Нацисты в бегах. Как главный врач Освенцима и его соратники избежали суда после жутких экспериментов над людьми
- -
- 100%
- +
Австрийский врач Элла Лингенс, работавшая с Менгеле в Освенциме, вспоминала их разговоры. Лингенс попала в концлагерь за то, что она и ее муж прятали в Вене друзей-евреев. Информатор передал их обоих гестапо, нацистской тайной полиции [14]. По сравнению с другими заключенными она занимала привилегированное положение в лагере из-за своего этнического происхождения и профессии и работала с несколькими врачами СС в Освенциме. В то время молодая женщина привлекала внимание своими светлыми волосами; сорок лет спустя, когда волосы поседели, своим мягким, но твердым голосом она рассказала участникам дискуссии, что Менгеле считал свои методы борьбы с эпидемией тифа очень «эффективными».
Несмотря на доступность дезинфицирующих средств для борьбы со вшами, вызывающими болезнь, не все можно было продезинфицировать должным образом, потому что люди часто прятали свои немногочисленные пожитки, боясь, что кто-то их украдет, – именно там и размножались вши [15]. Это был сизифов труд: продезинфицированные места через несколько недель снова кишели вшами. Менгеле понял, что процесс дезинфекции нужно проводить по-другому, и решил применить новый, более радикальный метод «очистки». По словам Лингенс, Менгеле приказал полностью опустошить один из блоков Биркенау, в котором находилось от шестисот до семисот заключенных; он отправил их всех в газовую камеру и таким образом смог тщательно продезинфицировать помещение, после чего переселил туда заключенных из другого блока. Менгеле очищал блок за блоком, пока все помещения не прошли дезинфекцию. Тиф был практически уничтожен ценой сотен жизней.
Стефани Хеллер и ее сестра-близнец в молодости стали одними из подопытных Менгеле. После войны она переехала в Мельбурн, Австралия, но согласилась приехать в Иерусалим для дачи показаний. Хеллер рассказала, что прибыла в Освенцим вместе со своей сестрой Анеттой в девятнадцать лет; Стефани успела выйти замуж к тому времени. Обеих сестер регулярно отправляли в лабораторию доктора Менгеле, где заставляли участвовать в экспериментах: измеряли части тела и делали рентгеновские снимки. Однажды, без всяких объяснений, каждой из них перелили кровь от пары близнецов-мужчин примерно одного с ними возраста. Сестры не знали этих мальчиков, но догадались, что они поляки: Стефани и Анетта говорили только на чешском, что затрудняло общение. Стефани рассказала, что на переливания крови у них с сестрой была тяжелая реакция: они провели два дня в концлагерной больнице, страдая от сильной головной боли, лихорадки и тошноты. Никто из них не знал, что с ними произошло. «Возможно, мы получили не ту группу крови», – предположила она. Когда сестры пришли в себя, их отвели обратно в блок для заключенных. Кто-то рассказал им, что Менгеле хотел выяснить, смогут ли однояйцевые близнецы, оплодотворенные другими однояйцевыми близнецами, забеременеть двойней. Обе сестры были очень напуганы перспективой стать частью этого эксперимента.
Стефани набралась смелости и напрямую попросила Менгеле не использовать ее в экспериментах. Доктор ответил, что она здесь просто номер и не имеет права голоса.
К счастью для нее, вскоре после этого заключенные были вынуждены покинуть Освенцим из-за наступления Красной армии, и эксперименты прекратились [16].
Одну из самых поразительных историй рассказала Вера Александер. Ей тоже было девятнадцать лет, когда она попала в Освенцим в 1942 году. Вера рассказала, что нацистский офицер отвез ее на мотоцикле в «цыганский лагерь», где она должна была присматривать за маленькими детьми в возрасте от трех до пяти лет. Вскоре она поняла, что все ее подопечные – близнецы. Менгеле тщательно осматривал барак и особенно беспокоился о детях, используемых в экспериментах, поскольку хотел, чтобы они были здоровы. Доктор СС приносил им чистую одежду, игрушки, шоколад и даже горшки, чтобы они не ходили на улицу в туалет морозными ночами. Вера рассказывала, что эти дети получали больше еды, чем остальные заключенные, а их блок содержали в чистоте. Однажды кто-то увел из их группы близнецов Тито и Нину; когда несколько дней спустя брата с сестрой вернулись в барак, их вены на голове и спине были сшиты между собой – из них пытались сделать сиамских близнецов. Шрамы гноились, и дети плакали день и ночь. Веру временно перевели в другой барак, но, когда она вернулась в «цыганский лагерь», там никого уже не было. Несмотря на то что за то время, что она присматривала за детьми, никого из них не убили, Вера считает, что все они оказались в газовой камере [17].
Аудиторию тронула история пятидесятивосьмилетнего Эфраима Райхенберга, который давал свои показания через специальный микрофон, расположенный под подбородком, из-за чего его голос казался металлическим, словно созданным на компьютере. Его голосовые связки пришлось удалить из-за экспериментов Менгеле: он вводил в них инъекции. Когда Райхенберга и его брата высадили в Освенциме, один из заключенных посоветовал им выдать себя за близнецов, чтобы избежать газовой камеры. Они действительно были очень похожи, за исключением того, что брат Эфраима, в отличие от него самого, обладал красивым голосом и однажды даже пел для немцев. Менгеле захотел понять, как это возможно, чтобы у одного «близнеца» был хороший голос, а у другого – нет. Движимый любопытством, он начал исследовать Эфраима. Проведенные эксперименты навсегда повредили его связки, а к 1967 году они разрослись настолько, что их пришлось полностью удалить. «С того года я больше не мог говорить, пока пять месяцев назад не купил это замечательное устройство, – сказал он с некоторой иронией, имея в виду свой микрофон. – Его тоже изобрели немцы – и это прискорбно» [18].
Другой свидетель назвал только свои инициалы: О. К. Он не хотел показывать лицо и давал показания за занавеской, вероятно стыдясь произошедшего. Свидетель рассказал, что ему сделали укол в позвоночник, после чего он потерял сознание. Через некоторое время он очнулся в реабилитационной палате, где другие заключенные, также перенесшие операцию, спросили, что с ним произошло. О. К. не знал, поскольку еще не полностью отошел от наркоза. Тогда другие молодые люди рассказали ему, что им всем удалили по одному яичку. Через час, когда действие анестезии прошло, О. К. понял, что с ним сделали то же самое [19].
История чешки Рут Элиас довела многих участников слушаний до слез. По прихоти Менгеле она испытала самую страшную боль, какую только может представить себе мать. Когда Элиас попала в концлагерь, она уже была беременна. Беременность в Освенциме означала верную смерть, но ей удалось скрыть свое положение до последних недель беременности благодаря сильной худобе, сообразительности и удаче. Однако по лагерю поползли слухи о том, что двум женщинам удалось скрыть беременность: речь шла об Элиас и еще одной женщине по имени Берта. Менгеле узнал об этом и вызвал их обеих. Он задавал им много вопросов и не мог понять, как две беременные женщины смогли пройти отбор, когда они должны были встать в очередь в газовую камеру сразу по прибытии в лагерь. Но раз они избежали смерти, Менгеле решил пощадить их: он разрешил им родить [20]. Будущие матери не знали, что он решил провести эксперименты над новорожденными.
Менгеле ежедневно навещал беременных женщин в палате, но приходил он не только за этим. Он считал лазарет своей территорией, и среди пациентов было много его подопытных. Элиас видела много молодых женщин, мучившихся от боли после жестоких операций, причем никто не знал, что именно с ними произошло, не говоря уже о том, зачем это было нужно. Долгое время эти женщины не могли даже говорить [21]. В страшный день родов на помощь Элиас пришла польская акушерка, еще одна пленница лагеря. В разгар нарастающих схваток женщина попросила ее лечь [22].
На слушаниях в Иерусалиме, перед затихшей аудиторией, Элиас вспоминала этот момент с печальным выражением лица: «Я родила прекрасную девочку, лежа на голых камнях. Ни мыла. Ни горячей воды. Ни ваты». Она сделала паузу, словно набираясь храбрости, и продолжила: «Ничего. В собственной грязи, с ребенком, я подошла к своей койке. У меня не было матраса, только покрывало, которым я укрыла нас обеих» [23]. Условия были настолько плачевными, что акушерка даже не могла простерилизовать ножницы, которыми перерезала пуповину. Не было и пеленок [24]. На следующий день Менгеле пришел с ежедневным визитом и увидел, что Элиас родила. Он долго смотрел на ребенка, а затем приказал перевязать грудь матери тугой повязкой, чтобы она не могла кормить. Он хотел знать, как долго новорожденный сможет прожить без грудного вскармливания [25]. Вскоре Элиас почувствовала, как ее грудь наполняется молоком. Ребенок был голоден и плакал без остановки. Менгеле приходил каждый день, чтобы проверить повязку и посмотреть на ребенка [26].
После семи дней агонии и отчаяния Мака Штейнберг, другая чешская заключенная, предложила помощь. Она достала инъекцию морфия и передала ее Элиас, сказав, чтобы та сделала укол ребенку. До депортации в Освенцим Штейнберг работала врачом – она давала клятву Гиппократа и не могла убить – ввести морфий ребенку сама. Она объяснила Элиас, что Менгеле уже решил отправить ее с ребенком в газовую камеру. У младенца, от которого остались лишь кожа да кости, и так не было шансов выжить, но Элиас еще могла спастись.
Спустя сорок лет после произошедшего Элиас заявила внимающей аудитории: «Я убила собственную дочь».
Она снова сделала паузу, провела языком по губам и продолжила: «Утром приехал Менгеле, и я готовилась отправиться в газовую камеру. Но ему нужна была не я, а мой ребенок. Он не нашел ее тело в куче трупов перед нашим блоком», – грустно сказала с покорным выражением лица. Так Элиас избежала крематория, но не смогла избежать мучительной боли от потери дочери.
К концу трехдневных слушаний всем собравшимся экспертам стало ясно, что собранных свидетельств достаточно, чтобы осудить Менгеле по-настоящему. «Имеющейся совокупности доказательств достаточно для предания суду врача СС гауптштурмфюрера Йозефа Менгеле за военные преступления и преступления против человечества», – заключил Телфорд Тейлор, прокурор США. Теперь предстояло самое сложное – разыскать обвиняемого.
На следующий день после окончания слушаний генеральный прокурор США Уильям Френч Смит объявил, что Министерство юстиции начнет расследование с целью найти Менгеле. Сообщения о том, что американцы схватили, а потом отпустили нацистского врача вскоре после окончания Второй мировой войны, также будут расследованы. Беспрецедентный розыск будет вести Управление специальных расследований (OSI), а ЦРУ и Пентагон окажут поискам всю необходимую поддержку [27]. Журналисты с нетерпением ждали новостей о деле Менгеле. Американские телеканалы показали десятки репортажей о его побеге и совершенных им преступлениях, а свидетельства жертв и вопросы, связанные с поведением США после войны, усилили интерес общественности к этой теме. Многие подозревали, что Штаты симпатизируют беглецам из Третьего рейха, ведь в послевоенный период они завербовали сотни нацистских ученых для работы над военными и космическими проектами.
Самым ярким примером можно считать Вернера фон Брауна, создателя ракет «Фау-2», запущенных над Лондоном и Антверпеном в конце Второй мировой войны. «Фау-2» (V-2, где V означает Vergeltung или «месть» по-немецки) – первая в истории баллистическая ракета, сложнейшее оружие с чрезвычайно дорогой технологией для близкой к поражению Германии. Она была построена с использованием рабского труда в концентрационных лагерях, в таких тяжелых условиях, что во время ее строительства погибло больше людей, чем во время бомбовых налетов на британскую столицу. Фон Браун был инженером-механиком и офицером СС – организации, которую сами американцы на Нюрнбергском трибунале признали преступной, что не помешало NACA (предшественнице NASA) использовать его опыт. Работа фон Брауна над «Фау-2» и последующими ракетными проектами привела его и команду немецких ученых к созданию ракеты «Сатурн-5», которая впоследствии позволила запустить космический корабль «Аполлон-11», доставивший первых астронавтов на Луну в 1969 году, обогнав СССР в космической гонке. В разгар холодной войны Советский Союз не упустил возможности подчеркнуть, что Соединенные Штаты защищают нацистских беглецов.
Через три месяца после слушаний в Иерусалиме израильское правительство и Всемирная сионистская организация предложили вознаграждение в размере 1 миллиона долларов тому, кто предоставит информацию, способствующую аресту Менгеле. Это не первая огромная сумма, которую правительства, организации и охотники за нацистами готовы были заплатить в обмен на информацию о его местонахождении. Центр Симона Визенталя в Лос-Анджелесе и газета Washington Times уже предлагали столько же. Правительство Западной Германии предложило 300 000 долларов, сам Визенталь – 50 000 долларов, а Беата Кларсфельд, еще одна охотница за нацистами, – 25 000 долларов. Общая сумма составила почти 3,4 миллиона долларов – самое большое вознаграждение, когда-либо предлагавшееся за поимку преступника.
Это были большие деньги, и Лизелотта, великая защитница Менгеле, об этом знала. Объявления с указанием суммы вознаграждения появились в газетах и крупных журналах не только в Бразилии, но и по всему миру. Она могла стать миллионершей. Но даже когда Менгеле был уже мертв, она предпочитала молчать и жить незаметно. Она вела тихую, спокойную жизнь, работая учительницей в немецкой школе в Сан-Паулу.
Лизелотте, конечно, хотелось верить, что Менгеле остался для нее в прошлом, но внезапный интерес мировой общественности к его персоне грозился нарушить ее покой. В мае 1985 года власти США, Израиля и Германии встретились во Франкфурте и объявили, что координируют усилия по аресту и судебному преследованию нацистского врача. Кусочки головоломки собирались вместе, и меньше чем через месяц они доберутся до беглеца – вернее, до того, что от него осталось [28].
Глава 4
Сохранение тайны
Сан-Паулу, февраль 1979 годаВскоре после смерти дяди Питера Лизелотта и Вольфрам Боссерт взяли детей, чтобы тайком посетить кладбище Эмбу[11]. Никто не знает, как они объяснили двум подросткам отсутствие имени покойного на надгробии, и тем не менее доподлинно известно, что они знали – там покоится их дядя. Боссерты приехали в последний раз попрощаться с человеком, который так долго присутствовал в их жизни. Как и в каждой семье после смерти близкого, им было необходимо срочно решить несколько практических вопросов. Лизелотта решила сохранить подлинную личность тела в тайне еще в тот момент, когда передала поддельные документы полицейскому на пляже. Она хотела забыть о произошедшем и жить дальше как ни в чем не бывало. Только вот хранить абсолютное молчание было невозможно: Лизелотта должна была рассказать об этом нескольким людям, прежде всего Гитте и Гезе Стаммерам, венгерской эмигрантской паре, ставшими первыми защитниками Менгеле в Бразилии.
Старый нацист прожил в семье Стаммеров тринадцать лет – практически целую жизнь для преступника в бегах. Они расстались в начале 1975-го из-за некоторых разногласий, и Менгеле переехал в дом, зарегистрированный на имя Гитты[12]. Дом находился на Альваренга-роуд, в Эльдорадо, на границе между Сан-Паулу и Диадемой. Именно на окраине города, среди небольших ферм и скромных людей, Менгеле провел свои последние годы. После его смерти дом внезапно опустел. Хотя у Боссертов не было близких отношений со Стаммерами, они должны были сообщить им эту новость – ведь эти две семьи стали сообщниками, и они единственные во всей Бразилии знали истинную личность Питера/Вольфганга[13].
Через два дня после похорон Лизелотта позвонила Гезе и рассказала ему о том, что произошло в Бертиоге. Не слишком беспокоясь, венгр оставил Боссертам всю мебель и личные вещи Менгеле, а в следующем году продал им сам дом[14]. Ирония заключается в том, что спустя десятилетия стало ясно, что личные вещи Менгеле имели гораздо большую финансовую ценность, чем сама недвижимость. В 2009 году Лизелотта продала дом чуть более чем за 25 000 долларов. Два года спустя, в 2011 году, ультраортодоксальный американский еврей купил на аукционе дневники, написанные Менгеле в Бразилии, за 245 000 долларов – дневники стоили почти в десять раз больше дома, где жил Менгеле [29].
О смерти Менгеле нужно было уведомить и его персонал. Вольфрам взял на себя труд сообщить фрау Инес Мелих, что в ее услугах больше не нуждаются. Мелих, вдова немецкого иммигранта, в последние несколько месяцев работала горничной в доме Менгеле. Лизелотта была уверена, что горничная ничего не знает о прошлом своего хозяина. Менгеле несколько раз посещал дом фрау Мелих в скромном районе Жардим Консорсио, потому что ему нравилось слушать, как ее дочь играет на пианино. Он даже сказал ей, что считает Бразилию «хорошей страной», но сожалеет о коррупции в правительстве [30]. Получив известия о смерти хозяина, фрау Мелих сообщила об этом садовнику. Луису Родригесу было всего пятнадцать лет, когда он начал работать в доме на Альваренга-роуд. За три года работы он подружился с «Г-ном Педро», с которым часто общался. Луис Родригес, в свою очередь, рассказал об этом Эльзе Гульпиан, бывшей горничной и безответной любви Менгеле.
Так весть о смерти «г-на Педро», переходя из уст в уста, распространилась по окрестностям. В то время, однако, почти никто не знал, что он и Йозеф Менгеле – одно и то же лицо. Узкий круг знающих посчитал, что настоящую личность покойного следует и дальше держать в тайне от всех остальных.
У Боссертов было еще одно задание: передать новости в Германию. Связь с семьей Менгеле в Гюнцбурге, Бавария, всегда осуществлялась посредством писем. В драматическом тоне Вольфрам написал человеку, выступавшему в качестве посредника, Хансу Зедлмайеру: «С глубокой печалью я выполняю тяжкий долг – сообщаю вам и вашим родственникам о смерти нашего общего друга. До последнего вздоха он героически сражался, как и на протяжении всей своей бурной жизни» [31]. Зедлмайер, бывший школьный товарищ Менгеле, стал верным сотрудником компании его семьи по производству сельскохозяйственных машин. Он сыграл ключевую роль в успешном побеге Менгеле в Южную Америку. Говоря на жаргоне бразильской полиции, Зедлмайер был «почтовым голубем», который пересек Атлантику, чтобы доставить Менгеле наличные деньги. Он также решал любые проблемы нацистского доктора, например, когда Стаммеры не могли больше терпеть Менгеле и хотели от него избавиться[15]. Родственники в Германии всегда знали, где находится Йозеф, и теперь, когда он умер, Вольфрам хотел сохранить все в тайне, как он заявил в своем письме Зедлмайеру: «Не только для того, чтобы избежать личных неудобств, но и для того, чтобы противоположная сторона продолжила тратить деньги впустую». Под «противоположной стороной» он подразумевал охотников за нацистами – или, другими словами, тех, кто хотел добиться справедливости для жертв Менгеле.
Вольфрам также должен был связаться с сыном Менгеле, Рольфом, который был изолирован от остальной части семьи Менгеле. Вольфрам написал ему и попросил снова приехать в Сан-Паулу, потому что отец оставил ему сундук, полный документов, военных наград и дневников [32]. В последних содержались многочисленные страницы автобиографии, которую Менгеле писал от руки в те годы, когда жил в Бразилии. Основное внимание в текстах уделялось персонажу по имени Андреас, которым, очевидно, был он сам – даже в уединении собственного дневника у него не хватало смелости использовать свое настоящее имя. Под этим псевдонимом Менгеле рассказывал о своем рождении, детстве, учебе в 1930-е годы, о том, как он скрывался в Баварии вскоре после войны, и о своем побеге в Италию в 1949 году. Менгеле записывал все эти события для сына: ему не хотелось, чтобы Рольф поверил в «ложный» образ, созданный общественностью. Менгеле также оставил в своем дневнике несколько «добрых советов» для молодых людей, которые в 1960-е годы оканчивали школу и готовились выбрать карьерный путь, как Рольф. Из записей Менгеле становится ясно, что старый нацист был эгоцентричен: семьдесят четыре страницы он посвятил только дню рождения Андреаса и его крещению и ничего не сказал о том, что было важнее всего: о том, что он сделал во время Второй мировой войны.
Рольф согласился забрать вещи из сундука, но приехал в Сан-Паулу только в декабре, через десять месяцев после смерти отца. Чтобы не привлекать внимания властей из-за своей фамилии, он воспользовался паспортом друга. Рольф пробыл в городе несколько дней и встретил Рождество в семье Боссертов. Лизелотта и Вольфрам попросили его никому не говорить о смерти Менгеле, потому что это может разрушить их жизнь. Рольф испытывал противоречивые чувства [33]. Перед возвращением в Германию он сказал, что никогда не забудет, что эта семья сделала для его отца, и настоял на том, чтобы продолжать обмениваться с ними письмами [34]. Одной из причин его молчания в то время было желание защитить Боссертов: он не хотел разоблачать тех, кто рисковал собой, помогая его отцу. Конечно, он беспокоился и о своей собственной семье и карьере. Рольф был адвокатом, женат и к тому же имел детей. Его беспокоило, что всколыхнет известие о смерти Менгеле: в прессе появится огромное количество информации, которая неизбежно вскроет всю историю с побегом и имена тех, кто его покрывал.
В Германии помощь родственнику, совершившему преступление, не считалась противозаконной. В Бразилии закон считал иначе; кроме того, те, кто защищал Менгеле в Бразилии, не состояли с ним в кровном родстве. Рольфу было нелегко разобраться с этими вопросами, он считал их «неразрешимым конфликтом». Он утверждал, что не поддерживал отца, пока тот был в бегах, но и не хотел предавать его и выдавать властям [35]. Рольф считал, что Менгеле удавалось так долго избегать ареста потому, что он вел простую жизнь, совсем не похожую на стереотип нацистского офицера, который в народном воображении жил в особняке у моря в окружении немецких пастухов. Для Рольфа в Бразилии отец вел жалкую жизнь: жилье убогое, машины старые, а одежда настолько поношенная, что никто не мог заподозрить, что когда-то он был всемогущим Ангелом смерти из Освенцима, где носил безупречную форму СС и решал судьбы тысяч людей простым взмахом руки. В конце жизни он выглядел как запущенный старик, что, по мнению Рольфа, стало лучшей маскировкой [36].
Рольф, не считая младенческих лет, видел отца всего два раза в жизни, несмотря на то что был его единственным сыном. Первый раз это случилось в марте 1956 года, когда Рольфу было двенадцать; он отдыхал в Швейцарских Альпах со своим двоюродным братом Карлом-Хайнцем и тетей Мартой, вдовой Карла-младшего, одного из братьев Менгеле. Рольф познакомился с «дядей Фрицем» и был очарован человеком, который рассказывал истории о приключениях аргентинских гаучо, а также о борьбе с партизанами во время Второй мировой войны – в то время ни один взрослый немец не осмеливался касаться этой темы. Дядя Фриц дал ему первые карманные деньги в его жизни. Только через три года он узнал, что этого доброго человека звали не Фриц и что на самом деле он был его отцом. Менгеле приехал, чтобы сблизиться с Мартой, на которой собирался жениться, – этот план был разработан главой семьи Карлом Менгеле, чтобы не потерять семейное поместье.
В течение многих лет отец и сын обменивались письмами. Сначала, подростком, живя с матерью Ирен в Германии, Рольф чувствовал себя обязанным отвечать на письма человека, который присылал ему марки из Аргентины. Позже он отвечал из жалости, из гуманных побуждений, будто писал заключенному. Рольф много раз пытался забыть, кто его отец, но это было невозможно. В 1977 году, более чем через двадцать лет после их первой встречи, он решил увидеться с ним во второй раз. Рольф воспринял это как личный вызов – попытаться установить факты из истории жизни своего отца, определить, правда ли все, что о нем говорили. Он решил провести две недели в Бразилии.
Принять это решение было нелегко, ведь за ним могли следить [37]. Когда он впервые приехал в Сан-Паулу, в голове у него был только адрес семьи Боссерт. Он запомнил название и номер улицы, чтобы не носить с собой никаких компрометирующих бумаг на случай, если привлечет внимание полиции, «Моссада» или охотников за нацистами. Именно во время этого первого визита в страну Рольф лично познакомился с семьей Боссерт. Они много разговаривали, и Вольфрам предложил отвезти его в дом отца. Они выехали из района среднего класса Бруклин на старом «фольксвагене» и проехали десять миль до Эльдорадо. По дороге Рольф наблюдал за пейзажем и удивлялся. Он привык к идеальным улицам, проспектам и тротуарам в Германии. Чем дальше они заезжали на окраины Сан-Паулу, тем беднее становились дома. Альваренга-роуд, где жил Менгеле, находилась в ужасном состоянии. Это была простая грунтовая дорога, полная выбоин; слева и справа на многие мили виднелись трущобы. Когда машина наконец остановилась перед домом его отца, Рольф решил, что это не более чем лачуга. Возможно, он преувеличивал. Дом площадью в тринадцать сотен квадратных футов находился на большом участке – десять тысяч квадратных футов. В окрестностях, помимо скромных домиков, имелось несколько резиденций среднего класса, куда владельцы приезжали по выходным. У района Эльдорадо в прошлом были славные дни: его жители утверждают, что в кондоминиум, расположенный в миле от дома Менгеле, часто наведывались знаменитые исполнители, Элиса Регина и Роберто Леаль. Район находился в приятном месте рядом с водохранилищем Биллингс, где сохранились остатки пышной природы: огромные деревья со свисающими с ветвей бромелиями, кокосовые пальмы и несколько видов сосен.