Нацисты в бегах. Как главный врач Освенцима и его соратники избежали суда после жутких экспериментов над людьми

Глава 6

Добрый дядя

Сразу по прибытии из Берлина 30 мая 1943 года Менгеле было приказано явиться к коменданту Освенцима. Однако его непосредственным начальником был не комендант, а доктор Эдуард Виртс, отвечавший за всю медицинскую службу огромного комплекса, в которую входили аптеки, дантисты и все врачи СС – во время войны их работало не менее тридцати. Одни из этих медиков лечили немецкие войска, другие следили за узниками. Последние врачи, называемые Lagerarzt, отбирали недавно прибывших со всей Европы заключенных, пригодных для работы, а остальных отправляли в газовые камеры [63]. Согласно указу, подписанному Генрихом Гиммлером, только врачи, прошедшие обучение в области антропологии, могли проводить отбор и руководить уничтожением евреев, цыган и других «врагов» Рейха. Резюме Менгеле идеально подходило для этой роли [64].

В крупнейшем нацистском концентрационном лагере каждый врач СС отвечал за определенную часть, помимо работы в лазаретах и на перронах для прибывающих поездов. С самого начала Менгеле отвечал за секцию BIIe, «цыганский лагерь» в Биркенау[20]. Цыгане прибыли сюда за три месяца до него. Печальная история их депортации в концлагерь началась еще до войны, когда немецкие ученые разъехались по всему Рейху, чтобы обследовать и зарегистрировать их народ. Эксперты смотрели на глаза и носы, изучали семейные отношения и свидетельства о крещении – большинство из них были католиками – и, наконец, писали расовые отчеты[21]. Этот процесс, считавшийся научным, был хорошо известен врачам, изучавшим антропологию, как Менгеле. На основании этих исследований психолог и психиатр Роберт Риттер, ведущий нацистский авторитет по «цыганскому вопросу», пришел к выводу, что более 90 % тех, кто считал себя цыганами, имели смешанную кровь и являлись бесполезными асоциальными личностями, а потому их необходимо изолировать от остального общества [65]. Нацисты были полны решимости очистить арийскую «расу» от любого заражения со стороны других, низших, «рас» и положить конец их смешению. В результате всех зарегистрированных цыган в Рейхе и на оккупированных территориях отправили в гетто – та же участь постигла и евреев. Последний удар был нанесен в декабре 1942 года, когда Гиммлер приказал отправить всех людей с «цыганской кровью» в лагерь уничтожения Освенцим-Биркенау. Два месяца спустя почти двадцать три тысячи мужчин, женщин и детей согнали в концлагерь из разных уголков Европы; большинство прибыли из Германии, Австрии, Польши и протектората Богемия и Моравия в Чехословакии, но были и небольшие группы из других стран, таких как Франция, Нидерланды и Бельгия. Из всех синти и рома европейского континента почти 1700 человек были убиты сразу же после попадания в лагерь.

Женщины и дети на платформе прибытия в Биркенау. Евреев снимали с депортационных поездов, после чего они проходили отбор. Большинство из них сразу же отправляли на смерть, других – на рабский труд.

Фотоархив Яд ва-Шем, Иерусалим

В отличие от других заключенных, цыганским семьям разрешалось жить вместе в огромных бараках, которыми был усеян лагерь. Опыт показал, что попытки сепарации приводят к сопротивлению и беспорядкам, хотя многие семьи и так были разделены политикой преследования до прибытия в Освенцим. Некоторым цыганам, в отличие от других, разрешалось оставлять свою одежду. Остальных заставляли избавиться от вещей и побриться налысо сразу после прибытия. Это «особое» обращение с цыганами объяснялось тем, что в лагере было мало униформы для заключенных [66]. Как только цыгане попадали в Освенцим, им, как и другим заключенным, делали татуировки с идентификационным номером на руке. Все номера цыган начинались с буквы Z – Zigeuner, «цыган» по-немецки. Кроме того, они должны были носить на одежде черный треугольник, которым обозначались асоциальные заключенные, например проститутки в женском лагере. Цвет треугольника указывал на причину их заключения: политические заключенные носили красный треугольник, «профессиональные» преступники, такие как воры и убийцы, – зеленый; евреи получали два желтых треугольника, образовывавших звезду Давида [67].

Символ «асоциальности» на униформе усиливал стереотипы о цыганах, существовавшие в общественном сознании задолго до нацизма в результате долгой истории предрассудков. В XIX веке эти предрассудки были «научно подтверждены» и поэтому казались неопровержимыми. Отец криминальной антропологии, итальянский психиатр Чезаре Ломброзо, создал биологическую концепцию для определения прирожденного преступника – Homo delinquens, которую описал в классической книге 1876 года «Человек преступный». В работе объемом более пятисот страниц Ломброзо упомянул цыган всего пять раз, но дал понять, что считает их прирожденными преступниками. Этого скудного упоминания хватило для развития идеи о том, что цыгане страдают от биологически обусловленной склонности к преступности [68]. Цыгане – древний народ, происходящий с территории современной Индии. После миграции в XIV веке они распространились в различных частях Европы, но на протяжении веков сохраняли свои традиции и собственный язык, происходящий от более древнего языка, похожего на санскрит. Цыгане делятся на этнические подгруппы, такие как этническое меньшинство синти, которые поселились в основном в немецкоговорящих странах. Во времена нацизма многие из них столкнулись с трудной дилеммой: считая себя немцами, они также хотели сохранить свою цыганскую идентичность.

В Биркенау всех заключенных, переживших отбор, заставляли работать до изнеможения, кроме цыган. Некоторых из них вызывали для завершения работ во все еще строящемся секторе BIIe, но большинство не имели постоянных занятий, что еще больше укрепляло стереотип об их «асоциальности».

Цыганские семьи жили в переполненных бараках в жалких условиях, страдали от эпидемий тифа и диареи; смертность была чрезвычайно высока. Ситуация ухудшилась летом 1943 года, вскоре после прибытия Менгеле. В это время среди детей в «цыганском таборе» вспыхнула чрезвычайно редкая болезнь под названием «нома», вызванная недоеданием, плохой гигиеной полости рта и антисанитарией [69]. Инфекция номы разъедает ткани лица и неба, и выжившие навсегда остаются обезображены [70]. Без медицинской помощи болезнь быстро приводит к смерти, и, что еще хуже, точная причина возникновения этого крайне заразного заболевания неизвестна до сих пор.

Недавно прибывший доктор Менгеле был убежден, что сможет обнаружить источник номы и найти эффективное лечение. Для этого он изолировал всех зараженных детей в бараке № 22 в лазарете «цыганского лагеря» и привлек к работе другого заключенного, Бертольда Эпштейна, всемирно известного чешского педиатра; до депортации в Освенцим из-за своего еврейского происхождения он был профессором Пражского университета. Доктор работал в Моновице, одном из трех основных лагерей, где компания IG Farben открыла завод по производству синтетических масел и каучука. Эта влиятельная корпорация, использовавшая рабский труд, представляла собой конгломерат крупнейших химических предприятий Германии, известных сегодня как Basf, Hoechst и Bayer [71]. Менгеле избавил педиатра от ручного труда на заводе и сказал ему, что он, конечно, никогда не выйдет из лагеря живым, но может сделать свою жизнь более сносной, если напишет для Менгеле научную статью. Эпштейн знал, что Менгеле прав, ведь большинство заключенных, работавших на IG Farben, умирали в течение трех-четырех месяцев от истощения [72]. Менгеле выбрал себе в помощники другого чешского еврея, дерматолога Рудольфа Витека. Под непосредственным руководством Менгеле эти двое заключенных-специалистов должны были выяснить, что вызывает ному. Доктор Эпштейн принял предложение и, в дополнение к непосредственной помощи пациентам, решил написать о болезни.

В исследовании, длившемся почти год, с августа 1943 по июнь 1944 года, приняли участие сорок пять цыганских детей. Менгеле следил за тем, чтобы они получали больше еды и лекарств, чем остальные, а также проводил фотофиксацию пациентов до и после лечения. Один случай стал предметом гордости команды – они смогли заживить серьезную рану десятилетней девочки по имени Зденка Ружичка; болезнь настолько разъела кожу на ее щеке, что даже при закрытом рте были видны зубы. После заживления кожа срослась, и на этом месте образовался шрам [73]. Однако не всем участникам исследования повезло так, как ей. Менгеле приказал убить нескольких детей с номой и отправить их трупы в Институт гигиены СС в Райско, деревню в шести милях от лагеря. Ассистенты института, заключенные-ученые, причем некоторые весьма авторитетные в своих областях, должны были проанализировать ткани под микроскопом [74]. Менгеле мог бы предоставить образцы тканей для гистопатологического исследования, но предпочел выслать более полный материал для изучения – тела целиком. В Райско тела обезглавили, а головы поместили в стеклянные банки с формальдегидом для отправки в Медицинскую академию СС в Граце, Австрия, созданную для подготовки следующего поколения врачей СС. То, что осталось от маленьких тел, сожгли в крематории III в Биркенау. Несмотря на эти ненужные смерти, никто так и не смог установить точную причину возникновения заболевания.

Исследование номы – лишь первый из многочисленных экспериментов, проведенных Менгеле в лагере. Особенно его интересовали близнецы, в большом количестве проживавшие в «цыганском лагере». Иронично, что до прибытия в Освенцим Менгеле не опубликовал ни одного исследования по этой теме, хотя на ней специализировался его наставник Отмар фон Вершуер; более того, Вершуер считался ведущим авторитетом в области изучения близнецов в Германии. До прибытия в Освенцим у Менгеле был опыт только в изучении наследственности, еще одной области генетических исследований того времени, который он использовал в своей докторской диссертации во Франкфурте.

В мирное время было трудно найти матерей, готовых позволить своим детям участвовать в медицинских исследованиях, способных причинить боль или иметь последствия для здоровья. Освенцим открыл перед Менгеле прекрасную возможность заняться этим без каких-либо юридических или моральных ограничений.

Первые эксперименты Менгеле над близнецами в Освенциме проводились на цыганских детях. Он приказал собрать их всех в одном бараке под номером 31 и также озаботился рационом своих подопытных кроликов: их кормили супами на мясном бульоне, молоком, маслом, хлебом, вареньем и даже шоколадом. Такое разнообразие пищи – настоящее пиршество по сравнению с тем, что обычно получали другие заключенные в лагере: Ersatzkaffee, что-то вроде грязной воды, на завтрак, жидкий суп на обед и кусок черного хлеба на ужин. Неудивительно, что вскоре их тела превратились в ходячие скелеты, а сами они стали лишь тенью себя прежних. Менгеле давал цыганским детям игрушки и сладости, украденные у еврейских детей, которых по прибытии в Освенцим сразу отправляли в газовые камеры. Он набивал карманы конфетами и заходил в бараки, чтобы угостить цыганских детей [75]. В результате дети стали доверять Менгеле и прозвали его «добрым дядей» [76].

Должно быть, этот человек казался настоящим ангелом людям, оказавшимся в совершенно беспомощной ситуации. Он построил детский сад в бараках 29 и 31 (по сравнению с остальными они были в хорошем состоянии), украсил стены красочными рисунками с изображением сказочных сцен – абсолютной противоположности реальности концлагеря. С восьми утра до двух часов дня все дети до шести лет могли посещать этот импровизированный детский сад в центре нацистского комплекса смерти. Руководили садом другие заключенные, например немка Хелене Ханнеманн. У них с мужем-цыганом было пятеро детей, и все они жили в секторе BIIe в Биркенау. Две польки и еврейка из Эстонии помогали Хелене в работе. В дополнение к комнатам детского сада на территории за бараком 31 была создана детская игровая площадка с песочницей, каруселью, качелями и гимнастическими снарядами. Поначалу заключенные удивлялись поведению доктора Менгеле, но вскоре поняли, что это все лишь для видимости. Высокопоставленные эсэсовцы и гражданские лица часто посещали детский сад, фотографировали и снимали игры детей [77]. Менгеле использовал это место для вербовки своих маленьких подопытных кроликов. Отобранных из барака 31 детей отводили в его рабочее пространство, располагавшееся за бараком 32, также на территории «цыганского лагеря». Лаборатория занимала часть санитарных комнат – поэтому заключенные называли ее «сауной». Именно там Менгеле проводил свои антропометрические исследования близнецов.

Терезиенштадт – небольшой город-крепость в сорока милях от Праги, названный в честь императрицы Марии Терезии, для которой во времена империи Габсбургов здесь были построены военные казармы. Окруженное стеной и глубоким рвом, это место, по мнению нацистов, идеально подходило для изоляции более привилегированных, пожилых и богатых евреев. Это была бы попытка создать модель гетто, которую можно было бы показать всему миру. Они изгнали из города жителей нееврейского происхождения, а у единственного выхода из крепости поставили военный пост. Численность Терезиенштадта, где до этого проживало всего тринадцать тысяч гражданских лиц и военнослужащих, составила шестьдесят тысяч евреев [78]. Представители Красного Креста даже проинспектировали гетто в июне 1943 года, но так ничего и не нашли, потому что нацисты замаскировали реальные условия жизни в крепости. Они скрыли крайний голод и высокую смертность и начали кампанию по «оживлению» города: вымыли улицы и даже разбили сады. Это была прекрасная инсценировка. Вскоре после отъезда инспекторов Красного Креста началась одна из крупнейших операций по массовой депортации евреев в Освенцим. Нацисты опасались, что перенаселенность Терезиенштадта может привести к вспышке тифа, а также хотели избежать повторения восстания в Варшавском гетто[22]. Первую группу из пяти тысяч человек депортировали в сентябре 1943 года, остальные составы отправили в последующие месяцы. В общей сложности более семнадцати тысяч евреев из гетто оказались в новом семейном лагере в секторе BIIb в Биркенау.

Всех прибывших оставили в живых на несколько месяцев. Лишь во второй раз за всю историю Освенцима семьям позволили остаться вместе. В секторе BIIb было два ряда деревянных бараков, также называемых блоками. Женщины жили в тех, что справа, а мужчины – слева, и все они имели общие ванные комнаты. Спальные места представляли собой большие трехъярусные деревянные нары без матрасов. Поскольку лагерь был переполнен, на каждую трехъярусную койку приходилось усаживать по пять заключенных. Электрические заборы с колючей проволокой и сторожевые вышки не позволяли заключенным сбежать. Если кто-то из них приближался к забору, его тут же расстреливали. Многие предпочитали умереть, чем терпеть такую суровую жизнь [79]. Прибывшие из Терезиенштадта жили в таких же ужасных условиях, что и заключенные «цыганского лагеря»: постоянная диарея и отсутствие туалетной бумаги, отчаянный голод.

Некоторые заключенные полностью отключались от окружающих и даже от самих себя, превращаясь в ходячие скелеты с выпученными глазами. Их называли «мусельманнерами» – это слово обозначало тех, кто дошел до крайнего истощения, изнеможения и апатии и имел мало шансов на выживание.

Рут Элиас, молодая чешка, которая спустя десятилетия дала в Иерусалиме показания о зверствах Менгеле, прибыла в лагерь на одном из поездов из Терезиенштадта. Она была уже на седьмом месяце беременности, когда Менгеле вошел в ее блок с группой охранников, чтобы провести отбор заключенных для своих экспериментов.

«Раздевайтесь», – приказали они. Образовалась длинная очередь из женщин, и одну за другой их заставили пройти голыми перед Менгеле. С бесстрастным лицом доктор осматривал заключенных с ног до головы, а затем указывал, в какой ряд им следует отправиться. Элиас заметила, что молодых женщин отправляли в один ряд, а пожилых, больных и матерей с детьми – в другой. Она впала в отчаяние. Как ей спасти свою жизнь? Элиас попросила нескольких здоровых девушек встать перед ней – нацисты не заметили ее, и девушка избежала газовой камеры. Элиас навсегда запомнила увиденное в тот день: дочерей отделяли от матерей, сестер разлучали, и все женщины плакали от отчаяния [80]. Рут повезло: если врач или охранники СС узнавали, что еврейская заключенная, уже зарегистрированная для работы в лагере, беременна, они отправляли ее в газовую камеру либо до, либо после родов; новорожденного тоже убивали. Дина Готлибова, двадцатиоднолетняя чешка, вместе с Элиас проживала в семейном лагере Терезиенштадт. Однажды немецкий еврей по имени Фреди Хирш, присматривавший за детским блоком, попросил Готлибову нарисовать что-нибудь на стене. Девушка была талантливой художницей, и Фреди считал, что она может поднять детям настроение. Подавляющее большинство еврейских детей были убиты сразу после прибытия в Освенцим, но тем, кто прибыл из Терезиенштадтского гетто, позволили прожить немного дольше. С большим трудом и без особых ресурсов Фреди открыл школу в одном из блоков. Готлибова нарисовала сцену из «Белоснежки», которую она видела в кино перед арестом. Евреям запрещалось ходить в кино, но она посмотрела фильм несколько раз в качестве акта бунтарства. Вскоре охранник СС по имени Лукас увидел рисунок Белоснежки, рассказал о нем Менгеле, и тот приказал привести Готлибову к нему. Лукас привез девушку из еврейского лагеря в «цыганский» и представил Менгеле: «Это та художница, о которой я вам говорил». Менгеле пытался сфотографировать цыган, но результаты его не удовлетворяли. «Сможете ли вы сделать четкий портрет с правильной цветопередачей? Потому что на фотографиях все выглядит слишком пестро», – спросил Менгеле. Дина ответила, что попробует. Лукас отвез ее обратно в семейный лагерь Терезиенштадт, и сразу по приезде юная художница начала искать свою мать, чтобы попрощаться: она была уверена, что ее отправят в газовую камеру. Однако время шло, а с девушкой ничего не происходило.

Рут Элиас.

Мемориальный музей холокоста в США

Стали ходить слухи, что евреев Терезиенштадта отправят в другой трудовой лагерь. Многие не верили в это и оттягивали нижнее веко вниз кончиком указательного пальца в распространенном жесте недоверия: все понимали, что их отправят в газовую камеру. В феврале 1944 года Дину вызвали в лазарет. Доктор Хелльманн, еще один заключенный, сказал ей, что она будет включена в список Менгеле – ее пощадят. Дина очень разволновалась и спросила: «А как же моя мама?» Хелльманн попытался успокоить ее, сказав, что у Менгеле нет времени на такие вещи, но Дина была категорична: «Я не останусь здесь без мамы». Девушка пригрозила броситься на электрическую ограду – большой риск с ее стороны, но Менгеле приказал кому-то разыскать ее мать и поместил их двоих в начало списка из двадцати семи заключенных. В этот список также вошли десять пар близнецов, доктор Хелльманн и две его медсестры.

В ночь на 8 марта грузовики повезли людей из лагеря Терезиенштадт в газовые камеры. По разным данным, заключенные шли, распевая гимн Чехословакии и «Хатикву», песню, в которой говорится о надежде еврейского народа на свободную и суверенную жизнь, – впоследствии она стала гимном Израиля. Все оставшиеся евреи из первой пятитысячной группы, покинувшей Терезиенштадт в сентябре 1943 года, за исключением попавших в список Менгеле, были убиты в ту ночь. Послевоенные заявления Менгеле о том, что он на самом деле помог спасти жизни в Освенциме, возможно, основываются на этом списке. Единственное, о чем он не сказал, это то, что все спасенные были ему полезны. Менгеле лично отправил в газовые камеры тысячи людей.

Через несколько дней после массового убийства евреев Терезиенштадта один эсэсовец снова отвез Дину в «цыганский лагерь». Менгеле предоставил молодой чешке одну из двух комнат в своей лаборатории, чтобы она могла делать необходимые рисунки, помогая ему в точности зафиксировать цвета лиц изучаемых цыганских узников.

В тот месяц у Менгеле были и другие заботы. Шестнадцатого числа во Фрайбурге (Германия) родился его первый и единственный сын Рольф. Зачатие ребенка произошло в самом Освенциме во время одного из визитов Ирен, его жены. Дина заметила, что ее начальник был очень взволнован и даже прыгал от радости, что резко контрастировало с его обычной крайне сдержанной манерой поведения. Сказав, что не курит, Менгеле подарил ей две пачки сигарет – небольшое состояние в лагере, где одна сигарета могла стать ценным козырем. Он никогда не был с ней так дружелюбен. После рождения сына Менгеле поддерживал связь со своей женой во Фрайбурге с помощью писем. Через месяц после рождения Рольфа он написал ей, чтобы сообщить некоторые новости.