- -
- 100%
- +
Компания примолкла. За товарищем Поповым ходила слава человека «оттуда». Имеется в виду Большой дом.
Для людей, не знающих, какой особый смысл несет словосочетание «Большой дом», поясню.
Дом №4, который спроектировали три архитектора – А. И. Гегелло, Н. А. Троцкий и А. А. Оль, изначально предназначалось для Ленинградского Управления НКВД. Монументальное, построенное в актуальном на тот момент стиле конструктивизма, здание Большого дома выходило сразу на три городские магистрали. Общие коридоры и переходы соединяли его с соседним зданием – №6, и со старой царской тюрьмой «Шпалеркой», ставшей Домом предварительного заключения. Переход между Большим домом и «Шпалеркой» в народе называли «мостик вздохов». Согласно неписаному тюремному «этикету», при встрече заключенных в этом коридоре одного из них конвоиры останавливали и поворачивали лицом к стене, чтобы избежать любого контакта. Тихие вздохи были единственным способом для заключенных показать свое присутствие.
В те годы, о которых идет речь, там было Управление КГБ СССР по Ленинграду и Ленинградской области.
Такое мое отступление.
С овощехранилища мы уходили «по одному». Сначала ушла пара, о которой в институте судачили все. Они любовники. Наиболее рьяные поборники нравственности предлагали обсудить и осудить их на профсоюзном собрании.
От себя замечу, песню Галича «Товарищ Парамонова» скоро будет петь вся «передовая часть интеллигенции»
Я слушал эту песню с двойственным ощущением. Много раз мне приходилось участвовать в партийных и профсоюзных собраниях, но ни разу не наблюдал, чтобы хотя бы один человек покидал собрание ради сарделек в буфете: «Ну, как про Гану – все в буфет за сардельками, Я и сам бы взял кило, да плохо с деньгами, А как вызвали меня, я свял от робости, А из зала мне кричат – давай подробности!»
Последними за ворота с вывеской «Овощебаза №5» я выходил с товарищем Поповым…
В гости ко Льву Родионовичу Груздеву вся семья поехала вечером в субботу. Иван Иванович мог бы в поселок Горская поехать в гости к другу и на служебной машине, но он считал, машина дана ему командованием для служебных поездок. Исключительно для служебных. И точка!
Предусмотрительная Валентина Ивановна взяла в дорогу термос с горячим чаем и бутерброды с сыром. Пускай, дорога не так долга. Но она знает, как только сядут в поезд, у мужчин проснется аппетит. Не успели выехать за городскую, черту как Толя мечтательно произнес: «Хорошо бы сейчас выпить чашечку чая».
Твой час, мама Валя!
Как вы думаете, сколько времени потребуется для опорожнения двухлитрового термоса и поглощения девяти бутербродов с сыром?
– Лев сильно расстроится, – томно говорит Иван Иванович.
– Это почему же, Ваня? – усмехаясь, Валя.
– Он и жена его готовят нам роскошный стол.
Все сошлись на одном – перед тем как сесть за стол, надо совершить прогулку к заливу.
Лев Родионович встречал гостей на обочине шоссе с собакой.
– Рад приветствовать вас на нашей земле, – так шутливо сказал отставной полковник. Пес зарычал. Не зло. Лениво как-то. Для приличия. После обычных объятий и рукопожатий процессия двинула в сторону домов, что стоят в ряд по шоссе.
– Зная, Валя твое искусство кормить мужчин везде и при любых обстоятельствах, рискну предположить, что Ваня и Толя прилично заправились в электричке. Потому предлагаю прогуляться к заливу.
Прибывшие гости переглянулись – что мы говорили.
Пока Лев Родионович и его гости гуляют по берегу залива, поделюсь своими воспоминаниями о тех временах, когда жены пытаясь образумить или, не дай бог, вернуть мужей писали в парткомы, профкомы.
Вернусь к песни Галича «Гражданка Парамонова» о неверном муже, который гулял с Нинкою.
В скобках замечу, что как расшифровывается псевдоним Галич, я узнал лишь в конце восьмидесятых годов двадцатого века.
Настоящие фамилия, имя и отчество поэта, драматурга Гинзбург Александр Аронович. Взяв первые буквы аббревиатуры, поэт стал Галичем.
Если я после окончания пошел «в науку», то мой хороший приятель ушел на производство. Я не отношу себя к поколению «шестидесятников». И Гена был человеком практичным. Ему были далеки экзальтированные переживания. Но и все «человеческое ему было не чуждо». Он женился раньше меня, и, когда нам удавалось посидеть где-нибудь за кружкой пива, оба любители этого пенного напитка, то он с таким восторгом рассказывал о семейной жизни, что становилось даже завидно.
Когда меня судьба осчастливила браком, и мы с Леной стали жить под одной крышей, как законные муж и жена, я, вспоминая восторженные речи Геннадия, подумал: «как различно у людей восприятие одного и того же события?
Было немного странно, вообще, слушать восторженные речи Геннадия, если вспомнить кто его родители. Отец простой шофер. Мать работница на текстильной фабрике.
Геннадий успешно продвигался по карьерной лестнице. Его работу отмечало начальство. О нем хорошо говорили с трибун собраний. Но настал тот момент, о котором поется в песне Галича. Влюбился наш женатый Гена. По уши влюбился. Жена пишет во все инстанции: «мой муж подлец, он изменил мне. Верните мне мужа». Парадоксы того времени.
Ныне обманутые мужья (жены) в парткомы не пишут. Странно было бы услышать, что какой-то член партии Жириновского написал ему письмо с просьбой пропесочить изменившего (ей) мужа (жену) на собрании. Нет. Теперь эти вопросы выносятся на более широкую аудиторию. И трясут грязным бельем в студиях на разных ток-шоу. На потеху обывателю.
Приметы времени…
Дом отставного полковника Груздева построен из наисовременнейшего строительного материала, из блоков шлакобетона. Поверх этих блоков, он оштукатурен, и покрашен в цвет голубого неба. Та, во всяком случае, было написано на этикете банок.
Веранда выходила на залив. Там и накрыла стол жена Льва Родионовича Ядвига Карловна.
Свою будущую жену польскую девушку тогдашний капитан, командир роты Лева Груздев в буквальном смысле этого слова отбил у немцев. Его полк брал крупный город Пинск в июле сорок четвертого года. Ядвига оказалась там в сороковом году, когда родители её бежали от немцев на Восток.
Если бы не маршал Рокоссовский не быть этому браку.
Прогулка по берегу залива вернула аппетит мужчинам. Валентина Ивановна никогда не бывает голодной. Так она утверждает. Валентина Ивановна принадлежит к тем женщинам, который, зайдя к Вам в дом, скажут: «Я на минутку. Даже шляпки снимать не буду», и проведет у Вас весь день.
Смотрю на стол. Какое пиршество яств. Отменно постаралась Ядвига. Тут и блюда русской кухни, и грузинской. Было бы странно, если бы я не увидел блюда польской кухни. Напрягаю память. Точно. Это заварные пирожки с окороком. А рядом судак по-польски.
А теперь, отступив от правил приличий, посмотрим, как кто ест. Толя с молодым задором поглощает почти все подряд. Отец его солидно переходит от одного блюда к другому. Ядвига рада: «Ешьте, ешьте. На горячее бигус будет». Кто бы сомневался. Интересно, что Ядвига предложит на десерт? Говоря по-простому, на сладкое. Не ошибусь, если это будет маковник.
Что же наша Валентина Ивановна? Курица по зернышку клюет. Валентина, не торопясь, тщательно пережевывая каждый кусок, поедает все блюда. «Я никогда не бываю голодной». Помните?
Лев Романович не был бы Львом, если бы трапеза проходила «всухую». Нет. Пили не польскую водку Выборова (Wyborowa). Или Собески (Sobieski), а нашенскую русскую «Столичную».
Признаюсь, польскую водку Wyborowa я пил. Пока гости наслаждаются сочным бигусом, я расскажу, при каких обстоятельствах мне выпало пить польскую водку. В семьдесят седьмом году я был назначен на должность заместителя директора института. Первым замом по науке служил пожилой доктор наук. Я же «просто» зам.
В отделе науки горкома партии мне напрямик сказали: «Товарищ Бродский стар. Ему пора на заслеженный отдых. У Вас на выходе докторская диссертация. Защитите, место зама по науке Ваше», говоривший усмехнулся и закончил речь, – «А там один шаг и до директорского кресла».
Елена, как и полагается жене, узнав об этом разговоре, выразила сочувствие пожилому человеку.
– В субботу мы устраиваем прием по случаю твоего тридцатилетия. Пригласи его.
Пригласил. Умный русский поляк ответил на мое приглашение с хитрецой.
– Молодой человек. Если бы Вы не пригласили меня на свой юбилей, я бы усомнился в своих умственных способностях. Хотите подсластить пилюлю? Неужели я не понимаю, что Вас назначили с перспективой занять мое место. Приду обязательно. По институту ходят легенды о красоте Вашей супруги, – усмехнулся в свои рыжие от табака усы, – Отобью её у Вас.
Евгений Капитонович пришел к нам в гости. Но не в тот день, когда я отмечал свое тридцатилетие, а спустя неделю. Принес букет цветов, жуткий дефицит тех лет, и бутылку польской водки.
– Детям мороженое, бабе цветы, – проговорил он без улыбки цитату из кинофильма режиссера Гайдая.
Мы мило провели вечерок. Евгений Капитонович веселил мою жену анекдотами, изощрялся в комплиментах. То и дело подмигивал мне – уведу ведь, уведу.
Когда Лена подала кофе и, сославшись на неотложные домашение дела, вышла из столовой, Евгений Капитонович заговорил другим тоном.
– Я, молодой человек готов уйти на заслуженный отдых. Отдыхать, естественно не буду. Меня приглашают читать курс лекций в ВУЗ. Вы станете хорошим замом по науке. Но предупреждаю, наши столпы науки уже распускают слухи о том, что Вас не просто так назначают на руководящие посты. Вы, по версии одних, племянник шишки из Москвы, по версии других, Вы просто взяткодатель. Зависть самое мерзкое чувство. Отелло задушил Дездемону из ревности? Ни черта подобного. В корне зависть. Помнит, как у дома сенатора Брабанцио венецианский дворянин Родриго, безответно влюблённый в дочь сенатора Дездемону, упрекает своего дружка Яго за то, что тот принял чин поручика от Отелло, родовитого мавра, генерала на венецианской службе. Известно классическое высказывание Александра Сергеевича Пушкина: «Отелло от природы не ревнив – напротив: он доверчив».
Такая трактовка пьесы Шекспира меня несколько удивила. Пройдет немного времени, и я пойму, как был прав русский поляк Бродский Евгений Капитонович. Завистники завалят кляузами все инстанции. Тогда шутили: «Пишите в Сочинский горисполком». Только туда завистники не догадались послать подметное письмо.
Я отмечаю приметы времени. Но есть вещи, существующие во все времена.
После сытного раннего ужина было решено объявить тихий час.
– Мы с Ядигой почти не спали ночью. Все к вашему приезду готовились, – шутит Лев Родионович, и жена вторит ему.
– Так ждали. Так ждали.
– Мы тоже почти не спали, – лукавит Валентина Ивановна и мужчины её не поправляют. Потому что спать хотят.
– Тогда объявляю по части тихий час. Ядвига, покажи гостям, где они смогут отдохнуть.
После тихого часа гости гуляли, где кто хотел. Анатолий играл с собакой на берегу залива. Лев Родионович и Иван Иванович уединились в гараже. Лев показывал гостю свою машину.
– Нам в часть пришла разнарядка на машины. Представляешь, на немецкие Мерседесы.
– Трофейные, что ли? – удивляется Лев Родионович.
– Новые. Из Западной Германии. Говорят, это заслуга Родиона Яковлевича.
– Узнаю полковника Малино, – Лев Родионович напомнил об испанском прошлом министра обороны Родионе Яковлевиче Малиновском.
– Единственный министр обороны Союза, награжденный французским орденом Военный крест с серебряной звездочкой, – проявил эрудицию и полковник Поспелов.
– Покупай.
– Лев Родионович, что ты говоришь? Чтобы я на старости лет шофером стал.
Товарищи вышли из гаража, и попали в руки женщин.
– Лев, ты со своей машиной совсем спятил. Ездить, не ездит. А как кто к нам зайдет, так обязательно в гараж его тащит.
Знала бы ты, жена, что муж твой в гараже не автомобилем хвастает, а кое-чем гостя потчует. Одному как-то не с руки пить.
– Мы уже ужинали, а кушать-то хочется, – Ядвига ушла в дом.
То ли воздух тут такой, то ли другой какой-то фактор, но всем очень хочется кушать. Всем, это двум супружеским парам. Хочет ли кушать Анатолий, сказать ничего не могу. Он с собакой на заливе.
Женщины ушли в дом, готовить стол ко второму ужину.
– Анатолий совсем взрослым стал, – с оттенком зависти говорит Лев Родионович.
– С виду взрослый, а по мозгам дитя. Устроился на завод № N. Учеником слесаря.
– Хороший завод. У меня там старый друг трудится. Обеспечим надзор, и все будет в порядке.
– Я не беспокоюсь. Парень принял здравое решение. Мать сильно волнуется. А какое у неё сердце сам знаешь.
– Обеспечим, – сказал Лев Родионович, но что именно, сказать не успел. Позвали к столу.
– Надо Анатолия позвать.
– Позовем, Ваня, – весело говорит отставной полковник. Берет два пальца в рот и разражается пронзительным свистом.
Первым прибегает пес. Язык набок. Тяжело дышит.
– Замотал тебя, Мичман, Толя?
Анатолий лишь головой мотает.
– Мы с тобой сухопутные вояки. А пес у тебя моряк. Почему?
– Ваня, Ваня, это водолаз. Порода такая. По-ихнему это ньюфаундленд.
Создается впечатление, что оба полковника «ходят вокруг и около». Хотят обсудить и решить важный вопрос, но отчего-то не решаются.
Могу предположить, что товарищ Поспелов хочет попросить друга воздействовать на сына в том направлении, чтоб тот все-таки подал документы в ВУЗ. Время еще есть. А товарищ Груздев, услышав, как друг относится к выбору сына, не решается предложить свою помощь в том, чтобы Анатолию отказали в приеме на работу на заводе № N.
Поздний ужин. Кто это сказал: отдай ужин врагу? Еще чего! Такой ужин, и отдать кому-то?
Если я начну описывать те блюда, что стояли на столе, то опасаюсь, вы изойдете слюной.
– Ядвига! Ты поразила меня в самое сердце, – говорит Иван Иванович, потирая не область сердца, а живот.
– А гладишь живот, – смеется хозяйка дома, – Вы с Львом пойдите на двор. Погуляйте.
Белые ночи. Зачем я упомянул о них, если всякому ясно, где действо происходит? Поясняю. Туалет есть в доме, но какой мужчина откажется исполнить малую нужду на свежем воздухе?
Трудность заключалась в том, чтобы найти укромное место в темном месте. А где его найдешь в белые ночи?
– Лев! Ты на атасе, – командует действующий полковник отставнику, – Дашь знать, если кто появится.
– Добро. Свистну, если кто сунется.
Ни хозяин, ни гость не знали, что Мичман пристроился поодаль.
Кто бы мог предполагать, что и младший Поспелов захочет проделать процедуру опорожнения мочевого пузыря на свежем воздухе.
Лишь скрипнула дверь, раздался свист. Мичман одним прыжком валит на землю Ивана Ивановича. Как бы ни был храбр боевой полковник, но такой атаки он с расстегнутыми брюками не выдержал. Крик о помощи огласил двор.
– Отец, держись! – кричит Анатолий и бросается сломя голову.
Лев Родионович растерян. Он никак не ожидал такой реакции от своего пса. В отличие от полковника в запасе товарища Груздева, бывший школьник Толя Поспелов не растерялся. Командным колосом он приказал собаке: «Фу! Мичман!», и тот послушался.
– Чем вы там занимаетесь, товарищ мужчины? – на крыльцо вышла Ядвига. От воплей мужа Валентине Ивановне стало плохо.
Угомонившись сами и успокоив собаку, мужчины вернулись в дом. Как ни старалась не показывать вида Валентина Ивановна, что ей плохо, муж это заметил сразу. Да и запах корвалол выдавал.
– Надо ехать домой, – такое весьма спорное предложение высказал Иван Иванович.
– И куда ты повезешь жену в ночь? – Ядвига сердита.
Было решено, переночевать тут, а утром решить, ехать в город или нет.
– Валя и я будем спать вместе в нашей со Львом спальне. А вы, мужчины располагайтесь, где хотите. Лев! Обеспечь народ постельным бельем, – командует жена бывшего командира полка.
Ночь прошла спокойно.
Баню решили не устраивать. Позавтракали скромно. Плохое самочувствие Валентины Ивановны подействовало на всех угнетающе.
– Есть электричка в двенадцать пятнадцать, – посмотрел расписание Лев Родионович. Оглядел всех и обратился лично к Ивану Ивановичу, – пройдемся к заливу, Ваня.
Толя порывался пойти с ними. Но отставной полковник резко пресек этот порыв; «С мамой будешь».
С моря дул ветер, неся на берег пологие волны. Те прибивали к берегу водоросли, стебли тростника и другой мусор.
– Присядем, Ваня, – Лев Родионович расстелил на валуне припасенную тряпицу. Достал фляжку и бумажный пакет, – Со стола стащил.
Водку мужчины пили из маленьких мельхиоровых стаканчиков. Пили, отвернувшись от порывов ветра. Тот уже гнал песок.
– Быть нагонной волне. В Питере опять наводнение будет, – аккуратно отправив в рот крошки хлеба, сказал Лев.
Иван Иванович молча согласился. Его волновало состояние здоровья жены. Лев Родионович понимал состояние друга. Он специально привел того сюда, подальше от глаз и ушей своей и товарища жены.
– Ты говоришь, Анатолий уже принят на работу на завод? – Иван Иванович кивнул, – Ты меня выслушай и не перебивай, пожалуйста. Анатолий молодец, что решил сначала поработать годик и потом послужить. Если бы у меня был сын, то тоже одобрил такой выбор. Но у вас особая ситуация. Валя-то твоя нездорова. Не довести бы её до инфаркта.
– А что делать? Парень уперся. Сломаешь его сейчас, потом или злобного типа или слякоть получишь.
– Согласен. Но мы с тобой сделаем хитрее. Так сказать, вытащим каштан чужими руками. На заводе работает бывший мой начхоз. Он придумает, под каким благовидным предлогом отказать Анатолию в приеме на работу. Так что сын твой успеет подать документы в ВУЗ.
Домой друзья возвращались в отличном настроении.
– Глядите, люди на наших полковников, – Ядвига показывает на подходящих к дому друзей поварешкой, – Ветер с залива нагоняет не только наводнение в Ленинграде, но пьянит наших мужей.
Уезжали гости на четырехчасовом поезде.
Какую причину придумал товарищ по службе Льва Родионовича, чтобы отказать Анатолию Поспелову в приеме на работу, я не знаю.
О том же, что Анатолий стал студентом ЛГУ, я узнал лишь в 1968 году.
В самом конце июля, в разгар каникул, я узнал о вводе войск Варшавского договора в Чехословакию. Мы с Анатолием Поспеловым продолжали жить в одном районе, и значит, были приписаны к одному военкомссариату.
Когда я показал отцу повестку в военкомат, он сказал сурово: «Этот Дубчек довел ситуацию в Чехословакии до критической, и я не исключаю ввода наших войск. Остается надеяться, что к этому не привлекут резервистов».
В военкомате мы и встретились. С Анатолием Поспеловым не виделись давно. Я жил в доме «тройки», он где-то в районе Комендантского аэродрома.
– А я чуть было не попал в армию после школы, – говорил, узнав, где я учусь, – Теперь я будущий журналист. Помнишь нашего литератора?
Как можно забыть Виктора Ивановича с его знанием стихов Пушкина?
– Мама буквально вытолкала меня в Университет на факультет журналистики. И все из-за него. Наговорил матери о моем особом слоге.
Комиссар сказал: «Живите пока, студенты», и мы ушли. Ни Толя, ни я не выразили желания «посидеть» где-нибудь. Далеки были наши интересы в то время.
Я увлекся спортивным туризмом. Ходил зимой в бассейн. Толя в студенческие годы начал уже печататься. Его очерки публиковали и заводские, и областные газеты. Он состоял членом литературных объединений и семинаров. На семинарах Даниила Гранина обсуждали его стихи и рассказы.
Вот и посудите, о чем бы мы могли говорить за рюмкой чая?
Вступительные экзамены. Сколько нервных клеток разрушают они у большинства абитуриентов. Но не у Анатолия Поспелова: «Не наберу нужное количество баллов, пойду куда-нибудь работать. Не обязательно на секретный завод». Профильные экзамены сдаются в первую очередь. Это классическое сочинение. Устный русский. История СССР.
После того как ты успешно пройдешь первые испытания, тебе предстоит сдать творческий экзамен. Написать эссе.
Предлагались темы: Журналист – это ремесло или призвание? Или – Моя Родина. И так далее.
Анатолий выбрал самую странную тему – монолог вещи от первого лица.
Толя вспомнил старинный книжный шкаф, что стоял в кабинете отца. Есть где разгуляться фантазии.
Историю этого шкафа Анатолий знал по рассказу матери: «Он был тут, когда мы с отцом поселились. Я сначала хотела выбросить его на помойку, но потом передумала. Во-первых, отцу требовалось все больше книг. Во-вторых, мастер, который ремонтировал у соседки комод, сказал, что этот шкаф старинный. Что он из ценных пород дерева, и что, если его чуть-чуть починить и ему цены не будет».
Сочинение Анатолий Поспелов написал раньше всех. Но он не спешил сдать работу в комиссию. Перечитал еще раз. Проверил синтаксис. На этом многие «срезаются», так подсказал один добрый человек. Переписал начисто и только тогда сдал сочинение.
– Вы не поторопились, юноша? – спросила дама из комиссии в очках и с модной прической «Бабетта идет на войну».
– Нет, мадам, – с улыбкой отвечал юноша Анатолий.
Дама ответила еще более теплой улыбкой.
Как на сочинение, так и на устный экзамен, Анатолий шел без волнения. Спокойный и веселый. Почему ему не быть веселым? Позавчера, когда он пришел в университет, дама в очках и с модной прической на голове шепнула: «У Вас пять. Предлагаю отметить в кафе-мороженое».
Пускай Анатолий скоро «стукнет» восемнадцать, но природная скромность и воспитание не позволит ему поведать о подробностях свидания с дамой из Приемной комиссии.
Я же просто обязан для полноты картины в нескольких словах рассказать об этом.
Сцена в кафе. За столиком в самом дальнем углу двое. Анатолий и дама с прической «Бабетта».
– Анатолий, не задирайте носа. Ваше сочинение похвалил мэтр нашей журналистики, – дама назвала имя известного ленинградского журналиста.
Анатолию эта фамилия была незнакома. В те дни Анатолий Поспелов был увлечен другим журналистом – американским репортером писателем Эрнестом Хемингуэем. Но тот факт, что его сочинение оценил профессиональный журналист, льстило молодому человеку.
Пройдут года, и имя Поспелов станет известно широкому кругу читателей, и будет автор лауреатом многих премий и станет орденоносцем, а добрые слова идущие от товарищей по цеху ему будут приятны. Анатолий Иванович не будет читать рецензии критиков: «Они для того и созданы природой, чтобы препарировать наши произведения. Они подобны патологоанатомам».
Если маститому писателю приятны добрые слова о себе, то, что же говорить о юноше абитуриенте?
– Вы меня не предайте. Я не имела права говорить Вам это, – дама двадцати пяти лет от роду хлоп, хлоп ресницами и глазками в сторону Анатолия.
– Никогда! – пылко отвечает Толя и хватает руку дамы.
– Ой, что Вы? Вы мне руку оторвете. Да и неудобно. Люди тут.
– Пускай, – пылает юноша, – Вы чудо!
– Пойдём отсюда. Люди смотрят.
В кафе кроме них из посетителей нет никого, а буфетчица занята собой и ей нет никакого дела до парочки в углу.
Жаром встретила улица пару. С еще большим жаром на лице вышел из двора колодца домов на Девятой линии Василевского острова Анатолий Поспелов, часом назад ставший мужчиной.
– Мать! – Иван Иванович удачно провел занятия с офицерским корпусом. Читай между строк, дружеское застолье, – Наш Анатолий еще и студентом не стал, а его писульки сами столпы советской журналистики хвалят.
Анатолий, курящий на балконе от материнских глаз подальше, не удержался и только что похвастался перед отцом. Его эссе «Мой шкаф» читали все комиссией. Это Анатолию рассказала дама в очках: «Некоторые места мы даже перечитывали». Жарко шептала Бабетта юноше в ухо. Как же не похвастать перед отцом.
– Иван Иванович! – Валентина переходила на Вы с мужем тогда, когда сердилась сильно на него, – Вы несправедливы к сыну. Мальчик показал, что он способен учиться в Университете, а Вы смеете смеяться.
– Ах, какие нежности. Сын! – опять с протяжным «ы» зовет Толю Иван Иванович.
– Тут я, отец, – Анатолий комедийно вытягивается по стойке смирно.
– Вольно. Садись. Поговорим, как мужчина с мужчиной.
– Как коммунист с комсомольцем, – продолжает шутливый тон Анатолий.
– Святое не трогай. Я в партию вступил в сорок третьем. Немцам мы тогда сильно хвост поприжали под Сталинградом, но он был ещё силен. Мы в партию шли не за должностями, а по зову сердца и долгу перед Родиной.
– Прости, – сник Анатолий.
Зато мама его полна боевого пыла.
– Теперь, по какому поводу праздник в В/Ч № NNNNN? – Валентина Ивановна несет майоликовую посудину, над которой клубится ароматный пар.
– Долма, – вожделенно говорит полковник Поспелов.
Крепки его воспоминания о службе в Азербайджане. Там ему было присвоено первое звание старшего офицера. Там он впервые после войны отдал приказ бойцам стрелять на поражение. Сорок шестой год. Не родился еще Анатолий, и Валя еще ему не жена. В Талышских горах Азербайджана русских женщин не было. Были горные бараны, были старцы. Архары и архаровцы были. Но русских женщин там не было.