Жизнь русского обывателя. От дворца до острога

Глава 1

Структура городского населения

Пестр и ярок был облик старого русского города. Не менее пестрым был и состав его обывателей.

Основную массу городского населения составляли так называемые городские сословия, спонтанно сформировавшиеся еще в период Средневековья и получившие юридическое оформление в течение XVIII в. Когда-то это были «гости», ведшие крупный междугородный и даже заграничный торг, люди городских купеческих сотен (гостиной, суконной и т. д.), а также посадские люди, то есть жившие на посаде, вне стен первоначального укрепленного городского ядра. В XVIII в. они получили наименование гильдейского купечества, мещанства и цеховых ремесленников, а в 30-х гг. XIX в. преимущественно из купечества стали выделяться потомственные и личные почетные граждане – новое сословие.

Сословием в России называлась какая-либо четко оформившаяся группа людей, связанных общими правами и обязанностями. Так говорили о «сословии адвокатов». Но, прежде всего, под сословием понимали социально-юридическую группу населения, характеризующуюся наследственными правами, привилегиями или обязанностями, закрепленными законом или обычаем; такая группа именовалась еще «состоянием». Эти сословия, или состояния, были довольно замкнутыми: переход в другое сословие был возможен, но в каждом индивидуальном случае оформлялся юридически. Недаром в паспортах и иных личных документах в первую очередь отмечалась сословная принадлежность: «крестьянин», «мещанин», «купец», «дворянин» и т. д. Сословий было много, а внутри них выделялись еще и сословные группы, например: «удельный крестьянин», «казенный ямщик», «потомственный дворянин». Сословным положением определялось многое: право на государственную службу и ордена, на университетское образование, свобода от телесных наказаний, отсутствие прав на вступление в сделки и владение недвижимостью, исполнение рекрутской повинности и т. д. Так что сословное положение долго играло роль значительно более важную, чем классовое. Человек мог владеть землей, фабриками, ворочать большими деньгами и быть абсолютно бесправным, поскольку все его имущество было записано на имя владевшего им самим помещика, а сам он был помещичьим крестьянином. Человек мог быть совершенно нищим, жить у кого-либо из милости на положении приживала или даже домашнего шута либо служить за трехрублевое жалованье, но он обладал всеми возможными правами, вплоть до права владеть другими людьми, и не исполнял никаких обязанностей, так как был потомственным дворянином.

Вследствие такого огромного значения «прав и преимуществ состояния», то есть сословных прав и преимуществ (или, напротив, полного бесправия), сословия делились на привилегированные и непривилегированные, или, точнее, податные и неподатные. Критерием были уплата подушной подати по самому факту физического (вернее – юридического, после внесения в ревизские сказки при очередной ревизии, переписи населения) существования или освобождение от нее. А уж затем сословия делились на сельские и городские.

Самым же привилегированным, официально именовавшимся «первенствующим», сословием было дворянство.

Сословный строй был отчасти разрушен Великими реформами 60 – 70-х гг. XIX в., прежде всего Крестьянской реформой. Правда, в 80-х гг. была сделана попытка его реставрации, но лишь частичной. Революция 1905–1907 гг. нанесла новый удар по принципу сословности, а окончательно он был уничтожен в 1917 г., чтобы смениться новым неравенством – неограниченным господством партийной номенклатуры и фактическим бесправием всего того, что к номенклатуре не принадлежало.

Понятно, что специальные городские сословия и должны были составлять значительную массу городского населения. Так, в Москве в 1882 г. они составляли 28,3 % и даже в чиновном Петербурге их в 1881 г. было около 15 % (в 1801 г. – 18 %). Это были старые феодальные сословия, а потому их удельный вес должен был сокращаться прежде всего, в таких, становившихся промышленными, городах, как Москва и Петербург. В провинции, особенно в более ранний период, они занимали более видное место. Так, в 60-х гг. в Саратове купцы, мещане и цеховые вместе взятые составляли около 62 %, в Самаре – даже более 72 %, в Рязани – более 1/3 населения. Наиболее высок был их удельный вес в уездных городах. Например, на рубеже XIX–XX вв. в Ростове Ярославском городские сословия составляли 54 %, в Муроме – 73,6 %, в Переславле-Залесском – 70,6 %, в Суздале – 73 %, в Рыбинске – 41,2 %.

Какие же еще категории населения жили в городах? Разумеется, несколько процентов составляло чиновничество, не имевшее дворянского достоинства. Довольно большая доля приходилась на военных: ведь воинские гарнизоны стояли главным образом в городах. Так, в Москве в 1882 г. они составляли 10 % населения, а в Петербурге с его гвардией и гарнизонными частями – даже около 20 %; правда, в уездных городах военных, то есть солдат и офицеров вместе взятых, было очень немного, в пределах 5–7 %, да и то не везде. В пределах от десятых долей процента до 2,5 % занимало духовенство, и только в некоторых городах с обилием храмов и монастырей духовных было больше: например, в Суздале на рубеже XIX–XX вв. духовенство составляло 6 % населения, а в Рязани в 1866 г. – даже 8,4 %. Очень небольшой была не определенная по составу группа разночинцев, куда статистики по своему произволу включали то учителей и профессоров, то не имевших чина канцелярских служителей, то другие мелкие группы населения.

Зато заметное место в городе занимали… крестьяне – сельское сословие. Достаточно сказать, что в Петербурге в 1801 г. одних дворовых было 26,1 тыс. душ – столько же, сколько купцов и мещан вместе взятых. А собственно крестьян, явившихся для торговли и занятий ремеслами, было вдвое больше – 50,5 тыс.; к 1881 г. их численность возросла до 117,5 тыс. человек. Даже в уездных городах, где заработков было меньше, на рубеже XIX–XX вв. крестьяне составляли в Рыбинске – 12 %, в Суздале – 17:, в Переславле-Залесском – 18,8 %, в Муроме – 20,7 %, а в Ростове – даже 45,2 %. Правда, эта часть городского населения была «текучей»: ее удельный вес сильно менялся в зависимости от сезона, так что, например, во время сенокоса даже останавливались фабрики и города пустели: все, кто так или иначе был связан с деревней, покидали их.

Вообще крестьянин, живущий в городе – существо неопределенное, «неуловимое», что-то вроде летучей рыбы. Это мог быть настоящий крестьянин, пришедший в город на несколько недель для «сторонних» заработков, а мог быть и коренной горожанин: фабричный рабочий, лавочник, трактирный половой или лакей, появившийся в городе еще мальчиком или даже родившийся в нем и не знающий, как ходить за сохой. Сословная принадлежность зачастую не связывалась с основным родом занятий.

Хотя дворянство и было сословием первенствующим, но лишь вследствие своего юридического положения: в сравнении со всей массой населения оно было немногочисленным. Маловажное место оно занимало и в городе, хотя государственная, то есть главным образом городская, служба была преимущественным правом и нравственной обязанностью дворян, а до 1762 г. и обязанностью юридической. Даже в таком чиновном городе, как Санкт-Петербург, дворянство на 1801 г. составляло около 6,5 % населения (13,2 тыс. человек) и, несмотря на его значительный численный рост (до 42,9 тыс.), в 1881 г. относительный удельный вес его не достиг 10 %. В Москве дворян в 1882 г. было 7,4 %. Примерно на этом же уровне держался удельный вес дворян и в провинции. Так, в Самаре на 1889 г. дворяне и чиновники вместе составляли около 4,4 % населения. Правда, в более ранний период удельный вес дворянства в городах был несколько выше: в той же Самаре в 60-х гг. примерно 7 %, а в такой «дворянской» губернии, как Рязанская, дворяне в губернском городе составляли около 20 % населения.

В основном дворянство обитало в деревне, хотя формально к сельским сословиям и не принадлежало. А проживание в городах было обусловлено или удобствами обитания в них, или служебной необходимостью. Но жить комфортнее и веселее было в столичных и губернских городах, и там же сосредоточивалась основная часть служебных мест. Поэтому в городах уездных, с их незначительным «образованным» обществом и очень небольшим количеством должностных мест, дворянство оказывалось крайне малочисленным. Так, на рубеже XIX–XX вв. в Ростове оно составляло 1,1 %, в Муроме – 1,4 %, в Переславле-Залесском – 1,9 %, в Рыбинске – даже 3,3 %, а, например, в Суздале его практически не было. И тем не менее роль его была огромной, ибо это было правящее сословие, из которого рекрутировались и чиновничество, до самых высших должностей, и офицерство, и к нему принадлежал сам император со всей императорской фамилией.

Глава 2

Императорский дом и высочайший двор

Одной из главнейших функций города была административная. Естественно, что с этой точки зрения наиболее важным городом была столица империи – Санкт-Петербург, а центром Петербурга были императорский дворец и высшие государственные учреждения. И центральными фигурами страны, так сказать самыми видными городскими жителями, были члены императорского дома и, прежде всего, российский император.

Император – не только и не столько конкретный человек. Это, прежде всего, некое личное высшее государственное учреждение, исполнявшее определенные функции и обладавшее определенными правами. А человеком он был, должен был быть, потом. Российский император являлся самодержавным абсолютным монархом, сосредоточивавшим в себе высшую законодательную, исполнительную, судебную, контрольную и даже церковную власть: он был главой государственной православной церкви. Он ни перед кем не был ответственен, но перед ним были ответственны все высшие учреждения и должностные лица, им назначаемые и смещаемые по собственному усмотрению. И, в силу этого, для страны важны были не человеческие качества монарха, а его государственная мудрость (нынешние поклонники приведшего Россию к гибели Николая II, за неимением лучшего, подчеркивают его высокие семейные качества; так у Марка Твена после мнимой смерти Тома Сойера один мальчишка, не находя, что бы сказать хорошего о покойном, вспомнил, что однажды Том здорово вздул его). Только в начале ХХ в. основными законами Российской империи редакции 1906 г. власть его, и то лишь частично, была ограничена двухпалатной системой из Государственного совета и Государственной думы, обладавших ограниченными законодательными правами.

Однако это не значит, что российский император был каким-то диктатором или тираном. Во-первых, он был скован… приличиями и традициями; отступления от них вызывали недовольство сановников или общественности, вплоть до демаршей. Так, когда по результатам одного из процессов по делу народников Александр II, вопреки традиции, не смягчил при конфирмации судебного приговора наказание, это вызвало недовольство членов Особого присутствия Правительствующего сената: предполагая смягчение приговора, судьи ужесточили наказания, а в результате нарушения этой традиции царем, они оказались в глазах общества излишне жестокими. Когда Александр III опубликовал коронационный манифест (документ очень важный, определявший политический курс), не ознакомив с ним своих министров, в знак протеста они подали в отставку, хотя такое ознакомление и не предусматривалось законами, а было лишь традицией. Во-вторых, по словам одного острослова, «русское самодержавие ограничивалось удавкой»: из тринадцати русских монархов XVIII–XIX вв. (Николай II не в счет, поскольку его судьба уже никого и ничему не могла научить) один погиб в темнице, двое были убиты собственными дворянами и один – революционерами. Так что вполне оправданы и слова Николая I при обсуждении указа об обязанных крестьянах: «Хотя я и самодержавный и самовластный, но на такую крайнюю меру (сделать указ обязательным для исполнения помещиками. – Л. Б.) не решусь», и оттягивание Александром II принятия решения о начале освобождения крестьян до проявления инициативы дворянства (известная история с рескриптом виленскому генерал-губернатору об улучшении быта помещичьих крестьян), и ряд других подобных ситуаций.

Правда, все это скорее характерно для XIX в. Петр I, в царствование которого и сложилась система абсолютизма, был настолько самовластен, что нарушил даже традиционную европейскую систему наследования престола по старшинству в мужском поколении, заявив о праве монарха назначать себе преемника по своему усмотрению. Политические пертурбации XVIII в. заставили Павла I принять в 1797 г. «Учреждение об Императорской Фамилии», определившее систему престолонаследия. Отныне вновь престол переходил только в мужском поколении по старшинству, причем ограничивался круг лиц, имевших права престолонаследия, а одновременно регламентировались все отношения в императорском доме, вплоть до очередности шествия при выходах.

Императорскую фамилию возглавлял царствующий император. Самую верхушку фамилии, кроме него, составляли его супруга царствующая императрица, вдовствующая императрица, сохранявшая все права и прерогативы и даже председательствующая перед царствующей монархиней, наследник престола великий князь цесаревич, его супруга великая княгиня цесаревна. Император и императрицы титуловались Ваше Императорское Величество или, сокращенно, Государь (Государыня), а цесаревич с цесаревной – Ваше Императорское Высочество. Право наследования престола принадлежало братьям (при отсутствии сыновей), сыновьям, внукам и правнукам императора по старшинству, имевшим титулы великих князей и императорских высочеств. В 1886 г. Александр III ограничил круг наследников престола братьями, сыновьями и внуками императора. Праправнуки, а с 1886 г. и правнуки, именовались князьями императорской крови и высочествами, прочие же титуловались светлостями и прав наследования не имели. Морганатические браки членов императорской фамилии, имевших права наследования, то есть браки с лицами не августейшей крови, во-первых, лишали этих прав, а во-вторых, не передавали потомству от таких браков никаких прав членов фамилии. До начала XX в. подобные браки были даже запрещены, а ослушание могло навлечь на виновного очень серьезные кары. Впрочем, овдовевший Александр II сам женился на фрейлине покойной жены, княжне Долгоруковой, своей давней пассии, с которой прижил вне брака нескольких детей. Однако и она, и ее дети от царя после венчания получили лишь титул князей Романовских, признанный затем Александром III. Великие же князья, особенно к началу ХХ в., довольно часто заключали морганатические браки, причем имелся давний прецедент: в свое время брат Александра I, наследник престола цесаревич Константин Павлович женился на польке Грудзинской, получившей титул княгини Лович; но при этом Константин потерял право наследования престола, что и вызвало известные осложнения после неожиданной смерти Александра.

Положение в иерархии царствующего дома определяло не только права его членов, но и денежное содержание из доходов Удельного ведомства, также созданного Павлом I. Великие князья и княгини имели собственные, так называемые малые, дворы с соответствующим штатом придворных чинов, кавалеров и дам.

Великая княгиня Е. Ф. Романова

По традиции все члены императорской фамилии, начиная с цесаревича, проходили военную службу, зачисляясь в нее с рождения. Великий князь Александр Михайлович писал: «2-го апреля 1866 года в возрасте 24 час. от роду, я стал полковником 73-го Крымского пехотного полка, офицером 4-го стрелкового батальона Императорской фамилии, офицером гвардейской артиллерийской бригады и офицером кавказской гренадерской дивизии» (29; 14). Это не значит, что он проходил действительную службу во всех этих частях, в том числе командовал своим Крымским полком: великий князь Александр Михайлович был шефом полка, и вся его деятельность на этом поприще ограничилась тем, что при отправке полка на действующий фронт в 1877 г. он проводил его, поздоровавшись с каждой ротой и сказав краткое напутственное слово. С возрастом великие князья, а чаще их августейшие родители, избирали род и место службы, проходили соответствующую подготовку и всю службу с самого начала. Только учились они дома да быстрее продвигались в чинах, нежели обычные офицеры. Так, Александр Михайлович в 1878 г., под влиянием одного из своих воспитателей, решил стать моряком, вызвав тем самым ужас матушки и недовольство отца. Однако поддержка Александра III помогла ему настоять на своем. «По логике и здравому смыслу, – вспоминал великий князь, – я должен был поступить в Морской корпус. Но, по заведенному обычаю, великие князья не могли воспитываться вместе с детьми простых смертных. Вот почему я стал учиться дома, под наблюдением наставника-специалиста… Его пригласили, чтобы подготовить меня к экзаменам, которые я должен был держать у целой комиссии профессоров. Мой наставник имел очень низкое мнение о моих умственных способностях и каждый день, в течение четырех лет, предсказывал мне верный провал. ‹…› Четырехлетняя программа, выработанная им, заключала в себе астрономию, теорию девиации, океанографию, теоретическую и практическую артиллерию, теорию кораблестроения, военную и морскую стратегию и тактику, военную и морскую администрацию и уставы, теорию кораблевождения, политическую экономию, теоретическую и практическую фортификацию, историю русского и главнейших из иностранных флотов… Мои преподаватели, все выдающиеся специалисты, не разделяли мнения моего неумолимого наставника. Поощренный ими, я заинтересовался моими новыми предметами. Теоретические занятия дома сопровождались посещением военных судов и портовых сооружений. Каждое лето я проводил три месяца в плавании на крейсере, на котором плавали кадеты и гардемарины Морского корпуса» (29; 67–68). Правда, на «Варяге» (не том, знаменитом, а на его парусно-винтовом предшественнике) августейший кадет спал и питался не с остальными кадетами, а жил в отдельной каюте и обедал в кают-компании с офицерами, но «во время занятий мне не оказывали какого бы то ни было преимущества. Когда я делал что-нибудь неверно, мне на это указывали с тою же грубоватою искренностью, как и остальным кадетам. Объяснив мне раз и навсегда мои обязанности, от меня ожидали чего-то большего, чем от остальных кадет, и адмирал часто говорил мне, что русский великий князь должен быть примером для своих товарищей» (29; 71–72). Через четыре года, в 1885 г., Александр Михайлович был произведен в мичманы, получив на экзамене, между прочим, скромный балл по судостроению. В 1886–1889 гг. молодой офицер совершил кругосветное плавание на клипере «Рында», после чего отправился в отпуск на Дальний Восток на собственной яхте. В 1890 г. он назначен вахтенным офицером на черноморский броненосец «Синоп», в 1892 г. стал командиром стотонной миноноски «Ревель» и после двухмесячного командования ею назначен командиром минного отряда из 12 кораблей. Затем в 1893 г. совершил плавание в США на крейсере «Дмитрий Донской», а в 1900 г. был произведен в чин капитана I ранга и назначен командиром черноморского броненосца «Ростислав». В 1905 г. адмирал великий князь Александр Михайлович – уже командир флотилии минных крейсеров Балтийского моря. Увлекшись в это время авиацией, он стал ярым сторонником этого рода оружия, организовал учебу первой группы русских офицеров в Париже у Блерио, а в 1909 г. на собственной земле под Севастополем, в Каче, создал первую русскую авиационную школу. Право же, трудно возразить против такой карьеры.

Примерно так же складывалась карьера другого августейшего моряка – великого князя Кирилла Владимировича, который в 1896 г., после четырехлетней подготовки, включавшей практические плавания, стал мичманом и был назначен на службу в Гвардейский флотский экипаж. Затем – кругосветное плавание на крейсере «Россия», учеба в морском артиллерийском училище в Ревеле, служба на Черном море на броненосце «Ростислав», поход на Дальний Восток на броненосце «Пересвет», замещение командира возвращавшегося в Россию крейсера «Нахимов», участие в Русско-японской войне, где великий князь, служа в штабе адмирала Макарова, случайно спасся при взрыве броненосца «Петропавловск». А потом, в 1905 г., за самовольную женитьбу Кирилл Владимирович был изгнан со службы, лишен наград и в 48 часов выслан из России. Однако в 1909 г. изгнание закончилось, и великий князь был назначен старшим помощником командира крейсера «Олег», а в 1910 г. получил чин капитана I ранга. В 1912 г. он закончил Морскую академию и стал командиром «Олега». С началом войны с Германией увлекавшийся автомобильным делом Кирилл Владимирович занимался санитарно-транспортной службой в военно-морском управлении. В 1916 г. получил чин контр-адмирала и командовал саперными работами военно-морского отряда на реках и озерах, а в 1917 г. вступил в командование морским Гвардейским экипажем.

На морской службе находилиcь в чине генерал-адмирала великие князья Константин Николаевич (брат Александра II) и Алексей Александрович, а Константин Константинович вынужден был оставить ее из-за непреоборимой морской болезни и перейти на службу в гвардейские пехотные полки. В конце XIX – начале ХХ в. все великие князья проходили домашнюю подготовку по курсам кадетских корпусов и военных училищ, сдавали экзамены и затем обычным порядком поступали в гвардейские полки младшими офицерами. Редко кто из них достигал высоких должностей, вроде генерал-инспектора родов войск или командира Гвардейского корпуса. Таким образом, это была обычная военная офицерская служба, лишь более обеспеченная и удачная. Разной была не только карьера, различался и уровень подготовки, способностей и склонности к службе.

Вот что пишет о генерал-адмирале Алексее Александровиче, имевшем, между прочим, прозвище «семь пудов августейшего мяса», Александр Михайлович, не любивший дядюшку: «Трудно было себе представить более скромные познания, которые были по морским делам у этого Адмирала могущественной державы. Одно только упоминание о современных преобразованиях в военном флоте вызывало болезненную гримасу на его красивом лице. Не интересуясь решительно ничем, что бы не относилось к женщинам, еде или же напиткам, он изобрел чрезвычайно удобный способ для устройства заседаний Адмиралтейств-совета. Он приглашал его членов к себе во дворец на обед, и после того, как наполеоновский коньяк попадал в желудок его гостей, радушный хозяин открывал заседание Адмиралтейств-совета традиционным рассказом о случае из истории русского парусного флота. Каждый раз, когда я сидел на этих обедах, я слышал из уст великого князя повторение рассказа о гибели фрегата «Александр Невский» (29; 115). После гибели русского флота при Цусиме Алексей Александрович, несший ответственность за эту трагедию, вышел в отставку и через несколько лет умер в Париже. Молва обвиняла его в том, что предложенные России новые крейсеры, построенные в Англии для Аргентины, попали к Японии, потому что генерал-адмирал не удовлетворился размерами комиссионных; на балетном спектакле с участием его любовницы в зале разразился публичный скандал по поводу новых бриллиантов балерины.

Великий князь Сергей Александрович, государственный опыт которого ограничивался командованием лейб-гвардии Преображенским полком, стал московским генерал-губернатором и «сыграл роковую роль в падении империи и был отчасти ответственен за катастрофу во время празднования коронации Николая II на Ходынском поле» (29; 116). С другой стороны, Константин Константинович, поэт, писавший под псевдонимом К. Р. (его стихотворение «Умер бедняга. В больнице военной / Долго он тяжко страдал…» стало народной песней, утратив авторское имя – высшая награда творцу, а на некоторые его стихи был создан ряд романсов, в том числе П. И. Чайковским, среди них до сих пор популярный романс «Отворил я окно. Стало душно невмочь…»), в бытность свою командиром лейб-гвардии Измайловского полка создавший среди офицеров литературный кружок «Измайловские досуги», талантливый актер-любитель, хороший педагог, начальник Главного управления военно-учебных заведений, ненавидел политику и чуждался всякой государственной деятельности.

Крупным для своего времени историком был великий князь Николай Михайлович, автор фундаментальных трудов, получивших мировую известность. Командуя лейб-гвардии Кавалергардским полком, он был настолько выше своих товарищей по уровню умственного развития, что совершенно отдалился от военной службы, проводя время в архивах Петербурга и Парижа; будучи горячим поклонником конституционализма, он находился в резкой оппозиции самодержавному строю и был чужаком в императорской фамилии. «Я не знаю никого другого, кто мог бы с большим успехом нести обязанности русского посла во Франции или же в Великобритании. Его ясный ум, европейские взгляды, врожденное благородство, его понимание миросозерцания иностранцев, его широкая терпимость и искреннее миролюбие стяжали бы ему лишь любовь и уважение в любой мировой столице. Низменная зависть и глупые предрассудки не позволили ему занять выдающегося положения в рядах русской дипломатии, и вместо того, чтобы помочь России на том поприще, на котором она всего более нуждалась в его помощи, он был обречен на бездействие людьми, которые не могли ему простить его способностей, ни забыть его презрения к их невежеству», – писал его брат Александр Михайлович (29; 124).