Сделка
- -
- 100%
- +
Глава 8
Щелчок замка звучит ровно в одиннадцать утра. В дверях – Федор, с лицом, как будто он всю ночь перетаскивал трупы, а теперь вынужден заниматься чем-то совсем уж бессмысленным – вроде меня. – Артем Альбертович просит вас к себе в кабинет. Сердце на мгновение опустилось в пятки, оставив в груди ледяную пустоту. Всё. Месть за экономку. Наверное, заставят мыть полы в коридоре зубной щеткой. Или слушать двухчасовую лекцию о правилах этикета для содержанок. Наконец, спокойно оставляю костыль возле тумбочки и почти не хромая выхожу из комнаты. Нога уже не так сильно болит, как в первые дни. Это один из малочисленных плюсов. Кабинет Артема оказался таким же, как и он сам: холодный, минималистичный, безупречно чистый и насквозь пропитанный запахом денег и превосходства. Ни одной лишней бумажки. Как будто он здесь не работает, а просто изображает бизнесмена для фотосессии в «Форбс». Он сидит за огромным столом, печатая что-то с таким видом, будто от его слов зависит судьба вселенной. Возможно, так и есть. – Присаживайся, – бросает он, не глядя. Я осторожно опускаюсь в кожаное кресло-монолит напротив. Жду, что сейчас из-под сиденья выскочат шипы для непослушных пленниц, но нет – оказалось на удивление удобно. Видимо, пытки здесь изощреннее – психологические. – Как дела? – его голос ровный, как линолеум в операционной. – О, лучше всех! – киваю я с фальшивой бодростью. – Просто не могу нарадоваться. Между утренней медитацией «Прислушайся к шагам охранника или злого брата» и вечерним сеансом «Сколько узоров на потолке» выдается минутка на пасьянс. Жизнь бьет ключом. Прямо в голову. Он игнорирует мой сарказм, как бактерию под микроскопом. – Ты поступила на юрфак. На бюджет. Это впечатляет. Почему юриспруденция? Вопрос застает врасплох. Я ожидала чего угодно: угроз, пыток, предложения выйти замуж за Марка, чтобы испортить ему жизнь… Но не светской беседы. – Ну… – чувствую себя на собеседовании в ад. – Показалось, это сильная позиция. Всегда есть правила. Их можно изучить, понять, как они работают. Как играть по ним. Или… как их обходить, если очень нужно. – «Очень нужно», – он повторяет мои слова, и на его губах появляется едва заметная, холодная тень улыбки. – А тебе часто было «очень нужно»? – Я жила с дядей-алкашом, который пропивал последние деньги. Да. Иногда приходилось… находить способы выжить. Закон в таких ситуациях – не враг и не друг. Это просто инструмент. Как молоток. Можно им и гвоздь забить, и череп проломить. Смотря в чьих он руках. Я сама удивляюсь своей откровенности. Но что мне терять? Артем молча кивает, его пальцы медленно барабанят по столу. – Инструмент, – соглашается он. – Правильное слово. А насколько хорошо ты умеешь им пользоваться? Не на уровне уличной смекалки. На уровне… теории. – Я еще не училась, только поступала, – пожимаю плечами. – Так что мои познания – это учебники для абитуриентов и удача. – Удачи в законе не бывает. Бывает расчет, – он отодвигает от себя планшет и поворачивает его ко мне. – Я дам тебе возможность потренироваться. Зарядка для ума. Чтобы не отупела в четырех стенах. На экране – сканы нескольких документов. Договоры какие-то. – Здесь три контракта. Два – абсолютно легальные. В одном – допущена ошибка. Юридическая неточность, которая меняет смысл одного из пунктов и делает его кабальным для одной из сторон. Не умышленно. По недосмотру. Твоя задача – найти ее. И объяснить мне, почему это ошибка, а не злой умысел. Здесь есть доступ в браузер, для справки. Справишься? Он смотрит на меня с холодным, почти лабораторным интересом. Он не ждет от меня гениальности. Он проверяет мою базовую сообразительность, логику, усидчивость. Как проверяют новый, незнакомый инструмент – насколько он вообще пригоден к работе. Азарт шевельнулся внутри меня, заглушая страх. Это вызов. Глупый, маленький, но вызов. – А что, если не найду? – спрашиваю на всякий случай. – Тогда ты подтвердишь, что твое место – в запертой комнате за пасьянсом, – он откидывается на спинку кресла. – Время пошло. Погружаюсь в чтение. Статьи Гражданского кодекса, пункты, подпункты… Мозг, заросший паутиной от безделья, заскрипел и задымился, но потихоньку запустился. Я забыла, где я. Забыла про охранников за дверью, про колючую проволоку за окном. Есть только задача. И этот невыносимый, давящий взгляд темных глаз на себе. И я нашла. В третьем договоре. Проклятая запятая, стоящая не там. Такая мелочь, а меняет всё. – Вот, – мой голос звучит хрипло. Я тычу в экран пальцем, чувствуя странный триумф. – Пункт четыре, точка семь. Запятая здесь делает уведомление о форс-мажоре отдельным обязательством. Штрафуют за неуведомление, даже если самого форс-мажора нет. Полная чушь. Юрист, который это составлял, вероятно, заказывал документы через интернет-услуги с пятизвездочным рейтингом и комментарием «все супер быстро». Я замолкаю, внезапно осознавая, что только что прочитала лекцию по договорному праву криминальному авторитету. Сердце заколотилось где-то в горле. Артем молчит секунду, другую. Потом кивает. – Не идеально, но для начала сойдет. На его лице нет ни улыбки, ни одобрения. Только констатация факта: инструмент не совсем бесполезен. – А теперь, – его голос снова становится острым, как скальпель, – следующее задание. Допустим, ты – не студентка, а моя правая рука. И мы не ищем ошибки. Мы их используем. Я хочу прижать эту сторону Б. Припугнуть их штрафами по этому дурацкому пункту. Как ты построишь аргументацию? Сделаешь из мухи слона? Он говорит это с той же интонацией, с какой люди говорят «передай соль». Будто предлагает мне не нарушить этические нормы профессии, до которой я ещё не доросла, а выбрать обои для спальни. Чувствую, как по спине пробегает холодок. Это уже не тест на знание законов. Это проверка на… цинизм. – Нужно… делать вид, что мы свято верим в эту нашу дурацкую трактовку, – выдавливаю я. – Давить на то, что они сами подписали. Ссылаться на букву договора, делать большие глаза и говорить «ой, а что вы хотели?». Это блеф. Но формально… мы будем правы. Артем смотрит на меня долго. В его глазах что-то вспыхнуло. Не тепло. Холодный, хищный азарт. И в этот самый момент волна непонятного возбуждения прокатилась по моему телу. Не только от страха, но и от странного, запретного любопытства. Как будто я заглянула в бездну и увидела, что она смотрит на меня с интересом. – Хорошо, – произносит он наконец. – Думай всегда на два шага вперед. Не только «что нарушено», но и «как это можно использовать». Завтра будет новое задание. Посложнее. Он поворачивается к ноутбуку, явно давая понять, что аудиенция окончена. Федор возникает у двери, как джинн из бутылки. Я только что прошла первый раунд отбора. Из скучающей пленницы я превратилась… в стажера. В подручного для темных дел. И самое ужасное, что мне… понравилось. Адреналин от решения задачи, удовлетворение от найденной ошибки, смутный трепет от его холодного, безэмоционального одобрения и обещания продолжения. Возвращаясь в свою комнату, я понимаю: он только что дал мне не просто «зарядку для ума». Он дал мне первый вкус власти. Игры. Той самой игры, в которой играют по-крупному. И это оказалось гораздо страшнее, чем любая угроза Марка. Потому что это затягивает. Очень.
Глава 9
Вечером того же дня Федор снова наведывается ко мне. На этот раз катит перед собой огромную тележку, доверху заставленную аккуратными стопками новеньких, пахнущих типографской краской учебников. И молча, с привычной эффективностью, он переносит их на письменный стол. Тяжелые, солидные тома. «Теория государства и права». «Римское право». «История политических и правовых учений». «Гражданское право». Учебники, о которых я так мечтала, которые выписывала поштучно по заоблачным ценам в интернет-магазинах. Он складывает их в идеальную башню. Кирпич за кирпичом. Возводя новую, интеллектуальную стену вокруг меня. – От Артема Альбертовича, – бурчит охранник, закончив и отступая к двери. – Сказал, чтобы к завтрашнему утру разобралась с основаниями приобретательной давности и понятием виндикационного иска. Для начала. Дверь закрылась. Я остаюсь сидеть и смотреть на эту груду знаний. Она кажется монументальной. Подавляющей. С насмешкой «содержанки» покончено. Теперь я – «стажер». И мой новый начальник, очевидно, верит в интенсивное обучение с погружением. Сначала я просто смотрю на них. Затем, почти машинально, подхожу и провожу пальцами по гладким корешкам. Мечта, обернутая в кошмар. Я получила всё, что хотела. Билет в мир права. Только этот мир оказался кривым зеркалом, а билет – пожизненным заключением в нем. Беру первый том – «Гражданское право». Открываю его на случайной странице. Сухие, четкие формулировки. Статьи, параграфы, комментарии. Язык силы. Язык порядка. Язык, на котором Артем говорил со мной сегодня. И в этом есть дьявольская гениальность его хода. Он не просто дал мне работу. Он дал мне мою мечту. Но дал её в такой упаковке, что от нее становится не по себе. Каждая прочитанная страница, каждая выученная теория отныне будет работать на него. Мой ум, отточенный на этих учебниках, будет заточен для его целей. Он купил меня не деньгами и не угрозами. Он купил меня моим же собственным стремлением, моей серьезностью и жаждой знаний. Это самая изощренная сделка в моей жизни. Сжав зубы, усаживаюсь за стол, отодвинув в сторону холодный ужин. Открываю учебник на нужной главе. «Приобретательная давность». «Виндикационный иск». И начинаю читать. Не потому, что Орлов приказал. А потому, что мне нужна эта маленькая частичка моей потерянной жизни. *** Голова гудит от бессонной ночи, проведенной за учебниками, но я чувствую странную уверенность – как боксер перед боем, отточивший движения. Кабинет Артема встречает меня все той же стерильной тишиной, пахнущей кожей, деревом и дорогим кофе. Он сидит за столом, на этот раз перед ним лежит не стильный планшет, а одна-единственная тонкая папка. Орлов молча кивает на стул напротив. Солнечный луч падает на его руку, лежащую на столе, и на секунду я замечаю тонкие белые шрамы на его костяшках. Следы другой, неофисной жизни. – Ну что, разобралась с исками? – его голос ровный, без приветствия. – Виндикационный требует доказательств права собственности. Негаторный – устранения препятствий, – выдаю скороговоркой. – Приобретательная давность – пятнадцать лет для недвижимости. Уголок его губ дрогнул – нечто максимально приближенное к одобрению. – Перейдем сразу к практике. – Он толкает папку в мою сторону. – Изучи. Договор о залоге между «Вектором» и «Финанс-Капиталом». Открываю папку. Бумага пахнет пылью и чужими чернилами. Юридический язык, цифры, условия. Но на этот раз это пахнет не теорией, а настоящими деньгами, настоящим риском. Мои пальцы слегка дрожат. – Моя задача? – спрашиваю, уже чувствуя знакомый вчерашний азарт. – Найти слабое место. Не опечатку. Юридическую лазейку, чтобы оспорить сделку. Я погружаюсь в чтение. Минут пятнадцать в комнате тишина. И я нахожу. Не лазейку, а открытую наглость. – Здесь нет лазейки, – говорю я, поднимая взгляд. – Здесь – пренебрежение. Смотрите, процедура обращения взыскания противоречит их же уставу. Они даже не маскируют схему. Артем смотрит на документ, потом на меня. В его глазах – все тот же холодный интерес. – Верно. «Вектор» – это Вяземские. Так сказать, наши конкуренты. Банк – их карманный. Они привыкли, что им все сходит с рук. Вяземские… Фамилия отскакивает где-то на задворках памяти. Смутно, как эхо из детства. То ли дядя Борис бормотал ее в пьяном бреду, то ли в новостях мелькала… – Вяземские… – невольно повторяю вслух. – Почему эта фамилия кажется знакомой? Артем медленно отодвигает от себя чашку с кофе. Его движение слишком плавное, слишком контролируемое. – Это не удивительно. Они давно в городе. Меньше нас, но амбициознее. – Он делает паузу, его взгляд становится тяжелым, пронизывающим. – Любят претендовать на то, что им не принадлежит. Не знаю почему, но по спине пробегает холодок. Орлов очень многозначительно скользит по мне взглядом. – Что вы хотите сказать? – Я говорю, что у той аварии, в которой погибли твои родители, были… заинтересованные лица. Вяземские получили несколько лакомых контрактов после того, как машина твоего отца разбилась в хлам. Слова – резкие и острые как лезвия – забиваются мне в уши с оглушающей силой. Не похоже, что он шутит. – А теперь они снова активизировались. И очень вовремя вспомнили о твоем существовании. – Он откидывается на спинку кресла. – Они считают, что раз Борис в белой горячке отдал им пол наследия твоего отца, то и ты принадлежишь им. Замираю, ощущая, как пол уходит из-под ног. Не просто долг. Не просто плен. Теперь я – разменная монета в войне кланов. Часть наследия, которую можно отдать. – Так я что, теперь вещь, которую вы делите? – голос срывается, становясь громче, чем я планировала. – Мой дядя, этот конченный алкаш, всем пообещал меня в счёт долгов, и теперь вы все решили, что я – собственность? Артем не моргает. Его спокойствие выбешивает еще сильнее. – Не повышай голос, – его тон не меняется. – Это не криком решается. Да, Борис попытался отдать тебя Вяземским в счет долга. Они согласились. Но мы пришли раньше. – О, так вы мои спасители? – я вскакиваю с кресла, дрожа от ярости. – Вы вломились в мой дом, вытащили меня силой, сломали мне ногу, а теперь хотите, чтобы я сказала «спасибо»? – Сядь, Лилия. – В его голосе впервые появляется сталь. – Твоя нога – результат твоей же глупости. А что касается спасения… Да. Именно так. Он делает паузу, давая мне осознать его слова. – Дмитрий Вяземский. Сын главы их клана. Отец сейчас в коме, и Дмитрий рвется к власти. Он отморозок, Лилия. Поверь мне, мой… импульсивный брат с ним даже рядом не стоял. Вяземский не собирался ждать, пока ты добровольно согласишься стать его… активом. Я медленно опускаюсь обратно в кресло. – Что… что он собирался сделать? – Что делают люди, наделенные властью, с непокорными? – Артем смотрит на меня без тени эмоций. – Ломают. У него свои методы. Они… эффективны. Но необратимы. Мы забрали тебя, чтобы не допустить этого. Пока что мы – меньшее из зол, Лилия. Запомни это. Меня словно обдают ледяной водой. Ярость, еще секунду назад клокочущая во мне, мгновенно гаснет, сменяясь животным, первобытным страхом. Он не врет. Я вижу это по его глазам. Вижу по тому, как напряглись его плечи, когда он произнес это имя. И этот страх… Он знаком. Это тот самый страх, что я почувствовала в первую ночь, когда поняла, что не могу отсюда сбежать. Только теперь он стал конкретным. И получил имя. Дмитрий Вяземский. – Так кто я для вас? – мой голос снова становится шепотом. – Стратегический актив? Инструмент против Вяземских? – Ты маленькая девочка, которая невольно стала частью очень темных дел, – он снова откидывается на спинку кресла. – Дмитрий не оставит своих притязаний. И когда он придет – а он придет – тебе понадобятся не только учебники по гражданскому праву. Тебе понадобится холодный ум и стальные нервы. Начинай тренировать их сейчас. Замолкаю, уставившись на блестящую поверхность стола. Я ничего не понимаю. Абсолютно ничего. А страшнее всего то, что у меня нет сил бороться. В какой момент я стала просто предметом? Без своей собственной жизни. Как так быстро свыклась с ролью пленницы и просто опустила руки, позволяя себе плыть по течению? Я никогда не была такой. Всегда старалась бороться за свое будущее. За себя саму. С дядькой нередко доходило до побоев, потому что я никогда не молчала. В школе я тоже отстаивала свою позицию. Что с учениками, что учителями. А теперь… Теперь я не могу даже слова сказать, потому что заведомо понимаю, что исход один – я в этом криминальном мире ничто. – Я правильно поняла намёк на то, что Вяземские убили моих родителей? – выдавливаю, поднимая взгляд на Орлова. Артем отводит взгляд в сторону, бесцельно двигая кружку на край стола. – Доказать это невозможно, – наконец говорит он, и в его голосе впервые слышится не холодность, а усталое раздражение. – Улик нет. Свидетели… исчезли. Он замолкает, и в тишине кабинета я слышу собственное сердцебиение. Смотрю на его сжатые кулаки, на напряженные плечи. И вдруг понимаю: он не просто прагматичный бизнесмен. Он тоже жертва. Такая же, как и я в этой истории. – Они убили не только моих родителей, да? – тихо говорю, и мой голос звучит почти нежно в гробовой тишине кабинета. – Ваша мать… Она тоже была в той машине. Артем замирает. Его взгляд, острый и опасный, впивается в меня. Но я не отвожу глаз. Впервые за все время я не чувствую страха перед ним. Только странную, щемящую жалость. – Кто тебе сказал? – его голос низкий, почти змеиный шепот. – Никто. Я… Видела старую статью. Там был вырван кусок. Я просто сложила два и два. Вы потеряли их обоих в тот день. И Вяземские забрали у вас не только бизнес-партнера. Они забрали часть вас. Орлов молчит так долго, что я начинаю думать, что совершила ужасную ошибку. Что сейчас прикажет Федору выбросить меня из окна. Но вместо этого он медленно поворачивается к окну, и его плечи опускаются. Впервые я вижу его без этой брони безупречного контроля. – Вяземские сделали все так, чтобы все были уверены в том, что это случайность. Но мой отец знал, что это не так… Но не стал рисковать, чтобы ещё и нас потерять. Он сильно изменился. Стал жестче. Холоднее. Марк стал неуправляемым. А я понял, что справедливость – это иллюзия. Есть только сила и те, кто ею пользуется. Он оборачивается, и в его глазах я вижу не боль, а нечто худшее – холодную, вымороженную пустоту. Я смотрю на него, на этого человека, который в девять лет получил в подарок книгу о справедливости, а вскоре потерял всех, кто в нее верил. И внезапно все встает на свои места. – Вы забрали меня, потому что я – последнее, что осталось от того мира, – шепчу я. – От мира, где ваш отец и мой были друзьями. Где ваша мать была жива. Где существовала справедливость. Он не отвечает. Но в его молчании – подтверждение. – Так давайте не будем делать вид, что это просто сделка или война кланов, – мой голос крепнет. Я встаю и подхожу к нему. – Это месть. И я теперь часть этой мести. Но я не буду пешкой, Артем. Если я и буду играть в эту игру, то буду знать все правила. Все карты на столе. Он медленно поворачивается ко мне. В его глазах больше нет пустоты. Теперь там – решимость. И что-то еще… Уважение? – Карты уже на столе, – произносит он. – Вяземский-младший не остановится. Он считает тебя своей собственностью. И он превратит твою жизнь в ад. Не потому что ты ему мешаешь, а потому что не выносит, когда у него отбирают то, что он считает своим. – А что считаете своим вы? – спрашиваю я, глядя ему прямо в глаза. Впервые за все время его губы растягиваются в чем-то, отдаленно напоминающем улыбку. Безрадостной, опасной. – Я ничем не владею, Лилия. Я всем управляю. И сейчас я управляю выживанием своих людей. Он поднимается, делает шаг ко мне, и теперь мы стоим так близко, что я чувствую запах его одеколона и чего-то еще – металлический привкус опасности. – Так что да, это месть. Но это и война. И тебе придется выбрать сторону. Даже если все стороны тебе противны. Я держу его взгляд, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Но впервые за долгое время я не чувствую себя беспомощной. Я чувствую себя… Живой. Опасной. Готовой к бою. – Я уже выбрала, – говорю я тихо. – Я выбрала выживание. А вы… Вы просто меньшее из зол. На его лице снова появляется эта странная, безрадостная улыбка. – На сегодняшний день – да. Не разочаровывай меня, Лилия Шестакова. Моя фамилия звучит как вызов. Приглашение к танцу, в котором партнеры могут в любой момент пустить друг другу пулю в лоб. Но это мой танец. Я, наконец, сделала первый шаг. Я в деле.
Глава 10
После того взрывоопасного разговора в кабинете я подсознательно жду продолжения. Шага Артема за дверью, нового задания, хоть какого-то знака, что игра продолжается. Но ничего. Особняк снова погружается в гулкую, непроглядную тишину, будто после шторма. Даже экономка стала призраком – оставляет еду у двери и исчезает, не встречаясь со мной взглядом. Я остаюсь наедине с башней учебников. И теперь я не просто учусь – я ищу. Информацию. Зацепки. Любые крохи, которые могли бы сложить хоть какую-то картину этого безумного мира, в который я попала. Мне снова открыли доступ в интернет. Ограниченный, конечно. Соцсети и мессенджеры по-прежнему под замком, но браузер и поисковик работают. И я погружаюсь в него с жадностью утопающего. Вяземские. Вбиваю в поиск эту фамилию. Выскакивают те же умытые, респектабельные лица, что и у Орловых. Деловые новости. Благотворительные гала-ужины. Дмитрий Вяземский – молодой блондин с жестким, не лишенным харизмы лицом и холодными глазами, которые даже с экрана смотрят будто сквозь тебя. Он чаще всего на фотографиях со своим отцом, Алексеем Вяземским, – тоже светловолосым мужчиной с пронзительным взглядом и властной осанкой. Тот самый, который сейчас, по словам Артема и журналистов, в коме. Я листаю страницу за страницей. Нахожу их компанию – «Вектор-Холдинг». Вижу их проекты, партнеров. Но это всё – фасад. Легальная, глянцевая ширма. Ни намека на темные дела, на криминал, на ту самую «войну кланов», о которой говорил Орлов. Я в отчаянии ввожу в поиск: «Вяземские криминал», «Вяземские мафия», «Шестаков Вяземские авария». Результаты либо нулевые, либо ведут на какие-то желтые форумы с анонимными и явно бредовыми комментариями. Все следы тщательно замазаны. Кем-то. Или Орловыми, или самими Вяземскими. Откидываюсь на спинку стула, чувствуя жгучую беспомощность. Я сижу в самом эпицентре войны, о которой знаю лишь по обрывкам фраз. Я – одна из фигур на этой шахматной доске, но мне не дают увидеть ни саму доску, ни другие фигуры, ни правила. Мое заточение обретает новое, изощренное измерение. Меня лишили не только свободы передвижения, но и свободы информации. Я, как слепой щенок, тычусь носом в стены своего вольера. От бессилия хватаюсь за учебники. Хотя бы здесь у меня есть иллюзия контроля. Учу статьи, решаю казусы, строю логические цепочки. Это, конечно, не лекции и семинары в университете, но усваивать материал я умею и самостоятельно. В мире права есть причинно-следственные связи. Если есть состав правонарушения – будет и наказание. Если есть договор – есть и ответственность. Здесь же, в моей реальности, никакой логики нет. Есть лишь тишина, нависшая в воздухе, словно туго натянутая струна. И я жду, когда она лопнет. И сегодня вечером это случается. Дверь открывается ровно в семь вечера. Время ужина. Ожидаю увидеть экономку с подносом, но в дверях стоит он сам – Артем Орлов. На нем темные брюки и простая рубашка с расстегнутым воротом, но в его появлении на пороге моей комнаты есть что-то торжественное и необычное. – Одевайся, – говорит без предисловий он. – Поужинаем внизу. Я замираю с учебником в руках. Не ослышалась? Это новая игра? Проверка? Или что-то ещё? – С… с вами? – не могу скрыть удивления. – Со мной, – подтверждает он. Его взгляд скользит по моей простой футболке и спортивным штанам. Не спорю, мой наряд совершенно не для «светских ужинов», но тут уж, что предоставили. – В столовой, – продолжает Орлов. – Теперь мы партнеры, а партнеры не едят в одиночку, как затворники. У тебя есть десять минут. Он выходит, оставив дверь и мой рот открытыми. Впервые. Это ощущение открытой двери почти пугает сильнее, чем замок. Беру себя в руки. Роюсь в прикроватной тумбочке в поиске одной-единственной приличной кофты и темных джинс. Может, на правах «партнёра» я уже могу потребовать и свои вещи? Раз уж мне по-прежнему не выйти из этого дома. Столовая оказывается огромным помещением с темным дубовым столом, способным уместить два десятка человек. Над ним висит массивная хрустальная люстра, чей свет отражается в полированной поверхности дерева, создавая иллюзию бесконечной глубины. Прямо как в тех американских сериалах про богатых и несчастных. Строгие пейзажи в тяжёлых рамах красуются на светлых стенах. Воздух пахнет дорогой мебельной полировкой и едва уловимым ароматом жареного мяса и специй. Пахнет, черт возьми, вкусно. Желудок предательски урчит. Серебряные приборы, хрустальные бокалы, фарфоровые тарелки с золоченым ободком – всё кричит о деньгах и власти, но в этой стерильной роскоши нет ни капли тепла. Типичный дом Орловых. Накрыто только на две персоны, что одновременно успокаивает и напрягает. Успокоение от того, что младшего брата по-прежнему не видно на горизонте, а напряжение – от скрытых планов старшего. Артем уже сидит во главе стола. Невозмутимо указывает мне на место справа от себя. – Присаживайся. Ужин подает не миссис Гадюка, а молчаливый мужчина в белой униформе. Еда изысканная – томленая телятина с трюфельным пюре, но я почти не чувствую вкуса. Каждый нерв напряжен. Я сижу в самом сердце вражеской крепости, и меня пытаются убедить, что я гостья. Или, на худой конец, ценный кадр. – Расслабься, – говорит Артем, делая вид, что не замечает моего напряжения. Он разрезает мясо с хирургической точностью. – Это просто ужин. Не допрос. – Между кем и кем? – спрашиваю, откладывая вилку. – Между похитителем и жертвой? Или между партнерами, как вы сказали? А может, между тюремщиком и заключенной на прогрессивной реабилитации? – Между людьми, у которых общий враг и, следовательно, общие интересы, – парирует он, отпивая вина. – Ты доказала, что твой ум может быть полезен. Я ценю ресурсы. И теперь ты – не пассивный актив, а… стратегический партнер. На данном этапе. На ум приходит саркастический выпад, но сдерживаюсь, ограничившись слабым фырканьем. «Стратегический партнер». Звучит как название должности в отделе, который скоро расформируют. Несколько минут тишину столовой нарушает лишь постукивание приборов по тарелкам. За эти… недели я уже привыкла есть в одиночестве настолько, что пытаюсь прокручивать в голове правила этикета, чтобы не облажаться и не показаться дикаркой. Вилка справа, нож слева? Или наоборот? Черт, надо было в интернете и это погуглить. – На самом деле, – начинает Орлов, наконец нарушая давящую паузу. – Я вспомнил о нашей договоренности в первую ночь твоего… прибытия сюда. Прищуриваюсь, пытаясь вспомнить что-то кроме поврежденной ноги, побоев Марка и заявления Артема о том, что я – “имущество”. – О послушании, – поясняет Орлов. – О том, что если ты не будешь совершать глупости, то тебе будет вполне комфортно находиться в нашем доме. А, ну да. Что-то припоминаю. Знал бы он, как сильно мне хотелось разнести к чертям свою золотую клетку в первую неделю. Да и до сих пор это желание бьётся где-то глубоко внутри. – То есть ужин с хозяином – это поощрение? – приподнимаю бровь. – Что-то вроде «пряника» после всех тех «кнутований»? А что на десерт? Экскурсия по подвалу с полным описанием инструментария? Он смотрит на меня, и в его глазах на секунду мелькает нечто похожее на усталое раздражение. Словно он пытается приручить дикую кошку, а она то и дело шипит и выпускает когти. – Это попытка установить рабочие отношения, Лилия. Война – это не только пули и договора. Это еще и информационный фронт. И за этим столом мы можем обмениваться данными в более… неформальной обстановке. – Данными? – переспрашиваю, наконец откладывая вилку. – Или вы просто хотите, чтобы я почувствовала себя обязанной? Создать иллюзию нормальности? Извините, но томленая телятина – не лучшая замена свободе. Артем отставляет бокал. Его пальцы медленно обводят край хрусталя. – Свобода – понятие относительное. Ты могла бы сейчас быть у Вяземских. Уверяю, их методы «мотивации» тебе бы не понравились. А здесь… здесь ты можешь даже задавать вопросы. В рамках разумного. В его голосе скользит вызов. Он предлагает сделку. Не на бумаге, а в воздухе, пропитанном запахом дорогого вина и тревоги. И, черт возьми, мне действительно есть о чем спросить. – Хорошо, – говорю, отодвигая тарелку. – Давайте начнем с простого. Вяземские играют в грязные игры. Это я знаю с ваших слов, хотелось бы больше конкретики. Что за фасадом их респектабельности? – Грязь. Шантаж. Запрещённые вещества. Проституция. Все, что приносит быстрые деньги и разлагает город. Мой отец и твой когда-то держали эту грязь под контролем. Не давали ей расползаться. Вяземские же… они эту грязь культивируют. – И вы – светлые рыцари? – не удерживаюсь от язвительности. – Нет. Мы – порядок. Пусть и своеобразный. – Он наконец поднимает на меня взгляд. – Мы не торгуем детьми и не подсаживаем школьников на запрещенку. Это была принципиальная позиция твоего отца. И моего. В его словах звучит убежденность, которая заставляет меня на секунду забыть о сарказме. – Хорошо. Следующий вопрос. Если вы такие всесильные, почему до сих пор не уничтожили их? Артем усмехается, но в усмешке нет веселья. – Равновесие страха. У нас слишком много взаимных компроматов, слишком переплетены интересы. Открытая война уничтожит всех. Но сейчас… равновесие нарушается. Дмитрий молод, амбициозен и глуп. Он хочет всего и сразу. И он не брезгует методами, от которых могут многие пострадать. – Например? – настаиваю я. – Например, он не станет церемониться с девятнадцатилетней девчонкой, которая оказалась на его пути. – Его взгляд становится тяжелым. – Он просто уберет ее. Без разговоров. Без предложений о сотрудничестве. По моей спине пробегает холодок. Он снова напоминает мне, что я – пешка в смертельной игре. – А почему вы до сих пор живы? – не сдаюсь я. – Если он такой безбашенный… – Потому что я предусмотрел все варианты. – Он отпивает вина. – И на самом деле, вся сила не в нас, а в людях, которые верны нам. – Хотите сказать, что прячетесь за подчиненными? Если бы не кривая ухмылка Орлова сейчас, я бы могла подумать, что сказала лишнего. – Я строю систему. – Артем ставит бокал так точно, что хрусталь издает чистый, звенящий звук. – Верность – это не рабская преданность. Это понимание общих интересов. Мои люди знают: пока я жив, их семьи в безопасности, их бизнес под защитой. Это не эмоции. Это расчет. И он надежнее любой клятвы. Он произносит это с ледяной уверенностью, и я почти готова в это поверить. Почти. Но в этот момент дверь в столовую с грохотом распахивается, врезаясь в стену. В проеме стоит Марк. Он весь перепачкан в крови. Не своей, судя по тому, как он уверенно стоит, сжимая окровавленные кулаки. Его одежда порвана, в глазах – дикая, неконтролируемая ярость. Он тяжело дышит, его взгляд сразу выхватывает меня за столом с братом. – Уютно устроились! – его голос – хриплый рык. Он делает несколько шагов внутрь, оставляя кровавые следы на паркете. – Пока ты тут вино распиваешь с этой стервой, трое моих пацанов лежат в подворотне на Восточной! Их вырезали, братец! Как свиней! Артем встает. Медленно. Его движения все так же выверены, но в них появилась стальная пружинистость. – Успокойся, Марк. Что случилось? – Что случилось? – Марк с силой бьет кулаком по стене, и гипс осыпается. – Вяземские! Они ждали нас! Кто-то слил информацию о перемещении груза! И знаешь, о каком грузе речь? Он тычет пальцем в мою сторону. – Они знали, что мы везем ее вещи из той конуры! Это была засада! Они думали, что она в машине! Я замираю, сердце уходит в пятки. Ничего не понимаю… Из-за меня кого-то убили?