Лисы и Волки

До конца пути мы не обмолвились ни словом. У подъезда Изенгрин вручил мне портфель, наказал обращаться к нему, если захочу побывать на уроке у волков, дежурно произнес «рад был познакомиться» и ушел. У меня словно гора с плеч свалилась – его присутствие истощало. Будто тебя норовят морально подавить.

На площадке перед входной дверью как назло вырубило свет. В квартире звенела тишина – мама наверняка отправилась испытывать местный салон красоты, брат на первом занятии по плаванию, отец на работе, а я… А я собиралась заняться личными делами. Для обеда было еще рано, поэтому я отправилась в комнату. Заперлась на щеколду, скинула тяжелую одежду, сменив ее на домашнее платье, взяла лист бумаги с ручкой и закрыла глаза. Под веками заплясали вспышки; сознание померкло.

Через неопределенный промежуток времени я словно вынырнула на поверхность из-под ледяной воды. Часы остановились на пяти вечера. За дверью шуршал телевизор, пел брат, болтала по телефону мать. Пальцы затекли, несколько листов были исписаны вдоль и поперек, на ладонях красовались следы черной пасты.

Рассказ, выданный подсознанием, я решила прочитать потом. Сейчас неплохо бы было сесть за уроки, чтобы лечь спать не слишком поздно. Мало ли какая история ждет ночью.

К моему ликованию, после стирки на брюках не осталось ни пятна грязи. Для полного счастья оставалось только подшить пиджак и избавиться от отвратительных лент на блузке. Пришили их мастерски: отрежешь или оторвешь – испортишь вещь целиком. Случайное наблюдение за ученицами продемонстрировало, что они делают из ужасных лент банты – этот вариант по душе мне не пришелся. Однако до конца недели необходимо было срочно что-то придумать. Обладай я способностями к рукоделию, создала бы цветок на манер розы в петлице, но природа меня сим талантом обделила. В итоге за десять минут я выучилась из пары лент завязывать лишь сносный галстук.

Теперь я почти не волновалась. И дня в гимназии, даже меньше, хватило с лихвой, чтобы понять – здесь издевок не предвидится. Если бы хотели, уже бы засмеяли. Самое ужасное позади.

Осталось не ударить в грязь лицом в будущем. Ближайшие три месяца предстоит создавать себе репутацию, и желательно положительную.

Кое-как завязав волосы в хвост, я принялась собирать портфель. Распечатанное расписание уроков висело над кроватью между плакатами двух моих любимых групп, и это существенно облегчало жизнь. С кухни доносились вопли младшего брата и звон посуды. Я была уже полностью собрана и располагала примерно пятью минутами, прежде чем мама позовет завтракать. Выходить раньше не хотелось – больно надо наблюдать за очередной истерикой, суетой и ничего не выражающим лицом отца, уткнувшегося в очередную газету.

Вчера прочитать рассказ не довелось: было много срочных дел – и брюки постирать вручную (не было охоты сталкиваться с родственниками у стиральной машины), разобрать коробку с вещами, протереть пыль, погладить форму…

Мой почерк, когда я пишу по собственной воле, отличается от того, когда я падаю в пропасть небытия. Первый – округлый, широкий, с приземистыми буквами; второй похож на лес из копий с насаженными на них головами – резкий, острый, словно ощетинившийся, поэтому при разборе накопившихся бумаг легко определить, школьный ли это конспект или плод моей фантазии, даже не вчитываясь в строки.

Я откинулась спиной на подушку.

Многие считают, будто боги создали мир, даровали жизнь людям и взяли их под свое крыло, за защиту и благополучие требуя жертвы, уважение и почет. На деле же они появились одновременно с миром из пустоты, в миг, когда раздался Великий Гром, знаменующий рождение реальности – переливающейся цветами, поющей несчетным количеством звуков и голосов, из недр извергающей свет и тьму. В ней нашло место все – от священной любви до жгучей ненависти, от прозрачных льдов до раскаленной лавы, от жизни до смерти. Боги обрели сознание, когда твердь стонала, претерпевая метаморфозы, жуткие и прекрасные, формировала взмывающие в небеса горы и принимала глубоко в себя тяжелые моря и океаны. Они не могли ни двигаться, ни говорить, но наблюдали за тем, как созидается их новый дом, и тысячелетиями ждали поры спуститься туда, проникаясь к нему все большей любовью и грезя тем, как коснутся прорастающей зеленой травы, поймают ветер. Они учились думать и ценить то, что им даровано, еще до того, как это получат.

И однажды боги обрели плоть. Они и сами не поняли, как это произошло – никогда доселе не терявшие связь с реальностью, словно заснули, исчезли из бытия, а затем поняли, что снова видят, но уже не зеленые просторы, а голубую высь и облака. Под ними прорастали луга, шевелились насекомые, где-то далеко внизу рыли свои норы кроты, но, что самое удивительное – они ощущали это.

Каждый из них имел индивидуальный облик. Кто-то обнаружил сходство с грозным медведем, кто-то – с волком, со змеей, лосем или лисой. Однако они отличали собратьев-богов от простых животных – по силе, исходящей от них.

Они никогда не встречали того, кто подарил им дом и жизнь, но чувствовали Его частицу в глубине себя, и благодаря ей понимали, что нужно делать: быть хранителями этого мира, сохранять его красоту. В их жилах текла могущественная кровь, позволяющая дотла сжечь лес или поднять в небеса океан, и ее необходимо было контролировать, – и потому они избегали ссор.

Обитали на свете и люди. Боги интересовались ими – в отличие от животных, они постигали Вселенную, мастерили одежду, оружие, костер и множество других вещей. И лишь они боялись и уважали богов, задабривали их подношениями и жертвами, просили о дожде и плодоносном лете. Иногда боги исполняли молитвы, а взамен получали бурную благодарность. Это их изумляло и тешило – животные играли с ними, как с равными, и они услаждались чужими благоговением и ужасом.

Искра неведомого Создателя, скрывающегося за пологом бытия, провозглашала, что предназначение богов неразрывно связано с людьми, и они верили той беззаветно. Стали не только стражами, но и путеводными нитями человечества. Чтобы не терять контакт с подопечными, научились принимать их облик и освоили их речь. Люди знали, что они часто захаживают к ним в дома: гостеприимных хозяев озарят удачей, а на скверных обрушат несчастья. Поэтому всякого гостя встречали хлебом-солью, давали попариться в бане, сытно кормили и укладывали спать.

Однако не вечно было править зверям-богам. Твердь менялась, и рождались новые боги – о человеческой ипостаси. Сначала они вершили лишь незатейливые чудеса, которые ни в какое сравнение не шли с мощью изначальных богов, но вера людей в них все росла, а вместе с ней – и их сила. Вскоре изначальные были позабыты, и их место заняли боги-люди…

– Ия! Завтракать!

Я с некоторым удивлением отложила листы в сторону. Да это не рассказ даже. Ни сюжета, ни персонажей как таковых. Скорее, какая-то легенда или предание. Раньше мое подсознание такого ни разу не выдавало. Может, дальше пойдет как обычно? Хотя непохоже, всего-то страница осталась…

Тем не менее мне это показалось цепляющим, и я пообещала обязательно закончить чтение после школы. Сегодня предстояли совершенно обычные шесть уроков.

Я кинула портфель в коридоре и зашла на кухню, где опять истошно вопил брат. Так и хотелось рявкнуть: «Да заткнись ты!», – но тогда получила бы нагоняй от матери, радевшей за наши дружественные отношения. Для меня дружественные отношения с братом равнялись взаимному игнорированию. Нарываться на очередную лекцию или, чего хуже, скандал не хотелось, тем более с утра пораньше, поэтому я вяло взяла ложку и впихнула в себя кашу.

Брат играл с вилкой, измазанной в овсянке. Я сидела рядом и несколько беспокоилась, как бы жидкая масса не прилетела мне на одежду.

– Пап, ты меня довезешь? – спросила я, вытирая рот висящим на спинке стула полотенцем.

– Сегодня нужно быть раньше на работе, – спустя секунду ответил отец. – Пока заброшу тебя в школу, опоздаю.

– А я опоздаю, если пойду пешком. Да ладно тебе, чуть поднажмешь, проскочишь кое-где на красный, и все будет чики-дрики.

– Ия! – укоризненно надула губы мать. – Что за выражения! Ты культурная девушка, говори как подобает, а не как оборванка из неблагополучной семьи!

– Как пожелаете, маменька.

– Убери из обихода саркастичность, – отчеканил отец, отложив газету в сторону. – Приличные люди не говорят с родителями в таком тоне.

Я с улыбкой развела руки в стороны:

– Посмотри на меня. Сарказм и язвительность – все, что мне остается использовать.

– Мы на тебя не нападаем, и с нами ты можешь от этого избавиться. Проявляй элементарное уважение.

И он с очевидным подтекстом вновь раскрыл свою газету.

– Так отвезешь или нет? – уточнила я.

Мама всплеснула руками, папа шумно втянул воздух. Брат захохотал, предчувствуя веселье:

– Ийке щас влетит!

И почему ему разрешено говорить, как «оборванец из неблагополучной семьи» с этими его «щас», а от меня требуют высокопарных фраз и выдержки королевы Британии?

– Пойдешь сама, – процедил отец. – Прогуляться тебе не помешает. И, думаю, стоит отобрать у тебя компьютер. Верно, дорогая?

Мама покорно поддакнула и засеменила ко мне в комнату.

Все равно он без дела пылится.

– Ладно, – пожала плечами я, отправляя грязную посуду в мойку. – Когда принесу приглашение от учителя в школу за опоздание во второй учебный день, даже не думайте на меня кричать. Вина в этом будет исключительно ваша. Вы в курсе, как я ненавижу приходить не вовремя.

Перед тем, как выйти из кухни, я успела заметить, как побагровел отец. Пожалуй, вечером стоит запереться на замок и не выходить из комнаты, пока родители с братом не уснут.

Мама, как раз уносящая мой компьютер в свою спальню, недоуменно посмотрела на отца, судорожно сжимающего газету. Он явно готов был кинуть ее мне в спину, но лишь впечатал в поверхность стола. Младший брат притих. Выходила я, сопровождаемая тишиной, но едва за мной хлопнула дверь, в коридоре раздались отзвуки бури, происходящей в квартире.

«Не говори как оборванка из неблагополучной семьи»… ага, как же.

Лифт я решила не ждать. В новом доме они были не только грязные, изрисованные граффити, исцарапанные простыми надписями-ножницами вроде «тут был Петя», «а я Вася», пропахшие мочой, химией и чем-то тухлым, но и до неприличия медлительные. Лестницы тут, впрочем, немногим отличались. Освещение не работало, так что после наступления темноты приходилось двигаться на ощупь. Тем не менее это лучше, чем стоять в тесной кабинке, зажимая нос и невольно зачитывая похабные каракули на стенах.

Погода стояла воистину зимняя: солнце сияло, снег мерцал, так что не поднять веки. Пришлось натянуть шапку до самых ресниц, но и это не особо помогло. Не успела я оправиться от светового удара, как почувствовала самый что ни на есть настоящий в спину. Только руками взмахнула в попытке ухватиться за что-то, прежде чем со всей дури приложилась бы об асфальт. Дыхание выбило из легких, руки обожгли болезненные искры как от сотни впившихся в кожу иголок.

– Эй, ты в порядке? – спохватились знакомым тоном.

Я поднялась, отряхнув колени, к которым, к счастью, лишь слегка прилипли мелкие снежинки – спасибо дворнику, дочиста очистившему дорожку. Ладоням не так повезло – их испещрили кровоточащие царапины, неприятно покалывающие.

– Кто ж так вылетает-то, – раздосадованно выплюнула я – и застыла. Передо мной стоял всклокоченный Пак, чуть наклонившийся ко мне, видимо, чтобы поймать, если упаду еще раз.

– Хель?! – опередил меня он в своем изумлении. – Ты что тут делаешь?

– Живу. А ты?

– Тоже. Ты когда сюда переехала, что я тебя не видел ни разу?

– За пару дней до каникул.

– Я как раз в эти дни к бабушке в другой город уезжал. А мог бы вас встретить как следует, экскурсию провести…

Да какую экскурсию здесь можно проводить? Город маленький, достопримечательностей не имеет, кроме разве что главной площади с фонтаном, на котором, по словам Арлекин, летом веселятся все, кому не лень, ведь в нем позволительно плавать. Какую новую информацию Пак мог предложить? Сколько детей в год в среднем качается на качелях во дворе и сколько – на карусели?

– Ничего страшного, – отмахнулась я. – Разобрались и так.

– Я рад. Если возникнут вопросы, обращайся сразу же, я тут с рождения живу, знаю все и обо всех. – Он заговорщически подмигнул. – В ближайших корпусах ваш слуга известен как первый информатор. Даже местные криминальные авторитеты чуть что ко мне бегут.

Так и подмывало съехидничать: «А криминальные авторитеты тут от скуки не погасли?», – но вместо этого я театрально поразилась:

– Неужели?

Он гордо положил ладонь на сердце:

– Именно так. Ни слова лжи.

– Обычно, когда люди уверяют, что не лгут, и делают так, – я повторила его жест, – они говорят неправду.

Пак расплылся в широкой улыбке и беспардонно закинул руку мне на плечо:

– Так и знал, что у нас будет, о чем поболтать. Ты мне нравишься, у тебя явно хорошее чутье. И вкус. Хотя, – он хохотнул, – по одежке этого не скажешь…

Я вспыхнула, раздраженно отпихнув его:

– И без тебя ясно, что не так с моей одеждой! Не тебе мой вкус оценивать!

Пак слегка ошарашенно капитулировал:

– Не взрывайся так, я же просто невинно тебя поддел. Обидел? Извини, правда не хотел. Ты как до школы добираться будешь? На автобусе?

Я насупилась. Разговаривать с ним не особо хотелось, поэтому пошла прочь, бросив:

– Пешком.

Он присвистнул:

– Так это же уйма времени.

– А сам-то ты как едешь?

– У-у-у, не сверкай так глазами, страшно. Не зря тебе Арлекин прозвище Хель дала, у нее, говорят, тоже взгляд был, до самых костей пробирающий. А я на машине.

Он одним движением достал из кармана ключи.

– Это как?

– Мне есть восемнадцать – и права. Подвезти? Не думаю, что ты хочешь опаздывать.

– С чего бы ты это взял?

– Да все в тебе буквально кричит, насколько ты любишь следовать правилам. Хвостик этот аккуратный, каменное выражение лица, строгий взгляд. Ты ответственная и пунктуальная – другие люди безалаберные. Вот я, например. Я люблю опаздывать. Что может быть лучше трепки от учителя с утра пораньше? Так что если сейчас пойдешь прочь, я буду кататься по городу. Если согласишься составить мне компанию, я не буду перечить твоим принципам и подкину тебя до школы, да и сам, поддавшись влиянию твоей ауры «девочки-я-люблю-правила-и-систему», обрадую биологичку своим присутствием. Ну – обоих подвести или обоих вытащить?

Шантажист, надо же.

– Ладно. Поехали.

– Как будто одолжение делаешь, а благодарить должна!

– Сам предложил.

Его машиной оказалась старая «Волга» с кое-где облупившейся краской, показавшаяся мне вдруг абсолютно родной. Когда-то давно дед возил меня на такой же – воспоминания об этом почти стерлись, но приятный сладкий осадок ушедшего детства остался. Сейчас таких автомобилей не найдешь. Но здесь это совершенно естественно – город явно давно не знал обновлений.

В салоне пахло цветами, и он довольно быстро прогрелся для старой машины, так что я расслабилась в чуть жестком тепле. Пак отпустил пару шуточек по этому поводу, я вяло отбилась – устраивать словесные поединки сейчас было бы кощунственно.

Пока мы ехали, я едва не уснула – еще не отошла от привычки в каникулы вставать на пару часов позже, и Паку пришлось меня растормошить. Сделал он это неэтичным способом – невесомым, но неожиданным подзатыльником, из-за которого я, уже по инерции открывшая дверь машины, едва не вывалилась в снег и взвыла:

– Обалдел?!

– Принцесса недовольна? – сочувственно посмотрел на меня лис.

– Когда-нибудь я тебя убью, – мрачно пообещала я.

– Не убьешь. Нет, убить-то ты, конечно, можешь, по глазам вижу, совести у тебя нет, но скрываться от закона дело муторное, а ты наверняка ленивая. Так что нет.

Кулак мой остался сжатым, но цели не достиг – я угодила аккурат в снежную кучу. То ли дворник так неудачно ее замел, то ли Пак специально возле нее припарковался. Лично я склонялась ко второму варианту.

– Ты дверью-то не хлопай! – донесся вслед каприз Пака.

– Не развалится!

Надеюсь, он вдобавок не на моем этаже живет…

По сравнению со вчерашним днем температура ощутимо снизилась, и за короткую пробежку от парковки я познала всю мощь зимы. Думала, до крыльца не доберусь, так сильно меня била дрожь. А ведь одежда была теплее некуда – куртка с капюшоном, шапка с глупыми косичками, огромные зимние ботинки. Отсутствовали только перчатки, и я чуть ли не впервые в жизни об этом пожалела – пальцы онемели и не желали двигаться. Однако это была не единственная проблема во всем арсенале – кроме этого лицо словно превратилось в маску, к которой больно было прикасаться.

Ногами я старалась передвигать уже не только для того, чтобы улизнуть от Пака, шаги которого хрустели где-то в отдалении, но и для того, чтобы наконец-то войти в здание и кое-как согреться. Наверное, со стороны я, ковыляющая по дорожке, вжавшая голову в плечи, чтобы спрятать лицо от ветра за шарфом, выглядела смехотворно. Как индюшка или курица.

На крыльце я чувствовала себя, будто поднялась к вратам рая. Но идиллию разрушил громкий хлопок двери за спиной. Я рванула к гардеробной, смешиваясь с толпой. Судя по всему, трюк удался – по крайней мере, оглядываясь, макушки лиса я не заметила. Разумеется, велика вероятность, что он тоже направился сюда, чтобы переодеться, так что оставалось только лелеять надежду, что мы, разделенные школьниками, оказались в разных концах.

Близость человеческих тел быстро повысила мою собственную температуру. Однако дрожать я не перестала – наоборот, конечности тряслись, как в судорогах. Пальцы по-прежнему не гнулись, что усложняло задачу расстегнуть куртку. Я прислонилась к стене в углу и принялась предпринимать всяческие попытки избавиться от верхней одежды. Ни одна не увенчалась успехом.

К счастью, явилось спасение в облике Арлекин, вприпрыжку несущейся ко мне, попутно расталкивая всех, кто вставал на пути. На нее шикали, но она не обращала внимания. Я помахала ей одеревеневшей рукой.

– Привет! – повесилась она мне на шею. – Как спалось? Красивые снились сны? Надеюсь, красивые, потому что на новом месте сны не должны быть мрачными. Кстати, нам нужно как-нибудь собраться у меня, я имею в виду, нам троим – Паку, тебе и мне… – Неожиданно она сжала мои ладони в своих. – Я так рада! Мы теперь подруги, правда? Ты помахала мне рукой, это ведь значит, что мы теперь подруги?

И почему это ее так волнует? Она симпатичная, активная, у таких всегда полно друзей. Таких любят – они понятны, в них нет загадок, они не скрывают свою сущность, но в то же время умеют не говорить то, что окружающие не хотят слышать. С какой стороны ни посмотри, они пользуются наибольшей популярностью, и если не находятся на пике славы, то крутятся в определенном кругу, где ими дорожат.

Впрочем, вчера я не заметила, чтобы Арлекин так уж любили. Скорее, принимали. Да и блеск в ее глазах буквально кричал о том, что она готова на коленях умолять быть ее подругой, столько в нем бурлящей надежды, смешанной с волнением. Я не хотела с кем-либо сближаться: много мороки, да и Арлекин наверняка отвлекала бы, таская гулять или часами тараторя по телефону. Однако ее взгляду невозможно было сопротивляться.

– Да, конечно.

– Так и знала! Знала, что тебе понравлюсь. А руки-то у тебя какие холодные! Давай, помогу тебе раздеться. Не будешь же ты в классе в куртке сидеть. Нет, ты могла бы, но первым уроком у нас обществознание, поэтому рисковать не стоит – Проповедница за такое и на костер отправит.

– На костер? – удивилась я. Воображение нарисовало образ грозного инквизитора с факелом в руке, облаченного в черный плащ.

– Да. Проповедница у нас яро радеет за дисциплину и правила. За малейшую оплошность к директору тащит. Тот не наказывает, так что бояться нечего, но кто хочет выслушивать истерики.

Она ловко справилась с молнией, и мы совместными усилиями стряхнули с меня куртку.

– Тебе пару перчаток одолжить? – любезно предложила Арлекин. – У меня есть лишние.

– Нет, спасибо, – растерла плечи я. – Думаю, днем потеплеет. Карманы спасут.

Она хмыкнула:

– Как хочешь, мое дело предложить.

– А где будет проходить урок? В том же кабинете, где вчера?

– Тут для каждого предмета свой кабинет. Я тебе составлю список, чтобы ты не путалась. Не волнуйся, освоишься быстро.

– Не сомневаюсь. Так где обществознание?

– На третьем этаже, кабинет триста пять. Поднимаешься по лестнице и налево до самого конца. А разве ты не пойдешь со мной искать Пака?

– Пака? – застыла я. – Зачем?

Арлекин, судя по округлившимся глазам, удивилась не меньше моего:

– Как это «зачем»? Это же Пак.

Мне это немногое объяснило, но я не стала выспрашивать:

– Ищи, если хочешь, а я в класс пойду.

– Ладно. Тогда до встречи!

И, резко развернувшись, она бросилась в гущу толпы:

– Пак! Пак! Ты где?!

Дверь нужного кабинета была открыта – я аккуратно просунула голову внутрь и вошла, лишь убедившись, что не одна: за последней партой тройка ребят рубилась во что-то на айпаде. Они мимолетно глянули на меня, тут же вернувшись к своему занятию.

Я выбрала парту, где мы с Арлекин сидели вчера. Тело почти оттаяло, и дискомфорт доставляло лишь болезненно-красное лицо. Когда класс заполнили временные одноклассники, стало немного неуютно, и я скукожилась, вжавшись в спинку стула. К счастью, они мирно прошли мимо – лишь пара девчонок да один парень приветливо мне кивнули.

Арлекин влетела синхронно со звонком, чуть ли не от входа метнув на парту сумку, поспешно вытряхнула учебники и простонала:

– Успела!

– Где была?

Ее щеки окрасил странный румянец:

– С Паком болтали. Ничего особенного.

Я уже приготовилась анализировать факты и делать выводы, но набравшие обороты размышления прервала учительница, хлопнувшая классным журналом по столу:

– Закрыли рты, дети! Доброе утро!

Все тут же вытянулись в струнку:

– Доброе утро, Проповедница!