Нацисты в бегах. Как главный врач Освенцима и его соратники избежали суда после жутких экспериментов над людьми

© 2023 by Betina Anton

© Иван Чорный, перевод на русский язык, 2025

© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2025

Посвящается Пабло и Хелен

Пролог

Как похоронить тело под вымышленным именем

Стоял прекрасный полдень, и Питер еще не выходил из дома. Он держал двери и окна закрытыми почти все время, несмотря летнюю духоту [1]. Соседи толком не знали, кто находится внутри, – Питер был очень замкнутым и не любил незнакомцев. Он приехал один из Сан-Паулу накануне, после утомительной поездки на автобусе по извилистым дорогам и долгой паромной переправы. Его уже ждали друзья – Вольфрам и Лизелотта Боссерт с детьми. Старик обожал их: Андреасу было двенадцать, а Сабине – четырнадцать. И все же он некоторое время колебался, прежде чем принять приглашение провести с ними время в Бертиоге; говорил им, что устал. Он согласился поехать только потому, что считал, что его жизнь уже подошла к концу [2]. В последнее время он стал раздражительным, нервным, а перед поездкой поссорился с Эльзой, своей бывшей служанкой: она не отвечала взаимностью на его чувства. Еще одна причина расслабиться в этот жаркий полдень. Питер решил покинуть летний домик и искупаться в море. Вся семья Боссерт сопровождала его на пляже. Они были так близки, что, казалось, их связывали кровные узы. Он знал детей с самого рождения, и вся семья звала его дядей Питером или просто дядей.

Все пятеро свободно говорили по-португальски, однако предпочитали общаться на родном немецком языке. Дядя Питер был родом из Баварии на юге Германии, Вольфрам и Лизелотта Боссерт – из Австрии. Они уже были женаты, когда, увлеченные ботаникой, в 1952 году решили приехать в Бразилию – Лизелотта всегда особенно любила красоту растений и вылазки на природу. К тому же в Бразилии существовало большое немецкое сообщество, способное помочь им открыть двери в незнакомой стране. Они покинули Европу во времена холодной войны, опасаясь нового вооруженного конфликта на континенте. В то время в Австрии, все еще оккупированной союзными войсками, царила атмосфера неопределенности, не говоря уже о том, что страна находилась рядом с железным занавесом – невидимой линией, разделяющей капиталистический и коммунистический миры. Ко всему этому добавлялось еще и то, что Лизелотта и Вольфрам всего несколько лет назад пережили Вторую мировую войну и считали, что второй раз они с чем-то подобным уже не справятся.

Ночные бомбардировки союзниками Граца, второго по величине города Австрии, в котором жила Лизелотта, привели к тому, что ее сердце, как она говорила, стало «неровным». С тех пор и до конца жизни она чувствовала, что ее сердцебиение никогда не вернется в норму. Когда Адольф Гитлер вторгся в Польшу и начал войну, она была одиннадцатилетней школьницей. Этот конфликт перевернул ее мир с ног на голову. Ее дяди погибли, сражаясь за Третий рейх[1]. Вольфрам тоже воевал в немецкой армии, но так и не поднялся выше шарфюрера, эквивалента младшего офицера в военной иерархии. Дядя Питер поднялся гораздо выше, и Вольфрам восхищался им за это: он дослужился до звания гауптштурмфюрера, соответствующего капитану. Более того, он входил в состав страшного СС – или Шуцштаффеля – специального подразделения, созданного для обеспечения безопасности лидеров нацистской партии и ставшего элитной группой с собственной армией.

Однако всемирную известность годы спустя дяде Питеру принесла не служба в СС или на фронте, а его врачебная деятельность в лагере смерти Освенцим. По-настоящему его звали Йозеф Менгеле, чего тогда никто не мог знать.

Об этом не стоило говорить в присутствии других людей, особенно детей, которые понятия не имели о темном прошлом дяди Питера. В тот момент важно было добраться до моря. Пляж находился в тысяче футов от дома, который семья Боссерт снимала каждое лето у другой австрийки, Эрики Вицек, называвшей себя ярой антинацисткой. Она не имела ни малейшего представления о том, кем на самом деле был тот особый гость, которого принимали ее арендаторы.

В конце 1970-х годов Бертиога была изолирована от остального мира, и, чтобы до нее добраться, требовалось терпение. Попасть туда можно было через остров Санто-Амаро в Гуаруже, где находилась паромная переправа через канал. Это короткое путешествие могло занять несколько часов, в зависимости от расписания паромов, что, однако, не отпугивало многих европейцев, которые жили в Бразилии и наслаждались побережьем во время отпуска. Помимо австрийцев, летние домики здесь были у немцев, швейцарцев, итальянцев, венгров и французов. Это была возможность отдохнуть в приятном и спокойном месте. Машины оставляли незапертыми, окна и двери домов были открыты – никаких забот, в отличие от жизни в Сан-Паулу или в соседнем Гуаруже с его модными пляжами и гораздо более дорогой недвижимостью. Многие отдыхающие любили, пользуясь тишиной, часами ловить кефаль, которой, как описал Ганс Штаден более четырехсот лет назад, в Бертиоге было много. Немецкий исследователь был первым, кто в XVI веке опубликовал книгу о красотах и опасностях этого региона, где в основном проживали представители коренного населения. Штаден, безусловно, говорил исходя из личного опыта, ведь он оказался в плену у индейцев-каннибалов из племени тупинамба и едва избежал попадания в котел. В те долгие летние сезоны еще одним любимым развлечением были карточные игры. По крайней мере раз в неделю группа европейцев разных национальностей собиралась вместе, чтобы поиграть, и уже тогда ходили слухи, что в этом районе скрываются нацисты[2].

Главный пляж Бертиоги, Энсеада, совсем не напоминал Лазурный берег. Море было почти коричневым – эффект, вызванный разложением богатой растительности Атлантического леса, покрывающего всю прибрежную территорию. Туристов не смущал оттенок воды, которая издалека казалась грязной, очарование этого места заключалось в другом: море было пригодно для купания, в отличие от многих пляжей на побережье Сан-Паулу. При достаточном везении оно превращалось в идеальный бассейн для детей, но в другие дни могло быть неспокойным, и в период отпусков спасатели нередко сообщали о случаях утопления. Длинный пляж, протяженностью более семи миль, с широкой полосой песка, идеально подходил для игры в футбол, чем и занималась компания мужчин в ту среду.

Пока мяч катался по песку, семья Боссертс и дядя Питер зашли в воду. Морское течение вскоре стало затягивать, и Лизелотта предпочла пойти с детьми на мелководье. Дядя Питер плавал очень хорошо, но в тот день Андреас увидел, как он поднимает руку, прося о помощи, – он тонул. Лизелотта подумала, что у него случился удар. Вольфрам бросился ему на помощь, но старик уже задыхался, когда ему удалось до него доплыть. Андреас побежал на пляж за пенопластовым поплавком для дяди; другие тоже пытались помочь: двое спасателей с единственного поста на пляже, находившегося на расстоянии более четверти мили от места происшествия, прибежали на движение. Вольфрам уже успел вытащить дядю туда, где вода была всего по пояс, но до берега было еще далеко, и спасателям пришлось доставать их обоих. Они принялись делать наружный массаж сердца, пытаясь реанимировать Питера, потерявшего сознание, но было поздно. Он умер.

Кто-то вызвал скорую помощь, и прибывшие на место медики сообщили очевидное: сделать уже ничего нельзя[3]. Лизелотта в отчаянии обняла тело Питера и не хотела его отпускать[4]. Ее мужу тоже было плохо, ведь он сам чуть не утонул, пытаясь спасти друга. Скорая помощь увезла Вольфрама в больницу, а Лизелотта осталась на пляже с мертвым мужчиной. Спасатели составили рапорт и вызвали военную полицию. Капрал Эспедито Диас Ромау, высокий, крепкий чернокожий мужчина, в тот день возглавлял полицейский участок Бертиоги. Иронично, что именно он должен был зафиксировать смерть Менгеле, который говорил, что боится чернокожих людей, и заявлял, что «рабство никогда не должно было закончиться» [3].

Прибыв на пляж, капрал Диас Ромау встретился с взволнованной Лизелоттой, которая рассказала ему о смерти своего дяди. Полицейский попросил предъявить документы покойного, но они остались в пляжном домике. Она сходила туда и вернулась с удостоверением личности иностранца, в котором значилось имя Вольфганг Герхард, родившийся в Лейбнице, Австрия, 3 сентября 1925 года. Документ принадлежал пятидесятитрехлетнему мужчине. Телу, лежащему на пляже, на самом деле было шестьдесят семь, но молодой полицейский не заметил эту разницу в четырнадцать лет. Получив документ, он составил рапорт, ничего не заподозрив. Единственное, что бросилось ему в глаза,– это национальность: австриец[5]. Лизелотта дала ему адрес собственного дома в Сан-Паулу, как будто дядя жил с ней. Капрал Диас, до этого момента мало что слышавший о нацизме и холокосте, просто записал подробности, чтобы передать в полицию и пожарную службу. Для него это была просто бюрократическая процедура – сообщить о несчастном случае, который он описал как «внезапное недомогание, приведшее к утоплению». Диас запросил служебный автомобиль, чтобы отвезти тело в Институт судебной медицины в Гуаруже, но до его прибытия покойный остался лежать на песке, полуголый, в одних шортах. Какая-то женщина поставила рядом с мертвецом зажженную свечу. Матери увели детей с пляжа, чтобы они не видели этой сцены. Машина не спешила приезжать этим поздним вечером.

Капрал Диас Ромау остался с Лизелоттой. Она почти все время держала голову, не отрывая взгляда от тела, и старалась говорить с полицейским как можно реже. Наблюдавшим за происходящим это казалось нормальным поведением человека, только что потерявшего близкого друга, однако мысли Лизелотты занимала не только печаль: перед ней стояло несколько практических вопросов. Ей нужно было быстро придумать, что делать.

Лизелотту беспокоило не только то, что дети ушли ночевать к малознакомой соседке, а муж попал в больницу: она знала, что тело рядом с ней принадлежит одному из самых разыскиваемых в мире военных преступников.

Раскроет ли она теперь личность человека, которого так долго укрывала? Каковы будут последствия для нее и ее детей? Ей предстояло разобраться со всеми этими вопросами и сомнениями, не вызывая подозрений.

Первым решением было придерживаться версии, что погибший – Вольфганг Герхард, как указано в удостоверении личности. Если она откроет правду, то никак не сможет доказать свои слова, ведь имя и информация в документе являлись подлинными. Поддельной была только фотография. Оригинальный снимок Вольфганга был аккуратно удален, а на его месте появилась фотография Менгеле, к тому времени уже пожилого человека с большими усами. Его настоящее имя было хорошо известно и не могло появиться на удостоверении личности, не привлекая внимания. По бразильским документам не существовало ни Йозефа Менгеле, ни дяди Питера; был только Вольфганг Герхард, австрийский друг, который, собственно, и познакомил старого нациста с семьей Боссерт. Перед возвращением в Австрию он отдал ему все бразильские документы, решив, что в Европе они ему больше не понадобятся, в отличие от Менгеле, которому было важно остаться в тени. Лизелотта решила действовать практично. Она хотела покончить с этим и решила «действовать по обстоятельствам», как она сказала Федеральной полиции много лет спустя[6].

Уже рассвело, когда медики приступили к изучению трупа в Институте судебно-медицинской экспертизы. Дежурный врач, Жайме Эдсон Андраде де Мендонса, установил, что причиной смерти стала «асфиксия вследствие погружения в воду», то есть утопление. Он не посчитал нужным проводить вскрытие или выяснять личность и возраст погибшего. Для коронера четырнадцать лет не имеют особого значения при осмотре в этом возрастном диапазоне. Главное – это сохранность тела, то есть то, насколько хорошо покойный заботился о своем здоровье при жизни. Кроме того, под воздействием воды ткани сморщиваются, и это еще одна причина, по которой разница в возрасте могла остаться незамеченной. Доктор Хайме не стал разбираться. Он просто поверил удостоверению, предъявленному Лизелоттой, и подписал свидетельство о смерти.

Измученная Лизелотта позаботилась о каждой детали, как будто умер член ее семьи. Она нашла одежду для покойника: брюки, пояс, рубашку, туфли и носки. Она настояла на том, чтобы похоронный помощник оставил руки лежать вдоль тела – об этом просил сам Менгеле. Он говорил, что чувствует себя солдатом, и просил упокоить его так, будто он стоит в строю. Странная просьба, ведь в Бразилии было принято хоронить умерших со сложенными на груди руками, но сдержанный чиновник согласился на это без возражений [4].

Между тем оставался один вопрос: каким будет конечный пункт назначения тела? Так как Лизелотте не с кем было это обсудить, изначально она думала о кремации. Это было бы удобно, так как огонь уничтожил бы все следы, которые могли бы раскрыть истинную личность покойного. Но это было невозможно, поскольку на процедуру было необходимо разрешение близкого родственника.

Она вспомнила, что настоящий Вольфганг Герхард поручил им с мужем похоронить его дядю в Эмбу, на окраине Сан-Паулу, если он умрет в Бразилии. Вольфганг купил место для своей матери на кладбище Розарио, где было похоронено много немцев, и на участке для захоронения еще оставалось место. Сам он могилой пользоваться не стал, так как собирался вернуться в Австрию. Помимо того, что Вольфганг оставил Менгеле свои документы, он хотел позаботиться и о его погребении, поскольку всегда чувствовал ответственность за заботу о своем друге. Лизелотта помнила об этом и не сомневалась, что для Менгеле это будет лучшим вариантом.

Тело отдали следующим утром. Работница похоронного бюро забрала гроб, чтобы отвезти его на кладбище, находившееся более чем в шестидесяти милях. Лизелотта, одетая в темную вельветовую блузку, несмотря на летнюю погоду, поехала с ней. Во время пути она жаловалась на местами непроходимую дорогу[7]. Когда они наконец прибыли на кладбище Розарио, Лизелотта подошла к администратору и спросила о месте, купленном Вольфгангом Герхардом.

Джино Карита, ласковый итальянский иммигрант, указал местоположение могилы и попросил предъявить свидетельство о смерти. Когда он прочитал, что покойный – сам Герхард, ему захотелось открыть гроб, чтобы попрощаться. Джино познакомился с австрийцем несколькими годами ранее, когда его наняли для строительства небольшой стены и изготовления бронзовой таблички с датами рождения и смерти матери Герхарда, Фридерики. Австриец несколько раз приходил навестить могилу, а в последний раз сказал администратору, что отправляется в путешествие, но не сказал куда, и больше они не виделись. Перед уходом он добавил, что рядом с его матерью может быть похоронен «старший родственник». Джино не мог поверить, что Вольф, как он его называл, вернулся в гробу. Итальянец попытался открыть его, но Лизелотта тут же изобразила истерику. Она разрыдалась и сказала, что он не может этого сделать, потому что мужчина утонул и был обезображен, – только так она могла остановить Карито. Открыв гроб, он бы сразу заметил, что внутри находится не тот человек, и у нее были бы неприятности. После небольшого переполоха два работника кладбища вырыли могилу. Согласно воспоминаниям одного из них, при погребении присутствовала только Лизелотта. После того как эта быстрая, простая и одинокая церемония завершилась, она наконец смогла вернуться домой и снова увидеть своих детей. А главное, тайна, которую она хранила десять лет, теперь была похоронена в могиле Вольфганга Герхарда.

Лизелотта была уверена, что поступает правильно. Ее дети не смогут выдержать тот груз, который ляжет на плечи всех членов семьи, если личность дяди Питера будет раскрыта. «Молчание – лучший выход», – думала она. Будучи католичкой, она верила, что Бог всегда поможет ей, потому что считала своим единственным преступлением помощь другу, которого воспринимала как ученого, а не врача-изувера, отправившего тысячи людей на смерть в газовых камерах Освенцима и мучившего своими экспериментами невинных женщин и детей, не проявляя при этом никаких угрызений совести. Убийца умер, наслаждаясь отдыхом на пляже в летний день, так и не представ перед судом за совершенные им преступления.

Глава 1

Расследование опасного дела

Одно из моих самых ранних детских воспоминаний связано с школьной учительницей. Она была не просто учительницей, хоть и выглядела как многие другие. Стройная Танте Лизелотта с европейскими чертами лица носила химическую завивку на голове – популярную у женщин прическу в 1980-х годах. Никто из школьников не называл ее тетей, как это обычно принято в младших классах в Бразилии, только немецким эквивалентом «Танте». Это был один из обычаев той школы – немецкого островка в самом центре Санто-Амаро в Сан-Паулу. Она говорила с нами, детьми, на смеси португальского и немецкого, что было мне очень близко, потому что так разговаривали у нас дома. Холодными утрами мама отправляла меня на занятия в пижамных штанах под одеждой. Когда всходило солнце и мне становилось жарко от игр и веселья, именно Танте Лизелотта помогала мне раздеться. Помню, когда мне не хотелось в чем-то участвовать и я пряталась под ее партой в нашем классе; помню огромные окна, через которые было видно сад. У меня много других воспоминаний о тех годах: как мы свободно бегали по траве; маленькие красные цветы, внутри которых, как говорили, был мед, – я любила их сжимать; низкие деревянные ворота и розовые кусты азалии, отделявшие нас от остальной части школы и «взрослых» учеников. В этой маленькой вселенной я чувствовала себя в безопасности.

Однако в один прекрасный день все изменилось. Танте Лизелотта внезапно исчезла посреди семестра без всякого прощания. Другая женщина, не помню точно кто, заменила Танте Лизелотту, и на этом все. Мне было всего шесть лет, и внезапная потеря учительницы потрясла меня. Почему она больше не приходит? Что случилось? В шумихе, которую подняли вокруг этой темы взрослые, чувствовалась какая-то серьезность. Я не знала, в чем именно дело, но, будучи ребенком, понимала, что что-то не так.

Только став взрослой, я узнала, что Танте Лизелотте, которой родители доверяли нас каждое утро, оказывала покровительство самому разыскиваемому нацистскому преступнику того времени, Йозефу Менгеле. На протяжении десяти лет моя учительница принимала беглеца в своем доме в районе Бруклин, недалеко от школы в Южной зоне Сан-Паулу. По выходным она ездила с ним и его семьей на ферму в Итапесерику-да-Серра и на пляж в Бертиогу. Однажды она даже проводила его до школьных ворот во время «Феста Жунина», традиционного бразильского фестиваля в июне, и никто даже не заподозрил, что человек, одетый в красивую шинель и фетровую шляпу европейского образца, – старый нацист. Лизелотта представила его директору как друга семьи – этот жест не вызвал подозрений в школе, где училось много представителей немецкой общины. Практически у каждого были родственники из Германии, Австрии или Швейцарии. Именно Лизелотта похоронила Менгеле под ложным именем на кладбище Эмбу в 1979 году, чтобы никто не узнал о нем даже после смерти. Таким образом она помешала властям, охотникам за нацистами и жертвам, добивавшимся справедливости.

Более шести лет Лизелотта считала, что буквально похоронила прошлое и оставила его позади. Она занималась своими обычными делами, обучая маленьких детей в немецкой школе. Однако в июне 1985 года тайна неожиданно раскрылась, и ее жизнь перевернулась с ног на голову. Просто уходом из школы дело не ограничилось – бывшую учительницу стали недолюбливать, она получала анонимные угрозы по телефону, и ее несколько раз вызывали в Федеральную полицию Бразилии для дачи показаний. Ей были предъявлены обвинения в трех преступлениях: сокрытие беглеца, дача ложных показаний и использование поддельного документа.

По крайней мере восемнадцать из тридцати четырех лет, которые Менгеле прожил в подполье после окончания Второй мировой войны, он провел в Бразилии, причем последние десять – под защитой Лизелотты и ее мужа.

За все это время она ни разу всерьез не задумывалась о том, чтобы передать его властям. Конечно, если бы она призналась в этом Федеральной полиции, у нее возникли бы проблемы. Поэтому она предпочла разыграть из себя жертву и сказать, что боялась рассказать властям о присутствии Менгеле в Бразилии из-за поступавших в ее адрес угроз. Люди, связанные с нацистским врачом, якобы говорили ей, что она не должна открывать рот, если хочет защитить своих детей. Возможно, в этом есть часть правды, но в глубине души Лизелотта считала, что не сделала ничего плохого, приютив разыскиваемого по всему миру нацистского преступника. По ее мнению (и по ее собственным словам), она хотела «от всего сердца» помочь человеку «в беде», другу.

Однако Менгеле, конечно, не был просто «другом». Согласно ордеру на арест, выданному Франкфуртским судом, он скрывался от немецкого правосудия и был виновен в бесчисленных убийствах. Правда, Менгеле вошел в жизнь Лизелотты под чужим именем, так что поначалу она не могла знать, кто он такой. Когда его истинная личность стала ей известна, было уже слишком поздно: они стали друзьями, и вся ее семья к нему привязалась. Тот факт, что ее друг оказался военным преступником, не повредил их отношениям, совсем наоборот. Лизелотта оставалась верна ему до конца.

Ее муж, Вольфрам, рассказал полиции, что Менгеле знал, что его ищут по всему миру за преступления, совершенные им в период с мая 1943 по январь 1945 года – почти год и восемь месяцев, в течение которых он работал врачом в концентрационном лагере Аушвиц (Освенцим). Однако, вопреки мнению многих, он никогда не был главным врачом этого огромного комплекса смерти. Эта должность принадлежала доктору Эдуарду Виртсу, отвечавшему за всю медицинскую деятельность в крупнейшем нацистском концлагере. Комплекс был настолько велик, что его разделили на три подлагеря: Освенцим I (главный лагерь, или Штаммлагер), Освенцим II (Биркенау) и Освенцим III (Моновиц). Вначале доктора Менгеле назначили главным в «цыганском лагере»[8]. Когда весь «цыганский блок» был уничтожен, а почти три тысячи мужчин, женщин и детей отправлены в газовые камеры, его поставили главным врачом в Биркенау.

Одной из главных обязанностей Менгеле как «лагерарцта», или врача концлагеря, был отбор заключенных: одни должны были умереть в газовых камерах, другие были пригодны для работы. Эта задача полностью противоречила основному принципу профессии врача, который заключается в том, чтобы спасать жизни, а не забирать их. Герман Лангбейн, австрийский заключенный, работавший секретарем доктора Виртса, заметил, что такая полная инверсия ценностей вызывала конфликты с совестью у некоторых врачей, особенно у тех, кто серьезно относился к своей профессии и не являлся ярым сторонником нацизма. С Менгеле дело обстояло иначе. Он появлялся на работе даже в свои выходные и не испытывал угрызений совести, отправляя беспомощных людей в газовые камеры. В первую очередь он искал близнецов и людей с генетическими отклонениями (например, карликов), чтобы использовать их в качестве подопытных кроликов в своих экспериментах.

Возможно, именно из-за своего постоянного участия в отборах Менгеле получил прозвище Ангел смерти. Когда он появлялся в бараках, заключенные дрожали от страха, потому что знали, что означает его присутствие: кого-то поведут на убой.

Но всемирную известность Менгеле получил не из-за участия в отборах или своего яркого прозвища, а из-за раскрытия информации о его извращенных экспериментах над людьми. Мир не знал о них вплоть до 1960-х годов, после того как некоторые из выживших жертв доктора не дали публичные показания на двух знаменитых процессах: суде над нацистом Адольфом Эйхманом в Иерусалиме и на так называемом Освенцимском процессе во Франкфурте. С тех пор об опытах Менгеле стало известно больше, и в народном воображении возник образ псевдоученого, способного на все ради улучшения «арийской расы» и ее доминирования в мире.

Этот образ по-разному проявился в американской культуре. Менгеле стал прототипом одного из персонажей книги Айры Левина «Мальчики из Бразилии», вышедшей в 1976 году. Два года спустя она была адаптирована в одноименный фильм, получивший три номинации на премию «Оскар» и собравший звездный состав: Грегори Пек сыграл персонажа Йозефа Менгеле, а Лоуренс Оливье – охотника за нацистами. Позже, в 1986 году, американская треш-метал-группа Slayer превратила «Ангела смерти» в текст одной из своих песен. Спустя десятилетия после освобождения Освенцима Менгеле превратился из палача в зловещий символ поп-культуры.