- -
- 100%
- +
По берегам Вислы и Днепра, Дона и Чусовой еще не просохла кровь, пролитая в гражданской войне.
Истерзанная страна залечивала раны. По городам брались на учет фабрики, заводы, склады, квартиры. Местные газеты печатали в отделе местной хроники: «За первую половину ноября выявлено 15 фабрично-заводских предприятий и 250 складов и квартир». Петроград замерзал. Не хватало дров, угля, лопнули трубы отопления. «Чрезутоп» рассылал боевые приказы. Вагоны были переполнены квалифицированными рабочими, возвращавшимися с фронта и деревень к опустевшим фабрикам, замороженным котлам, чтобы оживить их к новой жизни. Петроград напоминал искалеченного инвалида войны.
Темным осенним вечером по Невскому проспекту осторожно пробирался, среди разношерстно одетой толпы, плотный человек в котелке, с коротко подстриженными усами. Когда на него падал тусклый свет керосиновой лампы из окна дома, прохожие с недоумением останавливались, чтобы посмотреть на этот призрак прошлого: он был в отличном демисезонном пальто заграничного покроя, на руках замшевые перчатки, ноги обуты в изящные ботинки. И какой независимый вид! Ну, конечно, это был иностранец!
Он внимательно всматривался в лица прохожих. Прохожие появлялись из тумана и исчезали в тумане. Что за несчастный вид! Взъерошенные голодом и холодом, с поднятыми воротниками, надвинутыми на глаза шляпами, сутулые, они ползли, как последние осенние мухи. Правда, в толпе попадались и иные люди. Широким твердым шагом шли краснофлотцы, рабочие, моряки. но глаза иностранца не останавливались на них. Они были устроены так, что видели только обывателя. Иностранец не слыхал уличных разговоров, в которых можно было услышать радость нового пролетарского города. Он улавливал ухом только слова «неп, пайки», так уж было устроено его ухо.
Иностранец загляделся на старика с породистым лицом и военной выправкой, который, почти откинувшись назад, шествовал в латаной, грязной солдаткой шинелишке, – «социальная мимикрия», – и едва не упал, поскользнувшись на выщербленной плите тротуара.
Нет, с него довольно этого зрелища! Иностранец подошел к краю тротуара и махнул рукой шоферу автомобиля, медленно следовавшего за ним.
«Дикие люди, дикая страна!» – подумал иностранец, захлопывая дверку и усаживаясь на мягкое сиденье. – «Дикая, несчастная страна!..»
Иностранец был знаменитым писателем. Он приехал в Россию, чтобы видеть самому, что здесь происходит. Это было очень смело с его стороны – ехать в страну большевиков, где «свирепствует чудовищная Чека». Друзья и родные отговаривали его от безумного намерения. Но он все же поехал.
Что притягивало его в Россию? Эксперимент! Великий эксперимент перестройки мира, старой цивилизации, культуры, создания нового общественного строя. Эта дерзкая попытка осуществить в жизнь то, что веками было предметом утопий. А разве утопии не были его коньком? Разве он в своих произведениях, которыми зачитывался весь мир, не рисовал картины будущего, картины мировых войн и революций, даже космическую борьбу миров, крушение старой цивилизации, зарождение новой, невиданный технический прогресс? Это была его мировая монополия. И вдруг эти люди – большевики – заявили о том, что именно они перестроят мир! Это задевало его, как профессионала, не могло не волновать.
Он считал себя не только провидцем будущего. Он хорошо знал историю. Он читал, что на смену одной эпохи приходит другая, на смену одной цивилизации – новая. И эта смена никогда не проходила без острой борьбы, крови, страданий. Люди старой эпохи ненавидели тех, кто пришел смести их с лица земли со всеми их старыми ценностями. И все же новое побеждало, капитализм тоже не вечен. Разве не он – провидец будущего – много раз сам писал об этом в своих романах и статьях? Он наметил контуры будущего общества, будущей цивилизации, где все так красиво, гармонично и прилично, и из романа в роман он доказывал, что для перехода к социализму не нужно идти путем революций, потому что капитализм, как разумный назидательный мир, эволюционно перерастет в социализм, А большевики-рабочие всегда казались ему силой не созидательной, а разрушительной. Он слишком хорошо знал цену своей английской печати, чтобы верить тому, что в ней писалось о советской России. Он решил посмотреть лично. И он посмотрел.
Конечно, газеты писали много глупостей и вранья. Большевики не людоеды и не национализируют женщин. Но все же действительность оказалась более удручающей, чем он предполагал. Полузамерзшие, голодные, погруженные во мрак столицы – Москва, Петербург… Изрытые мостовые, ободранные, искалеченные дома с разбитыми стеклами… Что стало с блестящей Английской набережной, Морской, Невским проспектом?.. А люди? Тончайшая культурная прослойка уничтожена. Осталось сто пятьдесят миллионов дикарей, которых кремлевская кучка мечтает превратить в высокоцивилизованных людей нового мира!
О, этот кремлевский мечтатель! Великий иностранный писатель был у него. Слышал его речи об электрификации. Да, он увлекательно говорит. И когда его слушаешь, то почти веришь тому, что все это возможно. Но ведь это же не больше, как мечта! Разве можно думать об электрификации в равнинной стране с медленно текущими реками? Строить же расчеты на одном угле и нефти – еще большая фантастика. Это потребовало бы Монбланы угля и моря нефти.
И все же даже не в этом – не в энергетике главный вопрос. Довольно выйти из Кремля на улицы Москвы, пройтись по этим азиатским кривым переулкам, тупикам, тонущим в темноте, чтобы рассеялись последние следы личного обаяния кремлевского мечтателя. Он, представитель английской цивилизации, великий романист и фантаст, умеет ценить силу воображения и отдает должное кремлевскому прожектеру. Великолепные планы, широчайшие горизонты. Но ведь Москва-то во тьме! Петербург во тьме! Что же говорить обо всей остальной мужицкой России?.. И кто будет строить? Где взять специалистов, средства? Сколько десятков лет нужно для того, чтобы страна поднялась из той пропасти, в которую ввергнута после войны и революции?..
И, медленно двигаясь в своем автомобиле по разрытым мостовым Петрограда, эксперт по утопиям и специалист по социальным прогнозам сделал свое компетентное заключение: «Нет, это не реально. Это – беспочвенная фантастика. Мечта. Это не заря, не утренний свет. Это ночь. Глубокая ночь. Мгла над всей страной. Россия во мгле… кстати, неплохое название для книги, которую я напишу по возвращении в Лондон! Россия во мгле, надо записать. Или, быть может, назвать так: «Электрофикция России»?..»
Знаменитый писатель, вероятно, был бы огорчен, если бы узнал, что не ему одному пришло в голову это ядовитое словечко.
Электрофикция! Слово это уже ползло по Москве, перекочевало в Питер, расползлось по провинции.
Слово «электрофикция» витало и по уголкам редакций. Литераторы, журналисты впадали в тихое недоумение. Надо писать об электрификации. Надо пропагандировать выработанный план. Но о чем именно писать? Как подойти к этому делу? С чего начать?.. Ну, конечно, с тезисов. Это легче всего! И они строчили тезисы, наводняли газетные листы длиннейшими и пустейшими рассуждениями о том, как подойти к выработке плана, тогда как этот план был уже выработан и оставалось только внимательно изучить его.
Старый инженер-электрик потирал руки в кругу своих коллег по профессии: – Я, во всяком случае, приветствую электрификацию! В конце концов, не наша забота, что выйдет изо всей этой затеи, – электрификация или электрофикция. Наши акции, во всяком случае, поднимаются. Без нас, старых, опытных специалистов, не обойдешься. Кто будет проводить план электрификации, строить электростанции? Уж конечно не коммунисты, которые генератора от трансформатора не отличат. Мы будем строить! А отсюда, как говорится, все организационные выводы для нас!
А в Кремле нервно ходил по кабинету сам «кремлевский мечтатель», виновник всего этого брожения умов. На его письменном столе лежала стопочка бумаги. Время от времени он подходил к столу и заносил на бумагу несколько строк. У стола сидел седовласый автор плана ГОЭЛРО и внимательно слушал.
– Взгляните на статью Крицмана в «Экономической жизни». Пустейшее говорение. Литературщина. Возьмите тезисы Милютина. Вслушайтесь в речи «ответственных» товарищей. Скучнейшая схоластика, то литераторская, то бюрократическая. Пустейшее «производство тезисов» или высасывание из пальца лозунгов и проектов вместо внимательного и тщательного ознакомления с нашим собственным опытом…
Он подошел к столу, записал несколько строк и вновь зашагал из угла в угол.
– Непонимание дела получается чудовищное… Вот этот-то разброд мнений и опасен, ибо показывает неумение работать, господство интеллигентского и бюрократического самомнения над настоящим делом… самомнение невежества! Надо же научиться ценить науку, отвергать «коммунистическое чванство» дилетантов и бюрократов, надо же научиться работать систематично, используя свой же опыт, свою практику.
Он вновь быстро подошел к столу и записал последнюю фразу.
Так, развивая свои мысли вслух, он готовил статью «О едином хозяйственном плане».
– Электрофикция! – гневно произнес он и вдруг, сощурив свои глаза, в которых засверкали веселые огоньки насмешки, добавил:
– Вумники!
Если бы при таком разговоре, – а они повторялись нередко, – присутствовал знаменитый английский писатель! Он включил бы в свою книгу «Россия во мгле» целую главу – «Трагедия кремлевского мечтателя».
Так написал бы знаменитый писатель.
И он оказался бы в роли не только плохого провидца, но и плохого психолога: кремлевский мечтатель мог негодовать на тупость и косность. Мог выходить из себя, метать громы и молнии. Но он ни на минуту не сомневался в победе.
«Тем хуже для него!» – сказал бы знаменитый писатель.
– …Приезжайте через десяток лет и посмотрите, что у нас будет! – сказал на прощанье кремлевский мечтатель знаменитому английскому писателю.
Но писатель не приехал. А жаль. Пока он писал свою книгу «Россия во мгле», пока книга издавалась, переводилась на европейские и восточные языки, пока смаковалась поклонниками-читателями, «кремлевские мечты» превращались в действительность, план – фантастический план – ГОЭЛРО был выполнен.
«Взъерошенные» люди, вызывавшие у великого писателя одно презрительное сожаление, извлекали из недр земли лежавшие под спудом рудные сокровища и превращали их в машиностроительные заводы, в генераторы, трансформаторы, гигантские турбины. Они научились делать это – «дикие, некультурные» люди! Они рыскали всюду, от полярного круга до горячего песчаного Туркестана, и в этой «равнинной стране с вялым течением рек» нашли бурные, стремительные реки, водопады, низвергающиеся с четырехсотметровой высоты, и сковывали их цепями железа и бетона. План ГОЭЛРО превратился в генеральный план электрификации СССР.
Два миллиона киловатт ГОЭЛРО казались электрофикцией. Но когда эти два миллиона потекли по проводам, завертели колеса машин, засветились огнями – первыми огнями среди вековой тьмы российских просторов, – уже никому не кажутся фикцией шестьдесят миллионов киловатт генерального плана.
Смешное стало страшным…
И уже не один великий писатель, не один государственный человек захотел посмотреть, что же делается в непонятной Советской стране…
…Это было на исходе лета 1933 года.
Большой французский политический деятель, – и тоже писатель, но не фантаст, – человек с зоркими глазами трезвого политика и дельца, сидел на веранде гостиницы на берегу Днепра, смотрел и думал.
Он бывал в России и знал ее историю. Он знал эти места, которые некогда были приютом дикой казачьей вольности. Он знал о днепровских порогах – этой «несправедливости природы», делавшей несудоходной прекрасную реку на самом ответственном участке. Он знал, как некогда гибли люди, прогоняя утлые «дубы» через бурливые, чертовские пороги.
И вот он словно по волшебству перенесен в иную страну, иной мир, иную эпоху человеческой истории… Нет, это не Россия, какою он знал ее, не старый, дикий, непокорный Днепр, который он видел еще несколько лет тому назад.
Пред ним лежала необозримая водяная поверхность, упиравшаяся в величавую плотину. Эта плотина!.. Мощная, спокойная, несокрушимая, как символ непреклонной воли ее строителей. Она убеждала без слов… По каналу проходили караваны судов. На противоположном берегу ослепительно сверкали в лучах яркого солнца белые дома города-сада. А за ним, вокруг всей гидростанции, на многие километры тянулись фабрики и заводы Днепровского комбината…
Величавы голубые просторы Днепра, величава в своем красноречивом молчании плотина, величавы голубые небесные просторы с реющими вдали стальными птицами.
Эти просторы воды и воздуха смягчают шум земли. Спокойствие природы здесь находится в новом гармоническом сочетании с кипучей деятельностью человека. Движутся аэропланы в синеве, движутся караваны судов, движутся толпы людей, движутся через плотину и по улицам новых городов трамваи, шумят созданные людьми водопады…
Нет, шестьдесят миллионов – не фикция. Они создадут это!..
Знаменитый французский вспоминает, как после шумных цехов заводов и оживленных улиц он спустился в «святилище» электростанции, где было тихо, словно в подземелье пирамиды, – остановился перед пультами управления… Он и его спутник долго молчали, охваченные невольным волнением. Повернуть этот рычаг – и шестьсот тысяч киловатт потекут по проводам. Из седых волн Днепра выйдут двадцать пять миллионов «механических рабочих» на помощь живым советским рабочим. Если бы собрать такую армию, построив по десяти человек в ряд, то она растянулась бы на 2500 километров – от Днепра до Тюмени…
…Быть может, эта «днепровская симфония» настроила его самого на мечтательный лад, но он увидел нечто большее, чем профессионал-провидец – знаменитый английский писатель.
Днепровская электрическая станция и весь узел вокруг нее – сейчас, пожалуй, самое интересное место не только в СССР, но и на всей земле: сидя на этой веранде гостиницы, «дышишь будущим»…
– А ведь Днепр-то синий! – внезапно прервал путешественник общее молчание. – А вы уверяли, что он черный и мутный, как Дунай! – обратился он к своему спутнику и, помолчав, продолжал в задумчивости:
– Масса воды, масса света, масса воздуха, масса зеленых насаждений, города-сады… Когда смотришь на все это, то кажется, что находишься в фантастическом уэлльсовском городе будущего!..
…Вы слышите, знаменитый писатель, непревзойденный фантаст, пророк и провидец будущего, специалист по социальным утопиям?
Фантастический город построен! Приезжайте и посмотрите на него своими «ясновидящими» глазами! Сравните его с вашими городами во мгле!
Но напрасно знаменитый французский путешественник приписывает вам честь. Это не ваш, уэлльсовский, город! Ваши утопические города останутся на страницах ваших увлекательных романов. Ваши «спящие» не «проснутся» никогда. Это город – «кремлевского мечтателя».
Вы проиграли игру!