- -
- 100%
- +
Потом (уже после остолбенения) Крякиш быстро втянул голову в пухлые плечи (причем вместе с тонкой шеей) и очень медленно обернулся; Крякиш распахнул глаза и уставился ими на незнакомую ДЕВЧОНКУ – и вот теперь мы можем на нее взглянуть не только зелёными самодовольными глазищами кошки!
– Меня зовут Крякиш, – отчего-то он не назвал себя настоящим повседневным (или, как и его кошка, домашним) именем, а назвался именно тем, кем и был за пределами своей ПРИВЫЧКИ; сам так назвавшись, он растерялся и едва самого себя не растерял, но – ему не позволили!
– Очень хорошо. А меня зовут Клава, – сказала ВЛИЯТЕЛЬНАЯ (очень скоро мы в этом убедимся) девчонка.
Теперь-то мы её по настоящему видим и можем ей удивиться, но – она нас вдруг перебила, чем на дальнейшие приключения и волшебства очень повлияла:
– Как я вижу, с ХАРИЗМОЙ вы , мальчик, ещё не знакомы?
– А кто это? – воскликнул совсем было потерявшийся в водовороте событий Крякиш
Но – что не менее важно! – одновременно точно так же вопросительно проурчала находившаяся на руках у девчонки Клавы Кошка… Девчонка еще раз легко пробежала пальчиками по шерстке, и вдруг Кошка – сама себе (и, разумеется, своему другу Крякишу – то есть совершенно по человечески) ответила:
– Это её заклятая подруга!
Крякиш такому превращению его кошки в говорящую Кошку не удивился (не только потому, что мы в сказке, но и по привычке плыть -помните о канавке? – по течению); удивляться Крякиш продолжал совершенно другому:
– Откуда ты здесь?
Разумеется, Клава его тотчас передразнила:
– От верблюда! – причем задиристость дечонки ничуть не значила, что она на вопрос не ответила (заметим, что в отличии отКрякиша она говорила ему “вы”); холмистость верблюжьей спины как раз и подразумевала, что чудеса в нашей сказке совершаются везде: И здесь, и там то есть и вверху (на горбу), или (если вам на горбу неудобно) можно скатиться в ложбинку между горбами и чудесами…
Потом влиятельная девчонка уже сама себя перебила:
– Хватит о ерунде. Я вижу главное.
– Что у нас главное?! – совершенно по человечески воскликнули оба: и малчик Крякиш, и его Кошка.
И совершенно по человечески влиятельная девчонка Клава им ответила:
– А не скажу!
Потом совершенно по человечески нелогично (а может – это была другая логика, которую она и представляла собой) она им обоим (и Крякишу в его канавке, и самой по себе Кошке) объявила:
– Но я вам обязательно покажу.
После чего Клава им обоим уверенно пообещала:
– А вот теперь вам будет странно и весело. Причем чем дальше, тем страньше и чудесатей.
Здесь требуются некоторые детские и сказочные пояснения: Девчонка Клава действительно была не сама по себе (это ведь как с ноутбуком: поключив или не пдключив его к сети – подключил, значит “добро”, не подключил – “зло”, и ноутбук не работает) – и во всем этом есть волшебство, которое не всегда будет сказочным.
Как выглядят Кошка и её друг Крякиш, мы более или менее представляем. А вот как выглядит Клава? Клава выглядит здорово! Причем настолько здорово, насколько можно представить и в сказке, и наяву.
И вот здесь влиятельная девчонка объявила:
– Вот что! Пойдемте-ка на улицу.
Ни домашний мальчик Крякиш, ни его ещё более домашняя (и страх как никогда не бывавшая вне дома) подруга Кошка этому предложению не удивились, поскольку ведь всё это сказка.
А потом влиятельная девчонка сказала нечто странное:
– Я познакомлю вас с настоящей Харизмой. И тогда начнутся не всегда безобидные чудеса.
ВТОРОЕ ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО С КЛАВОЙ
p. s. имена имеют значение, в чем мы уже убедились; но – чем дальше, тем больше: можно не только НАЗВАТЬСЯ и самому себе соответствовать – можно и должно получить ВТОРУЮ оказию создать о себе ПЕРВОЕ впечатление!
Но – чем дальше, тем больше, в чем мы уже убедились и будем продолжать себя убеждать. ведь имена имеют свое продолжение.
влиятельная девчонка клава не нуждается во второй оказии. более того, она не нуждается (разве что они постоянно оказываются друг от друга неподалеку) и в своей заклятой подруге харизме. это мы нуждаемся в оказии (первой раз, второй и так далее) чтобы эта девчонка на нас впечатление произвела: если у меня и не получилось в первый раз, то вместе у нас ОБЯЗАТЕЛЬНО получится…
вот и получается, что я (сказочник этой сказки) этой девчонке многим обязан.
И вот здесь влиятельная девчонка в первый раз объявила:
– Вот что! Пойдемте-ка на улицу.
Сказка – продолжилась и (хотя это уже вторая сказка) стала размышлять сама о себе: Отчего это домашний мальчик Крякиш и его еще более домашняя подруга Кошка (страх как никогда вне дома не бывавшая) такому решительному предложению не воспротивились? Быть может, РЕШЕНИЯМ и нельзя противиться.
Поскольку они продолжение ЖЕЛАНИЙ.
Мы ведь помним, что именно о ЖЕЛАНИЯХ и рассказывается моя сказка.
Итак, сказка – продолжилась, и кошка по имени Кошка и мальчик, которого мы знаем как Крякиша, тоже продолжились вместе с ней; поскольку это второе «первое» знакомство с влиятельной девчонкой, то мы наконец-то можем её увидеть глазами восхищенного (а не как прежде – ошеломленного) Крякиша.
Мало того, что эта девчонка продолжала держать на руках Кошку, так она ещё и стояла посреди комнаты на сноуборде (помните, он был в начале первой сказки помянут?)! И она нисколько на длинных ногах своих не балансировала, была неподвижна и уверена в себе.
Её огромные глаза (слово «глазищи» – не передает их синевы!) были насмешливо прищурены: Рыхловатый Крякиш, и на сноуборде катавшийся не то чтобы неуверенно, но – РЫХЛОВАТО, смотрел на нее более чем восхищенно.
Он бы так ни за что не сумел!
Запомним этот момент, поскольку это самое «НИ ЗА ЧТО» нам с вами на улице (ведь когда-нибудь мы туда выйдем) обязательно встретится – точно так, как всем знакомому вкусному колобку встречались волк, лиса и медведь.
– Ну что? Идем?
Оба наших друга, Кошка и Крякиш, мигом почувствовали, что если они хоть на минуту усомнятся, то и Крякишу никогда вот так не вознестись над плоским полом квартиры (а ведь в любой плоскости есть всяческие привычные – решающие за тебя, куда и что – канавки) на НЕПОДВИЖНОМ сноуборде, и Кошке не гулять над собою НЕ САМОЙ ПО СЕБЕ…
Это был воистину сказочный момент понимания и принятия РЕШЕНИЯ, чтобы осуществилось настоящее ЖЕЛАНИЕ.
Девчонка, неподвижно стоявшая посреди комнаты на сноуборде и ласкавшая при этом Кошку – это, скажу вам, было зрелище! Ничего, кроме этого зрелища, не оттенило момент РЕШЕНИЯ.
Но – он очень запоминался и его было достаточно, и достаточно было девчонке повторить свое:
– Ну что? – чтобы получилось совершенно неизбежное…
Кошка и Крякиш одновременно и совершенно по человечески промурлыкали:
– Да! Да! Да!
– Ну так за мной! – сказала девчонка, и ее сноуборд вдруг стал под ее ногами сам по себе переступать колесиками, вместе с ней поворачиваясь к двери; впрочем, влиятельная девчонка еще при этом успела через плечо улыбнуться Крякишу и попросить:
– Ноутбук с собой возьми.
– Зачем? – засомневался рыхловатый Крякиш.
Точнее, он еще только хотел засомневаться! Но его губы (помните, он их вытянул вперед себя и «крякнул», НЕ САМОМУ СЕБЕ подражая) опередили его и удивились:
– Там же нет электричества!
Помните, в нашей первой оказии мы говорили об электричестве или его отсутствии как о «добре» и «зле»; вы ещё вспомните об этом, когда сказка выйдет из домашних «зла» и «добра» и наполнится улицей, ГДЕ НЕТ ЭЛЕКТРИЧЕСТВА!
Вот как картридж наполняется красками…
Клава, чей сноуборд уже ПОДОШЁЛ, переступая колесиками, к самым дверям, уверенно на это заявила:
– Разберёмся! – и пробежала пальчиками по кошачьей (помните, Кошка у нее на руках) шерстке; помните, если кошку хорошо погладить, то она может оказаться – ее шерстка станет потрескивать – электрической кошкой?
Так что наши «зло» и «добро» всегда с нами.
Милый друг и читатель!
Не только тем ты мне мил, что читаешь меня, но – ещё тем, что читаешь меня ВНИМАТЕЛЬНО; Сноуборду (и ты это заприметил) – должно катиться и попадать в канавки, где ТВОИ желания будут уже НЕ ТВОИМИ…
Поскольку – не ты им будешь разрешать становиться твоими решениями, а они сами станут за тебя решать, где тебе прокатиться.
Поэтому сноуборд Клавы и переступает канавки.
Впрочем – дальше-больше! Ведь и электричеству (или его отсутствию – нашим «добру» и «злу») вовсе не обязательно течь по проводам именно что в одном направлении: Представьте ток, сначала текущий к нам, а потом – от нас: не правда ли, и наши желания становятся разнообразней, и наши решения?
За разнообразием мы и идем на улицу, но – при этом не забыв ни ноутбука, ни Кошки.
– Разберемся! – заявила влиятельная девчонка и вытянула перед собой руки; вспомним, что на руках у Клавы уютно расположилась Кошка; вспомним, что и Кошка была уже не сама по себе – вместе с Клавой и её сказочным сноубордом она переступала канавки (ведь и в нашем уютном доме есть они) и тоже подошла к самым дверям…
Кошка протянула вперед когтистую лапку и зацепила дверную ручку, потянула дверь на себя и – открыла ее! После чего и Кошка, и Крякиш довольно и по человечьи мурлыкнули:
– Уф!
После чего Крякиш выключил ноутбук (и оказался без тока «добра»), закрыл его крышку, встал из-за стола и подошел к влиятельной девчонке, и (разумеется!) НЕ УДЕРЖАЛСЯ на высоте своего решения, поскольку спросил:
– А ты умеешь просто кататься?
Вместо ответа девчонка (вместе с кошкой и – это действительно так: Она позволила колесам не переступать! – сноубордом) выкатилась в дверь – причём Крякиш вместе с ноутбуком ВЫКАТИЛСЯ (подошвы его кроссовок словно бы ощетинился колесиками!) за ней следом…
– Ну что, нравится? – ехидно мурлыкнула ему Кошка, которая (даже у девчонки на руках) всегда ходила сама по себе и высказывала свое мнение, НИ НА ЧТО не взирая: НИ ЗА ЧТО и НИ НА ЧТО – это тоже две заклятые подруги, совсем как Клава с Харизмой!
Крякиш был вынужден признать:
– Не очень…
Но кошка опять промурлыкала свое мнение:
– Очень, не очень – не все ли равно? Иногда события тебя несут (здесь она лизнула Клаву в руку), причём – несут к приключениям…
Клава её погладила, и Кошка умолкла: Не домашним кошкам, прежде никогда не покидавшим дома и лишь на руках у влиятельной девчонки осмелевшим, о приключениях говорить!
Впрочем, на улице мы можем и не оказаться – и без нее уже в моей сказке (если читатель к ней внимателен) наблюдается избыток чудес! Сноуборд – может переступать, но – он может и катиться, ВЫБИРАЯ подходящие канавки; даже электричество (его присутствие или его отсутствие) может течь и к нам, и от нас, обучая нас управлять «злом» и «добром»; помянуты мною некая девчонка (тоже влиятельная) Харизма и некое страшное «НИ ЗА ЧТО» (как лисонька, пообещавшая колобку, что она его обязательно съест); более того, нам вовсе не обязательно видеть это все наяву, поскольку можем представить…
Впрочем, к чему слова, если необходимы приключения?
Поэтому – пропустим спуск в лифте (дом был старым петербургским домом, и лифт в нем был старым и с железной дверью – впрочем, когтистая кошачья лапа и с ней ловко управилась!); поэтому – пропустим всё то, с чем мы уже так или иначе встречались и обратимся к новому: Мы (то есть Крякиш с ноутбуком и Клава с Кошкой на руках, причём – все вместе не катясь, но – переступая канавки!) – оказываемся на улице.
Улица (да будет тебе, милый внимательный читатель, известно) – это тоже канавка, по которой может в ту или иную сторону (и даже немного вправо или влево) течь электричество «зла» и «добра»; разумеется, Крякиш даже и ни счесть сколько раз за свою жизнь бывал на этой КАНАВИСТОЙ улице – но прежде никогда ее такой не видел.
Улица (вот как Кошка, прежде всегда мурлыкавшая вполне по человечьи) тоже стала не просто подвижной…
Улица вдруг стала живой и разговорчивой.
– Крякиш – Крякиш, не ходи на меня! Иначе козлёночком станешь, – объявила вдруг улица (или это «бибикнул» – вот как Крякиш «крякал» – проехавший по улице и сквозивший в её «канавке» автомобиль), а потом вдруг улица подмигнула мальчику окнами дома напротив…
Разумеется, мальчик остолбенел и (почти покатившись – вот как автомобиль по улице – вдоль своего голоса) тоже крякнул:
– Ой!
Клава с Кошкою на руках через порог дома ещё не переступила.
Крякиш их опередил и поторопился забежать вперед; более того, он никак не ожидал, что – забегая вперед – ему придётся с улицей беседовать на равных; более того, он никогда и не знал, что забегая вперед, следует быть готовым к тому, что у тебя всё-всё впереди…
Известно, улица может говорить со всеми, но на равных будет говорить лишь с теми, кто к ней готов.
Более того, нам известно, что рыхловатый домашний Крякиш всегда полагал себя достойным всего самого лучшего и (благодаря маме и бабушке) все это лучшее получал; но что Крякиш был к своему лучшему совершенно не готов, выяснится лишь в дальнейшем.
Впрочем, и это оказалось не совсем так.
А в дальнейшем может оказаться и совсем не так. Поскольку ту сказку, которую ему подсказала улица, Крякиш КОГДА-ТО слышал и ТЕПЕРЬ возмутился:
– Ты мне не сестрица Аленушка! А я тебе не братец Иванушка.
Улица (просквозив еще одним – а это была обычная летняя тенистая улица – автомобилем) расстроилась и сказала:
– Да? Ж-жаль! – это она прожужжала пролетевшим мимо нас толстым шмелем.
Крякиш (похожий не только на утку, но и на толстого шмеля) продолжал упорствовать:
– Да ты и не родничок, и не лужица! Ты пыльная и солнечная, и я не могу из тебя испить водицы. Ты самая обычная летняя улица, мало я таких видел…
На самом деле видел он мало, но полагал: Увидев одну – видел, считайте, их все!
И где-то (но очень уж по своему) был он прав: Увидев одну – вот так и можно считать дальше! То есть «один», «один», один» и ещё один, предположим – если нам все ещё недостаточен только этот конкретный «один» – которые никогда не произнесутся как «два», «три» и «четыре»; и уж тем более никогда не продолжатся как «так далее» и не станут вашими «далями»…
Ведь влиятельная девчонка Харизма вовсе не обязательно должна быть здесь и сейчас с НАМИ или с ВАМИ (быть может, она уже давно здесь?); быть может, для того, чтобы она стала чьей-то подругой, всего-то и достаточно, чтобы за этим «кем-то» открывались какие-то «дали»?
Право, я и не знаю, какие-такие «дали» могут найтись, предположим, у нашего Крякиша – но ведь это и ничего, что я многого не знаю!
Сказка продолжилась, и сноуборд Клавы переступил через порог дома.
Кошка (помним, она была у Клавы на руках) без интереса взглянула кругом (помним, что она-то никогда никаких таких улиц вообще не видала!), потом Кошка потянулась и зевнула (всем известно, как кошки демонстративно умеют потягиваться и зевать), и могла бы мяукнуть улице:
– Ну и что? Ты умеешь говорить – ну и что?
Тогда улица (а уж она нашла бы способ, как это продемонстрировать) обязательно бы обиделась и сказала всем очевидное:
– Зато меня нельзя взять на руки!
На что Кошка ответила бы не менее очевидной вещью (видите, мы уже умеем отвечать вещами – то есть тем, что более чем очевидно) и примирительно мурлыкнула:
– Не важно, на руках ты или сам берешь на руки – важно, чего ты добился.
Она имела в виду себя: вот только она спала на ноутбуке, а через миг (или вечность) её выносят на улицу на руках…
Более того, она была на этих руках совершенно спокойна.
Впервые увидев новый мир.
Это ВТОРОЕ ПЕРВОЕ знакомство с влиятельной девчонкой Клавой; меж тем мы с ней на самом-то деле все еще не познакомились ни в первый, ни во второй раз; меж тем все очевидней становится СКАЗОЧНАЯ очевидность того, что происходит вокруг – то есть любых оказий (вторых или третьих) создать первое впечатление…
А вот понадобится ли кому эта очевидность? Поживем – увидим.
Клевать или Жевать,
летать или ходить, то-есть – кто ты есть?
есть ли ты то, что ты сейчас – ешь?
а-это – совсем не страшная сказка о-том, как у подлетыша-воробьёнка едва не заболели зубы, и он совсем уже разлетелся обсудить эту тему с дворовым ко-том.
Итак, у одной маленькой птицы едва не заболели зубы. Маленькая птица (понятное дело) была все тот же воробьёнок-подлетыш, у которого уже произошли две истории (с каплей, упавшей вверх, и зонтом, сумевшим раскрыться); маленькая птица, понятное дело, была всё та же и теперь никак не могла взять в толк, болят ли у неё зубы?
Причём – её при этом не слишком интересовало, есть ли у неё зубы?
Больной зуб – это первое дело!
Когда болит зуб, есть ли он у тебя вообще – это дело даже не второе, а десятое…
Когда-то (не столь давно, быть может, даже вчера) воробьёнок столь удачно выпал из гнезда, что так и не познакомился с дворовым котом! Зато он познакомился с деревом, под которым лежал кем-то забытый зонт, и с каплей дождя, которая лежала под солнцем и совсем было собралась испариться… И была видна в этих знакомствах разница: зонту под деревом ничего не грозило, а капле под солнцем оказалось не совсем по себе!
Тогда зонту пришла шалая мысль – раскрыться!
Тогда и капля упала вверх…
А вот теперь, как на грех, никому никуда выпадать не пришлось! Воробьенок с грехом пополам летал, теребя слабыми крыльями пыль у корней дерева, а капля глядела чуть свысока (она ведь упала – вверх) на то, как зонт раскрывается и закрывается, показывая всем (в том числе и себе) что есть мысли скрытые, а есть мысли открытые…
Скрытые мысли не совсем таковы, какими их можно видеть!
И уж тем более, что раскрытые мысли совершенно не таковы, какими видятся!
Поэтому, когда зонт сказал, обратившись словно бы к самому себе, но произнося слова достаточно громко:
– А вот что вы думаете о нашем соседе, коте? – следует иметь в виду, что вид у него был совершенно раскрытый, значит, в простых словах старого зонтика не было никакой задней мысли, напротив – там была только тень от зонта, накрывшая взъерошенную молодым воробьем пыль… Впрочем, о чем я? Все видели, как летние птицы принимают пылевые ванны!
Причём – капля как раз размышляла: не шлепнуться ли ей со своего свысока, да прямиком – в пыль?
Наверное, она собирался покатиться шариком…
Наверное, ей тоже хотелось – ерошить мягкую пыль, но она знала, что может ее только собрать: вот она и собиралась шлепнуться и покатиться, собирая своей кожицей… И вот здесь у воробьенка едва не заболели зубы! Произошло это при первом же упоминании кота, причем (как мне кажется) этому упоминанию было самое подходящее время.
А то ведь никак не упомнить того, кого мы еще и не видели!
Птица тотчас прекратила ерошить пыль и спросила:
– Вот я всё слышу: кот да кот! – воскликнула птица и – поморщилась: именно тогда-то ей показалось, что у нее заболели зубы!
Но спросить о зубах она никого не могла: все ее собеседники были заняты; спросить она не могла, но могла бы подумать, что и сделала:
– Скажите, а у кота зубы есть? – подумала вслух птица, так никого и не спросив.
– Есть! – хором ответили капля и зонт.
– Он тебя обязательно попробует съесть! – добавил раскрытый зонт.
– А при чем тут зубы? – спросила вслух капля.
Зонтик подождал закрываться, дабы ответить открыто, поэтому – сразу заговорил о другом:
– Птица, тебе еще многое придется в этой жизни зубрить! – – сказал зонт, прямо-таки зубрясь по краям своего открытия: согласитесь, когда зонтик открыт, по его краям бодро топорщатся зубы; зонтик вдруг открыл для себя, что зубы – всегда при чем-то, или – при ком-то…
– А при чем тут съесть? – спросила вслух капля.
– А при том, что когда ты думаешь, что кота нет – он есть, а когда ты думаешь, что кот есть – его нет! – подумал про себя (закрываясь и раскрываясь, и при этом – зубрясь) зонтик, а вслух он подумал совсем о другом:
– Птица, мне тоже многое пришлось зазубривать! – вслух он подумал потому, что ему понравилось, как получилось у воробьенка: думаешь про себя, а слышать все, кому это интересно! – Так что там с зубастым котом? Кому интересен кот, которого сейчас – нет?
Воробьенок насторожился:
Впрочем, насторожилась и капля, которая все же немного снизошла из своего падения вверх и действительно – плашмя шлепнулась в пыль; капля шлепнулась, но – не растеклась мыслью по древу, а осталась внимательна… Поэтому зонтик решил прояснить заданный вопрос:
– Зубрить, зазубривать, пробовать на зуб – означает твердо знать, удостоверяться, причем так, чтобы от зубов отскакивало…
– Хорошо бы, чтоб сейчас от зубов не отскочил кот! – съехидничала капля. – А то как выскочит, как выпрыгнет, полетят клочки по закоулочкам!
Интересно, что у капли никто не спросил, видела ли она сама кота?
А и что, если не видела? Это ведь не значит, что кота нет!
Как и то, есть ли у воробьенка зубы: если их даже и нет, вовсе не значит, что они не могут болеть! Ведь речь идет не только о коте, но и о самом принципе жизни: есть ли ты то, что ты есть, кем выглядишь, и можешь ли ты сделать то, чего (как все считают) ты сделать не можешь? Поэтому у капли никто и не спросил, видела ли она когда-нибудь кота…
Спросишь – и тотчас (как от зубов) кот откуда-нибудь выскочит!
– Обязательно выскочит! – съехидничала капля, которая свысока (а как еще совершаются настоящие чудеса?) услышала эту мою мысль
– Обязательно выскочу! – подумал (но тоже – очень даже молча, дабы никто-никто его не расслышал) кот, о котором все-все уверенно думали, что его нет, а он наблюдал за происходящим из-за молчаливого (по его молчаливой просьбе) дерева, причем – с нарастающим интересом: его глаза начали (даже сейчас, при свете раннего вечера) фосфоресцировать (вестимо, что кот как раз и есть то, что он ест!)… Свет котовых глаз добавился к свету вечера (а то ведь я за хлопотами не упомянул, что был вечер, солнечные лучи падали наискось и скользили – мимо: поэтому капля не собиралась испаряться!
Капля поворочалась в пыли, собирая ее себе на кожицу…
Кот (никем не видимый) немного поворчал: о том, предположим, что никто не говорит о кошачьих усах, что они – котовые, а вот о китах – сколько угодно… Солнечные лучи падали наискось, котовые глазищи фосфоресцировали все ярче: действительно, могло бы показаться, кошачье ночное зрение прочесывало вечер – совсем как китовые усы прочесывают воду: кот явно собирался явить себя собеседникам во всей своей кошачьей красе…
Кот явно собирался представиться!
Только он никак не мог выбрать форму этого представления: он не мог ворочаться в пыли, как капля (облекаясь пылью), не мог ерошить пыль как воробьенок (делая ее мягче – для капли) и не мог раскрываться и закрываться, как зонт (все равно все-все его кошачьи мысли были вкрадчивыми); но как раз в эту минуту птица вспомнила о зубной боли (которая, как кот, то ли была, то ли нет), и – воробьенок чирикнул:
– А вообще: зачем мне зубы?
Кот молча (про себя) мурлыкнул. Молчаливое дерево (из-за которого подглядывал кот) заинтересовалось вопросом, причем – не удивительно, поскольку воробьенок (торопясь опередить, ведь даже эта как бы несуществующая боль могла бы стать сущей напастью) продолжил свой вопрос, заключив в него много большее, нежели видится из-за дерева подглядывающему коту…
Или, предположим, капле, которая (в принципе) могла бы принять любую форму и покатиться в любую сторону; или, предположим, зонту, который (без принципа, но – весь напоказ) всегда говорит то, что думает: вот, разве что, мысли и слова его имеют вид раскрытый или закрытый… Так вот, воробьенок прекратил нахлобучивать пыль и прямо сказал:
– А вообще: что такое зубы? И зачем они коту? И кто такой этот кот?
Кот чуть громче (то есть – почти про себя) мурлыкнул.
Молчаливое дерево (как раз повеяло ветерком) на кота слегка покосилось; и вот что подумалось мне, автору этой правдивой истории: а не самое ли время (наконец-то) описать этого невидимого кота… А потом еще и еще подумалось мне, автору этой правдивой истории, что не начать ли всю историю с самого начала, дабы можно было увидеть, как именно возникла тема зубов: болеть им или не болеть, есть ими или не есть?
А вот так все и началось: в пригороде волшебного города Санкт-Ленинграда, неподалеку от железнодорожной станции Бернгардовка росло дерево, причем – до-росло оно уже до нашего с вами раннего летнего вечера! Дерево – доросло, протянулось ветвями во все стороны света, поэтому и вечер был светлым, причем – самых разных цветов радуги: зеленым, синим, желтым и где-то даже красным…
Вот, например, кот – обычный, серый, бродяжный, не удержавшись, зевнул во все зубы: стала видны розово-красная пасть с острыми зубами; вот, например, воробьёнок-подлетыш трепыхал крыльями, вздыбливая светло-серые пылинки; вот, например, упавшая вверх капля по-глядывала на все еще синее вечернее небо… Вот и зонт, например, был очень даже черного цвета! Так что цвета (иначе, стороны света) по-добрались на любой вкус!