Стихотворения
- -
- 100%
- +
Усмиренный
Молчит усмиренный, стоящий над кручей отвесной,любовно охваченный старым пьянящим эфиром,в венке серебристом и в мантии бледно-небесной,простерший свои онемевшие руки над миром.Когда-то у ног его вечные бури хлестали.Но тихое время смирило вселенские бури.Промчались столетья. Яснеют безбурные дали.Крылатое время блаженно утонет в лазури.Задумчивый мир напоило немеркнущим светомвеликое солнце в печали янтарно-закатной.Мечтой лебединой, прощальным вечерним приветомсидит, умирая, с улыбкой своей невозвратной.Вселенная гаснет… Лицо приложив восковоек холодным ногам, обнимая руками колени…Во взоре потухшем волненье безумно-немое,какая-то грусть мировых, окрыленных молений.1903
Последнее свидание
Она улыбнулась, а иглы мучительных тернийей голову сжали горячим, колючим венцом —сквозь боль улыбнулась, в эфир отлетая вечерний…Сидит – улыбнулась бескровно-туманным лицом.Вдали – бирюзовость… А ветер тоскующий гонитлисты потускневшие в медленно гаснущий час.Жених побледнел. В фиолетовом трауре тонет,с невесты не сводит осенних, задумчивых глаз.Над ними струятся пространства, лазурны и чисты.Тихонько ей шепчет: «Моя дорогая, усни…Закатится время. Промчатся, как лист золотистый,последние в мире, безвременьем смытые, дни».Склонился – и в воздухе ясном звучат поцелуи.Она улыбнулась, закрыла глаза, чуть дыша.Над ними лазурней сверкнули последние струи,над ними помчались последние листья, шурша.1903
Серебряный Колодезь
Таинство
Мне слышались обрывки слов святых.Пылала кровь в сосудах золотых.Возликовав, согбенный старый жрецпред жертвой снял сверкающий венец.Кадильницей взмахнул, и фимиамдыханьем голубым наполнил храм.Молельщикам раздал венки из роз.Пал ниц и проливал потоки слез.Прощальным сном, нетленною мечтойпогас огонь небесно-золотой.В цветных лампадах засиял чертог.Заговорил у жертвенника рог.Возликовав, согбенный старый жрециз чащ пролил сверкающий багрец.Средь пряных трав, средь нежных чайных розпал ниц и проливал потоки слез.1901
Вестники
В безысходности нивонемелый овесдремлет, колос склонив,средь несбыточных грез…Тишину возмутив,весть безумно пронесзолотой перелив,что идет к нам Христос.Закивал, возопив,исступленный овес.Тихий звон. Сельский храмполон ропота, слез.Не внимая мольбамголос, полный угроз,все твердит: «Горе вам!»Кто-то свечи принеси сказал беднякам:«Вот Спаситель-Христосприближается к нам»…Среди вздохов и слезпотянулись к дверям.1903
В полях
Солнца контур старинный,золотой, огневой,апельсинный и винныйнад червонной рекой.От воздушного пьянстваонемела земля.Золотые пространства,золотые поля.Озаренный лучом, яспускаюсь в овраг.Чернопыльные комьязамедляют мой шаг,От всего золотогок ручейку убегу —холод ветра ночногона зеленом лугу.Солнца контур старинный,золотой, огневой,апельсинный и винныйубежал на покой.Убежал в неизвестность,Над полями легла,заливая окрестность,бледно-синяя мгла.Жизнь в безвременье мчитсяпересохшим ключом:все земное нам снитсяутомительным сном.1904
Священный рыцарь
Посвящается «бедным рыцарям»
Я нарезал алмазным мечомсебе полосы солнечных бликов.Я броню из них сделал потоми восстал среди криков.Да избавит Царица меняот руки палачей!Золотая кольчуга мояиз горячих, воздушных лучей.Белых тучек нарвал средь лазури,приковал к мирозлатному шлему.Пели ясные бурииз пространств дорогую поэму.Вызывал я на бойослепленных заразой неверья.Холодеющий вихрь, золотой,затрепал мои белые перья.1903
Душа мира
Вечнойтучкой несется,улыбкойбеспечной,улыбкой зыбкойсмеется.Грядой серебристойлетит над водою —– лучисто-волнистойгрядою.Чистая,словно мир,вся лучистая —золотая заря,мировая душа.За тобою бежишь,весьгоря,как на пир,как на пирспеша.Травой шелестишь:«Я здесь,где цветы…Мирвам…»И бежишь,как на пир,но ты —Там…Пронесясьветерком,ты зелень чуть тронешь,ты пахнешьхолодкоми, смеясь,вмигв лазури утонешь,улетишь на крыльях стрекозовых.С гвоздикмалиновых,с бледно-розовыхкашек —ты рубиновыхгонишьбукашек.1902
Прежде и теперь
Опала
Посвящается А. А. Блоку
Блестящие ходят персоны,повсюду фаянс и фарфор,расписаны нежно плафоны,музыка приветствует с хор.А в окнах для взора угодный,прилежно разбитый цветник.В своем кабинете дородныйи статный сидит временщик.В расшитом камзоле, при шпаге,в андреевском ордене он.Придворный, принесший бумаги,отвесил глубокий поклон, —Приветливый, ясный, речистый,отдавшийся важным делам.Сановник платочек душистыйкусает, прижавши к устам.Докладам внимает он мудро,Вдруг перстнем ударил о стол.И с буклей посыпалась пудрана золотом шитый камзол.«Для вас, государь мой, не тайна,что можете вы пострадать:и вот я прошу чрезвычайносию неисправность изъять…»Лицо утонуло средь кружев.Кричит, раскрасневшись: «Ну что ж!..Татищев, Шувалов, Бестужев —у нас есть немало вельмож —Коль вы не исправны, законыблюсти я доверю другим…Повсюду, повсюду препонымоим начинаньям благим!..»И, гневно поднявшись, отвагиисполненный, быстро исчез.Блеснул его перстень и шпагиукрашенный пышно эфес.Идет побледневший придворный…Напудренный щеголь в лорнетглядит – любопытный, притворный:«Что с вами? Лица на вас нет…В опале?.. Назначен Бестужев?»Главу опустил – и молчит.Вкруг море камзолов и кружев,волнуясь, докучно шумит.Блестящие ходят персоны,музыка приветствует с хор,окраскою нежной плафоныласкают пресыщенный взор.Апрель 1903
Москва
Объяснение в любви
Посвящается дорогой матери
Сияет роса на листочках.И солнце над прудом горит.Красавица с мушкой на щечках,как пышная роза, сидит.Любезная сердцу картина!Вся в белых, сквозных кружевах,мечтает под звук клавесина…Горит в золотистых лучахпод вешнею лаской фортуныи хмелью обвитый карниз,и стены. Прекрасный и юный,пред нею склонился маркизв привычно заученной роли,в волнисто-седом парике,в лазурно-атласном камзоле,с малиновой розой в руке.«Я вас обожаю, кузина!Извольте цветок сей принять…»Смеется под звук клавесинаи хочет кузину обнять.Уже вдоль газонов росистыхтуман бледно-белый ползет.В волнах фиолетово-мглистыхлуна золотая плывет.Март 1903
Москва
Менуэт
Вельможа встречает гостью.Он рад соседке.Вертя драгоценною тростью,стоит у беседки.На белом атласе сапфиры.На дочках – кисейные шарфы.Подули зефиры —воздушный аккордЭоловой арфы.Любезен, но горд,готовит изящный сонетстарик.Глядит в глубь аллеи, приставив лорнет,надев треуголку на белый парик.Вот… негры вдали показались —все в красном – лакеи…Идет в глубь аллеипо старому парку.Под шепот алмазных фонтановпроходят сквозь арку.Вельможа идет для встречи.Он снял треуголку.Готовит любезные речи.Шуршит от шелку.Март 1903
Москва
Прощание
Посвящается Эллису
Красавец Огюст,на стол уронив табакерку,задев этажерку,обнявши подругу за талью, склонилсяна бюст.«Вы – радости, коиФортуна несла – далеки!..»На клумбах левкои.Над ними кружат мотыльки.«Прости, мое щастье:уйдет твой Огюст…»Взирает на них без участьяхолодный и мраморный бюст.На бюсте сем глянец…«Ах, щастье верну!..Коль будет противник его, как гишпанец,с отвагою, шпагой проткну…Ответишь в день оный,коль, сердце, забудешь меня».Сверкают попонылихого коня.Вот свистнул по воздуху хлыстик.Помчалсяи вдаль улетел.И к листику листикприжался:то хладный зефир прошумел.«Ах, где ты, гишпанец мой храбрый?Ах, где ты, Огюст?»Забыта лежит табакерка…Приходят зажечь канделябры…В огнях этажеркаи мраморный бюст.Апрель 1903
Москва
Полунощницы
Посвящается А. А. Блоку
На столике зеркало, пудра, флаконы,что держат в руках купидоны,белила,румяна…Затянута туго корсетом,в кисейном девица в ладоши забила,вертясь пред своим туалетом:«Ушла… И так рано!..Заснет и уж нас не разгонит…Ах, котик!..»И к котику клонитсвои носик и ротик…Щебечет другая,нежнее картинки:«Ма chere, дорогая —сережки, корсажи, ботинки!Уедем в Париж мы…Там спросим о ценах…»Блистаютим свечи.Мелькаютна стенахих фижмыи букли, и плечи…«Мы молоды были…Мы тоже мечтали,но кости заныли,прощайте!..» —старушка графиня сказала им басом…И все восклицали:«Нет, вы погадайте…»И все приседали,шуршали атласом:«Ведь вас обучал Калиостро…»– «Ну, карты давайте…»Графиня гадает, и голос звучит ее трубный,очами сверкает так остро.«Вот трефы, вот бубны…»На стенах портреты…Столпились девицы с ужимками кошки.Звенят их браслеты,горят их сережки.Трясется чепец, и колышатся лопасти кофты.И голос звучит ее трубный:«Беги женихов ты…Любовь тебя свяжет и сетью опутает вервий.Гаси сантимента сердечного жар ты…Опять те же карты:Вот бубны,вот черви…»Вопросы… Ответы…И слушают чутко…Взирают со стен равнодушно портреты…Зажегся взор шустрый…Темно в переходахи жутко…И в залах на сводахпогашены люстры…И в горнице тени трепещут…И шепчутся. «Тише,вот папауслышит, что дочки ладонями плещут,что возятся ночью, как мыши,и тешат свой норов…Вот папапришлет к нам лакея «арапа».Притихли, но поздно:в дали коридоровсо светом в руках приближаются грозно.Шатаются мраки…Арапы идут и – о Боже! —вот шарканье туфель доносится грубо,смеются их черные рожи,алеют их губы,мелькают пунцовые фраки…1903
Серебряный Колодезь
Променад
Красотка летит вдоль аллеив карете своей золоченой.Стоят на запятках лакеив чулках и в ливрее зеленой.На кружевах бархатной робывсё ценные камни сияют.И знатные очень особыпред ней треуголку снимают.Карета запряжена цугом…У лошади в челке эгретка.В карете испытанным другомс ней рядом уселась левретка.На лошади взмыленно снежнойкрасавец наездник промчался,он, ветку акации нежнойсорвав на скаку, улыбался.Стрельнул в нее взором нескромно…В час тайно условленной встречи,напудренно-бледный и томный, —шепнул ей любовные речиВ восторге сидит онемелом…Карета на запад катится…На фоне небес бледно-беломсветящийся пурпур струится…Ей грезится жар поцелуя…Вдали очертаньем неяснымстоит неподвижно статуя,охвачена заревом красным.1903
Серебряный Колодезь
Ссора
Посвящается М. И. Балтрушайтис
Заплели косицы змейкойграфа старого две дочки.Поливая клумбы, лейкойводу черпают из бочки.Вот садятся на скамейку,подобрав жеманно юбки,на песок поставив лейкуи сложив сердечком губки.Но лишь скроется в окошкеобраз строгий гувернантки, —возникают перебранкии друг другу кажут рожки.Замелькали юбки, ножки,кудри, сглаженные гребнем…Утрамбованы дорожкимелким гравием и щебнем.Всюду жизнь и трепет вешний,дух идет от лепесточков,от голубеньких цветочков,от белеющей черешни.И в разгаре перебранкиязыки друг другу кажут…Строгий возглас гувернантки:«Злые дети, вас накажут!..»Вечер. Дом, газон, кусточектонут в полосах тумана.«Стонет сизый голубочек», —льется звонкое сопрано.И субтильные девицы,подобрав жеманно юбки,как нахохленные птицы,в дом идут, надувши губки.Апрель 1903
Москва
Заброшенный дом
Заброшенный дом.Кустарник колючий, но редкий.Грущу о былом:«Ах, где вы – любезные предки?»Из каменных трещин торчатпроросшие мхи, как полипы.Дуплистые липынад домом шумят.И лист за листом,тоскуя о неге вчерашней,кружится под тусклым окномразрушенной башни.Как стерся изогнутый серпсредь нежно белеющих лилий —облупленный гербдворянских фамилий.Былое, как дым…И жалко.Охрипшая галкаглумится над горем моим.Посмотришь в окно —часы из фарфора с китайцем.В углу полотнос углем нарисованным зайцем.Старинная мебель в пыли,да люстры в чехлах, да гардины…И вдаль отойдешь… А вдали —равнины, равнины.Среди многоверстных равнинскирды золотистого хлеба.И небо…Один.Внимаешь с тоской,обвеянный жизнию давней,как шепчется ветер с листвой,как хлопает сорванной ставней.Июнь 1903
Серебряный Колодезь
Сельская картина
М. А. Эртелю
Сквозь зелень воздушность оделаих пологом солнечных пятен.Старушка несмелошепнула: «День зноен, приятен…»Девицаклубнику варила средь летнего жара.Их лицаомыло струею душистого пара.В морщинах у старой змеиласькак будто усмешка…В жаровне искрилась,дымя, головешка.Зефир пролетел тиховейный…Кудрявенький мальчикв пикейнойматроске к лазури протягивал пальчик:«Куда полетела со стен ты,зеленая мушка?»Чепца серебристого ленты,вспотев, распускала старушка.Чирикнула птица.В порыве бескрыломдевицагрустила о милом.Тяжелые косы,томясь, через плечи она перекинула разом.Звенящие, желтые осыкружились над стынущим тазом.Девица за ласточкой вольнойследила завистливым оком,грустила невольноо том, что разлучены роком.Вдруг что-то ей щечку ужалило больно —она зарыдала,сорвавши передник…И щечка распухла.Варенье убрали на ледник,жаровня потухла.Диск солнца пропал над лесною опушкой,ребенка лучом искрометным целуя.Ребенок гонялсяза мушкойсредь кашек.Метался,танцуя,над ним столб букашек.И вот дуновеньеструило прохладуволною.Тоскливое пеньезвучало из тихого саду.С распухшей щекоюбродила мечтательно дева.Вдали над ложбиной —печальный, печальный —туман поднимался к нам призраком длинным.Из птичьего зевазабил над куртинойфонтанчик хрустальный,пронизанный златом рубинным.Средь розовых шапок левкоястарушка тонула забытым мечтаньем.И липы былоепочтили вздыханьем.Шепталастарушка: «Как вечер приятен!»И вот одевалазаря ее пологом огненных пятен.1904
Москва
Воспоминание
Посвящается Л. Д. Блок
Задумчивый вид:Сквозь ветви сиренисухая известка блеститзапущенных барских строений.Всё те же стоят у воротчугунные тумбы.И нынешний годвсё так же разбитые клумбы.На старом балкончике хмельпо ветру качается сонный,да шмельжужжит у колонны.Весна.На кресле протертом из ситцастарушка глядит из окна.Ей молодость снится.Всё помнит себя молодой —как цветиком ясным, лилейнымгуляла веснойвся в белом, в кисейном.Он шел позади,шепча комплименты.Пылали в грудиее сантименты.Садилась, стыдясь,она вон за те клавикорды.Ей в очи, смеясь,глядел он, счастливый и гордый.Зарей потянуло в окно.Вздохнула старушка:«Всё это уж было давно!..»Стенная кукушка,хрипя,кричала.А время, грустя,над домом бежало, бежало…Задумчивый хмелькачался, как сонный,да бархатный шмельжужжал у колонны.1903
Москва
Отставной военный
Вот к дому, катя по аллеям,с нахмуренным Яшкой —с лакеем,подъехал старик, отставной генерал с деревяшкой.Семейство,чтя русскийобычай, вело генерала для винного действак закуске.Претолстый помещик, куривший сигару,напяливший в полдень поддевку,средь жарупил с гостем вишневку.Опять вдохновенный,рассказывал, в скатерть рассеянно тыча окурок,военныйпро турок:«Приехали в Яссы…Приблизились к Турции…»Вились вкруг террасыцветы золотые настурции.Взираяна девку блондинку,на хлеб полагаясардинку,кричалгенерал:«И под хохот громовыйпроснувшейся пушкиложились костьми батальоны…»В кленовойаллее носились унылые стоныкукушки.Про душную страдув полях где-то пелитак звонко.Мальчишки из садусквозь ели,крича, выгоняли теленка.«Не тот, так другойпогибал,умножалисьмогилы», —кричал,от вина огневой.Наливалисьна лбу его синие жилы.«Нам страх был неведом…Еще на Кавказе сжигали аул за аулом…»С коричневым пледоми стуломв аллее стоял,дожидаясь,надутый лакей его, Яшка.Спускаясьс террасы, военный по ветхим ступеням стучалдеревяшкой.1904
Москва
Незнакомый друг
Посвящается П. Н. Батюшкову
IМелькают прохожие, санки…Идет обыватель из лавки,весь бритый, старинной осанки…Должно быть, военный в отставке.Калошей стучит по панели,мальчишкам мигает со смехомв своей необъятной шинели,отделанной выцветшим мехом.IIОн всюду, где жизнь, – и намедниЯ встретил его у обедни.По церкви ходил он с тарелкой…Деньгою позвякивал мелкой…Все знают про замысел вражий,он мастер рассказывать страсти…Дьячки с ним дружатся – и дажеквартальные Пресненской части.В мясной ему всё без прибавки —Не то что другим – отпускают…И с ним о войне рассуждаютхозяева ситцевой лавки…Приходит, садится у оконс улыбкой, приветливо-ясный…В огромный фулярово-красныйсморкается громко платок он.«Китаец дерется с японцем…В газетах об этом писали…Ох, что ни творится под солнцем…Недавно… купца обокрали»…IIIХолодная, зимняя вьюга.Безрадостно-темные дали.Ищу незнакомого друга,исполненный вечной печали…Вот яростно с крыши железнойрукав серебристый взметнулся,как будто для жалобы слезнойнезримый в хаосе проснулся, —как будто далекие трубы.Оставленный всеми, как инок,стоит он средь бледных снежинок,подняв воротник своей шубы…IVКак часто средь белой метели,детей провожая со смехом,бродил он в старинной шинели,отделанной выцветшим мехом…1903
Москва
Весна
Всё подсохло. И почки уж есть.Зацветут скоро ландыши, кашки.Вот плывут облачка, как барашки.Громче, громче весенняя весть.Я встревожен назойливым писком:Подткнувшись, ворчливая Фекла,нависая над улицей с риском,протирает оконные стекла.Тут известку счищают ножом…Тут стаканчики с ядом… Тут вата…Грудь апрельским восторгом объята.Ветер пылью крутит за окном.Окна настежь – и крик, разговоры,и цветочный качается стебель,и выходят на двор полотерыбосиком выколачивать мебель.Выполз кот и сидит у корытца,умывается бархатной лапкой.Вот мальчишка в рубашке из ситца,пробежав, запустил в него бабкой.В небе свет предвечерних огней.Чувства снова, как прежде, огнисты.Небеса все синей и синей,Облачка, как барашки, волнисты.В синих далях блуждает мой взор.Все земные стремленья так жалки…Мужичонка в опорках на дворс громом ввозит тяжелые балки.1903
Москва
Из окна
Гляжу из окна я вдоль окон:здесь – голос мне слышится пылкийи вижу распущенный локон…Там вижу в окне я бутылки…В бутылках натыкана верба.Торчат ее голые прутья.На дворике сохнут лоскутья…И голос болгара иль сербагортанный протяжно рыдает…И слышится: «Шум на Марица…»Сбежались, а сверху девицас деньгою бумажку бросает.Утешены очень ребятапрыжками цепной обезьянки.Из вечно плаксивой Травьятымучительный скрежет шарманки.Посмотришь на даль – огородымелькнут перед взором рядами,заводы, заводы, заводы!..Заводы блестят уж огнями.Собравшись пред старым забором,портные расселись в воротах.Забыв о тяжелых заботах,орут под гармонику хором.1903
Свидание
На мотив из Брюсова
Время плетется лениво.Всё тебя нету да нет.Час простоял терпеливо.Или больна ты, мой свет?День-то весь спину мы гнули,а к девяти я был здесь…Иль про меня что шепнули?..Тоже не пил праздник весь…Трубы гремят на бульваре.Пыль золотая летит.Франтик в истрепанной паре,знать, на гулянье бежит.Там престарелый извозчикпарня в участок везет.Здесь оборванец-разносчикдули и квас продает.Как я устал, поджидая!..Злая, опять не пришла…Тучи бледнеют, сгорая,Стелется пыльная мгла.Вечер. Бреду одиноко.Тускло горят фонари.Там… над домами… далекоузкая лента зари.Сердце сжимается больно.Конка протяжно звенит.Там… вдалеке… колокольняобразом темным торчит.1902
Кошмар среди бела дня
Солнце жжет. Вдоль тротуарапод эскортом пепиньероквот идет за парой парабледных, хмурых пансионерок.Цепью вытянулись длинной,идут медленно и чинно —в скромных, черненьких ботинках,в снежно-белых пелеринках…Шляпки круглые, простые,заплетенные косицы —точно все не молодые,точно старые девицы.Глазки вылупили глупо,спины вытянули прямо.Взглядом мертвым, как у трупа,смотрит классная их дама.«Mademoisell Nadine, tenez voueDroit» [1]… И хмурит брови строже.Внемлет скучному напевуобернувшийся прохожий…Покачает головою,удивленно улыбаясь…Пансион ползет, змееюмежду улиц извиваясь.1903
Москва
На окраине города
Был праздник: из мглынеслись крики пьяниц.Домов огибая углы,бесшумно скользил оборванец.Зловещий и черный,таская короткую лесенку,забегал фонарщик проворный,мурлыча веселую песенку.Багрец золотых вечеровзакрыли фабричные трубыда пепельно-черных домовзастывшие клубы.1904
Образы
Великан
1«Поздно уж, милая, поздно усни:это обман…Может быть, выпадут лучшие дни.Мы не увидим их… Поздно… усни…Это – обман».Ветер холодный призывно шумит,холодно нам…Кто-то, огромный, в тумане бежит…Тихо смеется. Рукою манит.Кто это там?Сел за рекою. Седой бородойнам закивали запахнулся в туман голубой.Ах, это, верно, был призрак ночной…Вот он пропал.Сонные волны бегут на реке.Месяц встает.Ветер холодный шумит в тростнике.Кто-то, бездомный, поет вдалеке,сонный поет.«Всё это бредни… Мы в поле одни.Влажный туманнас, как младенцев, укроет в тени…Поздно уж, милая, поздно. Усни.Это – обман…»Март 1901
Москва
2Сергею Михайловичу Соловьеву
Бедные дети устали:сладко заснули.Сонные тополи в далигорько вздохнули,мучимы вечным обманом,скучным и бедным…Ветер занес их туманоммертвенно-бледным.Там великан одинокий,низко согнувшись,шествовал к цели далекой,в плащ запахнувшись.Как он, блуждая, смеялсяв эти минуты…Как его плащ развевался,ветром надутый.Тополи горько вздохнули…Абрис могучий,вдруг набежав, затянулибледные тучи.3Средь туманного дня,созерцая минувшие грезы,близ речного ручьявеликан отдыхал у березы.Над печальной странойпротянулись ненастные тучи.Бесприютной главойон прижался к березе плакучей.Горевал исполин.На челе были складки кручины.Он кричал, что один,что он стар, что немые годинынадоели ему…Лишь заслышат громовые речи, —точно встретив чуму,все бегут и дрожат после встречи.Он – почтенный старик,а еще не видал теплой ласки.Ах, он только велик…Ах, он видит туманные сказки.Облака разнеслиэтот жалобный крик великана.Говорили вдали:«Это ветер шумит средь тумана».Проходили века.Разражались ненастные грозы.На щеках стариказаблистали алмазные слезы.4Потянуло грозой.Горизонт затянулся.И над знойной странойего плащ растянулся.Полетели, клубясь,грозно вздутые скалы.Замелькал нам, искрясь,из-за тучи платок его алый.Вот плеснул из ведра,грозно ухнув на нас для потехи:«Затопить вас пора…А ужо всем влетит на орехи!»Вот нога его грузным столбомгде-то близко от нас опустилась,и потомвновь лазурь просветилась.«До свиданья! – кричал. —Мы увидимся летними днями…»В глубину побежал,нам махнув своей шляпой с полями.5В час зари на небосклоне,скрывши лик хитоном белым,он стоит в своей коронезамком грозно-онемелым.Солнце сядет. Всё притихнет.Он пойдет на нас сердито.Ветром дунет, гневом вспыхнет,сетью проволок повитыйизумрудно-золотистых,фиолетово-пурпурных.И верхи дубов ветвистыхзашумят в движеньях бурных.Не успев нас сжечь огнями,оглушить громовым ревом,разорвется облакамив небе темно-бирюзовом.1902
Не страшно
Боль сердечных ран,и тоска растет.На полях – туман.Скоро ночь сойдет.Ты уйдешь, а ябуду вновь один…И пройдет, грозя,меж лесных вершинвеликан седой:закачает лес,склон ночных небесзатенит бедой.Страшен мрак ночной,коли нет огня…Посиди со мной,не оставь меня!..Буйный ветер спит.Ночь летит на нас…Сквозь туман горитпара красных глаз —страшен мрак ночной,коли нет огня…Посиди со мной,не оставь меня!Мне не страшно, нет…Ты как сон… как луч…Брызжет ровный светиз далеких туч…Надо спать… Всё спит…Я во сне……Вон тамвеликан стоити кивает нам.Май 1900
Москва
Поединок
Посвящается Эллису
1Из дали грозной Тор воинственныйгрохочет в тучах.Пронес огонь – огонь таинственныйна сизых кручах.Согбенный викинг встал над скатами,над темным бором,горел сияющими латамии спорил с Тором.Бродил по облачному городу,трубил тревогу.Вцепился в огненную бородуон Тору-богу.И ухнул Тор громовым молотом,по латам медным,обсыпав шлем пернатый золотомвоздушно-бледным:«Швырну расплавленные гири яс туманных башен…»Вот мчится в пламени валькирия.Ей бой не страшен.На бедрах острый меч нащупала.С протяжным крикомпомчалась с облачного купола,сияя ликом.2Ослепший викинг встал над скалами,спаленный богом.Трубит печально над проваламизагнутым рогом.Сердитый Тор за белым глетчеромукрылся в туче.Леса пылают ясным вечеромна дальней круче.Извивы лапчатого пламени,танцуя, блещут:так клочья палевого знаменив лазури плещут.Октябрь 1903