000
ОтложитьЧитал
Глава 1
Бориса Пьянкова англичанка выгнала с урока за то, что он так сладко уснул на уроке, что захрапел. Ночь Борька провел за игрой в карты, в который раз крупно проигрался, и в школу пришел с двумя мыслями,– где бы ему раздобыть денег, и утром не видеть бы мать. Услышав храп, класс захохотал и англичанка, разбудив Бориса, отправила его домой досыпать
Минут через десять Борис без стука вошёл в класс и, шмыгнув носом, произнес: – Помер, наш дорогой вождь, Иосиф Виссарионович Сталин.
На мгновение класс замер, оглушённый этим сообщением.
А ты, Борис, не шутишь? – спросила вдруг побледневшая англичанка глухим голосом.
– Да что вы, Наталья Андреевна, разве этим можно шутить! По радио передали.
Погодите, ребята, – попросила учительница, я схожу и всё узнаю. В классе установилась мёртвая тишина, а когда вернулась заплаканная Наталья Андреевна, девчонки взревели.
Занятия 6 марта 1953 года в школе отменили. На улице мела метель, когда Владимир Коршун и его девушка Галина, вся заплаканная, возвращались домой.
– Что, Володя, делать-то будем? Как жить дальше будем? – в который раз спрашивала его девушка, размазывая варежкой по лицу слёзы и снег.
Владимир молчал, у него и самого в горле стоял комок, если бы он был один, он бы тоже всплакнул, вылил слезами всё внутреннее напряжение, но рядом была девушка, это его удерживало от слёз, он шел, молча, подставив лицо ветру и снегу.
– Да, что делать будем, как жить, что с нами станет? – спрашивал он себя дома и не мог ничего вразумительного ответить даже себе. Слишком велика была потеря. Матери дома не было, он включил радио на всю громкость, траурная музыка брала за сердце, и дождавшись правительственного сообщения о смерти Сталина, радио выключил.
Вспомнился ему погибший отец, которого он помнил смутно. Второй, дорогой ему человек ушел из жизни, и парень задумался о смерти, которая казалась ему такой нелепой по отношению к дорогим ему людям.
Он на миг решил представить себя мёртвым, хотел бы увидеть, что будут делать Галка, Томка и вообще ребята, но почему-то смог вообразить себе только рыдающую мать, как она тогда рыдала, над похоронкой. Дальше ему думать о смерти расхотелось, он не мог выносить материнских слез, да и надо было наносить воды для стирки. Вода, дрова, да и мало ли чего в доме требовало мужских рук и Владимир, подрастая, постепенно всю мужскую работу отобрал у матери. Он надел фуфайку, которая ему и всем его сверстникам заменяла и зимнее и демисезонное пальто, привязал кадушечку к саням и принялся возить воду с ближайшей водокачки, примерно за километр от их дома. Вылив вторую кадушечку в большую домашнюю кадку, он собрался в третий раз, но пришёл Борис Пьянков.
Борис был единственным ребёнком у отца с матерью, как и Владимир, но контраст был разительный между этими единственными сыновьями. Если у Владимира был один костюм, в котором он ходил и в школу, и на вечеринки, то у Бориса костюмы были и бостоновые и шевиотовые, под которые он надевал шелковые рубашки. Многие ему завидовали. У него у одного из всех ребят в классе были наручные часы «Победа», на которые он то и дело заглядывал на уроках и на переменах. Учились они с пятого класса вместе, и одно время считались, чуть ли не друзьями, много было общего у них в то время. Владимиру не нравилось, что Борис относился к нему пренебрежительно – снисходительно. У Бориса тогда были шахматы, дорогие из слоновой кости, в которые он играл, если не отлично, то, во всяком случае, прилично и многих обыгрывал. Когда его обыгрывали старшеклассники, то он не кипятился и не горячился, но начинал выходить из себя когда видел, что проигрывает своему товарищу и сверстнику. Владимир был его партнёром до тех пор, пока учился играть и пока не понял красоты шахматной игры. Поначалу он просто переставлял фигуры, много делал зевков и Борис его легко обыгрывал. Но когда сосед Илья растолковал ему суть игры, и показал ему азы шахматных комбинаций, Владимир начал все чаще обыгрывать Бориса. Этого тот ему не мог простить, и постепенно из почти друзей они стали соперниками.
– Володя, у меня к тебе разговор. Сегодня я не ночевал дома. Если моя мамаша придет к вам, скажи, что я ночевал у вас.
– С Жучей гуляли? Прижмут вас, он мать родную продаст, чтобы самому не сесть.
– Это мое дело. Ты скажешь?
– Ладно, скажу.
Борис сразу ушел. Владимир навозил воды, наскоро поужинал. Матери все не было, чтобы не слушать ее рыдания лег спать. Уснуть не мог, почему то вспомнил Тамару, школу.
До 7 класса Владимиру вроде бы нравилась Княгиня – его соседка по парте, Томка Князева. Она ему то – нравилась, а то не нравилась. В 7 классе он стал её выделять, иногда ему больше Тамары нравилась Аська, голубоглазая и пышноволосая блондинка, но она в середине учебного года ушла в другую школу, и он стал забывать о ней. После окончания четвёртой четверти восьмого класса, после экзамена решили сыграть в лапту. Они с Тамарой оказались в разных командах, он ловил мяч, она убегала, кто-то бросил ему мяч и он, изловив его, оказался с Тамарой один на один на площадке. Она сжалась и ожидала, когда он попадет в неё мячиком. Взгляды их на какое-то мгновение встретились, она, разгоряченная бегом, ждала и то хмурилась, то улыбалась.
– Коршун! – ревела команда,– чего стоишь, сали!
Он после не мог вспомнить, что же он увидел тогда в её глазах?
Если он до этого ходил с ней в школу и из школы, совершенно не стесняясь, как с любым товарищем или другом, то после этого он стал с ней робким и несмелым. После игры они шли с ней домой, причём она сама его подождала и по дороге предложила, – Володя, давай с тобой сходим на скалы.
Владимир согласился, девушка же предупредила его,– ты за мной только не заходи, я сама выйду за город. Сказала и густо покраснела, видимо, сама испугавшись своей смелости.
За городом, на скале, куда они поднялись разгоряченные высоким подъёмом, дул ветерок, приятно обдувая лица, и этот же ветерок оголял сверх меры её полные ножки и плотно обтягивал фигуру, это так взволновало парня, что он даже отвернулся. Скалу эту он знал хорошо, сразу провёл девушку к плоскому камню, на который они сели.
Гора с каменистым гребнем была одной из господствующих высот, выше её была скала с геодезической пирамидой на макушке, и с этой скалы ничто не закрывало вида города, и его окрестностей.
Этот скалистый гребень Владимир с пацанами с самых малых лет облазил вдоль и поперек, здесь парнишки испытывали свою ловкость, смелость и удаль. Он знал тропинки, по которым мог подняться даже ребенок, но знал и такие дорожки, где мог сорваться и скалолаз. Шли они с ней по крутому, заросшему травой склону, зигзагами, чтобы меньше уставать, отдышавшись, сидели и смотрели на открывающуюся панораму их родных мест. Лента речки блестела на солнце, а где не блестела, темнела зарослями тальников, черёмух и яблонь дичек.
Владимир смотрел на долину реки, на город и вдруг попросил,– Тома, посмотри на меня.
– Зачем?– спросила она и в упор взглянула на него, стёкла очков давали блики и он попросил, чтобы она сняла их. Без очков широко открытые глаза выглядели как-то беспомощно, но были красивы и выразительны.
– Что ты увидел? – полюбопытствовала девушка.
– Увидел твои красивые глаза,– ответил, Владимир, слегка покраснев. Было ему впервые очень хорошо сидеть рядом с ней и даже не дышать.
Когда они насиделись и насмотрелись, решили спуститься вниз по отвесной скале. Отвесной она виделась девушке, но на самом деле он повел ее по тропке, по которой мог спуститься и ребенок, который умел твёрдо стоять на ногах и ходить, не спотыкаясь. Стал спускаться первым, не подумав о том, что будет заглядывать под подол.
Когда они опустились, то он сделал вид, что ничего не видел, она же сделала вид, что ничего не заметила, рядом пошли в лес к речке, чтобы напиться. У воды ныли комары, а над заводью громко куковала кукушка, когда она замолкла, девушка попросила:
– Кукушка, кукушка! Сколько мне лет жить? Кукушка, как будто услышав ее просьбу, закуковала громко и отчётливо. Считали оба и насчитали двадцать шесть лет.
– Ой! Что-то очень мало! Давай и тебе попросим покуковать,– предложила Тамара, но он отказался.
Напились воды, и пошли вверх по течению, шли вдоль леса неспеша, говорили об экзаменах, о знакомых и товарищах.
– Смотри, Тамара, вот как будто женщина плещет свои волосы в речке,– показал Владимир на иву, у которой ветки касались воды.
– Ветки вижу, а вот женщину при всем моем желании представить не могу,– призналась Тамара. В лес я одна ходить боюсь, боюсь медведей, волков и в последнее время, как убили тигра, и тигров.
– А я вот леса, не боюсь. В городе на тебя могут напасть, избить, ограбить, а в лесу этого нет. Зато могу посмотреть на бурундука, посмотреть на белочку, могу увидеть косулю, вспугнуть зайчишку, в своём лесу знаю,– где какая ягода растёт, где какие грибы бывают и где можно заночевать.
– Я бы, Володя, в лесу ночью умерла от страха,– я дома, когда одна, боюсь темноты, мне одной всегда кажется, что кто-то сидит под койкой или в тёмном углу.
Расстались они в тот день после заката и стали встречаться почти ежедневно. Он предложил, ей дружить, она тогда сказала,-да,-но ухмыльнулась и спросила,– а тебе разве мало нашей настоящей дружбы?
– Это чтобы ты с другим парнем не стала ходить, как со мной. Симптомы любви все были налицо, впервые ему была немила даже рыбалка, впервые он не ходил на карасиков. Утрами, когда он вставал после сна, в котором ему снилась Тамара, щёки его горели огнём и, казалось, что вода от прикосновения с ними начнет шипеть и испаряться.
На каникулах, после девятого класса, Владимир, ушел работать с топографами и за всё лето ни разу не встретился с Тамарой.
Столько денег Владимир с матерью не видели ещё ни разу. Когда он отдал матери получку, она заплакала от радости и гордости за сына, и скоро ушла к соседке поделиться своей радостью. А сын собрался в баню и парикмахерскую. За лето он вырос и возмужал. Осенью, когда начали учиться, написал записку Тамаре, и предложил встретиться за городом, где до самого заката ждал, но так ее и не дождался.
С Тамарой он встретился в школе, хотел рассказать ей о себе, как он работал, расспросить её, но она равнодушно посмотрела на него, да так, что сразу охладила весь его пыл. Он попробовал спросить её: – Что с тобой, Тома?
– Да ничего особенного, – равнодушно ответила она и отошла в сторонку. Вечером он ещё раз попытался поговорить с девушкой, но она демонстративно пошла домой с девчатами, не обращая на парня никакого внимания. Владимир растерялся, не в состоянии понять такого поведения Тамары. Он хотел поговорить с ней, а она его избегала.
Первый день занятий прошёл суматошно, тем более, что их предупредили о работе в подхозе со второго сентября. На картошку поехал на этот раз даже Борис Пьянков, которого обычно от всех работ выручала мама справкой об освобождении, которые она доставала в поликлинике. Причина поездки Бориса была определена сразу же,– он увлекся своей одноклассницей Галкой, девушкой красивой и видной. Она же была равнодушна к Борису, это равнодушие злило Бориса, его бесхитростные попытки заслужить расположение Галины были замечены и стали предметом шуток, которые действовали на парня, как кусок красной тряпки на быка. Борис не только злился, но и кидался драться. Приехал он, как говорили одноклассники, при полном параде, приехал не копать, а завоёвывать сердце красавицы. Брезгливо порывшись в земле, он скоро ушёл курить к речке и до обеда не появлялся.
Галка откровенно презирала его за физическую немощь, он один не мог на уроках физкультуры подтягиваться на турнике. Под шелком рубашек у него было белое, дряблое тело, как у девушки из благородного семейства. Если на силача Кривлякина можно было смотреть и восхищаться его мускулатурой, то на Бориса без жалости смотреть было нельзя.
Галке Борис не нравился, но он нравился другим, девушкам. В красивом костюме, с правильными чертами лица, высоким ростом выделялся среди многих низкорослых ребят, и имел успех у девушек, но не у Галины. Особенно она морщилась, когда он подходил к ней на перемене после туалета, накурившись дорогих папирос. Курил Борис давно, в десятом классе курили уже многие, курили в основном дешёвенькие папироски, "Бокс", "Ракету". Борис же курил "Беломорканал", "Казбек". Все курили тайно от учителей, Борис же закуривал после урока в коридоре. Жадным он не был и угощал всех, у кого своих папирос не было. Внешне Борис походил на интеллигента, но этот "интеллигент" на уроках вытворял такое, что если бы не его мать, то Бориса давно исключили бы из школы. Если бы не мать, то он бы школу бросил, в школе, он отбывал наказание. Чтобы как- то скрасить ненавистную учёбу, он решил увлечься Галкой, получил отпор и это его озлобило. Дружба с Жучей сделала его наглым не в меру, и после работы в подхозе начал преследовать девушку еще настойчивей. Однажды, а учились они во вторую смену, Владимир услышал недалеко от школы призывный крик: – Помогите! Владимир, пробежав метров пятнадцать, в тусклом свете далекого фонаря увидел, что какой-то парень старается свалить девушку на тротуар. Какого же было его удивление, когда в девушке узнал Галку, а в нападавшем парне Борю. Узнали и они его, Галка прижалась к Владимиру, а Борис, поднявшись и отряхнувшись, стал грозиться, – Погоди, встретимся еще, падла!
– Боря, иди-ка отсюда,– посоветовал, Владимир.
Борис знал характер своего бывшего друга, знал, что если Вовка влез в драку, то пока стоит на ногах, драки не кончит, а будет биться до победы или до почётной ничьей. Пробормотав ещё несколько угроз, Борька скрылся, а Владимир остался с Галиной. Девушку трясло от пережитого, Владимир взял ее под руку и довел до дома.
– Володя, можешь меня пока провожать домой? Я боюсь Борьку, он же с Жучей дружит.
На следующий день, дождавшись Галину, они медленно пошли по улице.
Вдруг Галина спросила:– Володя, ты хотел бы целоваться?
– Иногда хочется, иногда нет.
– А я тебе, Володя, хоть чуточку нравлюсь?
– Мне не чуточку, а сильно нравишься…
– Рыцарь ты мой,– засмеялась она,– а давай учиться целоваться, а то я тоже не умею, а попробовать охота,– закрыв глаза, попросила,– поцелуй.
Он даже не мог вспомнить потом,– куда же он её чмокнул. Именно чмокнул, а не поцеловал, был громкий звук – чмок и была несказанная радость, которая возросла после того как сама Галка поцеловала его в губы и, поцеловав, убежала домой.
И было ему так хорошо, что он был готов взлететь и парить над таким чудесным миром, в котором была и жила девушка Галина. Первый в его жизни поцелуй наполнял парня гордостью, делал взрослее, а Галина от этого становилась ему самой близкой девчонкой, за которую стоило и подраться даже не с Борькой, а самим Жучей. Жизнь с этого дня наполнилась чем-то новым, он стал следить за своей внешностью и даже штанга, которой он занимался второй год, стала вроде легче и послушней.
Зима Забайкальская – суровая зима, но и в суровую зиму, если одеться потеплее, можно сходить на лыжах за город, или покататься на городском катке. В зимний морозный день воздух сверкает от снежинок, а снег видится голубым и кажется, просвечивает насквозь. Березки стоят в бахроме инея, который переливается искристым сиянием под лучами холодного солнца. Ветки сосен прогибаются под тяжестью снега, в колке, даже в самые лютые морозы, слышно журчание ручья . По заснеженным берегам видны бесчисленные следы рябчиков, здесь они кормятся почками и семенами трав, и всюду на снегу следы, следы, следы....
Собо'лька – его четвероногий дружок, радовался свободе и носился сломя голову по рыхлому снегу. Набегавшись, начинал обнюхивать следы и разгребать снег в тех местах, где чуял мышей, грёб снег и скулил до тех пор, пока хозяин не отгонял его. Иногда пес поднимал с лёжки зайца, бросался за ним, терял и начинал виновато скулить.
– Что! Не догнал? – спрашивал Владимир Собольку и успокаивал не в меру разгорячённого охотничьим азартом друга.
Лес Владимир любил и знал лесные окрестности на многие километры, за эту его любовь лес одаривал его урожаем грибов и ягод, а где будет урожай ягод, он знал уже с весны. Летом он мог сам заночевать в лесу и, когда его спрашивали: – Не страшно тебе одному в тайге ночами? просто отвечал,– а кого в лесу бояться? Худым людям там делать нечего, а зверь не подойдет, летом всякий зверь в тайге сыт.
Начали они с Галкой ходить на каток. Каждую осень, стадион в городке заливали водой. Пока не было крепких морозов, лёд был гладким, без трещин и давал приличное скольжение, но в морозы, когда сама земля, не выдержав стужи, давала трещины, каток тоже покрывался трещинами, трещины заливали водою, но вода уже не растекалась и на ровной ледяной поверхности появлялись бугры. Каток был единственный и поэтому на него все равно ходили, выбирая для катания более ровные участки, вечерами лед освещался, и играла музыка. В теплые вечера на катке было не протолкнуться, такие вечера любила Галка. Каталась девушка сносно, а когда они брались за руки, то получалось просто здорово. Коньки у них были свои, и им не надо было стоять в очереди. Они выходили на лёд, в тёмном углу украдкой целовались, а катались до тех пор, пока у Галки не начинали замерзать ноги. В раздевалке они снимали ботинки и грели ноги у круглой железной печки. Сидели на лавочке и тихо говорили о том, как им очень и очень хорошо.
Галка любила танцы, Владимир танцевать не умел и он честно сказал девушке, что ему неприятно видеть как она, танцуя, мило улыбается своим партнёрам.
– Ревнуешь?
– Наверное, мне неприятно видеть тебя довольней с таким же довольным парнем,– объяснил он прямо и откровенно.
– Значит любишь?
Он посмотрел на девушку как на своего лучшего друга: – Я не знаю, Галя, что такое любовь, но ты мне так же дорога, как и мать, мать я люблю, а значит и тебя. Девушка даже ахнула про себя, а вслух прошептала: – Володя! Ты даже в этом неподражаем!
– В чём, Галя?
– Да в своём объяснении в любви…
– Извини, Галя, я до тебя ни кому не объяснялся, нет опыта,– оправдался он так искренне и так смешно, что девушка сама обняла его и прошептала:– Милый ты мой Вовка!
Десятиклассники уже чувствовали, что скоро расстанутся навсегда, предстоящая разлука заставила класс жить дружно не только в школе. В выходные дни они стали собираться вместе на чьей- нибудь квартире, чтобы попеть, потанцевать и подурачиться. Собирались чаше всего у Ирины, Галининой подруги, у Ирины был большой дом, была новая радиола с большим набором пластинок, к ним обычно приносили ещё каждый свои, и потому музыка была на любой вкус и на любой выбор. На этих классных посиделках Владимир учился танцевать и к новому году танцевал лучше всех парней.
К десятому классу девушки расцвели и похорошели, обрели, волнующие взгляд пышные формы их и самих, волновало, полное сил и желаний тело. Когда Владимир танцевал с подругой медленное танго, девушка прижималась к парню так плотно, что он старался хоть немного отодвинуться, но Галка, вроде не замечая его этих попыток прижималась еще плотнее, чем приводила парня в неописуемое смущение. Коли бы не плавки, и костюм…, то можно было бы сгореть от стыда. Галка, прижималась, делала вид, что ничего не чувствует, но он видел как после плотного танца она краснела и тяжело, как на физкультуре, дышала.
Большая часть десятиклассников в новый год и каникулы почти не разлучались, ходили вместе в кино, на танцы и на посиделки, которые продолжались в танцах и играх. Самым любимым развлечением было кручение бутылки, все садились за круглый стол, а если народа было больше, то становились в круг и посередине крутили пустую бутылку.
На кого она указывала, тот должен был поцеловать водящего. Многие целовались в первый раз, стеснялись, краснели, кто с охотой, а кто скрепя сердце целовал того, кого недолюбливал, но целовались все под смех и шутки.
Глава 2
В конце марта милиция забрала Бориса Пьянкова прямо с урока, надев на него наручники – для городка это было небывалое ЧП. Забурлила школа, прошли классные собрания, вспомнили все грехи Бориса, и на всякий случай исключили его из комсомола и из школы. Исключить, исключили, но никто не знал,– за что забрали Пьянкова. Директор сказал, что так надо. Но за что? Все сходились на одном, из-за мелочей его бы не увезли в наручниках.
Вечером к Владимиру пришла мать Бориса и, поздоровавшись, спросила:
– Так что вы Володя с Борей наделали? О чем с ним говорили, когда он у тебя ночевал?
– Когда это он у нас ночевал?– спросила Владимира мать. Он ни разу у нас не ночевал, да и вообще он у нас уже года, наверное, два не бывал ни разу.
– Ох, Борька, Борька,– простонала мать Бориса,– заврался, заворовался. Сказала и заплакала, проплакавшись, спросила:
– Это правда, что он у вас не был?
– Правда. Не только не ночевал, а ничего и не говорил мне. А что он наделал?
– Мне не говорят, свидания не дают, но что-то очень серьёзное. Его взяли, раньше арестовали Жукова – нашего соседа и ещё многих взяли. Больше Владимир не стал ничего спрашивать, а она встала и молча, вышла.
– Что хоть, сынок, он натворил? – спросила Владимира мать.
– А я откуда знаю, он же со мной давно не знается, видимо, что-то c Жучей наделали.
Вскоре Ирка Попова случайно увидела Бориса у магазина, который был недалеко от её дома, и который был обворован. Обворовали магазин, чуть ли не год назад, да так, что никаких следов не осталось. Замки и пломбы были на месте в целости и сохранности, сторож на месте, он сдал завмагу охраняемый магазин, а магазин наутро был пустым.
Многих брали, у многих, по слухам, делали обыски, но воров не находили, да и не знали, – каким образом из магазина смогли почти всё вынести.
Магазин оцепили, никого не подпускали и близко, но у Ирки Поповой в доме рядом, жили родные и она из окна их квартиры подсмотрела:
– Под угол магазина один подставил штучку, которой поднимают машину, когда меняют колёса, – рассказывала она.
– Домкрат,– пояснил Рыжиков Юрий.
– Да, да, – подтвердила Ирка, – но этот домкрат мужчина не качал, а крутил, когда начал крутить, угол стал подниматься, и когда образовалось отверстие, туда залез наш Борис и стал подавать вещи. Длилось это минут пять, не больше. Потом он вылез, угол опустили, домкрат убрали, землю зарыли и все пошли вовнутрь, там все были долго, часа полтора, потом все вышли, Бориса нашего посадили в "воронок" и уехали.
– Это был следственный эксперимент,– произнёс голосом знатока Геннадий Вязов, у которого была богатая библиотека о шпионах и преступниках,– значит, наш Боря таким образом со товарищи обворовали магазин. Умно! Очень умно было сделано,– произнес он с восхищением,– я бы лично не додумался до такого!
Пошли слухи, что во главе банды стоял Жуча, что на счету этой банды и другие кражи, говорили об изнасилованных, об ограбленных, которые, якобы, на очных ставках многих узнали и в том числе узнавали и Бориса. Приходила в школу мать Бориса, чёрная от горя. Говорили, что она просила у директора хорошей характеристики на сына, но тот не дал. Город бурлил, слухи ходили разные и страшные.
Первое мая пришлось на пятницу, вечеринку проводили у Марины. День был солнечный и теплый. Как и прошлый, этот, их выпускной год принёс настоящее тепло в начале мая, холода всем надоели, и горячее солнце делало праздник ещё праздничнее. Собрались на вечеринку рано. Как всегда, не было Тамары. Она к этому времени окончательно потускнела в глазах Владимира, Галка полностью завладела всеми его мыслями и думами. Тамара ему иногда снилась, но он старался скорее забыть этот сон. Себя в случившемся не винил, и даже находил какое – то удовлетворение, когда ловил на себе взгляды Томки.
Погода была отличная, поэтому Владимир с Галиной ушли рано, – зайдём ко мне, – пригласил он Галину, – мать сказала, что заночует у подруги, посидим, попьём чаю, и я тебя часов в десять провожу.
Влюблённые шли по праздничному городу, слышались песни, крики пьяных, в одном месте дрались, и они задолго свернули на другую улицу. Бурчали ручьи и раза два, вымочив ноги подошли к дому Владимира. Собо’лька радостно кинулся на встречу и измазал хозяина. В дом Владимир собаку не пустил, чем обидел своего четвероногого друга.
– Пусти,– попросила Галина.
– Перебьётся, – тепло, а он как шпион подглядывает. Пока ждали самовар, разговаривали.
– Сейчас бы нам с тобой, Володя, лечь, прижаться, наласкаться без сна до утра, – помечтала Галка, – просто не дождусь этого времени, когда мы без боязни будем жить как муж и жена.
– Я тоже жду, Галка, этого,– прошептал Владимир и прижал девушку к себе.
С того памятного поцелуя, она разрешала ему многое, кроме главного, головы она не теряла.
– Если любишь, милый, потерпи. Не время ещё.
Им было хорошо, очень хорошо вдвоём, у них была своя тайна, эта тайна их роднила.
Еще в январе Владимир познакомил Галину с матерью:
– Вот, мама, Галина, с которой мы дружим,– представил он матери подругу, покраснев и смутившись. Ксения назвала мать своё имя и долго смотрела на девушку, которая ей понравилась, посмотрела и пригласила за стол, – Раздевайся, Галя, попьём чаю, поговорим. За чаем она расспросила девушку,– кто её родители, где живёт и давно ли дружит с сыном. Галина просто ответила на все её вопросы и мать сказала:
– Дружите, ваше дело молодое, только без баловства, школу закончите, там, глядишь, и поженитесь. Хотя, мне хочется, чтобы вы учились дальше, а нажить ребятишек успеете.
Мама! – хотел оборвать от такого откровенного совета сын, но мать слушать его не стала и ещё дала пару советов, от которых оба покраснели. Вечером она уже более откровенно поговорила с сыном, не слушая его возражений, – дружи, сынок, только не порти девку, до поры, до времени.
Со своими родителями Галина Владимира ещё не знакомила. Она стеснялась, a Владимир не настаивал, помня откровенно-неприличные советы матери. Своего родного отца Галка не помнила. Отец у нее был не родной. Родной погиб во время войны, отчим удочерил Галину и её сестру Светлану. Общих детей у матери и отчима не было, но отчим любил приёмных дочерей как своих родных и сестры звали его отцом. Вечерами молодые люди долго не стояли, им хватало дел. Рассиживаться и в этот вечер они не стали. К одиннадцати Галина была дома и скоро спала вполне умиротворенная свиданием с любимым.
В субботу, чуть свет, припёрся друг Владимира – Васька Бондарь.
Это был давний друг, сколько он помнил себя, столько он помнил Бондаря. Был Васька длиньше Владимира, но и был тощее, хотя постоянно что-то жевал. Отличала Василия от всех детей любовь к уединению, это походило, скорее всего, на эгоизм. Володю он чуть ли не ревновал, когда тот заводил знакомство или дружбу с кем-нибудь другим, Ваську это злило, но, позлившись, он отходил. Если Васька узнавал место, где хорошо клевала рыба, то кроме своего кореша, Вовки, об этом ни с кем не делился. Если доставал хорошую книгу, давал почитать только другу, а всем другим говорил, что хуже, чем эта книга, он ничего не читал. Была у Василия самая заветная мечта, о которой знал только Владимир, – хотел Васька прославиться не иначе, как на весь мир, не меньше. Он бредил этой мечтой, но пальцем не пошевелил, чтобы начать воплощать мечту в явь. Ходил и постоянно мял теннисный мячик, дома у него был набор гантелей и гирь, по его мускулам было видно, что сила в парне есть, выносливость тоже, однако на этом всё желание его прославиться заканчивалось. Давно уже Владимир понял, что друг его страшно боится боли. Несколько раз, ещё по несмышленому ребячеству, приходилось драться со шпаной, от первого же удара Васька на своих длинных ногах давал дёру и приходилось Вовке одному за двоих драться с обидчиками. Боялся Васька заболеть, а страшнее всего умереть.
–Ты что, Вовка! Поранят меня, а ты знаешь, сколько всяких микробов? Попадёт инфекция, пойдёт заражение, а врачи наши! Сам знаешь какие! А умирать я боюсь!
Был Васька усидчивый, настырный и целеустремлённый, но по-своему. Он сам избавился от ошибок в диктантах. Историю выучил и знал лучше исторички, прочитал массу специальной исторической литературы. Был он безотказным, если надо было куда-нибудь с ним сходить, но только вдвоём и только туда, где не было драк и мордобоя. После 7 класса он уехал в техникум, даже написал раза два другу и прислал ему свою фотографию. А через полтора месяца Бондарь вдруг заявился к Владимиру в гости.
– Ты понимаешь, Володя, вышел я как-то в лес, походил и на душе у меня стало так горько и невыносимо, что я взвыл от тоски. Вспомнил тебя, свой дом. Дождался стипендии и убежал. Не для меня все эти переживания по дому, по тебе, по своим родным местам, лучше я буду здесь жить в бедности, чем мотаться богатым по белому свету и тосковать, взвывая волком.
– А служить, Вась, как будешь?
– А меня не должны взять, у меня к призыву зрение будет -5, не меньше, я уже стал себе зрение портить, три года мотаться где-то я не хочу, – объяснил он и показал Владимиру чьи-то очки, которыми он и портил зрение.
– Дурак ты, Васька! Такое зрение потеряешь. Дурак!
Странности Василия становились всё оригинальнее. Он окончил курсы комбайнёров, но работать комбайнером не стал: – Ты, что! А вдруг я сломаю комбайн! Посадят же! В нём знаешь сколько деталек? Каждая может сломаться, а во время жатвы за это и статью пришить могут. Лучше уж умереть, чем в тюряге доходить, там из меня могут и Василису сделать.
О работе в шахте он и говорить не мог без содрогания: – Силикоз уже унёс мужиков без счёта, на кладбище, половина бывших шахтёров. Все наши знаменитости давно посгнивали, а кто жив, те ждут своего смертного часа. Не надо мне больших денег, мне здоровье превыше всего.
Учился он в это время в педагогическом училище, но работать учителем не хотел: – Да я их, … да я не знаю, что я с этими учениками сделаю, если они начнут выводить меня из себя. А за это, посадить могут. Сидеть же я не хочу.
– Так тебе же придётся отработать два года.
– Пойду в армию, говорят, с плохим зрением берут в обоз, а лошадей я люблю.
– Так ты в армию идти не хотел,– засмеялся друг.
– Из двух зол нужно выбирать меньшее,-невозмутимо отпарировал Бондарь.
На вопрос Владимира, – кем же он хочет быть, в конце-концов, ответил, что после окончания педучилища он решил поработать грузчиком, чтобы подразвить себя физически.
–Знаешь, – как развивают мускулы мешки с сахаром!
– Так грузчиком можно идти работать и без педагогического образования, – заметил со смехом Владимир.