Тайна послания незнакомки. Исторический детективный роман в двух частях

Глава 1

При солнечном свете комната выглядела вполне сносно, конечно, все слишком тяжеловато, но именно так выглядела любая другая комната представителя среднего класса в Лондоне. Кресло Мортона было чересчур громоздкое, шторы выглядели слишком тяжёлыми; и казалось, что даже в воздухе чувствовалась тяжесть, но льющийся внутрь солнечный свет всё освещал ярко и жизнерадостно. Впрочем, после шести месяцев отсутствия, два из которых он провёл в одной из тюрем Центральной Европы, для него собственный дом выглядел бы замечательно даже при проливном дожде.

– Ну, что ж – произнёс Мортон, наконец-таки, уютно располагаясь в любимом кресле, – Мы сделали это! Он был шести с лишним футов1 ростом, худощавый, за пятьдесят, с огромным а-ля Панч2 носом и не нафабренными усами, которые свисали по уголкам его рта. Даже в ейгеровском3 халате и пижаме в его внешнем виде было что-то от Американского Запада. Фрэнк, стоявший напротив, скорчил гримасу, а Мортон продолжил монолог:

– Да, хотя я вовсе не уверен в том, что понимаю, что ж мы сделали, не считая того, что мы предприняли бесплодную затею и вернулись безо всего, что взяли с собой, сохранив лишь собственные шкуры.

Мортон, наблюдая за очень большой собакой, чей вид спереди напоминал бультерьера, сказал:

– Джек уже никогда не будет прежним. И, слава Богу.

Там в тюрьме верный пёс Джек потерял тридцать фунтов4, потому как сидел на капустно-картофельной диете, да и количество овощей было не ахти. Они все похудели, но Мортон по-прежнему считал, что их путешествие было триумфом. После месяца, проведённого в Париже за изучением того, как разобрать легковую машину, а потом собрать её, они отправились на Даймлере восьмой модели через Францию, Германию и Австро-Венгрию в Альпийско-Карпатскую часть Европы. После ряда приключений (включая ремонт шины тридцать раз, буксировку через горный перевал восьмью ломовыми лошадьми, трёхнедельное ожидание бензина), они въехали в Трансильванию5, где их арестовали как шпионов. Автомобиль, ружья Мортона и почти законченный роман остались там, захваченные властями, как «военная контрабанда».

Получилась громкая история, которая вызвала публикацию большой серии статей в Англии, Америке, Франции и Германии, и теперь благодаря им, появилась популярная книга (как и предполагалось, поскольку цель-то была именно такая) «Автомобили и Нелюди» или «От Парижа до Страны Дракулы на автомашине». Мортон хлопнул руками по подлокотникам кресла и воскликнул:

– Бог свидетель, мы сделали это! Видеть больше капусту никогда в жизни не хочу. С другой стороны, посмотри, как у тебя развился вкус на хлеб, испечённый из опилок. На кожу и кости Джека тоже посмотрите. Мортон протянул руку и Джек лизнул ладонь от кончиков пальцев до запястья.

– Жаль, что он укусил того таможенника. Этот идиот угрожал нам; и чего вы ожидали? Кровожадные тираны из Центральной Европы.

– Вам не следовало говорить ему: «Взять его!» – заметил собеседник Мортона.

– Кто же знал, что Джек обучен нападать? – ответил устало Мортон.

Они оба пили кофе, Фрэнк, стоя, из какого-то чувства укоренившегося протокола, хоть и был он одет в поношенный, во многих местах потёртый, вельветовый халат. Роста он был небольшого, а первоначальный владелец халата был мужчина крупный. Жуя кусочек тоста, Мортон налил себе ещё кофе и, глядя снизу вверх на Фрэнка с улыбкой, не скрывавшей его искренность, сказал:

– Я бы никогда это без тебя не сделал.

– И я бы тоже, генерал, я уверен, не считая, конечно того, что я бы никогда это не сделал без вас, прежде всего, потому что я никогда не был настолько безрассуден, чтобы отправляться в такие легкомысленные путешествия.

Фрэнк дёрнулся вверх в своём халате, пожав плечами, как бы избегая тем самым дальнейших благодарностей, и продолжил:

– Мы в утренней прессе. Статья – «Известный романист возвращается». Меня тоже упоминают – «преданный слуга-солдат Герберт Фрэнк». Преданный, надо же. Я вам больше пока не нужен?

Мортон начал разрывать конверты, скопившиеся за шесть месяцев, пытаясь попасть скомканными бумажками в камин, и каждый раз промахиваясь. Он надеялся обнаружить письмо от одной дамы, но напрасно.

– Подожди – остановил Мортон слугу.

Он надорвал конверт из особой плотной бумаги, отметив, что оно было отправлено из «Олбани», некогда фешенебельного многоквартирного дома для одиноких мужчин (именно так, «Олбани», без артикля, хотя большинство людей, пишут его с артиклем, как это делал Оскар Уайльд). Нашёл там письмо на такой же плотной бумаге с каким-то тиснением и ещё один конверт поменьше, полегче и без тиснения. Он прочёл несколько слов на тиснёной бумаге, затем осмотрел конверт поменьше с обеих сторон, но не вскрывал его.

– У нас пар внизу найдётся?

– Если вы намерены запустить пароход, то нет. Если устроит, то есть пар от чайника.

Мортон передал маленький конверт и пробормотал, что не хочет, чтобы конверт был повреждён, на что Фрэнк, ответил, что, конечно, у него есть привычка ломать всё, что попадётся ему в руки. Он исчез в темноте дальнего конца комнаты и начал спускаться вниз, Джек потащился за ним. Оставшуюся часть почты Мортон отбросил в сторону, едва пробежав по ней глазами. Приглашения он швырнул в сторону камина не вскрывая, потому что он никуда не ходил, и потому что они были многомесячной давности. Бегло просмотрел привычные письма от людей, которые в восторге от его книг и которым только и надо, что продать «верную идею самой продаваемой книги» из истории их жизни, иногда – занять деньги. Единственными новостями среди всего этого были четыре, нет – шесть; ещё две были в самом низу этой кучи – от некого Альберта Джадсона, выражавшего безграничный восторг по поводу его книг и проникновенный трепет от его гениальности. Первое письмо, отправленное месяц назад, содержало просьбу прислать подписанный экземпляр одной из книг: «Пожалуйста, подпишите Альберту Джадсону», конечно, никакого намёка заплатить за книгу. Остальные – это восхваляющие гимны, один из которых начинался: «Уважаемый мастер», другой – «Дорогой мэтр» (по-французски). Два письма были написаны в один и тот же день, три дня назад: «С нетерпением ожидаю вашего возвращения, которое вернёт величайшего литературного англоязычного художника», и просьба – подписать экземпляры всех его книг. Альберт Джадсон также полетел в огонь.

Мортон был американец. Он писал неприкрашенные, реалистичные романы об американских фермерах и соблазнах, о демонах-искусителях, которые мучили их, и никогда не думал о себе, как о литературном художнике. Он предпочитал жить в Лондоне, и предпочитал жить хорошо, не так, как живут его герои. По этой причине его единственным сожалением в связи с его поездкой в Трансильванию было то, что большая часть его нового романа, уже оплаченного издателем, и ожидавшего быть вот-вот опубликованным, как это следовало из письма издателя, – была изъята при аресте и не возвращена после их побега. Или после того, как им позволили бежать, что, по его мнению, на самом деле и произошло.

К тому времени, как он закончил с почтой, Фрэнк уже стоял позади него с открытым с помощью пара письмом на подносе.

– Серебряные вещи, – приятно – сказал Мортон.

– Это называется поднос, как в лучших домах…

– Этот дом – не один из лучших.

– Гм – промычал Фрэнк.

Мортон извлёк находившийся внутри свёрнутый лист бумаги, пододвигая его кончиком ножа для вскрытия конвертов, дал ему упасть себе на колени, где тем же инструментом он раскрыл его и удерживал, чтобы можно было прочесть. Когда он закончил, то спросил:

– Ты его читал?

– Я не осмелился.

– Ни за что не поверю.

Мортон перевернул листок, изучил оборотную сторону и только тогда взял его пальцами и протянул Фрэнку.

– Посмотри, что думаешь?

Фрэнк прочитал его, промолвив:

– Писала женщина.

– Отлично. Большинство людей по имени Кэтрин – женщины.

– Боится физической расправы.

– Да, именно так и говорит.

– Вы ведь знаете, что она делает, полковник, не так ли? Та же старая песня – кто-то видит привидения и слышит грабителей под кроватью, и что делает она? Пишет письмо шерифу!

– Я не был шерифом; всего лишь начальником полицейского участка городка.

– И они ожидают, что тут появитесь вы на своём верном коне ФИДО, сверкая шестью стволами! Вот к чему она клонит. Ещё одна истеричная дамочка, хочется немножко чего-то захватывающего.

– Тебе бы, Фрэнк, писать романы, а не мне.

– Хорошо, что вы собираетесь делать?

– Ничего.

Мортон повернулся и посмотрел на слугу.

– Посмотри на дату.

Фрэнк изучил письмо и внезапно понял, в чем дело.

– Вот тебе на, ему уже два месяца.

– Два с хвостиком. Мортон взял письмо на плотной бумаге, в котором был маленький конверт с припиской: «Дорогой г-н Мортон, я обнаружил это послание за недавно приобретённой миниатюрой Грейгарс. Поскольку оно адресовано вам, как порядочный почтальон, пересылаю вам. С глубочайшим уважением, Давид Корвуд».

Он передал письмо Фрэнку.

– Какова претенциозность – миниатюра Грейгарс! Какой-то идиот из Олбани желает, чтобы все в Лондоне знали, что он купил картину.

– Грейгарс – это про картину?

– Не строй из себя болвана, Фрэнк! Что это на тебя нашло?

– Я думаю о более высоких материях.

Мортон вздохнул. В тюрьме Фрэнк некоторым образом приобщился к религии, вроде источника новой угрюмой замкнутости.

– А что, набожность должна быть лишена юмора? – произнёс он.

– Не думаю, что она подразумевает юмор – возразил Фрэнк.

– Совершенно очевидно, что в Библии есть шутки.

– Очень надеюсь, что нет!

– Богу определённо должно быть позволено смеяться. И Иисус где-то смеётся, не так ли? – Мортон уже было подумал рассказать Фрэнку американскую шутку про то, как раввина и католического священника чуть не сбила карета, и так далее, но он не был уверен, уместно ли это будет.

– Это о женщине? – спросил Мортон вместо шутки

– Теперь вы меня обижаете.

– Это так, будто женщина вводит тебя в Скинию7 Может быть – это Катя?

– Я дам тебе знать, если будешь продолжать в том же духе. Нет ничего предосудительного в том, что голос, призвавший тебя к Богу, был женским. Прочти Адам Бид

– Кто он?

– Это название книги, в которой добродетельный мужчина влюбился в женщину-священника. Только не в вашу обычную. Фрэнк был большим поклонником Чарльза Левера8.

– Мне послышалось Адам Бид…

– Джордж Элиот9 – автор этой книги.

– Никогда о нем не слышал.

– Это она. Величайшая романистка Англии.

– Ну, у меня таких возможностей не было.

– У вас были точно такие же возможности, как и у меня. Вы просто ими по-другому воспользовались.

Это было правдой только отчасти: они оба служили в армии, оба были бедны, но один был англичанином, а другой – американцем, один был слугой, а другой – фигурой известной, даже знаменитой. Мортон показал на письмо.

– Ну, что скажешь об этом?

– Я думаю, что этот джентльмен несколько серьёзно, претенциозно, как вы сказали, к этому отнёсся, лично я ничего подозрительного не вижу. Он покупает картину, находит конверт, отсылает его человеку, которому он предназначался. За прошедшее время след остыл; сегодня даме либо уже причинили зло, либо ещё нет.

Мортон прочитал письмо дамы вслух: «Дорогой г-н Мортон, мне бы хотелось зайти к вам как-нибудь вечером, чтобы услышать от вас совет. Я полагаю, что кто-то угрожает причинить мне зло, и я совсем не знаю то, что мне делать. Если мне будет позволено, я зайду, а если вас не будет, то вернусь ещё раз. Кэтрин Джонсон». Фрэнк налил чашку кофе и поставил ее перед Мортоном.

– Никакого вежливого выражения в конце – просто «Кэтрин Джонсон». Наводит на размышление. Налей и себе кофе.

– Не стану возражать. Наводит на размышление о чем?

Мортон пожал плечами.

– Необычность? Скорее, невежественность.

– Нет, чувствуется рука, рука обученная, как она говорит: «Мне бы хотелось».

– Мдааа. Может, торопилась или, может, хотелось казаться деловой, а, может, и что-то необычное.

– Вас это увлекло потому, что письмо было найдено за картиной – этой художественной мазней. Вы думаете: «Ах, живопись, ах, Богема, ах, нетрадиционно – это как раз для меня! Торопите события, генерал»!

– И как можно что-то найти за картиной? – подумал Мортон.

Мортон потягивал кофе. Фрэнк к этому времени уже уселся в другое кресло.

– Он не имел в виду стену за картиной, поскольку он говорит, что купил ее, а я ни за что не поверю, что он купил и стену. Что он, вероятно, имеет в виду, так это – сзади на картине. Это не моя сфера деятельности – продолжил вслух Мортон.

– И не моя, но мы оба переворачивали картины – ответил Фрэнк.

Четыре или пять из них висят на стене, ещё две в зале внизу, обе, конечно, барахло, но Мортон их купил потому, что они большие, а он хотел заполнить больше места.

– Я полагаю, Давид Корвуд хотел сказать нам: «Теперь вы заинтригованы». Да, заинтригован. У меня какое-то чувство вины, или беспокойства, или чего-то в этом роде. Женщина думает, что она обратилась ко мне за помощью, а я как бы не слышу ее крик, пока не станет уже слишком поздно.

– Вряд ли это ваша вина, сэр, так? Она ведь так и не отправила письмо, верно? На нём ведь нет почтового штампа, или есть? Оборотную сторону картины вряд ли назовёшь Королевской почтой, согласны? Во всех отношениях, нет. Она нашла ему лучшее применение; так что вы ни в чем не виноваты и свободны.

– Почему она спрятала письмо сзади на картине?

– Вы уверены в том, что это сделала она? У вас нет на то свидетельств.

– Ну, тут ты прав. Но письмо не могло спрятать само себя сзади на картине. Вряд ли найти ему лучшее применение, чем было спрятать его там, согласен? Мусорная корзина была бы лучшим местом.

– Но вы ведь не знаете, она это сделала или нет. Это спорно.

Мортон смотрел на Фрэнка изучающее, или так казалось; на самом деле он думал об этой женщине и о тех, кто мог бы желать причинить ей зло и ответил:

– Думаю, мне бы хотелось знать, где г-н Корвуд купил картину.

Фрэнк поднял брови и встал, собрал чашки и положил их в остатки завтрака Мортона.

– Ну, я пошёл – сказал он.

– И что намерен делать?

– Сгружу это все миссис Чар и буду читать свою Библию. Хочу поискать шутки. Вы заставили меня задуматься над этим.

– Хорошо, иди.

Фрэнк дошёл до конца комнаты, поставил поднос в кухонный лифт и произнёс из полумрака:

– Подумайте вот над чем, меня нельзя понять мирскими умозаключениями. Я праведник благодаря Откровениям Иоанна Богослова.

– Хорошо, когда у тебя слуга праведник.

Фрэнк спустился вниз, и дверь с шумом захлопнулась за ним. Мортон не хотел лишать человека его религии, если ему так искренне комфортно, но Фрэнк нравился ему больше, когда он делал всё, как в комическом выходе слуги из мюзик-холла. После тридцати одного года в британской армии Фрэнк был совершенным денщиком, лгуном, воришкой и эстрадным артистом. Он умел готовить, гнуть свою линию, спорить с кредиторами, делать замечание по этикету и пародировать всех офицеров, которым он когда-либо служил. Мортон был уверен, что он и его пародирует, или, по – крайней мере, делал это, пока в нем не проявилось кальвинистское неприятие юмора. Фрэнка нужно было выводить из приступов подавленного настроения, подумал Мортон; нужно, чтобы его захватил новый интерес.

Что ж, может, устаревшее письмо от Кэтрин Джонсон, как раз могло бы это сделать.

Он поднялся наверх в комнату, которая служила ему и как спальня, и как кабинет, заваленный теперь реликвиями жизни после тюрьмы. Он отшвырнул поношенные сапоги, в которых он топал из Трансильвании, соломенный чемодан, который был всем тем, что он мог себе позволить в Клуже10. Отодвинув брезентовую куртку, которую он носил, будучи палубным матросом на пароходе на Дунае, сел за пыльный письменный стол.

Его мучило то, что от неё не было письма. Может, она не знала, что он выбрался. Может быть, она думала, что он мёртв; она жила в мире проституток и нищеты, редко читала газеты, никого не знала. Он вздохнул. Во время поездки они переписывались; даже в тюрьме он писал ей, в последние недели почти каждый день. До ареста письма от неё доходили до него; потом он ничего не получал, не ожидал получить, но, когда они проезжали по пути назад через Париж, он отправил ей телеграмму. Думал – скорее, надеялся – что найдёт записку, в которой она просит навестить ее. Возможно, телеграмма до неё не дошла. Возможно.

Он попытался написать ей письмо, что он живой, что он в Лондоне, колеблясь, написал сначала: «Моя возлюбленная Таис», затем довольствовался – «Моя дорогая миссис Мельбур». Остановившись, наконец, на «Дорогая миссис Мельбур», на целой странице написал о том, что не получал от неё писем в тюрьме, о том, что, когда был в бегах, не получал вообще почты, обо всём этом. После всё вычеркнул, и просто написал: «Я бы хотел тебя увидеть. Можно я приду?» Он отправил недовольного Фрэнка найти курьера на Рассел Сквер, чтобы тот доставил это на телеграф с оплаченным ответом.

Мортон сидел, положив голову на руку, опираясь локтем на стол, уставившись сквозь немытое окно на тыльную сторону дома в сорока ярдах11 от него. Он снова глубоко вздохнул. От радостного настроения раннего утра ничего не осталось; а мучали: молчание Дианы Мельбур, тайна женщины, которая спрятала письмо на картине, раздражение на Олбани, который его нашёл. Он решил написать ему: «Должен поблагодарить вас за пересылку мне конверта, который, как вы говорите, нашли сзади на миниатюре Грейгарс. Могу ли я зайти к вам, чтобы обсудить вкратце эту тему?». Он полагал, что г-н Корвуд согласится, поскольку он был почти уверен, что г-н Корвуд – такой тип претенциозной задницы, который бы выкинул письмо в камин, если бы не узнал, что оно адресовано хорошо известному автору.

Вопрос вот в чем – почему Мортон вообще хочет обсудить эту тему с ним? Как это часто с ним случалось, его собственные мотивы, похоже, основывались на некоем чувстве вины за что-то не сделанное. Его мрачное настроение усиливалось. Единственным, известным ему противоядием, была работа. Надо начать работать; надо попытаться восстановить роман, который он не смог вывезти из Центральной Европы. Он сделал его набросок в общих чертах, перед тем как покинул Лондон шесть месяцев назад, который должен лежать в ящике его письменного стола.

Мортон выдвинул ящик. Он был пустой. Он уже было собрался позвать Фрэнка, когда обнаружил того стоящим в дверях. Мортон спросил:

– Ты прибирался у меня на столе?

– Маловероятно. Вы знаете, некого мужчину с рыжими усами и в чёрном котелке?

– Ты нашёл посыльного?

– Конечно же».

– У меня кое-что из стола пропало.

– Времени, что я был дома, было не достаточно, чтобы стянуть это. Вы же знаете чёрный котелок и рыжие усы или нет?

Мортон посмотрел в других ящиках.

– Надеюсь, что нет. А в чем дело?

Вон кто-то смотрит на нас из окна дома позади нашего.

– Полагаю, живёт там.

– Служанка двумя этажами выше сказала, что дом тот пустой и сдаётся внаём. Когда я возвращался после поисков курьера, то видел, как он там прятался. Посмотрите сами.

Они оба прошли по коридору к фасаду здания и вошли в маленькую спальню на том этаже, которую он никогда не использовал. Стоя бок о бок, они выглянули вниз на улицу.

– Исчез, – сказал Фрэнк, – я так и знал, подозрительно – фыркнул под конец.

– И что в нем подозрительного?»

– У него был странный, чудаковатый вид.

– Наверное, то же самое он мог бы сказать и о тебе.

Мортон вернулся к столу. Фрэнк последовал за ним.

– Ну, раз уж я так далеко забрался, то мог бы забрать вашу одежду. Заметив ничего не выражающий взгляд Мортона, он добавил, – чтобы ее проветрить. Шесть месяцев в платяном шкафу. Позволите?

– Поторопись, я работаю – ответил Мортон, и снова начал рыться в ящиках, которые уже просмотрел.

– Может, он и дурачил меня.

Фрэнк нагрузил себя шерстяными костюмами. И, уже выходя, сказал:

– Этот тип – плохой актёр, уж поверьте мне. Они знают, что вы вернулись, полковник.

– Кто, они?

– Ваши враги.

Мортон надел старую рубашку и откровенно мешковатые вельветовые брюки, запихнул ступни в кожаные тапочки, и поднялся на один пролёт выше на мансарду. Может, там оставил набросок? Необработанное дерево пахло так же, как и шесть месяцев назад – пылью, сухостью, смолой. Его хитрые приспособления для упражнений, похоже, тоже выглядели по-прежнему, как и гири. Полицейские кольты, закрытые в оружейные ящички, были спрятаны под массивным гребным тренажёром. Однако, старого кольта морской модели, который был с ним со времён Гражданской войны, на месте не оказалось; как и его романа, и дерринджера12 Ремингтон, которые не вернулись из Трансильвании. Черновика тоже не было видно. Мортон поднял стофунтовую гирю и понял, что ослаб в тюрьме. Сев в гребной тренажёр, он посмотрел вверх на застеклённую крышу, чтобы убедиться, что никто не пытался проникнуть через неё. Закончив проверку своей территории, как собака, описывающая углы, вернулся вниз.

Потом он снова сел, пытаясь собраться и вспомнить, слово за словом, тот роман, который румыны сочли слишком опасным, чтобы вернуть его.

Глава 2

Черновика нигде в доме не было. И все-таки роман в основном сохранился у него в памяти, это всё ещё был его роман, если уж он так торопился перенести его на бумагу. Он уже встречался с этим феноменом раньше, когда он потерял страницу или две какой-то вещи и был вынужден заново переписывать их, а когда он потом нашёл оригинал и сравнил их, то обнаружил, что второй вариант почти в точности воспроизводил первый. Процесс написания – это было сосредоточение, концентрация мысли и размышлений и то, что требовало усилий, оставалось у него в голове. Теперь вытаскивание этого оттуда, изложение его на бумаге стёрло всё остальное – Таис Мельбур, миниатюру Грейгарс, некого, кто, возможно, следил за ними из дома позади. Хотя эта идея Фрэнка была несколько надумана, она всё равно была оскорбительна: ему очень не нравилось, когда за ним следят. Его раздражало даже то, что кто-то читает через его плечо.