Скрипачка и Пилот, или На двух берегах

В оформлении книги использована работа Гнездо Аси Додиной и Славы Полищука.

Cover design Asya Dodina

© Нонна Беспалова, 2020

© Asya Dodina, cover design, 2019

ISBN 978-5-4496-9360-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Nov. 27 Day one

Самолёт, Боинг 747, огромная махина, мягко, без толчка, коснулся бетонной дорожки. Только по подрагиванию гиганта на неровностях посадочной полосы стало ясно: они уже на земле. Нора присоединилась к традиционным аплодисментам пассажиров. Вообще-то она всегда считала, что эти аплодисменты означают не столько восхищение мастерством пилота, сколько облегчение после пережитого страха: «Слава богу, приземлились!», можно выдохнуть. Обычно она не аплодировала, но сегодня посадка была произведена блестяще, захотелось увидеть пилота и пожать ему руку. Нора улыбнулась. Мужчины, хорошо владеющие своим ремеслом, были её слабостью. При этом успех, известность или деньги, оставались, конечно, приятным, но не обязательным дополнением к владению секретами мастерства, будь то хирургия, пение «бельканто», высший пилотаж или фигурная ковка.

Как только Боинг подрулил к терминалу, засидевшиеся пассажиры повскакали с мест. Норе тоже не терпелось встать. Она потеснила стоявших рядом с её местом людей, поднялась и осторожно, чтобы никого не задеть, достала сумку с полки над сиденьями. Тут же позвонила сестре. Ольга ответила после первого гудка: «Привет! Ты уже вышла? Нет? Ты прости, Димка не сможет подъехать за тобой, у него что-то срочное на работе. Тебе заказать такси или ты сама? Я тебе кинула на телефон 500 рублей, так что можешь не экономить».

– Happy to see you, sis! Всё в порядке, Оль, не в первый раз. Позвоню с дороги. Как мама?

– Ничего. Увидишь. Ты только пободрее держись, когда её увидишь, ладно? Давай, пока.

Наконец все зашевелились и двинулись к выходу. Нора, ощущая все мышцы её затёкшего от долгого сидения тела, с лёгкой завистью прошла мимо лежачих мест бизнес класса. У выхода, рядом с оранжевыми стюардессами стоял высокий блондин в лётной форме с открытым, слегка веснущатым лицом. «Это он, пилот! Лет сорок», – промелькнуло в голове. «Вы пилот?», – спросила она поравнявшись. «Да, это пилот», – ответила за него стюардесса, как будто защитила его от нежелательного внимания. «Отличное приземление! Жму вашу руку», – Нора, не глядя на стюардессу, протянула руку, и пилот поторопился эту руку пожать. Сзади нервно топтались усталые пассажиры. Нора отвернулась и быстро пошла по рукаву. Она его «зацепила», она уверена. Жаль, что команда обязана покинуть борт последней, скорее всего они больше не увидятся. «Может и к лучшему», – благоразумно успокоила себя Нора. Надо же, ей всё ещё не надоело играть в эту игру! Нора шла всё быстрее, разминая ноги, её походка с каждым шагом становилась более упругой и бодрой. В здание нового терминала она вошла в первых рядах. Широкий светлый коридор, отсутствие застарелых запахов, исправные «бегущие дорожки», освежающее дыхание кондиционеров – всё это радовало и помогало прогнать ощущение усталости после многих часов полёта, после прерывистого, недолгого сна полулёжа в кресле в позе креветки. «Какой терминал отгрохали, молодцы!», – оглядываясь вокруг, думала Нора. Она поймала себя на том, что гордится достижениями российской компании и Россией как таковой, как будто она, Нора, и Россия всё ещё принадлежат друг другу. Нора быстро прошла паспортный контроль и на эскалаторе спустилась в зал получения багажа. Чемоданы пассажиров их рейса уже плыли на одном из транспортёров. В этом огромном зале они были одни. Нора с досадой вспомнила, переполненный людьми, душный JFK. За державу было обидно. Она понимала, что Нью-Йоркский аэропорт загружен до предела, что количество рейсов, проходящих через его терминалы, превышает здешнее в десятки и в сотни раз, но всё-таки испытывала досаду. И каталки там платные, 5 долларов, совсем с ума сошли!

Улыбаясь своим противоречивым чувствам, Нора получила багаж и вышла в пустой холл. Она остановила жестом кинувшихся к ней таксистов, на ходу позвонила в компанию такси, чьими услугами обычно пользовалась, потом отыскала взглядом свободную скамейку. Машину нужно было подождать десять – пятнадцать минут, но так получалось и дешевле и безопаснее.

В Нью-Йорке ей не приходилось думать о безопасности, она могла сесть в любую подвернувшуюся машину, но и там Нора предпочитала договариваться с такси заранее, чтобы избежать лишнего ожидания. Раньше таксисты стояли с табличкой у выхода из зоны прибытия, теперь около JFK был специальный паркинг для встречающих машин, и такси появлялось через пять минут после Нориного звонка. Правда, стоило это в два раза дороже, чем здесь.

Нора сидела, вытянув ноги, напротив стеклянной стены и смотрела, как расходятся последние пассажиры. Погода соответствовала второй половине ноября. Низкие облака затянули небо, но ещё не так плотно, чтобы не пробивалось солнце, было светло. «К пяти стемнеет», – подумала Нора. – «Снега нет и, кажется, не очень холодно. Наверное, я слишком тепло оделась. В дублёнке будет жарко». В дорогу Нора надела фиолетовый кашемировый свитер и серую стриженую дублёнку-полупальто. Это очень шло к её яркому без косметики лицу, к её смугловатой коже и тёмным волосам. У себя в Вашингтоне она ходила в лёгкой куртке нараспашку. В Нью-Йорке было немного холоднее, +10, +12, и она носила под курткой хлопковый свитер. Каждый раз, собираясь в Москву, Нора ошибалась и набирала вещи, либо слишком тёплые, либо недостаточно тёплые для московской погоды. «Я же оставила у Лёли куртку из Юникло и пару водолазок», – вспомнила Нора. «Не о чем беспокоиться».

Такси задерживалось. Напротив скамьи, где сидела Нора, по опустевшему холлу неторопливой походкой прошли мужчины в лётной форме и стайка стюардесс в оранжевых костюмах и пилотках. Все катили за собой маленькие чемоданчики. Нора не видела их лиц, но тот из пилотов, который был повыше, приостановился, что-то сказал оглянувшемуся товарищу, и направился в сторону Нориной скамейки. Это был веснущатый блондин, тот самый, которому она пожала руку.

«Сработало. Есть ещё порох в пороховницах», – успела подумать Нора.

– Вас не встретили? Я мог бы вас подвезти.

– Спасибо, не нужно. Я уже вызвала такси, сейчас подъедут.

Зазвонил телефон. Нора взяла свой маленький мобильный. «Подъехала машинка», – проворковала диспетчер. «Рено, номер 3964М. Ждёт вас на третьей линии у первого выхода». Пока Нора слушала и говорила: «Спасибо», пилот вынул из кармана визитку, протянул Норе. Она машинально взяла. «У меня два дня свободных. Можем сходить в театр или погулять по Москве. Буду рад», – Сказав это, пилот не стал дожидаться её ответа, сказал: «Извините, тороплюсь», улыбнулся и быстро ушёл. «Опытный. Степень обаяния своей улыбки знает точно. Пожалуй, даже избалованный. Ещё бы, вокруг столько молоденьких стюардесок. А тебе, Нора, 42, и неважно, что выглядишь ты максимум на 35. Для России – старовата». Нора поднялась и покатила чемоданы к первому выходу. «Все они здесь избалованы бабами. В России дефицит мужиков, не то, что в Америке. Не до эмансипации. С другой стороны, стюардесками он уже наелся, а мне мимолётный роман не помешает. Только нельзя давать себя использовать, как это принято здесь». Как принято здесь, Нора знала от сестры, от Ольги, многократно жаловавшейся ей на российских мужиков.

Нора вышла из терминала, и её тут же охватил холод. «Да… Жарко не будет», – она остановилась и застегнула дублёнку. «Около ноля или маленький минус». Маленький минус сразу почувствовали Норины руки, и она полезла в карманы за перчатками, но в этот момент увидела машину знакомых очертаний с жёлтой надписью на боку. Таксист смотрел в её сторону, она помахала ему рукой.

Таксист, немолодой, жилистый, с худым бледным лицом, «Как из тюрьмы», -подумала Нора, без помощи навигатора повёз её в объезд пробок, по каким-то разбитым, второстепенным дорогам. Через полчаса они уже стояли перед чистенькой кирпичной девятиэтажкой. За лишнюю сотню шофёр донёс до лифта чемодан и сумку. Только выйдя из лифта и остановившись перед такой знакомой дверью, Нора с облегчением осознала: долгий путь закончился, сейчас она увидит сестру и маму. Слово «мама» прозвучало странно. Она мысленно поправила себя: «Тётю Лёлю». Нора позвонила. Прислушалась. Позвонила ещё раз. Прошло не меньше минуты. За дверью стал слышен голос Ольги и постукивание палки. Видимо Ольга дала возможность маме открыть дверь самой. Щелкнули замки, дверь распахнулась, и Нора увидела тётю Лёлю в тёплом махровом халатике на молнии.

Этот халатик Нора привезла тёте Лёле два года назад. Тётя Лёля носила халат только утром, чтобы встать с постели и пройти в ванную, а потом переодевалась в джинсы и свитер или в джинсы и рубашку. Сейчас было время обеда, а тётя Лёля вышла в халате. Если бы только это. Палочка, худоба. Угол правого глаза и уголок рта на правой стороне заметно опустились вниз. Но кудри, еще не потерявшие цвет, были красиво и аккуратно уложены. Над тетилёлиной головой Нора увидела напряжённое лицо Ольги, спохватилась и просияла улыбкой. «Тётя Лёля, родная моя, здравствуй!».

– Новотька, пиехаа!

Нора поспешила обнять тётю Лёлю и сжала зубы, чтобы не расплакаться, но она невольно скривилась и помигала увлажнившимися глазами. Ольга за спиной у матери погрозила Норе пальцем. Нора справилась со своим лицом, расцеловала тётю Лёлю в обе щеки.

– Тётя Лёлечка, пойдём в комнату.

Тётин диванчик был собран. На столе, застеленном скатертью с вышивкой по краям, стояли четыре прибора из парадного сервиза – тарелки с полосой синего кобальта и золотым рисунком, около тарелок – мельхиоровые ножи и вилки, позади – хрустальные фужеры. «Приём на высшем уровне. Не сдаётся тётя Лёля», – Нора опять чуть было не заплакала, но сдержалась. Оля поддерживала мать под локоть с левой стороны. Тётя Лёля слегка прихрамывала на правую ногу и палочку свою она держала странно, приподняв плечо, неловко скрючив пальцы. Ольга усадила мать на диван, Норе подвинула стул и сама села на стуле напротив Норы и мамы.

– Как ты себя чувствуешь, тётя Лёля?

– Сама виишь, Ногочка. В’ач увеяет, всё п’ойдёт. Надо упьязняття.

– Отлично! Я приехала, теперь будем вместе упражняться.

Тётя Лёля покивала.

– Тётя Лёля! Я тебе такую кофту привезла, мягкую – мягкую, как ты любишь, сейчас принесу, и брюки на резиночке, как ты просила.

Нора вышла в прихожую, взяла сумку, набитую подарками, достала тёплую кофту на пуговицах и брюки с резинкой сзади. Кофту она накинула тёте Лёле на плечи. Тётя Лёля потрогала кофту: «Какая мяакая! Спасибо, Но’ик»

Нора увидела, как Ольга с любопытством заглядывает в сумку. «Всё привезла», – поспешила сказать Нора. «Потом, ладно?». Оля поднялась: «Мам, посиди, мы принесём закуски». Нора вышла следом за ней.

– Диму ждать не будем?

– Нет, не будем. У него сегодня командировка какая-то, когда придёт неизвестно.

Сёстры в две руки быстро накрыли на стол. Ольга заранее всё подготовила, оставалось только достать из холодильника тарелки с рыбой и нарезками, салатницы с салатами и раскутать картошку, завёрнутую в одеяло, чтобы не остыла. В центре стола Ольга поставила свою любимую селёдку «Балтийский берег» и водку «Талка». Из серванта она вынула бутылку с длинным горлышком. «Это „Рислинг“, для мамы», – пояснила Оля. Нора поманила Олю, и они вышли в кухню.

– Ей можно?

– Врач сказал, можно, по чуть-чуть. Я ей потом соку налью. Ты помнишь, как она любила застолье, гостей?

– Она сама сегодня стол готовила?

– Нет, что ты! Всё я. Ей томографию сделали, сказали – это уже второй инсульт. Первый был, когда папа умер. Микроинсульт. Помнишь, какой был страшный год? Бабушка умерла, потом папа, потом тётя Таня. Как Михаил Борисович поживает?

– У него всё хорошо. Он ещё работает. Не женился, но бабёнка у него есть. Они на моём концерте были вместе, он нас познакомил. Моложе него. Врач-анестезиолог из того же госпиталя. Служебный роман.

– Русская?

– Американка. Что у тёти Лёли?

– Невропатолог говорит, медленно идёт восстановление. Как будто у неё нет желания выздороветь. Сосуды плохие. Мы уже больше недели ходим на капельницы, амбулаторно, в нашу больницу. Ещё два раза сходить, завтра и послезавтра.

– Когда у вас рейс?

– Мы летим в понедельник. В Таиланд. На две недели.

– Про Таиланд я помню.

– Пойдём, а то она забеспокоится.

К удивлению сестёр тётя Лёля сидела за столом в джинсах и новой кофте на своём традиционном месте. Оля поспешила занять место рядом с мамой, Нора села напротив. Оля налила маме Рислинг, себе и Норе – водку. Тётя Лёля взялась правой больной рукой за рюмку, Оля дёрнулась ей помочь, но тётя Лёля держала рюмку крепко, хотя и немного неуклюже и неожиданно чисто произнесла: «За встречу!». Оля и Нора замерли, уставившись друг на друга. Нора спохватилась первой и поддержала тост: «За встречу, тётя Лёля!» Тётя Лёля лихо махнула Рислинг, огляделась, будто проснувшись и строгим голосом сказала: «Оля, где салфетки? Быстренько достань. Девочки, что это вы водку из винных рюмок пьёте? У нас что, посуды не хватает?»

Ольга вскочила, порылась в шкафу, достала салфетки с такой же вышивкой как на скатерти и положила маме и Норе.

– Мам, водку уже разлили.

– Принеси водочные стопочки. Сколько раз тебе говорила, нельзя опускаться. Всё начинается с мелочей.

Ольга, ещё ошарашенная резким превращением больной старушки в прежнюю маму, достала из горки хрустальные стопочки, перелила в них водку, наконец, села и взялась за стопку. Оля и Нора переглянулись. Нора видела, что Ольга еле сдерживает смех.

– Ну, девочки, догоняйте и хорошенько закусывайте.

Сёстры выпили водки и быстро закусили картошкой с селёдкой. Нора даже застонала от удовольствия.

– Нет в мире вкусней еды, чем картошка с селёдкой.

– Я тебе Балтийский берег с собой куплю. Повезёшь?

Нора не стала говорить, что на самом деле так вкусно и легко пьётся водка и естся картошка с селёдкой, только когда Нора приезжает в Россию. У себя в Мак – Лине она пьёт красное вино, а из крепких – текилу. Картошку ест редко, селёдку – только в гостях у русских друзей.

– Нет, не повезу. Во-первых, нельзя. Раз попадёшься и навсегда в чёрном списке. Во- вторых, некого баловать.

– А Серёжу?

– Обойдётся.

– Совсем разбежались?

– Надо бы совсем, да не получается.

– До сих пор к тебе ездит?

– До сих пор. Я пыталась его отвадить. Он выждет неделю, другую и опять начинает напрашиваться. Сыплет комплиментами, смешит меня, звонит и звонит, пока я не сдамся.

– А эта его, новая, знает?

– Да ей и в голову не приходит, что от неё, юной и свежей, можно бегать к такой старушке как я.

– Ладно тебе, старушка.

Тут громко вмешалась тётя Лёля.

– Это не дело.

Она говорила чисто. Чудеса!

– Нечего ему позволять на двух стульях сидеть. Тоже мне, падишах. Гони его, он тебе мешает начать новую жизнь. Давайте, девочки, выпьем за вас, за вашу удачу. Оля, разливай!

Нора вопросительно посмотрела на Ольгу. Оля еле заметно пожала плечами и разлила по рюмкам тёте – Рислинг, им самим – водку.

– За удачу!

– Мам, ты у нас сегодня в роли «генерала».

– Я всегда в роли генерала. Слушай мою команду! Нора, ты совсем ничего не ешь, возьми винегрет. Оля, принеси курицу.

Они выпили за здоровье всех присутствующих, потом, за тех, кого уже с нами нет. После четвёртой рюмки тётя Лёля зевнула и сказала: «Девочки, переходите к чаю, а я немного вздремну».

Нора попыталась мыть посуду, но Ольга не дала.

– Ты посмотри, как твой приезд, на неё подействовал. Просто чудо.

– Это и есть чудо. Можно, конечно, объяснить реакцией на гостя, на необходимость держать марку перед чужими. Со своими можно распускаться, а перед чужими нельзя.

– Какая ты чужая?

– Ну, приезжаю-то я не часто.

– Нет, не то. Она просто рада тебя видеть.

Сёстры составили посуду в посудомоечную машину, включили электрический чайник, полный воды, и вернулись в комнату. Тётя Лёля спала на диване, аккуратно положив голову на плоскую подушку – «думку», с вышитыми крестом розами. Нора жестом пригласила Олю в спальню, где стояла сумка с подарками.

Каждый раз, прогуливаясь одна или с подругой по магазинам, Нора присматривала что-нибудь для Ольги. Поначалу Нора искала для себя, а Оле покупала то же самое, но другого цвета, подходящего для блондинки. Задача осложнилась, когда Ольга прибавила в весе и перешла из Нориного S сначала в М, а потом в L. В телефонных разговорах Оля часто повторяла: «У нас всё есть. Не заморачивайся». Нора попыталась делать подарки деньгами, но убедилась, что Ольга каждый раз бывает разочарована. Да и отношение к деньгам было разное. Нора не сразу поняла, в чём дело. Она жила в Америке уже пятнадцать лет, многое воспринимала на американский манер.

Когда родители Норы уехали сначала в Израиль, потом в Штаты, Нора заканчивала ЦМШ и уже побывала на прослушивании в консерватории. Сорваться и уехать с родителями она категорически отказалась. Все пять лет консерватории, и год после Нора прожила у тёти Лёли, в одной комнате с Ольгой. Родители, конечно, её поддерживали, с первых дней слали деньги и посылки, делали всё, чтобы ни дочь, ни родня, ни в чём не нуждались.

Перед их отъездом в Америку сёстры, Норина мама, Таня и тётя Лёля, совершили родственный обмен. Тётя Лёля и тогда ещё живой дядя Костя въехали с Олей в большую трёхкомнатную квартиру Нориных родителей на Соколе, а свою старую двушку в Староконюшенном, где прописалась Нора, стали сдавать. Это была идея Нориных мамы и папы. Два года назад, после развода с мужем, Норе понадобились деньги на новое жильё и двушку продали. Оля с Димой могли бы сдавать квартиру, доставшуюся её Диме от бабушки, в Гончарном переулке, но Дима уже неплохо зарабатывал, да и Оля преподавала в лицее, готовила подростков к ЕГ, давала частные уроки. Дима и Оля предпочли поселить в Гончарном тётю Лёлю. Тётя Лёля против переезда не возражала, ей надоели постоянные стычки то с дочерью, то с зятем. Конечно, после инсульта Оля из больницы забрала маму к себе.

Норин бывший муж, хирург-травматолог, из знакомых отца, организовал в Вашингтоне медицинский центр с малой операционной и хорошим оборудованием для диагностики. Он сам продолжал работать и там, в своём центре, и в травматологии в госпитале. Всё вместе приносило очень неплохой доход, и они даже на американском уровне были вполне состоятельными людьми, но это сложилось только после первых десяти лет. Для того, чтобы купить помещение и оборудование понадобились все их сбережения и ссуда в банке под залог их квартиры. Ссуду они сумели погасить в три года, на это уходил весь доход от центра. Так что свободу в деньгах они почувствовали только в последние три-четыре года. Тётя Лёля и Ольга прекрасно знали все их обстоятельства, вроде бы вполне сочувствовали, и Нора никак не могла понять, почему её переводы по 300—400 долларов три – четыре раза в год воспринимаются небрежно, даже иронически. В Америке подарок в 100 долларов считался дорогим.

Выяснение отношений произошло, когда тётя Лёля попросила полторы тысячи долларов на холодильник Бош. Нора постаралась всё объяснить, как можно более подробно, чтобы не осталось места для сомнений и обид. У мужа Серёжи все счета с ней, с Норой – совместные, но свободно распоряжаться она может только счётом, на который приходит его зарплата из госпиталя и, естественно, теми деньгами, которые зарабатывает она сама. Это не значит, что Серёжа не знает, на что уходят деньги, он проверяет банковские отчёты и счета по кредитным картам. У них нет секретов друг от друга и Серёжа никогда не жалеет денег на её родственников, но есть определённый предел тому, что она может вынуть из «домашних», расходных денег. Она присылает им «подарки», когда случается месяц без дополнительных расходов, то есть не надо ремонтировать что-то в доме или в одной из машин, нет больших покупок, типа фильтров для системы очистки воды или нового принтера и так далее. Полторы тысячи придётся снять с накопительного счёта, ей нужно будет предупредить мужа. Он не станет возражать. Но, может быть, лучше не посвящать его в то, на что расходуются деньги, не привлекать его внимание к тому, что тётя Лёля хочет купить холодильник значительно дороже того, что стоит сейчас в квартире у них с Серёжей. Если с холодильником можно немного подождать, Нора постарается выслать в течение ближайших месяцев три раза по 500 долларов и этого хватит на покупку. Тётя Лёля была растеряна и, кажется, всё-таки обижена. Ольга выслушала Норину речь с каменным лицом и Нора вздохнула с облегчением, когда Ольга извинилась за мать, сказала, что она была против этой просьбы и предлагала тот же вариант, то есть не тратить Норины подарки и подкопить на новый холодильник. Большой холодильник матери нужен, чтобы было место, где держать дачные заготовки. Нора многое забыла и не учитывает особенности московского быта.

Они с Ольгой договорились, что Ольга будет сообщать Норе о своих и маминых затруднениях и они вместе, без обид и взаимных упрёков, будут обсуждать, насколько Нора может им помочь. Груз накопившихся недоразумений был сброшен и отношения опять стали лёгкими. Но для себя Нора твёрдо усвоила – от неё ждут не подарков, а решения проблем. Обсуждать справедливо это или несправедливо было бессмысленно. Напоминать о том, что она и Серёжа пережили несколько тяжёлых первых лет эмиграции, что деньги на них не упали с неба, что они рисковали, нервничали, экономили, и всё это было платой за их нынешнее благополучие, что Серёжа работает по четырнадцать часов в сутки, тоже было бессмысленно. Они не ощущают тягот их жизни, но хорошо видят преимущества и считают естественным, что с ними будут делиться, что примут на себя их проблемы. С одной стороны, это, конечно, пережитки «совка». Но с другой стороны – это родные близкие люди и Нора сама хочет, чтобы им жилось хорошо. Нужно только чётко обозначить границы: это – могу, а это – не могу.

Ольга в те времена работала в отделе писем в журнале Аргументы и Факты, а её Дима только начинал карьеру фотографа для глянцевых журналов. Теперь их сын учится в Австрии, Дима стал известным фотографом, не настолько знаменитым, чтобы это приносило значительные доходы, но настолько, чтобы не сидеть без работы. Нора иногда выполняет Олины просьбы, например, в прошлом году нужно было на даче срочно перекрыть крышу, и Нора подкинула денег, но, в основном, Нора возит «подарки» и с Ольгой они давно договорились, что Ольга должна как можно точнее сообщать, что именно им нужно, какого вида, какого качества и размера. Ольга и сама не раз бывала у Норы в гостях и с мужем и без мужа. Обидно, что тётя Лёля отказалась приехать. Не приехала даже на похороны сестры. Сказала, что боится летать. И у Норы и у Ольги возник одинаковый вопрос: «С каких это пор мама боится летать?» Но тётушка настояла на своём, Нора теперь понимает – почему.

Нора достала из сумки куртку и джинсы для Димы, пару джинсов из GAP для Олиного сына Миши, потом началось самое интересное: шмотки для Ольги. Самой лучшей своей находкой Нора считала жакет приталенный, с вздёрнутыми плечиками. К этому жакету Нора купила атласную чёрную юбку-карандаш. Увидев жакет и юбку, Ольга закричала полушёпотом: «Норка, ты – гений!» и начала сбрасывать одежду. Она надела и юбку, и жакет, подошла к зеркалу. Нора видела, что всё сидит так, как надо, точно по фигуре. Ольга, конечно, прибавила в весе, но фигуру сохранила отличную и выглядела на все сто, или, как теперь говорили в России, на миллион баксов.

– Ну, Норка! Ну, сестра! И в пир, и в мир, и в добрые люди…. Как тебе только это удаётся! Димка обалдеет.

– Димка? А что твой Саша?

Ольга привстала перед зеркалом на цыпочки, чтобы представит себя на каблуках.

– Разругались вдрызг. Нет, ты представляешь, он начал ныть, что я ему жизнь испортила, что он из-за меня не женился. Да пошёл он… Никто не заставлял.

– Ты же сама говорила, вот Павлик подрастёт…

– Может и говорила. Что меня с Сашей ждёт? Тихое семейное счастье? Оно мне надо? Нет, мы с Димкой друг от друга никуда.

– Это что-то новое.

– Новый поворот…

Нора достала следующий комплект и Ольга, напевая, натягивала его на себя.

– Что он нам несёт… пропасть или взлёт…

Бархатные, расклешённые от бедра брюки и маленькая атласная блуза с голой спиной тоже сидели отлично.

– Ты не разберёшь, пока не повернёшь. Пока не повернёшь. Ля-ля-ля…. Отлично! Это мне на новогодний корпоратив у Димки в редакции.

Платье оказалось внатяг. В районе груди молния еле застегнулась.

– Не лопнет?

– Пустяки! Другой лифчик надену, всё будет тип-топ. В этом к себе в школу пойду. Норик, ты – золото. У меня впереди – новая жизнь!