Ветер знает дорогу.
Когда поезд остановился, на платформе не оказалось ни одного человека.
Ари прижала к груди рюкзак и вышла на пустую станцию. Воздух пах морем, мокрым деревом и чем-то ещё – едва уловимым, как чужая музыка сквозь окно. Было слишком тихо, будто весь город ушёл спать днём.
Она повернулась к вагону, но двери уже закрывались. Поезд ушёл – не издав ни звука, как будто и не существовал. Остался только ветер, шуршащий между деревянными досками платформы.
Ари впервые приехала сюда. Мама сказала: "Это всего на лето. Побудешь у тёти. Там хорошо, у моря. Там ты отдохнёшь." Но мама не смотрела ей в глаза, когда говорила это.
Станция называлась Намхэсан, и название было выцветшим. Только чайка, сидящая на табличке, казалась по-настоящему живой.
Она пошла по указателю. Узкая дорожка вела в сторону побережья, мимо поля с жёлтыми цветами и маленького магазина с вывеской "Мы открыты", хотя двери были закрыты. Ари шла и думала: "А если это место забыли на карте? А если здесь всё наоборот?"
Тётин чайный дом оказался на холме, у самого края утёса. Дом выглядел старым, но не заброшенным: словно кто-то заботился о нём, не торопясь. Окна были открыты, и белые занавески развевались, как флажки у дороги.
На крыльце сидела кошка. Она не мяукала, просто смотрела.
Ари подошла и постучала. Ответа не было. Тогда она толкнула дверь. Она поддалась – мягко, как будто знала её.
Внутри пахло чаем. И чем-то ещё. Запах был странным, глубоким – как когда ты впервые заходишь в дом, где уже кто-то жил до тебя, и где время всё ещё стоит.
На столе стояла чашка. Пар над ней ещё не рассеялся.
– Тётя? – позвала она.
Тишина. Только чай шумел в чашке, будто внутри – ветер.
Ари прошла внутрь, стараясь не шуметь. Пол поскрипывал под ногами – не пугающе, а будто приветствуя. В чайной комнате стоял полумрак: солнце падало косо, освещая только пар над чашкой.
Рядом со столом стояло ещё одно кресло. Пустое. Подушка на нём была чуть примята, как будто кто-то только что встал. Ари поставила рюкзак и медленно подошла к чашке.
В ней был светло-золотой чай. Пахло жасмином, но едва заметно – как если бы цветы только-только прикоснулись к воде. И всё же… был в этом запахе ещё один слой. Что-то тёплое. И грустное.
Ари обернулась. – Тётя?
Молчание. Только тихий стук – будто капля ударилась о подоконник. Она пошла по коридору. Дом был больше, чем казался снаружи. Комнаты одна за другой: с книгами, с засушенными травами, с тихо тикающими часами.
И вдруг – голос.
– Ты пришла пораньше, чем я думала.
Ари замерла. Голос был нестрашный – наоборот, он звучал так, как будто знал её уже давно.
Из глубины дома вышла женщина. Высокая, в светлом хане – лёгком, как утренний пар. Волосы собраны, лицо ясное, спокойное.
– Я как раз заваривала чай. Для тебя, – сказала она. – Он тебя запомнит.
– Кто? – тихо спросила Ари.
Женщина улыбнулась. – Чай.
И в тот же миг кошка, что сидела на крыльце, вошла в дом. Без звука. Как и всё здесь.
Ари стояла в проёме, не зная, что сказать. Женщина подошла ближе и тихо коснулась её плеча.
– Ты выросла. Я помню тебя совсем другой. Слишком маленькой для чая, – улыбнулась она, – и слишком шумной для ветра.
– А вы… Вы – моя тётя?
– Для этого лета – да, – сказала женщина просто. – Здесь всё временное. Даже родство.
Она повернулась и пошла обратно в чайную, а Ари медленно пошла за ней. Женщина села в кресло у окна и жестом пригласила её на подушку напротив.
– Пей, пока тёплый. Он покажет тебе дорогу.
Ари взглянула на чашку. Пар над ней всё ещё клубился, как будто не хотел рассеиваться. Она осторожно взяла её в руки. Края были гладкими, тёплыми. Чай казался слишком прозрачным, чтобы быть обычным.
– Что это?
– Вкус – твой. Листья – мои. Вода – отсюда. Всё остальное зависит от того, как ты пьёшь.
Ари сделала глоток. Вкус был… неописуемым. Не сладким, не горьким. Он напоминал ей шум дождя по школьной крыше. И то, как пахло после грозы в последний день весны. Он напоминал о чём-то, что она когда-то знала – и забыла.
На секунду перед глазами мелькнуло что-то: волны. Не те, что за окном, а другие. Как будто чай открыл ей окно в другой берег. Или в память. Или в сон.
Она поставила чашку. Сердце стучало быстро.
– Что это значит?
Тётя кивнула.
– Чай здесь такой. Он не показывает то, чего ты не готова увидеть. Ты увидела – значит, пора.
– Пора… что?
Тётя не ответила сразу. Только посмотрела на неё внимательно.
– Пора начать вспоминать.
В тот момент за окном поднялся ветер. Занавеска мягко коснулась плеча Ари. А кошка, молча сидевшая на пороге, вдруг заговорила. Её голос был тихим, старым, и удивительно вежливым:
– Дом теперь узнаёт тебя. Но ты должна быть тише. Здесь слушают.
Тётя ушла в дальнюю комнату, сказав, что чай должен немного «подышать» в полке. Ари осталась одна. Кошка исчезла – как будто растворилась в углу, где свет не доходил до пола.
Дом был почти безмолвным. Но это было не то молчание, что бывает ночью, когда всё замерло. Это было другое – как будто стены слушали.
Ари встала, прошла по коридору. На стене висело зеркало с тонкой деревянной рамой. Она мельком взглянула – и не узнала себя. Отражение было чуть старше, волосы длиннее, а за её плечом стоял… силуэт. Она обернулась – никого. Посмотрела снова – зеркало стало обычным.
На полке в углу стояла шкатулка. Она не могла не подойти. Крышка была пыльной, но когда Ари прикоснулась – пыль исчезла, как будто испугалась. Внутри – маленькие чайные ложечки, каждая с разным рисунком: луна, сосна, глаз, волна.
Она взяла ту, где была волна. Ложка оказалась тяжёлой, будто из неё кто-то давно пил не чай, а память. Ари поднесла её к уху – и услышала плеск воды. Настоящий. Море было далеко, но звук был рядом.
Из соседней комнаты донеслось:
– Не бери больше двух. Дом ревнивый.
Ари вздрогнула. Она вернула ложку на место.
Дальше был выход в сад. Она толкнула деревянную дверь, и мир за ней оказался другим.
Старый сад раскинулся над скалами. Здесь росли травы, о которых она даже не слышала. Некоторые светились под солнцем. По узкой тропинке можно было спуститься к утёсу – туда, где шумело море.