Армагеддон. Беглецы

- -
- 100%
- +
– Стоп, стоп! – Александр выставил ладони вперед, пытаясь остановить бурный поток словесный поток и отступил на шаг. – Ну не здесь же! Нашли кое-что… Степан, выпить хочешь? – он повернулся к приятелю и хитро сощурился.
– Неа… – категорично вытянул ладони вперед Степан Иванович, на обычно угрюмом лице родилась слабая улыбка.
– А будешь? – деланно-серьезно произнес Петелин и еще больше сощурился, игнорируя укоризненный взгляд жены и плотно сжатые губы.
– Да! – бывший штурман провел широкой ладонью по голове, словно смахивая невидимую пыль.
– Тогда алга (вперед по-татарски) к нам!
Оля недовольно поджала губы, но промолчала и, вслед за «заговорщиками», вышла из гаража, в раскрасневшиеся лица швырнуло пригоршни сухого, колючего снега. Ветер свистел по-разбойничьи, вздымая с земли вихри белой пыли, гнал пеленой между бетонных стен. Откуда-то издали – гулкое воронье карканье. В низком, словно зимой, небе: багровый полумесяц луны, будто только что в муках исторгнутый из небесного лона. Странно – подумала она. Май, а на улице снег. Вспомнила объяснения мужа и вздрогнула, бросила короткий, испытывающий взгляд на Александра и поняла – он думает о том же. О ядерной зиме…
Собрались на квартире Петелиных. Тепло – выбитые окна закрыли несколькими слоями полиэтиленовой пленки. Трепещущий свет керосиновой лампы на кухонном столе выхватывал из полумрака лица троих мужчин и женщины, да тарелочку с нарезанным сыром. Ради такого случая обожавшая сыр до безумия Оля выставила из мужниных запасов будущий дефицит. Углы комнаты прятались в полумраке. Все дышало обманчивым уютом, словно и не было никакой войны. Третьей мировой, ядерной.
– Рассказывайте! – женщина подперла подбородок ладонями.
И они рассказали. Александр с Степаном оглядываясь по сторонам и, не выпуская из рук оружия, спустились к реке, где затаились в прибрежных кустах. Запустили дрон в небо. На экране планшета, куда передавалась информация с воздушного разведчика, увидели в нескольких километрах выше по течению зеленеющие посевы, окруженную тыном из заостренных бревен деревеньку в полтора десятка хаотично разбросанных крытых камышом изб, между домами сновали вполне земного вида люди: мужчины, женщины, играющие дети. Затем дрон полетел дальше на север к истокам реки. Примерно в двадцати километрах они обнаружили большое поселение на холме – сотни домов, окруженные настоящим рвом, земляным валом и частоколом на вершине – по-видимому город аборигенов.
Пока мужчины, перебивая и дополняя друг друга, увлеченно делились пережитым, глаза младшего Петелина и Ольги расширялись все больше и больше. Невероятно! Все происходящее звучало как захватывающий сюжет фантастического романа о попаданцах в иные миры.
– А потом, – продолжил Александр с некоторым самодовольствием в голосе, – незаметно подкрались к пастушку-оборванцу, который гнал стадо коров, я так понимаю в деревне и, распевал песню. Язык, безусловно, славянский, но до жути архаичный. Отличается от современного русского, примерно, как современный польский –по крайней мере свистящих звуков полно. Но простые фразы разобрать удалось. Так что мы на Земле… вот только в параллельном мире, в прошлом, будущем? Неизвестно.
Он хитро ухмыльнулся.
– Вечером убедились, что небо вполне земное, а когда взошла полярная звезда, определили широту… он помедлил и женщина, не выдержав пытку любопытством, откинулась на стуле. Прищурилась угрожающе:
– Ну? Говори, Петелин, что за манера тянуть кота за все подробности! – Оля уперла руки в бедра. Она родилась в маленьком башкирском городке в совершенно обычной семье, не отличавшейся достатком и, если ее разозлить, выражений не выбирала.
– Широта примерно 55 градусов, – поспешил выпалить Петелин, выставляя перед собой в защитном жесте ладонь. А кому нужны проблемы на ровном месте?
– Ну и что она означает, эта твоя широта? – возмутилась Оля.
– Если мы в Северном полушарии и судя по растительности мы там, – Степан неопределенно кивнул в сторону, – это Русь, а судя по архитектуре и всему прочему… век от восьмого до двенадцатого. И мы можем туда переселиться.
Ольга заглянула мужу в глаза и только тут он, увидев, как изменилось выражение ее лица, взгляд, начал догадываться, что происходит с ней. Депрессия, которая давила ее все эти страшные дни после начала войны, бесследно исчезла.
Хмурый – солнце так и не показалось из-за покрова плотных, угольных туч, день незаметно растворился в надвигающейся ночи. Егор разделся, лег на диван жалобно звякнувший пружинами под крупным телом. Прикрыл глаза, полежал на спине, глубоко и размеренно дыша, потом понял, что заснуть не сможет. Да и не хочет. Необходимо собрать воедино разрозненные чувства и мысли. Все, что обрушилось на него сегодня: портал, восставшая из пепла времен Древняя Русь, – было слишком чуждым, выходящим за грань привычного. Горькая усмешка тронула губы. А разве их мир – мир Постапокалипсиса, можно назвать привычным? Да он про такое только в фантастике читал! Так как поступить? Броситься в омут нового, невинного мира и, возможно, навсегда изменить ход истории человечества? Или с негодованием отвергнуть шанс? И что тогда? Зная отца, Егор понимал, что тот не свернет с выбранного пути. Остаться одному, вдали от самых близких людей? Резко распахнул глаза. Оглянулся, вздрогнул – но тут же сообразил, что это он мысленно, а не в голос, вскрикнул: «Нет!».
Его захлестнула тоска по прошлому, по временам, когда война еще не оставила на жизни неизгладимый отпечаток. Когда можно было беззлобно подшучивать над отцовской фобией ядерной войны. Не от страха, а скорее, от инстинктивного желания защитить разум от непосильной ноши. Это как сдирать присохшие бинты с кровоточащих ран.
Он снова закрыл глаза и закусил губу – вроде отпустило. Так проходит внезапный сердечный спазм, вроде бесследно, но неприятный, леденящий холодок остался, как зловещее напоминание.
Что ж, с родными – до конца. Взялся спасать мир – действуй. Воистину, не зря говорят: боишься – не делай, делаешь – не бойся.
Дневник Егора Петелина
6 мая
Сегодня иду я такой и, на перекрестке Советской с Пионерской вижу на столбе объявление. И опять отпечатанное на принтере! Хотя, чему я удивляюсь, в администрации свет есть и их же требование экономить горючее к ним не относиться! Еще раз убеждаюсь, что жлобы они долбанные!
Ну ладно, я не об этом. Короче сумели связаться по рации «Связьинформа» с такими же связистами. Короче, города миллионники практически уничтожены. Кто-то там, конечно уцелел. В убежищах, на окраинах, но жить в городах невозможно. Ну и мелочи, как наш город, но где есть что-то серьезное, как наша ГРЭС, досталось. Нам просто повезло, что станция в десяти километрах от города и, ветер отнес радиацию в Казахстан. А так в Центральной России все загажено. Только север более-менее чистый. Ну и самое главное для нас. У нас-то лесостепная зона, не так много чему гореть, а север области, в смысле леса, горит весь. Отец как прочитал, так и мрачный стал, как тот сыч. Я потом услышал случайно разговор с мамой. Короче, он считает, что теперь ядерная зима почти неизбежна.
Вот такие дела… Полная ж…
Глава 3
Спустя два дня, смеркалось, гаражный кооператив на окраине.
Сжигая в алом пламени горизонт, день догорал, словно оплывающая прозрачными восковыми слезами свеча. Под вечер, простив неразумных людей, слегка сплющенный багровый диск солнца впервые за две недели робко выглянул из-за туч и повис между низкими, свинцовыми облаками и зубчатым частоколом пятиэтажек. Ряды окон на них тревожно и многозначительно отсвечивали багровым закатным солнцем. Пронизывающий ветер, злой и колкий, гнал по грязным улицам мусор и полусгнившие остатки прошлогодних листьев – температура едва больше нуля, но он не был неприятен, даже бодрил Александра Петелина. В нем проснулось какое-то атавистическое чувство радости от секущего покрасневшее лицо хлесткого ветра. Его мать – из донских казаков, которые отважно вели струги сквозь черноморские штормы и ветер. Пронизывающий ветер продирал их до костей, а губы ловили соленый вкус брызг. Генетика?..
Пятеро мужчин остановились перед гаражом Петелина. Замок на двери заботливо прикрывала от воды и непогоды наполовину порезанная пластиковая бутылка.
Артем Кочетков чуть в стороне, обернулся и посмотрел на Петелина с пронзительным интересом. Громадный, как башенный кран, широкоплечий и длиннорукий, он вполне оправдывал свое прозвище – Шварц. Друзья наградили его им за поистине шварценеггеровскую мощь. Он жил в доме по соседству с Петелиным и, несмотря на то, что не служил в городе, был насквозь понятный человек из узкого круга служивых пенсионеров: десантура безбашенная. Воевал. Про таких на Урале говорили: «Оторви и выбрось!» Из-за живости характера, едва дослужив до пенсии, вылетел из армии. А дело было так. После очередной командировки в «горячие» точки он праздновал возвращение в ресторане. За соседним столиком некий субъект с азиатскими чертами лица во всеуслышание заявил, что русские – люди второго сорта, и он их ненавидит. Шварц поставил чашку недопитого кофе на блюдечко. Подойдя к говоруну энергичной злобной походкой голодного хищника, молча ударил ладонью в лицо, разбив губу и нос. Азиат оказался не из трусливых, с матерной руганью вскочил на ноги и, бросился в атаку на обидчика. Но второй удар Шварца, уже кулаком, отправил его в глубокий нокаут. Потом оказалось, что азиат – глава местной диаспоры и очень влиятельный человек. Скандал замяли, но осадок остался и Шварцу пришлось уволиться. На гражданке, выжрав должное количество водки, он впал в меланхолию, оживляясь только на встречах с такими-же военными пенсионерами, где фонтанировал колким остроумием. Словом, человек активный и с неуемным шилом в одном месте. Но сейчас настроение у него было далеко не радужное. Отрезанный от мира город с тающими ресурсами – не самое подходящее место для выживания в постапокалиптическом мире, особенно если у тебя семья и годовалый сын.
После увольнения из Вооруженных сил Шварц многое понял и, главное, переоценил собственную жизнь. Прямо прозрел что ли… Прежде жизнь его текла беспечно: калейдоскоп лиц подружек, чьи имена не задерживались в памяти. Пляжи, дискотеки, шашлыки – бегство от пустоты жизни после возвращения из очередной «командировки». И вдруг осознание – половина жизни промелькнула в бесцельном вихре. Осознание неумолимой конечности бытия. По крайней мере половина ее. Все мы смертны, и самое печальное, внезапно. Слезы высохнут, грунт осядет, крест покроется мхом, рухнет и сгниет. Родителей никто не проводит, за палец не ухватит маленькая ладонь твоего ребенка.
Женился практически сразу же. А год спустя маялся, волнуясь, с огромным букетом роз на ступенях роддома, с трепетом ожидая жену и новорожденного сына.
– Ну и что ты хочешь показать, Саш? – произнес, едва заметно акая, ровным и даже ленивым голосом. Хохотнул гулко. Слишком уж приятель темнил и настойчиво зазывал на ночь глядя в гараж. Дескать такое найдете! Не пожалеете! Водку? Так ее можно и не только в гараже выпить! Руки с набитыми костяшками вынырнули из карманов ныне выцветшего, но когда-то очень модного кашемирового пальто. – Кстати, а чего это у тебя тут все подтаяло?
И правда – вокруг чавкала под ногами жидкая грязь вперемешку с грязным снегом, а перед гаражом было сухо, словно под ним проходила теплотрасса.
«Дон! Дон! Дон! Дон!» –предсмертным вздохом, медленно, тяжело поплыл над замершем в багровом закате городом печальный колокольный звон. Он пронесся над мрачными коробками пятиэтажек, без единого освещенного окна, над темными, пустынными улицами, пока не растворился над темными водами Вельки.
– Ну, как тебе сказать, Шварц… – звуки колоколов пробудили в памяти Александра Петелина зыбкие картины из детства. Мать – искренне верующий человек, нередко брала маленького Сашу на службы. Тогда еще был жив нелепо погибший отец и воспоминания об этом времени, словно теплая волна, окатили душу. Сглотнул тягучую слюну, завозился с замком. Металлический щелчок, замок исчез в кармане куртки и в голове пронеслась полная предвкушения мысль: «Ну, готовьтесь…» – и тут же, вслух: – Увидишь и сам все поймешь, гарантирую.
Обернулся к друзьям: Степану, с которым ходили через портал на ту сторону – Петелин просил его молчать о портале, Евдокимову Сереге – пока вертолетный отряд, в котором тот служил, не перебросили ближе к областной столице, они вместе снимали квартиру. И бывшему начальнику пожарного отряда – Вадиму Сергеевичу. Вадим, конечно, тот еще хитрован и всегда блюл собственную выгоду, но в подлости замечен не был. И авторитетом в своем бывшем ведомстве и в городе, пользовался нешуточным. Все как один – мужики крепкие, закаленные жизнью, с руками, растущими откуда надо.
Ощутил по взглядам, по неуловимо изменившейся атмосфере, что ждут, что дальше и, вопреки всякой логике, ощутил себя гораздо увереннее и спокойнее. Едва заметная усмешка тронула губы он перевел взгляд на заметно нервничающего Степана и сделал едва заметный для окружающих успокаивающий жест.
Повернулся к двери и приоткрыл ее ровно настолько, чтобы проскользнуть в узкую щель, в которую содержимое гаража не видно.
– Айда за мной! – он сделал приглашающий жест в сторону двери и скользнул внутрь. Следом друзья.
На противоположном конце гаража вместо серой стены, на рассветном горизонте поднималось солнце чужого мира, на небе недвижно висел седой каракуль перистой тучи; дальше крутой спуск между неохватных сосен к берегу широкой, морщинистой от волн, реки и густой лес на другой стороне. И тишина… звенящая. Теплый ветер, напоенный хмельным ароматом хвои и огуречным запахом реки, стеганул по застывшим в немом изумлении лицам. И ни единого следа человека.
На какое-то время видавшие виды мужчины – не забыли, нет, но – отстранились от ужасов последних дней: ядерного апокалипсиса, терзающей неопределенности, леденящего страха за себя и близких… Все это отступило, притихло перед лицом красоты девственной природы.
Вадим Сергеевич украдкой выдохнул воздух. Ну ничего себе!
Наверное, со стороны, если бы было кому оценить, они выглядели нелепо. Словно почувствовав это, один за другим мужчины стряхнули с себя морок оцепенения, словно сбросили липкую паутину. И реальность, со всей своей тяжестью, вернулась.
Петелин скупо улыбнулся уголком губ. Все сработало.
– Интересно девки пляшут, ловко сиськами крутя! – Шварц восхищенно покрутил головой. Впрочем, кто бы сомневался, что он первый отойдет от изумления! Все-таки десантура – безбашенный народ. Повоевал много и, без единого серьезного ранения, что само по себе знающему человеку говорило о многом. Со скрипом поскреб эталонный англосакский подбородок. Хотя откуда у парня родом с Вологодчины британские предки? – В натуре ни черта себе каламбурчик! И что это за хрень, а?
Шварц осторожно, словно крадущийся волк, обошел хозяйский «Ford Focus», приблизился к порталу и заглянул в него. Спина окаменела.
– Это портал под Смоленск, в верховья Днепра, в век от восьмого по двенадцатый, не определили пока, – Степан, не дожидаясь хозяина гаража, буркнул угрюмо и поджал губы.
– А кто нашел эту… этот… – тихий голос Шварца едва заметно дрогнул. Возможно поэтому, он и не обернулся, – портал. Степа, ты? Давай колись! А жарко, а? – пальцы проворно расстегнули пальто. На отвороте пиджака блеснул золотом синий значок парашютиста. Его Шварц не снимал никогда.
– Да неа, – покрутил головой Степан и ткнул пальцем в хозяина гаража, – Сашка – его же гараж, а уж после дважды туда ходили, – ткнул пальцем в портал, – на разведку.
– Я же говорил, что Сашка феномен – как тот кабанчик трюфели под слоем земли, так и он все необычное чует, – Шварц повернулся и посмотрел в глаза Петелина, вот только несмотря на шутейные слова в его голосе не было и капли привычной «хохмы», от чего по спинам пробежал холодок. Он помолчал несколько секунд, словно взвешивая слова, затем резким движением головы указал на портал:
– И что там? Параллельный мир, прошлое? – его голос дрогнул, выдавая скрытое волнение.
Петелин скрестил руки на груди и недовольно скривился.
– Кто его знает, – ответил преувеличенно ровно и спокойно, – Может так, а может эдак. Главное, там не произошло ядерной войны и не будет десятилетней зимы. А у нас… по крайней мере в этом году не будет урожая … И там можно укрыть семьи. И других вариантов нет.
– Думаешь? – устало произнес бывший пожарный и искоса посмотрел на окаменевшее лицо молча кивнувшего Петелина и машинально щелкнул пальцами, – как–то один умный человек сказал мне: «Запомни, никогда не бывает вариантов один или два. Мысль – любая, даже самая примитивная, – всегда минимум троична. Так что, если кажется, что впереди тупик, либо тоннель с двумя направлениями, значит, что-то не увидел, не понял…» Наверняка есть варианты еще. А там, за твоим порталом та же жопа, только в профиль. Если это средневековье, то выжить там тот еще квест. Эпидемии, грязь и море физического труда вместе с отсутствием привычного комфорта… Нда…
Шварц скрестил руки на груди, на лице отразилась борьба: словно слова рвались наружу, но в последний момент он удержался.
– Да о чем говорить, – зло сверкнул глазами Сергей Евдокимов и резко махнул рукой, словно отсекая что-то невидимое. Военный пенсионер не сидел дома, а служил главным охотоведом района, и, к чести офицера, как он ее понимал, относился трепетно, – Разговоры о другом пути, который мы не видим, считаю пустой тратой времени. Увидим – обсудим. А вот то, что касается Средневековья, – повернулся к пожарному, – А что, сейчас, сейчас у тебя дома комфорт? Тепло, свет, вода есть? А? Но все это хрень! Главное имеем ли право, как трусы сбежать во время войны? Предать?
Сердце Сергея все еще билось учащенно, но от растерянности не осталось и следа. Пока жив его обязанность – быть верным долгу и Родине, которые были для него категориями абсолютными, твердой основой душевного склада.
«Дон-дон-дон-дон!» – все полз, пополз и таял над замершим городом, над пустынными улицами печальный и далекий колокольный звон, подобный ужасному, темному крику одинокого зверя в родном море. Он казался то ли реквием умирающему городу, то ли жалкой мольбой о спасении.
Из портала, залетел полосатый шмель и взлетел к потолку. Его басовитое жужжание словно пыталась заглушить ужасный вопль города.
Несколько мгновений все молчали. И правда, имеют ли они право сбежать из своего мира? Моральное право? А еще мир за порталом пугал. Не в смысле банального страха, а самим фактом прикосновения к чему-то запредельному, необъяснимому при современном уровне знаний, почти мистическому.
– Мужики, – хитро прищурился Петелин, – водку, то есть самогонку, хотите похлебать?
– Похлебать самогонку? – с таким же хитрым прищуром ответил за всех оживившийся Шварц и оскалился в волчьей ухмылке– шутка старая, но до сих пор актуальная, – Да не!
– И не будете?
– Неа, конечно будем! – дружно ответили мужчины, переглянулись и разом расхохотались…
На столе распространяла дразнящий аромат сковородка с зажаристыми до золотой корочки сладкими речными карасиками. А посредине исходила слабым сивушным духом почти полная литровая бутылка прозрачной, как слеза младенца, самогонки. Вокруг стола на кухне Петелиных сидели «посвященные» вместе с старшим сыном и женой первооткрывателя.
– Ну что, – разливая по рюмкам, в том числе и сыну, но ему поменьше, самогонку, произнес Петелин-старший, – давайте за нее, за удачу!
Чокнулись. Выпили. Обжигающая жидкость прокатилась по пищеводу, вслед за ней отправился кусок рыбы.
Муся, заждавшаяся под столом своей доли пиршества, возмущенно подумала: «Они что, собрались все это съесть без меня?» и, запрыгнула на стол. Кошкой она была опытной, поэтому, схватив первую попавшуюся рыбешку с душераздирающим мявом умчалась под диван детской.
Мужчины недолго пообсуждали комичное происшествие. Подчиняясь внезапному импульсу, Петелин неожиданно сказал то, о чем говорить не собирался, откладывая на потом, так как еще не до конца обмозговал предложение.
– Вот ты говоришь, Серега, сбежать во время войны? А какой войны, позволь спросить? – голос Петелина звучал холодно и жестко. – Война уже закончилась! Десятки, если не сотни миллионов погибли, государства стерты с лица земли… И теперь воевать попросту не с кем. Так кого же мы предаем? – губы искривились в горькой усмешке, а взгляд, тяжелый и пронизывающий, медленно заскользил по застывшим лицам товарищей.
Взгляд задержался на Евдокимове, и тот, не выдержав, поспешно опустил глаза, будто пытаясь спрятаться от пронзительного взгляда собеседника, а Ольга торопливо положила теплую ладонь на руку мужа. Дескать – не волнуйся, не надо!
Круглое лицо бывшего пожарного напряглось. Пристально посмотрел на Петелина выцветшими сверкающими глазами, перевел сосредоточенный взгляд на Степана, на Сергея, пытаясь подметить хоть тень эмоций, затем видимо обнаружив то, что искал:
– Ну че, давай предлагай, Саш, раз ты все это начал? – произнес небрежно.
Губы Петелина побелели и сжались в тонкую линию. Друзья, с выжидательными выражениями на лицах, смотрели на него. Их порядочности и честности он доверял. Мушкетерская юность давно прошла, но под слоем разочарований, несбывшихся надежд, и цинизма все еще скрывался мальчишка, не приемлющий воровства и подлости. За что и поплатился: два года тому назад пришлось написать рапорт об увольнении со службы. Все началось с того, что начальство предложило прокрутить через рембазу средства. Петелин наотрез отказался. В ответ на его принципиальность руководство инициировало проверку, которая «случайно» выявила существенную недостачу материальных ценностей.
До сих пор он не мог понять: то ли кто-то из его подчиненных действительно оказался нечист на руку, то ли недостача была сфабрикована, но поставили его перед выбором: или уволится или материалы уходят в военную прокуратуру.
– Продовольствия в городе от силы на пару недель. Хорошо, – заметив несогласие на лице пожарного, добавил с сомнением, – допускаю на месяц-два. А лета, как минимум, одного, не будет. Не будет гарантировано. И центральной власти в стране нет. Есть хаос и миллионы, если не десятки миллионов погибших и раненных. Значит не будет и еды, а к зиме ожидай морозы под сорок, и кто выживет тогда…? Единицы: те, у кого власть или оружие. Настоящее, а не наши охотничьи пукалки. Предлагаю думать о семьях и о наших шансах выжить. Наших в смысле родных, близких и друзей. Или переселимся в мир за порталом или сдохнем не за понюшку табака! Что после ядерной зимы – решать и будем потом. Так что давайте думайте мужики, думайте! На то вам и башка дана! Но сегодня – завтра необходимо что-то решить, пока о портале не узнали власти. Городской власти я не доверяю!
«Ну вот, главное сказано» – он облегченно выдохнул, испытывающе посмотрел на окаменевшие лица друзей и налил по второй. Выпили. Без тостов.
Все молчали. Наконец Степан положил сильную ладонь Петелину на плечо, слегка сжал пальцами.
– Саша я с тобой! – произнес, глядя в лицо странным взглядом, прищурив глаз, словно смотрел поверх мушки автомата на дичь. И улыбнулся. Чисто, светло.
Все взгляды обратились на Шварца, а он сделал наивные глаза и прогудел:
– А че, думали, в сказку попали? – озорно подмигнул, – Да не – в дерьмо, дорогие товарищи. В дерьмо! В самое натуральное! Как хотите, но Сашка верно предлагает, я с ним!
Петелин скупо улыбнулся шутке и в не первый раз удивился: Шварц был командиром, и почему тогда на каждом шагу ерничает? Какой после этого авторитет у подчиненных?
Его взгляд переместился на постаревшее лицо бывшего соседа, с которым не один литр винишка и водочки выпили и, много пошатались по «злачным» местам города: на Сергея Евдокимова.
Тот неторопливо почесал подбородок, глаза его тускло поблескивали – он был сердит и расстроен. Но и у него тоже семья, о которой должен заботиться.
– Ты всегда был чертовски убедителен, зараза…, – Евдокимов хмыкнул, – пожалуй, я с тобой при условии, что за нами смогут последовать все желающие, – в голосе его появилось сожаление.
Петелин поджал губы. Приятели обменялись короткими взглядами и тут же отвернулись друг от друга.
Настороженные взгляды скрестились на бывшем пожарном.
Тот с кривой улыбкой на круглом лице, кивнул, показав на секунду наголо бритый, крепкий череп.
– Хорошо. Я как коллектив, но при условии, – он замолчал, с видимым усилием продолжил, – При условии, что мы заберем с собой Степана Викторовича… Чепанова.
Поджав губы, замолчал, выжидательно глядя на товарищей и хмуря густые, рыжеватые брови. Степаном Викторовичем звали наставника Вадима, который до него руководил городским пожарным гарнизоном. Ему Вадим обязан многим, слишком многим, чтобы оставить его в умирающем городе.
– А сколько ему лет, – с недоумением пожал могучими плечами Шварц, – Под восемьдесят?