Убийства на «Утреннем шоу». Гастрономический детектив

Глава 9

Толпа постепенно редела, словно осенние листья, уносимые ветром. Звуки музыки смешивались с шумом шагов и смехом. Лишь у кулинарного павильона всё ещё задерживались зеваки – те, кто не хотел отпускать ощущение праздника. Летиция уже обсуждала с Оуэном план интервью, Мортимер улыбался камере, а внимание Джемаймы приковало нечто совсем другое – Бэзил Кармайкл стоявший чуть в стороне и говоривший с кем-то из организаторов, точнее не он сам, а то, что он вертел в руке.

В его руке, словно продолжение жеста, поблёскивал узкий фарфоровый предмет цвета слоновой кости. Он перекатывал его между пальцами с особой ленивой точностью, как человек, который знает, для чего он создан. Движения его были размеренны, почти гипнотичны: лёгкое касание большим пальцем по гладкой поверхности, короткая пауза, снова вращение.

Джемайма непроизвольно задержала дыхание. Она знала это ощущение. Она почти физически ощутила тот же холод фарфора у себя в руке – гладкость, тонкий вес, узнаваемый изгиб.

Тёплый свет кухни, белые мраморные столешницы, запах жареного миндаля и дыма от обожжённого шалфея…

Le Cordon Bleu, дегустационный зал.

Белые стены, хрустальные чаши и тепло духовых шкафов.

Инструктор в белоснежном колпаке говорил тогда негромко, но весь зал слушал, затаив дыхание:

«Иногда повар ищет вкус – как музыкант тон. И тогда он берёт ложку не как прибор, а как ключ. Этим ключом можно открыть целый мир – или, если ошибиться, запереть его навсегда».

В дегустационном зале Le Cordon Bleu царила почти религиозная тишина. На длинных мраморных столах стояли чаши с соусами, настоянными маслами, ароматами, что не просто пахли – звучали. Там учили различать оттенки: ореховую теплоту, дымную ноту, каплю сладости, которая может спасти или испортить всё блюдо.

Инструктор подходил к каждому ученику, заставляя пробовать и сравнивать, пока вкус не превращался в язык.

«Запомните, – говорил он, – никогда не подавайте то, что не попробовали сами. Даже если уверены. Особенно если уверены».

Тогда, пять лет назад, во время одного из занятий, инструктор вручил каждому студенту такую же тонкую фарфоровую ложку – цвета слоновой кости, с чуть шероховатой ручкой.

«Этот материал не спорит со вкусом, – сказал он. – Он просто слушает».

Они учились пробовать соусы и настои – не столько языком, сколько вниманием. Однажды Джемайма готовила редкое блюдо – крем из печёных каштанов с лавандой и ореховым кремом. Она долго сомневалась в балансе вкусов, пока не набрала в ложку каплю и не позволила ей просто лечь на язык.

В тот момент она впервые поняла, что вкус – это тишина, в которой всё на своих местах.

И вот теперь, та самая форма – тот же изгиб, тот же блеск – была в руках Кармайкла. Он держал её так, как держат инструмент, к которому привыкли – не с интересом, а с памятью. И чем дольше она смотрела, тем яснее понимала: этот человек знал, что делает.

Глядя на блеск фарфора в пальцах Кармайкла, Джемайма почувствовала, как где-то в глубине сознания замок тихо щёлкнул. Она не знала, что именно открывает этот ключ – память, страх или догадку. Но одно было ясно: то, что он держал в руках, не просто инструмент гурмана. Это был ключ к чему-то, что стоило жизни другому человеку.

Глава 10

– Мисс Летиция Лэндон, – сказал Мортимер, пожимая ей руку. – Рад знакомству. Простите, что заставил ждать. Осень требует внимания – особенно, когда ты готовишь для города.

– Мы привыкли ждать ради хорошего вкуса, – ответила Летиция, улыбаясь профессионально. – Но новости любят пунктуальность.

Он рассмеялся – красиво, но неискренне.

Они расположились за небольшим столом в углу павильона. Вокруг по-прежнему суетились помощники, пахло тыквенными семечками и свежей зеленью. Джемайма стояла чуть поодаль, делая вид, что изучает композицию из хлебов и колосьев. На самом деле она внимательно наблюдала.

– Расскажите о Фестивале, – начала Летиция. – Что он значит для Лондона в этом году?

– Фестиваль урожая – это сердце города, – ответил Мортимер. – Каждый октябрь мы благодарим землю за щедрость. «Hargrove Foods» – наш неизменный партнёр, они поддерживает нас уже семь лет. Без них праздник не был бы таким масштабным. Их поддержка позволяет нам сохранять традиции. Я благодарен им. И – всему сообществу шефов, которые делают Лондон столицей вкуса.

Он говорил ровно, с правильными паузами. Каждая фраза будто уже прошла редактуру.

– Многие говорят, что в этом году фестиваль имеет особый смысл, – осторожно заметила Летиция. – В связи с недавней утратой Джеймса Харлоу.

– Да, – кивнул он, – мы все скорбим. Джеймс был… блестящим шефом. Неординарным. У нас не было близких отношений – скорее, профессиональное уважение.

Он произнёс это без паузы, будто заранее приготовился к вопросу. Летиция уловила фальшь.

– Но всё же, – сказала она, глядя прямо ему в глаза, – вы ведь знали его лично.

Мортимер чуть замедлил движение рук – мелкая деталь, почти незаметная, но Джемайма уловила её.

– Знал, конечно, – ответил он, тихо, будто с усилием. – Мы встречались на эфирах, обсуждали меню, спорили о специях.

– Значит, вы не конфликтовали? – уточнила Летиция.

Он улыбнулся, но взгляд остался холодным.

– Мисс Лэндон, на кухне все конфликтуют. Это часть процесса. Но мы не были врагами, если вы к этому клоните.

– Я ничего не предполагала, – спокойно ответила Летиция.

– Тогда не начинайте, – сказал он с коротким смешком, слишком острым для улыбки.

На секунду между ними повисло молчание. Потом Мортимер снова надел маску профессионала.

– Извините, если прозвучало грубо. Просто журналисты любят запах крови сильнее, чем запах корицы. А я предпочитаю, чтобы Фестиваль пах жизнью.

Камеры выключились. Помощники разошлись. Мортимер налил себе воды, сделал глоток и посмотрел на Летицию уже по-другому – без маски.

– Вы ведь хотите спросить, – сказал он негромко, – не убивал ли я его.

– Я бы не решилась так прямо, – ответила она.

– Но подумали, – усмехнулся он. – Ладно. Не для записи. Мы не были друзьями. И не были врагами. Мы просто… не понимали друг друга. У него был вкус к славе. У меня – к порядку.

Он сделал паузу.

– Но я не убивал его.

Летиция не отводила взгляда.

– А кто убил?

Он улыбнулся, но в глазах не было ни тени шутки.

– Смерть, мисс Лэндон, – сказал он тихо. – У неё, как и у нас, свой рецепт.

Он встал, давая понять, что разговор окончен, и направился к сцене. Солнце ударило ему в лицо, и на секунду показалось, что оно высветило не улыбку, а маску.

Глава 11

Дождь стелился по улицам Кенсингтона длинными серебряными нитями, превращая город в прозрачный мираж. Летиция шла, не спеша, усталая после интервью с Мортимером. Его слова ещё звучали в голове – выверенные, правильные, слишком чистые, как вымытые до блеска ножи на чужой кухне.

Летиция поднималась по ступеням к своей двери, держа в руке зонт, по которому дробно стучал дождь. В одной руке – сумка с документами, в другой – телефон, где всё ещё светился экран с последним сообщением от продюсера: «Хорошее интервью. Без острых углов. Так и нужно».

Она вздохнула. Острые углы – вот что её всегда притягивало.

У самой двери Летиция остановилась. На коврике, где обычно лежали рекламные буклеты и счета, стояла небольшая коробка. Картон – плотный, старомодный, с обвязанной крест-накрест серой бечёвкой и слегка размокшими от влаги уголками. Без адреса. Без подписи. Лишь аккуратно выведенное пером слово: «Летиции».

Она замерла, прислушиваясь. В доме – тишина. На улице – только дождь. Она подняла коробку, осторожно. Та была неожиданно лёгкой, но в её лёгкости было что-то тревожное, как у письма, которого никто не должен был отправлять. Внутри что-то перекатилось.

Она открыла квартиру ключом с привычным щелчком. Изнутри донёсся лай – Шарлотта метнулась к двери, радостно подпрыгивая, как будто способна одним движением разогнать лондонскую сырость.

– Да, милая, я дома, – сказала Летиция, снимая мокрое пальто. – И у меня есть новости, которые пахнут ложью.

Запах, что ударил ей в нос. Не собачий, не дождевой. Он был пряный. Тяжёлый. Землистый.

Шарлотта тихо зарычала – показывая, что это запах не её дома.

Летиция подняла коробку. От неё исходил странный аромат: смесь пряных трав, чуть сладковатого муската и чего-то землистого, напоминающего старые библиотеки и осенние рынки.

Она развязала туго затянутый бечевкой узел.

Внутри лежала газетная вырезка – прошлогодний выпуск с заголовком:

«„Hargrove Foods“ и Джеймс Харлоу – союз вкуса и доверия».

Улыбка шефа – та самая, с которой он обычно начинал эфиры, – теперь казалась ей почти трагической.

Под вырезкой лежал небольшой стеклянный флакон – старый, с мутным стеклом и крышкой, которую словно сотни раз открывали и закрывали. Внутри – немного пряной пыли, оттенок между охрой и янтарём. На дне, изнутри, была приклеена полоска бумаги со словами, выведенными тонко, но уверенно:

«Он знал. Но не успел сказать» – С.Б.

Летиция почувствовала, как сердце сделало короткий толчок.

Она прикусила губу. С.Б.

Ну, конечно! Сара Бойл. Помощница и «правая рука» Харлоу. Та, что всегда сопровождала его на всех гастрономических съемках, знала каждую специю, каждую деталь его кухни. После его смерти она исчезла – будто растворилась.

Летиция перевернула бумажку. На обороте, выведено также аккуратно и теми же чернилами:

«Там, где Лондон дышит землёй. Через два дня. В 11:00».

Она прочла фразу вслух. Шарлотта вскинула голову и коротко тявкнула – она знала это место.

– Да, Шарлотта, нас приглашают в твое любимое место для прогулок.

Йоркширка одобрительно посмотрела на хозяйку.

Это место, где всё кажется живым, даже когда город мёртв.

Летиция поднесла флакон к лицу. Запах был ни на что не похож – смесь муската, старого табака и чего-то тёплого, но едва уловимо металлического.

И вдруг ей показалось, что этот аромат она уже чувствовала – в студии, возле кухонного острова Харлоу, в тот миг, когда осветительные приборы еще работали, а в воздухе повисла пауза между жизнью и эфиром.

Шарлотта зарычала, будто подтверждая догадку.

Летиция поставила флакон на подоконник и долго смотрела на него. Специи, бумага, запах земли – всё говорило о чём-то, что началось задолго до смерти шефа.

Она опустилась в кресло, прислушиваясь к дому. Тишина. Лишь капли дождя по подоконнику – ритмичные, как счёт времени. Шарлотта легла рядом, уткнувшись мордочкой в подлокотник.

«Он знал, Шарлотт».

Фраза звенела в голове, как помешивание ложки в фарфоровой чашке. А потом – другое слово, выплывшее из памяти: «чистота». Харлоу всегда говорил, что чистота вкуса – это вопрос совести, а не ингредиентов. Теперь совесть пахла мускатом и ложью.

Ветер толкнул окно, дождь зазвенел по стеклу. Летиция медленно подняла занавеску. За окном, в отблеске фонаря, на противоположной стороне улицы стояла чья-то тень. Фигура, неподвижная, в длинном пальто. Смотрела прямо на её окна.

Глава 12

Лондон просыпался неохотно – влажный, тихий, будто ещё не решил, стоит ли ему становиться днём. Капли дождя цеплялись за оконное стекло квартиры на втором этаже викторианского дома в Кенсингтоне. Внутри пахло кофе, свежим хлебом и чем-то тёплым, домашним – тем, что отличает одиночество, в котором спокойно, от того, где пусто и холодно.

Квартира ещё дышала тишиной. За окном – влажный шорох шин по мостовой, голоса редких прохожих, звон фарфора из соседнего кафе. Она лежала какое-то время, прислушиваясь к этим звукам – к ритму города, который стал частью её самой. Потом медленно села на кровати, собирая волосы в свободный пучок. На ней белая льняная рубашка, слегка мятая, и тонкое одеяло, всё ещё державшее запах сна и свежести.

Она потянулась, села на край кровати и на мгновение задержалась, слушая дыхание дома – мягкое, размеренное, как после долгого разговора. Потом накинула халат, прошла босиком по паркету и включила кофемашину. Металл тихо загудел, вода зашептала, наполняя воздух первым обещанием бодрости. Она плеснула в чашку немного миндального молока, наблюдая, как оно медленно смешивается с тёмной струёй кофе – как туман растворяется в реке. В этот момент Летиция подумала, что именно так и начинается каждый лондонский день: с чего-то горького, чего-то мягкого.

Она открыла MacBook и мельком просмотрела письма. Несколько редакционных уведомлений, приглашение на интервью, заметка о выставке в Сохо. Сделала пару пометок в блокноте. Быстро, короткими штрихами, словно фиксировала мысль, прежде чем та успеет исчезнуть.

Её кухня – небольшая, но со вкусом и безукоризненно собранная – как сама хозяйка. Светлые шкафы с металлическими ручками, блестящий чайник, стопка аккуратно сложенных газет, пара открыток на холодильнике: Рим, Эдинбург и морской пейзаж с подписью «See you soon». На стене висели часы с тихим тиканьем – как напоминание, что время не ждёт, даже если ты ещё не готова.

Летиция стояла у окна, держа в руках чашку. На подоконнике – тарелка с простым завтраком: два тоста с апельсиновым джемом. Улица внизу уже оживала – проехал молочник, за ним торопливо шагала женщина с зонтом, а мальчишка на велосипеде кричал кому-то «good morning» так звонко, что это прозвучало почти как вызов хмурому небу. У каждого – свой утренний путь. У неё – тоже. Но в её пути есть особое чувство смысла.

Она откусила кусочек тоста, задумчиво глядя на отражение города в мокром стекле. Всё казалось нормальным – слишком нормальным. Вчерашняя посылка стояла на столе, рядом с блокнотом. Маленький флакон со специями отбрасывал янтарный блик, и этот отблеск, едва заметный, напоминал взгляд человека, который что-то знает, но молчит. Летиция машинально поправила его, будто успокаивая невидимого свидетеля.

Перед выходом она надела светлый тренч, завязала пояс, перекинула через плечо кожаную сумку. Проверила – блокнот, диктофон, ручка, флакон с пряностями (она неосознанно бросила его туда, словно амулет). Всё на месте.

Перед самым уходом Летиция остановилась у зеркала в прихожей. Свет из окна скользнул по её лицу, и на мгновение в отражении появились глаза, в которых будто дышал сам Лондон. Серо-голубые, прозрачные, как утренний туман над Темзой, они удерживали в себе и мягкость, и упрямство. Это был взгляд человека, привыкшего видеть правду – не украшенную, не удобную, а настоящую. Она посмотрела прямо в своё отражение, не отводя глаз: без вызова, без позы, просто с тем внутренним спокойствием, которое приходит к тем, кто знает цену молчанию. Когда свет изменился, зрачки поймали отблеск дождя за окном, и глаза стали почти серебристыми, как будто в них отразилась сама осень – холодная, честная и полная предчувствия.

Она улыбнулась себе – почти незаметно, так, как улыбаются люди, которые только что приняли внутреннее решение.

– Пора, – сказала она тихо, и Шарлотта, сонно лежащая на диване, приподняла уши.

Дверь за ней мягко захлопнулась.

На лестнице пахло дождём и старым деревом. У выхода – короткое мгновение: вдох осеннего воздуха, прохладного, чистого, с лёгкой ноткой угля и мокрого камня.

Еще один вдох – и она шагнула в лондонское утро. Оно встретило Летицию влагой и тусклым светом. То самое лондонское утро, когда небо висит низко, как потолок в слишком тесной комнате. Ветер шуршал в кронах платанов, пахло кофе, мокрой бумагой и городом, который ещё не проснулся, но уже устал. Летиция шагала по набережной в сторону студии, быстро, уверенно. В голове пульсировала посылка – те самые буквы С.Б., тот странный аромат специй, осевший на пальцах. Каблуки ровно отбивали ритм, и за ним оставался след из ароматов кофе, бумаги и предчувствия, что сегодняшний день не принесёт ей покоя.

Глава 13

Студия встретила её непривычной тишиной. Все говорили приглушённо, как в церкви после похорон. Снимали новое шоу, но воздух был другой – чуть плотнее, чем должен быть, словно в нём что-то удерживало дыхание.

Летиция поднялась по лестнице в кабинет к Артуру Хейдену, главному редактору. Высокий, седой, с мягким голосом и взглядом человека, который слишком много видел. На столе – стопка бумаг, чашка остывшего чая и заголовки утренних газет:

«Трагедия на съёмочной площадке»,

«Смерть в прямом эфире»

– Опять журналистка идёт искать правду, – сказал он, даже не поднимая головы. – А я ведь знаю этот взгляд, Летти. Ты не остановишься.

– Если бы вы видели то, что я видела, вы бы тоже не смогли, – ответила она, садясь. – Что говорят ваши источники? Полиция молчит.

Хейден откинулся в кресле.

– Полиция никогда не молчит. Она просто говорит языком, который никто не слушает.

Он достал папку и открыл первую страницу.

– Харлоу умер быстро. Ни следов насилия, ни явного яда. – Есть еще одна странная деталь.

Летиция подняла глаза.

– Какая?

– На столе в гримёрке нашли кусочек хлеб и бокал воды. И надпись на салфетке – рукой Харлоу.

Он достал копию фотографии и положил перед ней:

«Это не суп».

Комната будто сжалась. Фраза была простой, но в ней звенела тревога.

– Поначалу решили, что это бред перед смертью, – продолжил Хейден. – Но судмедэкспертиза показала: суп, хлеб и вода были чисты. Ни яда, ни токсинов.

Он еще раз вернулся к полицейскому отчету и прочел медленно вслух:

– Здесь написано «пищевое отравление».

– Артур, – Летиция с силой поставила чашку на стол. – Вы правда хотите, чтобы я поверила, что Харлоу, шеф с двадцатилетним стажем, умер от… пищевого отравления? Это даже не трагедия – это издёвка над логикой.

– Я понимаю, Летиция, – спокойно ответил Хейден, поправляя очки. – Версия звучит нелепо. Но пока именно её держится полиция.

– Да любой студент кулинарной школы скажет вам, что шеф не пробует ничего, чему не доверяет, – отрезала она. – Эти люди на вкус различают температуру блюда и день, когда перемололи специи. Они живут на грани точности.

Артур кивнул.

– Поймите, Артур, – Летиция поднялась, – шеф не может умереть от пищевого отравления. Это всё равно что лондонский кочегар замёрзнет у печи. Или что моряк утонет в ванне. Это против самой природы профессии. – Ее голос срывался.

Артур слегка усмехнулся, но в его глазах не было иронии.

– Верно. Для шефа кухня – это его Тауэр, он знает каждый угол, каждую опасность. Они не пробуют еду – они читают её, как бухгалтер – цифры.

– Именно! – подхватила Летиция. – Их инстинкт безошибочен. Эти люди работают с риском каждый день. Их нюх – как у винодела, их руки – как у хирурга. Они живут между ароматом и интуицией. Нет, – она покачала головой, – Харлоу умер не от халатности. Его «заставили» умереть так, чтобы все поверили в халатность.

– Да… кто-то рассчитывал именно на это. На то, что всё спишут на ошибку великого мастера. На иронию судьбы.

– Нет, – тихо сказала Летиция, сжав руки. – Это не судьба. Это расчёт. И кто-то очень хотел, чтобы его смерть выглядела стыдной, а не загадочной. Потому что стыд – лучший способ заставить мир перестать задавать вопросы.

Артур посмотрел на неё поверх очков – с тем особым уважением, которое опытные журналисты испытывают к тем, кто всё ещё чувствует остроту правды.

– Пожалуй, вы правы, мисс Лэндон, – сказал он. – От яда умирают тела. От позора – имена. И кто-то очень постарался, чтобы Харлоу умер дважды.

Артур задумчиво постучал пальцами по столу.

– Парадоксально. Но чем нелепее смерть, тем легче в неё поверить. Никто не ищет убийцу там, где видит неудачу.

– А я найду, – тихо сказала Летиция. – Потому что гений не травит себя собственной ложкой.

– Есть ещё кое-что… За полчаса до смерти в гримёрку заходила женщина.

– Женщина? – переспросила Летиция.

– Из организации «Городские сады». Снималась в том же выпуске. Они занимаются поставкой органических специй. Похоже, она встречалась с Харлоу регулярно. По слухам – приносила ему образцы. Но официально их сотрудничество нигде не числится.

Летиция быстро пролистала блокнот.

– Эмма Линн. Кулинарный критик. Она же писала рецензию на прошлогодний Фестиваль.

– Да, – кивнул Артур. – Только в списке гостей её не было.

В комнате стало тихо. Снаружи ударил гром – редкий, осенний. Свет моргнул.

Летиция нахмурилась.

Артур закрыл папку и посмотрел на неё поверх очков.

– Ты же понимаешь, Летти: если полезешь туда, куда не стоит, оттуда можно не вернуться.

– Возможно, – ответила она спокойно. – Но, если он написал «это не суп», значит, он пытался предупредить. И даже в такой момент, находясь при смерти, он защищал свое творение как ребенка.

Она коснулась бумаги кончиками пальцев.

Хейден улыбнулся – устало, с горечью.

– В тебе ещё осталась вера, что истина пахнет корицей, а не страхом.