной конторы, я им покажу, когда вернусь.
– И где ты найдёшь твоё любимое зерновое кофе? – Люда распахнула дверцы полки, вытащив пакетик из серой обёрточной бумаги, и сунула мне под нос.
– Люда, – я постарался сдержать всеми силами раздражение. – Кофе – мужского рода. А не среднего.
– Да?! В отличие от тебя! Это ты среднего рода! Ты!
Я машинально открыл один из журналов, и на первой же странице увидел рекламу телескопов, за 699 баксов. Всего-навсего. Моя голубая мечта, которой так и не было суждено осуществиться. И обида, и злость накрыли меня с головой. Я понимал, что жена говорила всего это не раз, и не два. Ей нравилось издеваться надо мной, оскорблять, унижать. А я ничего не мог ей возразить.
– Люда, ты на работу не опоздаешь?
Лицо жены побагровело, она раздулась от негодования, будто воздушный шарик, который ткни и лопнет.
– У тебя уже старческий маразм наступил, дорогой муженёк? – выпалила она с невероятной злобой. – Тогда я тебе напомню, я работаю завсекцией промтоваров в универмаге «Ленинград». Он открывается в одиннадцать часов. В одиннадцать, а сейчас восемь!
Я прикрыл глаза, устав от бешеного напора супруги, которая, кажется, решила сровнять меня с землёй своей ненавистью, и залить бетоном. Молча сгрёб пачку журналов со стола и вышел из кухни.
– Иди! Иди! —прокричала она мне в спину. – И не забудь захватить свои паршивые учебники!
Я зашёл в маленькую комнату. Справа к стене притулился старый выкрашенный в бледно-жёлтый цвет сервант, в котором вместо посуды стояли разношёрстные книги: библиотека научной фантастики разных лет, справочники по физике и астрономии. За сервантом всё место до окна занимал большой полутороспальный диван-раскладушка из того же болгарского гарнитура, уже продавленный, с выпирающими через красную матерчатую обшивку пружинами. У полированного подлокотника валялась подушка. Может быть, я тут спал, когда работал допоздна?
Слева от окна – массивный письменный стол, там аккуратными стопками лежали книги, стояла элегантная портативная пишущая машинка, на корпусе из оранжевого пластика солидно поблёскивал шильдик «Contessa» с маленькой коронкой над первой буквой. На блестящем рычаге перевода каретки название фирмы «Triumph» и повтор модели «Contessa de luxe» – действительно триумф западных технологий. А рядом лежал инженерный калькулятор «Sharp» с большим экранчиком, с белыми выпуклыми кнопками, и судя по ним это чудо японской техники могло выполнять не только обычные арифметические действия, но извлекать логарифмы, синусы, косинусы, преобразовывать минуты в градусы. Раньше я даже не думал, что такие вещи были доступны в Союзе.