Время искупления, том 2

– Нормальный у нее взгляд. Как раз как у некры. А страшно – это Босх, – убедительно сообщил Секретарь.

– Так заберешь? – Саид смотрел на Джимми с робкой надеждой.

– Заберу, уговорил. Спасу твою душу и задницу заодно.

– Спасибо, друг. Только Бергеру ни слова.

– Пока напрямую не спросит, – поставил свое условие Джимми.

– Я Закон знаю, – напомнил аль-Малик.

– Тогда по рукам, – Джимми протянул Саиду ладонь, кивнул и, не дожидаясь формального прощания, вышел.

Саид постоял еще немного и тоже направился к двери. Взявшись за ручку, Хранитель задержался и посмотрел на свою работу.

Нет, это не он хотел выйти за дверь… Это аль′Кхасса собиралась уйти, но, вопреки своему тотальному самоконтролю, зачем-то остановилась и обернулась через плечо. Саид смотрел, как струится волной единственная выбившаяся из строгой прически прядка возле ее виска, как стекают по черному вороту платья серебряные нити растительного узора, переплетаясь с едва видимой дельтой, которой аль′Кхасса касалась указательным пальцем и которую Саид ей досочинил, и ему казалось, что эта женщина не была женщиной вовсе. Саид смотрел в ее глаза и понимал, что она знает о нем все – о каждом из них знает все до последней потаенной мысли и прощает им их несовершенство, страх и ненависть. Саид смотрел и не мог оторваться. Когда ему захотелось упасть на колени и разрыдаться, вымаливая у Тайры прощение этому миру за то, что ей пришлось пережить, он решительно тряхнул головой, быстрым шагом подошел к портрету, поднял с пола тряпку и накинул ее поверх удивительных и пугающих зеленых Тайриных глаз.

Тайра заколола волосы, поправила ворот парадного форменного платья, выровняла серебряный крестик, горизонтальной перекладиной прорастающий в серебро покрывающего платье узора, закрыла дверцу шкафа, спрятав зеркало в темной пустоте, развернулась и осмотрела комнату, которая неполный год принадлежала ей. Тайре хотелось, чтобы все осталось тут таким же роскошно-строгим, как было до ее появления, и о ее присутствии не напоминало. Без Фроста Тайра казалась себе лишней, ненужной, не вписывающейся в атмосферу и интерьер этого дома, поэтому все следы своего здесь пребывания вычистила с особой тщательностью. Тайра подошла к окну, последний раз бросила взгляд на темный канал у стены дома, задвинула занавеску… Осмотрелась еще раз и, оставив дверь распахнутой настежь, вышла.

В комнате Фроста со дня его ухода ничего не изменилось. Недочитанные книги на тумбочке возле кровати, аккуратно сложенная оправа очков на обложке верхнего тома, какие-то газеты и финансовые распечатки на рабочем столе, халат на спинке стула, неказистые, с мелкими листами, цветы на подоконниках, недопитая бутылка белого вина и сияющий бокал вместе с Тайрой ждали, что хозяин вот-вот вернется и жизнь в доме потечет, как и раньше: запахнет соусом болоньезе, зазвучит голосами ведущих биржевого канала, застучит дождем по оконным стеклам, а к ночи напомнит о себе боем стоящих в гостиной часов… Часы молчали, дождь не предвиделся, готовить болоньезе Тайра не умела. Фрост ушел безвозвратно. Остался только еле слышный древесно-мускусный аромат его парфюма, но и он исчезал, стоило отойти от хозяйской спальни.

Тайра спустилась по лестнице на первый этаж, открыла дверь и через пару шагов, убедившись, что в коридоре никого нет, оказалась на площади перед фонтаном Дрезденской Академии.

Ее тут же окатило удивлением, страхом, тревогой и даже восхищением от стоящих на улице студентов, но Тайра не стала отвлекаться на мелочи. Она переступила порог академии: дежурная пара уже предупредила Райкера, а может, и ректоров тоже, а заодно дала команду не расслабляться студентам. Наверняка в академии был какой-нибудь аналог красного кода… Тайре хотелось, чтобы он был: не каждый день к ним заглядывала Некромантесса Ишанкара при полном параде.

Тайра шла по коридору основного здания по направлению к парку, каблуки размеренно стучали по паркету, непослушная витая прядка у виска колебалась в такт шагам. Встреченные по пути парни расступались, отходя почти к самым стенам, и в полной тишине провожали ее удивленными и испуганными взглядами. Райкер Тайру не встретил, не отконвоировал до места назначения, черной тенью неотвратимой расправы шагая за ее спиной. Это обижало. Нарушение придуманного самой академией протокола Тайра восприняла как оскорбление. В каких бы расстроенных чувствах Тайра ни рассталась с Даниэлем, приди он на территорию Ишанкара, Саид выдержал бы Церемониал от и до, и даже если бы Райкера полагалось грохнуть при выходе из ишанкарских ворот, внутри университетских стен ему оказали бы должное уважение.

Когда Тайра дошла до третьего этажа корпуса, где располагался кабинет Ангерштайна, весть о ее визите разнеслась по всей академии: студенты и преподаватели выходили из аудиторий, чтобы посмотреть на все еще живую Ишанкарскую Ведьму.

Райкер обнаружился возле кабинета ректора. Он ждал у дверей, закрывая их своей широкой спиной, и по его грозному виду было понятно, что, сто́ит Тайре сделать хоть один неверный шаг, Дэн даст приказ бить на поражение и первым же его исполнит. Тайра остановилась напротив Дэна, не удостоив его приветственным жестом. Райкер смотрел ей в глаза секунд десять, потом в поле его зрения попал узкий вырез ее форменного платья, и Тайра почувствовала, как на мгновение Дэн потерял контроль, захваченный слишком откровенными воспоминаниями. Тайра, почуяв его слабость, традиционно криво улыбнулась. Райкер опомнился, снова стал абсолютно серьезен и наконец-то открыл дверь приемной.

Тайра благоразумно пропустила его вперед. Дэн прошел сквозь комнату, которая, несмотря на наличие дивана и пустого секретарского места со столом, шкафами, креслом и стоящим мертвым грузом компьютером, выглядела абсолютно нежилой и напоминала кинопавильон. Дэн дважды отрывисто стукнул костяшками пальцев в дверь Ангерштайна и, не дожидаясь приглашения, вошел. Тайра осталась снаружи.

Ожидание было недолгим: Райкер вышел, на лице его читалось недовольство. Он придержал дверь, пропуская Тайру в ректорский кабинет, но сам остался снаружи. Тайра порадовалась: она все еще не могла простить Райкеру попыток защитить Ангерштайна, и то, что Ангер выставил Райкера за дверь, добавило к образу ненавистного дрезденского ректора хоть маленький, но плюс. Тайра сделала пару шагов по направлению к ректорскому столу и, прижав руку к сердцу, чуть поклонилась.

Ангерштайн встал – наглухо застегнутая форма академии с потрохами выдавала его полицейское прошлое – и по-военному четко кивнул в ответ.

– Дар-аль′Кхасса, – он обошел стол и остановился в паре шагов от нее. – Добро пожаловать в Дрезденскую Академию.

Он указал ей на диван, предлагая присесть, но Тайра покачала головой.

– Благодарю, герр ректор, но ваш кабинет не лучшее место для приватной беседы. Я хотела бы, чтобы вы пошли со мной. Вернее, это необходимо, чтобы вы пошли со мной. И я была бы признательна, если бы вы дали отбой герру Райкеру, потому что его внимание меня тяготит.

– Я уже дал, но он не подчинился, – Ангерштайн подошел к своему столу и закрыл крышку ноутбука. – И не подчинится, насколько я помню его по годам обучения, поэтому я в свою очередь был бы признателен, если бы вы временно скрыли нас обоих под вашим комплексом невидимости, дабы лишить герра Райкера и наших трейсеров всех ориентиров.

Тайра промолчала. Просьба была странной, похожей на хитрый шахматный ход.

– Никакого подвоха нет, – словно прочтя Тайрины мысли, пояснил Ангерштайн. – Ваш комплекс не вполне ваш, так что навряд ли герр Винтер со всеми своими аналитиками сумеет его взломать, раз до сих пор даже с помощью специалистов Монсальвата не смог. Так как я догадываюсь, какое у вас ко мне дело, лишние наблюдатели тяготят и меня. Теперь моя просьба не вызывает у вас подозрений?

– Вызывает. Но ваши аргументы я признаю достаточно весомыми, чтобы ее удовлетворить.

– Тогда я в вашем распоряжении.

Когда они вышли из приемной в коридор, Тайре показалось, что картинка за те пару минут, что она провела в кабинете Ангерштайна, нисколько не изменилась. Ангерштайн телепатически передал Райкеру какие-то распоряжения, и тот, расстроенный и разозленный, остался на этаже, для того чтобы разогнать студентов и преподавателей по аудиториям. Тайра плотоядно усмехнулась. Подождите, герр Райкер, мы еще не вышли за двери академии… Посмотрим, что вы будете делать, когда ваш ректор пропадет не только из вашего, но и из поля зрения всех трейсеров Дрездена.

Академию они покинули под абсолютное молчание. Ангер вышел из здания и предложил Тайре руку, чтобы со стороны его отлучка не выглядела как похищение. Тайра записала на счет Ангера еще одно очко: было бы некорректно, если бы такое предложение сделала она. Она взяла Ангерштайна под локоть и тут же ощутила укол ревности Райкера. А вот это было приятно… Вероятно, у Райкера тоже было официальное разрешение симпатизировать госпоже аль′Кхассе… А может, он симпатизировал ей совсем не из-за служебной необходимости… Это было бы приятно вдвойне… Тайра активировала антитрейсерский комплекс для себя и Ангерштайна, и через секунду площадь перед входом в академию была пуста.

…Тайра открыла ключом нижний замок, вошла в прихожую и обернулась. Ректор остался за порогом, не смея переступить его без приглашения.

– Проходите, герр Ангерштайн, – Тайра соблюла ритуал.

Ангерштайн помедлил – Тайре показалось, ему вспомнилось что-то из давнего прошлого, – потом перешагнул порог и сам закрыл за собой дверь.

– Сэр Дерек хотел, чтобы вы получили это, – Тайра протянула Ангерштайну круглую нефритовую пластину со сглаженным временем рисунком.

Ангерштайн взвесил ее на ладони и бегло осмотрел с обеих сторон. Тайра позавидовала его умению сканировать магические артефакты без видимых усилий. Сэр ′т Хоофт умел так же, и Ксандер Дарнелл умел, хотя и уступал своему ректору в скорости считывания и распутывания магических узлов. Тайрины же умения оставляли желать лучшего: артефактной практики у нее было недостаточно. Может, и стоило почаще помогать Ксандеру в музее…

– Это ключ от кабинета, – пояснила Тайра. – Я не пользовалась им, потому что он оставлен не мне. Я вообще никогда не была в кабинете сэра Дерека, поэтому понятия не имею, что вас там ждет.

– Вы наслышаны о наших отношениях, – сделал вывод Ангерштайн.

– Сэр Дерек не сказал о вас ни одного плохого слова.

– А вы считаете, что должен был?

– Думаю, у вас обоих было равное право называть друг друга последними словами, – поделилась соображениями Тайра.

– Мы им воспользовались, можете не сомневаться, а посему, полагаю, сейчас ничего плохого меня в кабинете Дерека не ждет. Пойдете со мной?

– Меня не приглашали, герр ректор. Никаких новых распоряжений на этот счет сэр Дерек не оставил. Запрет на посещение мной его кабинета остается в силе. Я подожду вас в гостиной.

Тайра пошла по лестнице вверх, Ангерштайн поднялся следом. Когда Тайра скрылась, Ангерштайн приложил нефритовую пластину к двери, безошибочно увидев сплетенный из тончайших магических потоков центр приложения заклятия; дверь чуть колыхнулась, избавляясь от трейсерского блока, и отщелкнула внутренний замок. Марк, не колеблясь ни секунды, повернул ручку и вошел.

Кабинет оказался небольшим, с одним окном, разделенным перегородками на восемь прямоугольных стекол. Возле окна на высокой деревянной подставке стоял папоротник в керамическом горшке, скрытом за свисающими листьями. В углу возле двери разместился старинный глобус в деревянном окладе – желто-зеленый, выцветший от времени. Не считая стола и кресла, в кабинете не было больше ничего, кроме расставленных по периметру шкафов, доверху забитых книгами, похожими на карты рулонами, желтыми манускриптами и железными пластинами вроде трейсерских тимпанов, только больших размеров. В незастекленных нижних отсеках шкафов Марк рассмотрел коробки с артефактами. Там же были свалены папки с выглядывающими из них рукописными страницами и еще какой-то сходу не опознаваемый околомагический хлам.

Марк обошел совершенно пустой рабочий стол Фроста так, чтобы оказаться со стороны кресла, и через некоторое время прямо по центру увидел медленно проступающий сквозь дерево столешницы запечатанный конверт. Когда послание материализовалось полностью, Ангерштайн взял его, покрутил в пальцах, ощущая тепло не так давно ушедшего человека, и засунул во внутренний карман форменного кителя. Туда же отправилась нефритовая печать.

Тайра, как и обещала, ждала в гостиной, сидя с края дивана и положив одну руку на подлокотник, отчего у Ангерштайна создалось впечатление, что он попал на высочайшую, но вынужденную аудиенцию. Он прошел в комнату и занял стоящее рядом с диваном кресло. Тайра казалась абсолютно спокойной, даже бесстрастной. К сожалению, обмануть ректора Дрезденской Академии было трудно: Марк хорошо представлял, чего ей стоит это спокойствие.

– Вы не задержались, герр Ангерштайн, – Тайра повернула голову в его сторону.

– У меня будет время разобраться с наследием Фроста и позже.

– Значит, там его работы? Я так и думала. Что вы будете с ними делать?

– Для начала прочту. После – посмотрим. От Дерека Фроста можно ждать чего угодно, вы сами знаете. Может быть, я запру его рукописи на сто замков, и никто никогда их не увидит.

– Честно сказать, я не ожидала иного. Спросила просто для верности.

– Вы умная женщина, дар-аль′Кхасса, вам было бы непростительно рассчитывать на то, что относительно Фроста я вдруг стану поступать как добрый волшебник. Реабилитировать его я не собираюсь. Достаточно того, что я не очерняю его память.

– Значит, вы не распорядитесь повесить его портрет в галерее академии?

– Нет, не распоряжусь.

Тайра кивнула, показывая, что и этого она тоже ожидала.

– У меня для такого решения есть две веские причины, дар-аль′Кхасса, – Ангерштайн решил объясниться. – Во-первых, для нас всех будет выгодно незнание магического мира о судьбе Фроста. Пока он формально ни жив ни мертв, у него есть шанс дойти до света прежде, чем кто-нибудь соблазнит его вернуться какой-нибудь дикой идеей, до которых он падок, сами знаете. Во-вторых, много лет назад я принял решение и не собираюсь его менять. Дерек Фрост действительно был гениальным человеком, и то, что он сделал для вас, заслуживает глубочайшего уважения, но, даже если учесть это его деяние и закрыть глаза на все его эксперименты о-натюрель, его последний перед отлучением от академии поступок перекроет это все это одномоментно. Мир устроен так, что хорошее дело не компенсирует плохого, совершенного ранее. Очки за это записываются в разные столбики. Дерек Фрост почти что обесчестил Дрезденскую Академию, и я как ее нынешний ректор не могу и не буду ему этого прощать. Я признаю́ все его заслуги, но его портрета в галерее при моем ректорстве не будет. Это мое слово. И прошу вас больше не говорить со мной на эту тему. Ничего нового вы от меня не услышите. Благодарю за понимание.

Тайра выслушала его без возражений. Потянулась в Арсенал и достала оттуда желтую папку с выступающим верхним краем, на котором было написано имя и идентификационный номер.

– Я думаю, это тоже принадлежит академии.

– Разумеется, – подтвердил Ангерштайн.

– Тогда я должна вам это отдать, – Тайра протянула ему папку, но ректор не сдвинулся с места.

– Не мне, госпожа аль′Кхасса. Отдайте герру Райкеру. Личные дела – это его обязанность.

– Вы не станете это прятать? – удивилась Тайра. – Личное дело Фроста больше не представляет ценности?

– Историческую представляет, но не более, так что отдайте герру Райкеру, он сумеет правильно распорядиться полученным.

Тайра убрала дело в Арсенал, поняв, что спорить с ректором бессмысленно.

– Я хочу спросить, герр Ангерштайн. Как Банди получил эти бумаги? Герр Райкер сказал, что к документам, касающимся Дерека Фроста, никто не подойдет без вашего и герра Редегера разрешения, а герр Редегер как трейсер пока никем не был побежден. Так как ваш проклятый бандит получил эту папку?

– Попросил и обосновал свою просьбу.

– Простите?

– Банди рассказал мне, что сэр Дерек Фрост нанял его для того, чтобы тот достал ему личное дело. Сэр Дерек Фрост был уверен в том, что эти бумаги смогут спасти жизнь ученице Йена хет Хоофта. Я спросил Банди, действительно ли жизнь Тайры аль′Кхассы так необходима магическому миру, и Банди ответил, что я даже не представляю себе, насколько необходима. Я вынул дело из хранилища и отдал его Банди из рук в руки. Так он получил биокарту Фроста.

Тайра молчала, но Ангерштайн читал ее эмоции и чувства: она была удивлена и разгневана.

– То есть не было никакого магического поединка? Никакого взлома? Кражи? Никакой борьбы? – наконец спросила она. – Вы просто отдали Банди биокарту и все личное дело в придачу, потому что он попросил?

Ангерштайн подумал немного, вздохнул и, склонив голову чуть вбок, ответил:

– Я понимаю ваши чувства, дар-аль′Кхасса, и природу их происхождения тоже. Вы хотели бы, чтобы я не имел желания видеть вас живой и не отдал Банди личное дело Фроста. Вы хотели бы, чтобы Банди сделал меня, как мальчишку, потому что вы злитесь на меня и будете злиться еще долго, если не всегда. Наверное, вы ждете от меня извинений за Караджаахмет, хотя сознательно никогда их не примете и даже не захотите выслушивать. Наверное, в логике ожидающих нас событий – а мы все ожидаем битвы, не так ли? – я должен принести эти извинения, чтобы эпизод «Караджаахмет» хотя бы формально был закрыт, а у академии и Ишанкара появилась надежда оказаться в этой битве на одной стороне. Но никаких извинений не будет, – Ангерштайн смотрел Тайре в глаза. – Я принял решение и до сих пор считаю его верным. Вас надо было остановить, вас и герра Редегера, что я и сделал. Если вы думаете, что это далось мне легко, должен вас разочаровать, но я ни минуты не сомневался в том, что поступил верно. Возможно, Зулейха бы не восстала, а возможно прямо противоположное. Никто из Ишанкара не может гарантировать ничего по этому поводу, и до тех пор, пока Ишанкар будет поддерживать и распространять о себе страшные сказки, вы будете иметь соответствующую на них реакцию. Магический мир имеет право на выживание. И вы тоже, госпожа аль′Кхасса, имеете такое право. Именно поэтому я не сделал акцента на шоколадном торте в день похорон вашего отца и отдал Банди личное дело Фроста много позже. Против вас лично я ничего не имею, но никаких извинений от меня не ждите. Надеюсь, вы понимаете мою позицию.

Стало тихо. С улицы слышались окрики собачников и шум проплывающей по каналу лодки.

Тайра дышала – две секунды на вдох, две на выдох, – стараясь не расплакаться от того, как просто Ангерштайн прочел ее потаенные мысли.

– Я понимаю, – почти шепотом сказала Тайра. – Понимаю вашу позицию, герр Ангерштайн. Единственное, чего я не понимаю, – это хороший вы или плохой? Нет, правда не понимаю. Вы так четко все объясняете, так логично, взвешенно… Не остается никаких вопросов. Может, вы ответите мне и на мой вопрос, пусть он и в детских категориях… Но мне можно в детских категориях, мне ведь всего двадцать два, – Тайра почувствовала, что, несмотря на все старания, все равно расплачется. – Вы хороший или плохой? Я не могу решить сама, и это не дает мне спать весь последний год. Я спрашивала сэра ′т Хоофта, и Гиварша, и сэра Дерека тоже спрашивала, но они несли какую-то философскую чушь, а я хочу знать наверняка, потому что это противоречие не дает мне жить, герр Ангерштайн, – Тайра вытерла со щеки слезу. – Так что вы скажете?

Ангерштайн молчал; Тайра чувствовала печаль, просачивающуюся сквозь его блокировки. Когда Тайра поняла, что ректор не ответит, она шмыгнула носом и встала.

– Мне пора идти. Оба комплекта ключей на полочке возле входной двери. Теперь эта квартира ваша. Делайте с ней что хотите. Я сюда больше не вернусь.

Тайра поклонилась, прижав пальцы к груди, и, не дожидаясь ответной любезности, оставила ректора одного.

Когда дверь за Тайрой закрылась, Марк набрал полные легкие воздуха и медленно выдохнул. Можно было сказать, что свидание с аль′Кхассой прошло безболезненно. Никаких истерик Марк не ожидал, но к эмоциональному шторму подготовился. Шторма не случилось, а вот слез Тайра все же не сдержала: то ли еще не до конца оплакала Фроста, то ли свою утраченную молодость.

В доме было необычайно тихо – Марк считал несложные заклятья шумоизоляции – и невероятно чисто, словно квартиру превратили в музей. Ангерштайн, теперь уже не торопясь, окинул взглядом комнату, задерживаясь на странной формы вазах, лакированных корягах и дизайнерских украшениях, и уставился в проем двери. Вдалеке, за перилами лестницы, была видна дверь кабинета Фроста, в котором Марку предстояло просидеть не один день, и часть дверного проема одной из спален. Марк, проходя мимо, сквозь распахнутую дверь не увидел в ней ни одной личной вещи, из чего заключил, что спальня принадлежала аль′Кхассе. Покидая Торфиорд, аль′Кхасса не оставила даже случайно оброненного волоска: Яворски осмотрел и сливные трубы в ванной. Ведьма вычистила за собой все до медицинской стерильности. Или это сделал Змей? Интересно, а после убийств за ней подчищали так же? А может, Йен научил ее справляться с такой деликатной проблемой самостоятельно? Это умение весьма пригодилось бы для вытряхивания из постели мертвых мужчин, оставшихся после бурной ночи. Ведь ни одного аль′Кхассиного партнера Дрезден так и не обнаружил… Марк расстегнул верхние пуговицы кителя и вынул нераспечатанный конверт.

А ведь мог бы быть сейчас далеко от этого. От Фроста с его долгами и страшными тайнами, от Редегера с его семейными проблемами, от Райкера с его несбывшимися мечтами, от академии, от аль′Кхассы с ее неслучившейся жизнью. Или это его жизнь не случилась? Что вообще такое жизнь? Больше всего Марк хотел просыпаться под запах кофе из маленькой кухни и засыпать после вечерней прогулки с женой и собакой, но все свои полсотни с небольшим лет он варил себе кофе сам, и ни жена, ни собака не планировали заводиться в его доме даже в отдаленном будущем. Это было закономерно – Марк это признавал. Кому он нужен со своей академией, Райкером, Редегером и, черт бы ее побрал, аль′Кхассой? О чем бы он стал разговаривать за ужином со своей семьей? Что ответил бы на вопрос: «Чем ты занимался сегодня на работе?» Рассказ выглядел бы абсурдно… Когда Марк служил в участке, ему тоже нечего было рассказать, кроме подробностей очередных убийств и истязаний, поэтому он, приходя на встречи со своими родителями, все больше молчал, а когда родителей не стало, вздохнул с облегчением. Ему больше не надо было подавать надежд на продолжение рода, он мог спокойно ловить подонков и дальше, но тут объявился Дэнзингер со своей гениальной идеей бескровного захвата магического мира – Марк усмехнулся – и, не спрашивая его желания, сдал ему академию со всеми прилагающимися проблемами. Был ли Марк расстроен, когда Монсальват закрывал Дрезден? Наверное, но сил и желания бороться у него не было. Марк хотел жену, собаку и полного забвения о мертвых и обо всем, что могло быть с ними связано.

Марк спрятал письмо в Арсенал, встал и прошел в коридор. Дверь комнаты Фроста была распахнута. Марк вошел внутрь, остановился возле большой кровати, считал последнюю ночь Фроста, подошел к тумбочке и взял в руки его очки. Золотая оправа поблескивала от проникающих сквозь окно лучей. Марк разогнул и согнул дужки, перевернул верхнюю книгу, прочел название и вернул все предметы на их места.

– Даже после смерти пытаешься сжульничать, Дерек, – вслух сказал Марк. – Я, впрочем, не удивлен.

И ведь получится же… Неизвестно, чем он забил голову Йеновой девице.

Марк прошелся по спальне, отмечая расположение вещей, книг, цветов, присущую Фросту особую атмосферу небрежного шика, вернулся обратно в гостиную и уселся в кресло. Снова достал из Арсенала послание Фроста и постучал его уголком по подлокотнику… Вынул мобильник и послал вызов.

– Привет, – сказал Марк, когда трубку на том конце сняли.

– Привет, – женский голос был глубоким. Его обладательница вполне могла бы петь партии альта.

– Что делаешь?

– Готовлюсь к лекции. Вчера ты не дал мне такой возможности, – женщина усмехнулась. – А ты, судя по всему, не делаешь ничего. Не помню даже, чтобы ты звонил мне днем.

– Я хочу, чтобы ты ответила мне на один вопрос, – Марк переложил мобильник в другую руку. – Ты знаешь меня лучше всех, вот и скажи мне: я хороший или плохой?

– Это какая-нибудь новая игра?

– Если бы. Это жизнь.

– Ты шутишь?

– Нет, мне правда надо знать.

– А откуда такой интерес?

Марк хмыкнул: играть в словесные игры с филологом было заранее проигрышно, поэтому он решил ответить честно.

– У тебя никогда не было ощущения, что ты полное дерьмо? Прости, Амалия, я на самом деле не про тебя, ну ты поняла… Это как если бы ты знала, что поступаешь абсолютно верно, что невозможно поступить иначе, если бы тебе не было стыдно за свои действия – и тем не менее ты ощущала бы себя полным дерьмом. Никогда не было?