Армагеддон. Беглецы

– Поменьше, но это мое условие, – Вадим произнес без вызова, но с непреклонностью в голосе.

За столом обменялись мгновенными взглядами, означавшими одно и то же.

– Хорошо, – утвердительно кивнул Петелин, – давай берем его.

Вадим украдкой выдохнул воздух. До последнего момента он сомневался, примет или нет Петелин его предложение?

Выпили еще по одной. Молча и без тостов. Как положено в офицерской среде – за тех, кто не с нами. Каждый за своих.

Евдокимов неожиданно расплылся в белозубой и бесшабашной улыбке. Петелин заметил это и внутренне хмыкнул. Если вопросы с совестью решены – то старый друг: авантюрист и адреналинщик, просто физически не мог остаться в стороне. Даже в отпуск он ездил не как все – на белопесочные южные пляжи, а в горы. За считанные минуты и секунды лихо скатиться по крутому лыжному спуску. Да так, чтобы дух замирал, а сердце падало в пятки! Так чтобы море эндорфинов! Нет – Серега решительно не мог отказаться от такой авантюры!

Обсуждение продолжилось и разговор был вполне трезвый. Ну что такое 150 грамм для здоровых мужиков? Решили предложить переселится знакомым, за кого могут поручиться, но факт появления портала в прошлое держать в тайне. Слишком мало доверия к власти и, слишком много появилось в городе криминальной нечисти. И отправить надежным людям весточки, которые придут уже после переселения: так и так, найден портал в чистый мир, где возможно укрыться.

***

Ближе к вечеру нудный пылевидный дождь, пополам со снегом, перестал засыпать город ледяной «кашей», но зато поднялся холодный, пронзительный и влажный ветер. Он свистел заунывно, стонал, оплакивая погибший мир, раскачивал мокрые и голые кроны деревьев на фоне тревожно-багровой полосы закатного неба, выше ее низко нависали рыхлые угольно-черные тучи. Тащил по проезжей части центральной площади, по тротуарам, пакеты, грязные обрывки газет и прочий мусор. И от этого стона сердце содрогалось и трепетало. Где-то далеко тоскливо, словно по обязанности брехали собаки. Город удивительно быстро закончил с бедненькой, но опрятной жизнью и стал походить на грязного бомжа.

На противоположном конце площади, у безликого здания бывшего горкома, уткнулся в столб смятым капотом крошечный «kia» с приоткрытой дверью – видимо брошенный. А кому нужна машина если горючее днем с огнем не найдешь – все национализировано? Черные провалы его окон, в пол, с угрозой вглядывались в двух полицейских – велосипедистов. Патруль. Слабые огоньки фар отражались в грязных лужах на асфальте. Свернули за угол старинного – девятнадцатого века постройки, здания администрации.

Петелин-старший, в окружении десятка крепких мужиков от тридцати и старше, с видом решительным шагал, огибая многочисленные, грязные лужи, наискосок через площадь. Во внутреннем дворе администрации нудно тарахтела электростанция. В окне второго этажа мелькнуло, похоже женское лицо. Здание внушало уважение: два этажа в десяток окон по фасаду, на стене – барельеф с головой мощного старика-юриста, выступавшего здесь еще до революции. Любителей древностей здание непременно умилило бы. Петелин не причислял себя к ним и старинные дома ему просто нравились. Не более того.

У двери, массивной и тяжелой, словно сейфовая, перекрывал вход полицейский в потертом бушлате, с автоматом на груди и при рации. И лицо и весь он официальный и неприступный донельзя. Пройти мимо просто так, как ни в чем не бывало, казалось совершенно невозможным.

При виде оравы крепких мужчин полицейский заметно напрягся и вроде бы невзначай сдвинул оружие так, чтобы сподручней открыть огонь.

Его действия не укрылось от Петелина, губы скривились в презрительной усмешке. Остановились, все сразу, не доходя пару шагов, словно уперлись в невидимый барьер. Секунда или две, пока полицейский не нарушил особое, многозначительное молчание, показались бесконечным, словно неудачный день.

– Эй, граждане, стойте! – полицейский выставил руку в останавливающем жесте. Строгое выражение лица и пронзительный взгляд из-под козырька не оставляли сомнений – сегодня не тот день, когда можно просто так пройти мимо.

– Чрезвычайное положение! – голос полицейского звучал твердо и уверенно. – Вход в администрацию разрешен только сотрудникам и приглашенным.

Александр глубоко вздохнул, словно ныряльщик, готовящийся к погружению на глубину, зябкая дрожь прошла по телу. То ли от волнения, то ли промозглый ветер проник под куртку.

– А если я и есть приглашенный? Я приглашен к Пустоцветову на пол седьмого. Моя фамилия Петелин.

– Так бы и сразу сказал, гражданин, а не…! – настороженность на лице полицейского сменилось облегчением. Рука в перчатке вытащила из кармана блокнот, принялась листать страницы.

Петелин вдруг уловил какой-то посторонний звук рядом и оглянулся. Внутренние ворота администрации распахнулись и оттуда показалась большая темная машина. С тихим урчанием мотора промчалась мимо и завернула за угол. Петелин проводил ее взглядом и подумал зло: «Едрена мать – ничего не меняется. Мы сидим без света и тепла. Хорошо хоть канализацию запустили. А у этих всегда все прекрасно!

– Петелин? – еще раз поинтересовался полицейский и, не дожидаясь ответа, посторонился, – Вас проводит дежурный. А остальным вход запрещен. Давайте проходите, граждане! Не мешайте!

– Не баре – здесь подождем! – от негодования в речи Шварца стало особенно слышно «аканье». Выпрямился, навис над невеликого роста полицейским, сложил руки на груди – все же человек он был выдающихся пропорций. На миг во взгляде мелькнул тот, кем на самом деле являлся Артем Кочетков и кого тщательно прятал под маской весельчака – матерый волчара, которому уничтожить врага – что гражданскому шпаку водицы испить.

– Да ждите вы где хотите, только давайте отойдите подальше. Отойдите давайте я сказал… – дал «петуха» полицейский, а Петелин внутренне усмехнулся. Ой не представляет мент, ой не представляет, с кем связался!

Что касается Петелина, то он прошел к двери энергичной походкой голодного хищника, вошел в небольшой холл с широкой железной лестницей на второй этаж. Коротко глянув вслед захлопнувшейся двери и еще успел услышать приглушенное:

– Таке враженне, – в голосе Шварца звучал сарказм, словно он испытывал злое удовлетворение от всего, что произошло (Шварц перешел на тросянку – причудливую смесь белорусского, польского и русского, имеющую хождение в Беларуси), – что ты, мент, хочешь нас оскорбить!

Накануне вечером.

Даже самые большие несчастья, случившиеся с планетой – не повод, чтобы отказывать себе в маленьких радостях. Не правда ли?

Керосиновая лампа в углу едва рассеивала мрак над столом, где многообещающе поблескивала бутылка с обрюзгшим императором на этикетке из довоенных запасов и хрустальные грани фужеров, остальная спальня тонула в густой, таинственной полутьме. В печи, словно рубины, мерцали рубинами, догорая, угли. Петелин-старший, наклонился, в огонь полетела, моментально вспыхивая, щепа. Обернулся к постели. На подушке, словно вырезанная из слоновой кости, белела голова его Олененка, и в широко распахнутых глазах плясали отблески пламени, в них угадывалось нечто такое… таинственное и извечное женское. Ему показалось, будто она видит его насквозь и заранее знает, что он поведет себя так, как захочет она. Женщина не сводила горящего взгляда от лица мужа.

Тихонько захлопнул дверцу печи, в комнате стало сумрачнее. Повернулся и шагнул к постели. От этого движения язычок пламени в лампе задрожал, словно испуганный. Петелин-старший подкрутил горелку и обрадовался, как ловко это у него получилось. Жена смотрела снизу-вверх с загадочной полуулыбкой, и он подумал, что она чем-то неуловимым похожа на Джоконду с знаменитой картины Леонардо да Винчи.

Мужчина опустился на кровать, протянул руку, теплая ладонь нежно провела по гладкой щеке. Женщина вздрогнула от привычной ласки и вдруг возникшего влечения.

И тут, внезапно и резко, словно топор по натянутому якорному канату, по нервам ударил громкий и настойчивый стук в входную дверь, он повернул недовольное лицо. Как не вовремя! Еще несколько мгновений надеялся, что незваный гость уйдет. Но стук повторился, настойчиво и требовательно.

– Кого это черт принес на ночь глядя? – зло процедил сквозь зубы, – У нас все свои дома… Ты давай подожди, Олененок, я быстро!

 Торопливо натянул штаны. Наклонился над потянувшейся жене. Долгий, с языком, многообещающий поцелуй. Женщина замерла под его пахнущими табаком губами, несколько секунд лежала расслаблено и только, когда мужчина оторвался, жалобно прошептала:

– Так нечестно!

Мужчина неопределенно пожал плечами и, прихватив керосинку, энергичной, злобной походкой голодного хищника направился в коридор.

Зябко передернул плечами – ночами лужи затягивало хрупкой коркой грязного льда и дернул входную дверь на себя.

Мерцающий свет керосиновый лампы вырвал из густой тьмы лестничной площадки недовольное лицо мужчины. Плотный, коренастый, лет пятидесяти, он до боли напоминал Баниониса в «Мертвом сезоне». В руке незнакомец сжимал пластиковую папку, остальное поглощал первозданный мрак.

– Чем обязан? – бросил Петелин, не скрывая раздражение.

Незнакомец оказался посыльным из городской администрации. Буркнув небрежное приветствие тоном, словно Петелин был ему чем-то должен, извлек из папки запечатанный конверт, протянул.

Петелин разорвал печать, вытащил из конверта листок и впился взглядом в строки письма.

Г-ну Петелину. Вы пригашаетесь в администрацию города на прием к Главе, завтра, к восемнадцати часам тридцати минутам.

С уважением, руководитель канцелярии администрации города Зиновьева Л. Ф.

И от этой короткой записки, ему стало тревожно и муторно на душе, словно у разведчика перед визитом на явку, о которой неизвестно, засвечена она или нет.

Утром первые посвященные в тайну портала в прошлое собрались на квартире Петелина. Короткий, но бурный совет завершился решением принять приглашение – хотя бы для того, чтобы выяснить что известно администрации про портал. А для страховки Петелин явился с десятком «посвященных», вооруженных не только холодным оружием – кусками арматуры, но и тремя «травматами». А еще решили, что тянуть нечего – срочно переселяться, но для верных людей оставить письма с сообщением, как перебраться в «чистый» мир.…

«Если Пустоцвет знает– мне несдобровать. И на портал обязательно наложит ручонки». – думал он, неторопливо поднимаясь по широкой чугунной лестнице на второй этаж. Петелин чувствовал за спиной сильную поддержку, но его начинало потряхивать. Уж слишком специфическая у градоначальника репутация – хапал все, до чего могли дотянуться вороватые ручонки.

Коридор встретил стерильной, пугающей тишиной. Словно здесь никто не работает, звукоизоляция, будто в барокамере.

Последние десяток метров по холлу и три марша вверх по лестнице дались ему немногим легче, чем сумасшедший финишный рывок после пятидесятикилометровой шоссейной гонки велосипедисту, но глаза его были сухи, а губы упрямо сжаты.

Петелин стремительной, деловой походкой ворвался в приемную и наткнувшись на вопросительный взгляд сидевшей там женщины, протянул письмо. Секретарь производила странное впечатление. Безукоризненно одетая и с неброским, но явно дорогом макияже, в белоснежной блузке, словно и не было войны и, к твоим услугам электричество и стиральные машины, смотрела вялым, скучающим взглядом. Осведомилась: «Вы к кому?» Выслушав ответ, сухо-благожелательно кивнула и подняла трубку внутреннего телефона. Минуту спустя Петелин, с гордостью выпрямив плечи, постучал в дверь. Не дожидаясь ответа, стремительно вошел в кабинет.

За столом, монументальном, словно палуба авианосца, в углу, утопал в слоноподобном кожаном кресле – Георгий Александрович Пустоцветов.

Пустоцвет спокойно читал что-то в папке, словно не слышал, что в кабинет вошли.

Несколько мгновений Петелин ждал, потом губы невольно сжались в тонкую линию. Когда тебя игнорируют – не самое прекрасное ощущение, особенно если старательно и нарочито. «Ах ты так?» Тогда и я не стесняюсь – развалился в кресле напротив, закинул ногу на ногу, демонстративно зевнул и принялся бесцеремонно осматриваться. Кабинет изменился – несколько лет тому назад, когда Петелин еще служил, приходилось бывать здесь. Теперь кабинет буквально источал из каждого угла, из каждой щели – хозяин его богат и обладает властью. Взгляд упирался в сверкающую лазерную панель, во всю стену до пола, и стол заседаний, огромный, словно палуба авианосца. В углу тряпкой повисло желто-коричневое знамя города. Раньше все было более функционально что ли, не было раздражающей роскоши. Поменьше, посветлее и поуютнее, без давящих стен, отделанных дорогими материалами и книжных шкафов ручной работы, устремляющихся к потолку, словно готические соборы. Скорее всего Пустоцвет сделал ремонт по собственному вкусу.

Первым не выдержал Пустоцвет. Оторвав взгляд от бумаг, посмотрел в расслабленное лицо посетителя.

Во взгляде последовательно отобразилось недовольство, которое сменилось такой искренней доброжелательностью, что Петелин мог бы и поверить, если бы не «интересная» встреча и не заработанная хозяином кабинета «добрая» слава. Не местный – назначенец последнего губернатора, Пустоцвет появился в городе пару лет тому назад и отметился в паре мутных дел со взятками, но словно заколдованный, всегда выходил «сухим из воды», очевидно, благодаря связям, уходящим в самые высокие кабинеты. Бескровные губы расплылись в доброжелательной улыбке, и только самый внимательный человек мог найти в ней следы фальши. Протянул руку.

От прямого, рассматривающего и оценивающего взгляда Петелин почувствовал смущение. Давно его никто так не рассматривал. «Да какого черта! – разозлился он про себя, – Да кто ты такой?

Рукопожатие крепкое, вот только ладонь мягкая, как у человека, никогда не занимавшегося физическим трудом.

На запястье дорогущий «Ролекс» – часы, чья цена начиналась от полумиллиона рублей и улетала в заоблачные высоты. И пах чиновник соответствующе – не иначе как французским парфюмом, которого в страну много лет не ввозили официально и костюм на нем был с отливом, по моде и идеально пригнан по фигуре. Разумеется, ручная работа.

Первым делом, освоившись в городе и, вкусив прелести новой должности, Пустоцвет приобрел роскошный трехэтажный коттедж в престижной Соловьевке, обосновавшись среди таких же небедных горожан. Ему было важно продемонстрировать успех, показать, что он выбился из «серой» массы. Власть и деньги были для него всем, и ради них он был готов на многое. Демонстрация благосостояния – его кредо, словно вызов обществу: пусть завидуют, мне нечего и некого бояться!

«О как!» Зарплата Главы города, конечно, не маленькая, но явно недостаточная для подобных вещичек. «Откуда дровишки на часы?» – подумал Петелин, но внешне сохранил невозмутимо-доброжелательное выражение на лице.

– Много наслышан о вас, Александр Иванович, много и все комплементарно… вот и решил познакомиться, – Пустоцвет сложил руки на столе куполом и заговорил с горячностью и жестами заправского оратора, словно перед огромной аудиторией, – Я артикулирую свою позицию: в нынешнее сложное время нам, городу, горожанам надлежит объединиться вокруг администрации и только так мы сможем победить сложные обстоятельства! От имени администрации и своего имени, заверяю, что мы предпримем все возможные меры, даже неимоверные, чтобы избежать катастрофы, но предупреждаю сразу, будет нелегко. Я потребую дисциплины и работы. Да что я? Каждый из нас должен требовать от себя и окружающих строжайшей дисциплины, организованности и самоотверженности. И еще раз организованности!! И на долгие годы забыть о нормированном рабочем дне, отпусках и прочих благах двадцать первого века. И лишь тогда, объединив усилия, мы сможем победить!

Слова звучали настолько пафосно и фальшиво, что Петелин с трудом не расхохотался. Зачем ему все это рассказывают? Он не понимал.

Пустоцвет так благожелательно и искренне улыбнулся, что невольно хотелось ему поверить. Но голос, когда он продолжил, был серьезным.

– Александр Иванович, вас, вероятно, удивляет, зачем я вас пригласил? – поймав настороженный взгляд собеседника, кивнул небрежно-успокаивающе и приложил руку к сердцу, – Вы кажетесь мне человеком разумным. Я навел справки – вы командовали рембазой – значит имеется опыт руководства коллективом. Поэтому заостряю вопрос: как смотрите на переход на работу ко мне, в администрацию? Должность подберем, мне нужны энергичные и опытные люди! Что скажите?

– Спасибо, конечно, Георгий Александрович, за такое предложение, я… – Петелин пожал плечами, но Глава города энергично затряс пальцем с массивной золотой «гайкой», уместной скорее на руке матерого бандита из лихих девяностых, чем у «слуги народа»

– Нет, нет не отвечайте прямо сейчас! Подумайте, посоветуйтесь с женой и с детьми, кажется у вас двое? Хорошо?

Петелин кивнул, поджимая губы и, поняв, что аудиенция закончена, поднялся, но выйти не успел.

– И еще один вопрос, Александр Иванович, – он замер, а Пустоцвет продолжил вкрадчиво и как бы между прочим, улыбка стала приторно-доброй, вот только глаза оставались холодные, словно осколки льда, – Ходят странные слухи, будто вы собираетесь переселяться куда-то, где почище и можно жить по-человечески. И даже набираете добровольцев. Не могли бы прояснить этот момент?

То ли по острому, изучающему взгляду Пустоцвета, то ли по его подавшейся вперед фигуре, Петелин догадался, что именно ради этого вопроса его и позвали на беседу. Он отчетливо ощутил тяжесть травмата во внутреннем кармане куртки.

Пустоцвет увидел, как на миг черты лица собеседника дрогнули, взгляд потемнел, прежде чем вновь застыть маской спокойствия. Петелин кашлянул, но голос его оставался ровным и спокойным, а улыбка простодушной, почти естественной.

– Я не понимаю вас, Георгий Александрович… – совершенно естественным жестом Петелин развел руками.

– Бросьте! Все вы прекрасно понимаете, – подался вперед Пустоцвет, фиксируя взгляд на переносице посетителя.

– Хорошо, отвечу, – пожимая плечами, безразличным голосом ответил Петелин, – Я и несколько моих приятелей задумали переселиться в Селинную и организовать там совместное хозяйство. Руки с нужного места растут, а в деревне всяко разно коллективом выжить проще. Но ваше предложение, Георгий Александрович заманчиво, и мы с женой подумаем. Подумаем. До свидания.

– Ну раз вы хотели только переселиться, то до свидания, – морщинистое лицо Пустоцвета стало таким, с каким, прищурив глаз, смотрят сквозь мушку на дичь. Через мгновение маска доброжелательности вернулась, и он, глядя в спину посетителю, участливо добавил, – Подумайте над моим предложением. Такие даются только раз в жизни.

Перед дверью Александр остановился, повернувшись, кивнул и вышел в коридор.

«И каждый день все новой гранью сверкает слово охренеть… нда. Все это настолько отдает дешевой мелодрамой, что становиться смешно. Но только… почему-то смеяться не хочется, – Знает, но, слава богу, не все, – Петелин аккуратно закрыл за собой дверь, – Придется ускорить переселение, пока не узнал все! Сутки не больше …»

Пустоцвет подпер подбородок ладонью, несколько секунд буравил взглядом дверь, глаза поднялись вверх на лепнину потолка. Поднял со стола ручку. С задумчивым видом несколько раз нажал на кнопку, вытаскивая и втягивая стержень. Бросил ручку, она скатилась со столешницы, глухо ударилась об паркет пола.