«Сочинения Н. А. Добролюбова». – Н. В. Шелгунов в «Очерках русской жизни». – «Современные течения» в характеристике г. Южакова

Съ этой точки зрѣнія относится Шелгуновъ и къ тому противокультурному теченію, которое выразилось въ стремленіи части интеллигентовъ къ «опрощенію». Корни его онъ видѣлъ въ томъ же пониженіи общественной мысли, что и для проповѣди малыхъ дѣлъ. Явись такое ученіе въ шестидесятые годы, оно прошло бы въ лучшемъ случаѣ незамѣченнымъ, или же вызвало бы общее негодованіе. Широкое, захватывающее всѣхъ движеніе общественной мысли не давало мѣста вопросамъ узкой личной морали, ставящей личность центромъ жизни. Но разница межлу обоими теченіями, противъ которыхъ боролся Шелгуновъ, очень велика. Первое, сводящее все къ практичности, держалось «исключительно гражданской почвы» и не только старалось опредѣлить, «что можно и чего нельзя, но и пыталось установить новую общественно-гражданскую истину и такой новый теоретическій принципъ, который былъ бы осуществимъ на практикѣ. A такъ какъ подобнаго принципа въ предъидущихъ опытахъ послѣдователи его не усмотрѣли, a одни стремленія къ идеалу ихъ не удовлетворяли, то они и рѣшили, что слѣдуеть предоставить жизни идти сама собой, въ тѣхъ рамкахъ и при тѣхъ дѣятельныхъ силахъ, которыя даютъ ей движеніе, цвѣтъ, характеръ и направленіе теперь, и пока ограничиться лишь наблюденіемъ того, что совершается въ живни, не относясь къ этому ни съ какой предвзятой теоріей». Толстовцы тоже не удовлетворялись предшествующими попытками рѣшенія общественныхъ вопросовъ, но пришли къ отрицанію всего, всей цивилизаціи, вычеркнувъ общественную и гражданскую жизнь цѣликомъ. Но какой же результатъ они предвидѣли и чего собственно могли ожидать?

«Предположите,– отвѣчаетъ Шелгуновъ,– что обскурантное ученіе проповѣдниковъ морали становится настолько сильнымъ, что увлекаетъ за собой хоть 100000 интеллигентныхъ людей и преимущественно молодежь, и всѣ эти люди «садятся на землю». Да, вѣдь, это же такое общественное бѣдствіе и такой общественный минусъ, передъ которымъ должно поблекнуть нашествіе десяти Тамерлановъ и Аттилъ. Сто тысячъ, вынутые изъ нашего скуднаго запаса образованныхъ и интеллигентныхъ людей и омужиченные ради того лишь, что «интеллигентъ долженъ отдать свой долгъ народу и своими руками добывать себѣ насущный хлѣбъ»,– это не только общественный абсурдъ, но и тягчайшее общественное првступденіе, которое должно бы вызвать проклятіе на главу проповѣдниковъ этого безбожнаго и бездушнаго избіенія людей, можетъ быть, даже лучшихъ нашвхъ людей, ибо идутъ за нашими проповѣдниками только энтузіасты и люди, способные жертвовать собою ради нравственныхъ общественныхъ цѣлей» (стр. 1072).

Такимъ образомъ, изъ этихъ выписокъ мы видимъ, какимъ тонкимъ наблюдателемъ современныхъ ему теченій мысли является Шелгуновъ въ своихъ «Очеркахъ». Оставаясь вполнѣ человѣкомъ шестидесятыхъ годовъ, онъ прекрасно оріентируется среди нихъ, отводя каждому подобающее мѣсто, не смотря на ихъ противорѣчивость. Онъ не забываетъ также указать, гдѣ слѣдуетъ искать ихъ корни, и въ той же толстовской личной морали видитъ окончательную фазу идеи долга народу, явившагося какъ проявленіе потребности уплатить народу цѣну созданнаго народомъ прогресса, дворянской интеллигенціи и ея наслѣдственньгхъ состояній. Но, добавляетъ онъ, «освобожденіе крестьянъ выдвинуло еще и другую группу, ничего общаго съ этой группой не имѣющую, группу иного, новаго происхожденія, вышедшую изъ того же народа и вмѣстѣ съ нимъ послужившую на созданіе нашей дворянской интеллигенціи, – эту новую общественную группу составилъ разночинецъ, которому «не въ чемъ каяться и отдавать долгъ некому»».

Къ нашимъ днямъ эти теченія, только намѣчавшіяся въвосмидесятые годы, болѣе или менѣе оформились, и очень жаль, что Шелгунову не пришлось дожить до этого момента. Его мягкій темпераментъ и спокойный, объективный анализъ не мало содѣйствовалъ бы выясненію взаимныхъ отношеній, a вѣское, авторитетное слово послужило бы къ мирному дебатированію спорныхъ вопросовъ, которые, трактуются теперь не всегда въ духѣ «любви къ истинѣ».

* * *

Далеко не съ такой мягкостью разбирается въ этихъ вопросахъ г. Южаковъ въ только что изданной имъ книгѣ «Соціологическіе Этюды».

Во второй главѣ введенія – «Современныя теченія», онъ указываетъ, что «съ одной стороны, откололись «народники», съ другой,– шумно заявляютъ о своемъ существованіи и обособленіи экономическіе матеріалисты новѣйшей формаціи». И тѣхъ, и другихъ авторъ не одобряетъ, видя въ обоихъ «теченіяхъ» признакъ «безнадежности, недальновидности и малодушія» извѣстной части общества. Въ особенности достается экономическому матеріализму, который «является однимъ изъ порожденій умственнаго шатанія и сомнѣнія». Въ обоихъ теченіяхъ онъ находитъ много общаго, прежде всего то первенствующее значеніе, которое придается экономическимъ условіямъ.

«Современное народничество въ значительной степени соотвѣтственно современному экономическому матеріализму, хотя, повидимому и состоитъ съ нимъ въ самомъ крайнемъ противорѣчіи. Начать съ того, что и народники, и матеріалисты придаютъ исключительное значеніе экономикѣ національной жизни. Далѣе, и тѣ, и другіе впадають въ исключительность, одни, рекомендуя исключительно самобытность, другіе – заимствованіе. Для однихъ традиціонные устои такъ же палладіумъ, какъ для другихъ капитализмъ. Тѣ и другіе страдаютъ своего рода историческимъ дальтонизмомъ, не видя или не желая видѣть цѣлыхъ сторонъ исторической дѣйствительности. Одни, укрываясь за малыми дѣлами и маленькими вопросами отъ крупныхъ явленій и широкихъ проблеммъ, не допускаютъ возможности капиталистическаго процесса y насъ. Другіе, ослѣпленные яркимъ маревомъ (?) западно-европейскаго быта, упорно закрываютъ глаза передъ невозможностью такого же процвѣтанія капитализма yгасъ. Тѣ и другіе ищуть выхода въ одностороннемъ исключительномъ рѣшеніи: погибай все, лишь бы спасти экономическіе устои самостоятельнаго народнаго хозяйства (курсивъ автора, какъ и далѣе), восклицаютъ одни, не понимая, что со всѣмъ дрyгимъ непремѣнно погибнутъ и эти устои; пусть раззоряется народъ, но да торжествуетъ вмѣстѣ съ капитализмомъ высшая культура, возглашаютъ другіе, непонимая, что раззорить народъ капитализмомъ возможво и y насъ, a насадить высшую культуру такой цѣной, пожалуй, и не удастся» (стр. 36).

У г. Южакова есть одна faculté maitresse – выражаясь языкомъ Тэна – господствующая особенность, именно склонность къ схемѣ. Такая особенность дѣлаетъ его несправедливымъ, какъ къ народникамъ, такъ и къ экономическимъ матеріалистамъ. Мы не помнимъ ни одного представителя народниковъ, который такъ странно формулировалъ бы свои желанія. Но еще болѣе несправедливымъ оказывается г. Южаковъ, приписывая экономическимъ матеріалистамъ приводимую имъ формулу. Откуда онъ ее позаимствовалъ, извѣстно ему самому, но врядъ ли можно повѣрить г. Южакову, при всемъ вашемъ уваженіи къ нему, что экономическіе матеріалисты, съ одной стороны, такъ жестокосердны, съ другой – такъ непроходимо глупы. Въ самомъ дѣлѣ, подумать только, что это за «статуй безчувственный», кто бы помыслилъ, не то что сказалъ, такую вещь! Иродъ избилъ младенцевъ, и за то проклятъ изъ рода въ родъ. A эти – весь народъ хотятъ раззорить во имя какой-то высшей культуры. Какъ будто они не знаютъ, что «не человѣкъ для субботы, a суббота для человѣка», слѣдовательно, и культура для народа, a не обратно. Но если ужъ они, эти «исчадья тьмы», рекомые экономическіе матеріалисты, такъ безсердечны, то какъ же они мечтаютъ обосновать высшую культуру на раззореніи народа? Раззореніе – это отрицаніе всякой культуры, не то что еще «высшей». Очевидно, здѣсь что-то не такъ. Защищая свою точку зрѣнія, не слѣдуетъ приписывать противникамъ того, что имъ не принадлежитъ, какъ не слѣдуетъ возлагать на ихъ отвѣтственность чужіе грѣхи. Г. Южаковъ, въ числѣ доводовъ противъ, указываетъ, что воззрѣнія экономическихъ матеріалистовъ эксплуатируются разными господами, которые «желаютъ сознательно служить сильнымъ противъ слабыхъ». Доводъ немножко странный, и на него можно бы отвѣтить, что первые, воспользовавшіеся методомъ Сократа, были софисты. Но развѣ отъ этого Сократъ пересталъ быть «праведнѣйшимъ изъ людей», a его методъ потерялъ свое значеніе? Это старая исторія, хорошо знакомая и г. Южакову, которому, вѣроятно, и самому приходилось быть въ такомъ же положеніи и видѣть, какъ вѣрную и справедливую мысль его пускаютъ въ оборотъ нечистыя руки для нечистыхъ цѣлей.

Намъ кажется, что г. Южаковъ превратно толкуетъ воззрѣнія экономическихъ матеріалистовъ, отрицающихъ только возможность какихъ бы то ни было благожелательныхъ и неблагожелательныхъ экскурсій въ область хозяйственныхъ отношеній, признающихъ, что эти отношенія слагаются внѣ власти человѣка, который самъ является ихъ производной величиной. Они заявляютъ, что есть законы, управляющіе этими отношеніями, столь же незыблемые, какъ и прочіе естественные законы, но что они подлежатъ изученію,– и на ихъ «изслѣдуемъ» г. Южаковъ отвѣчаетъ ссылкой на современныхъ софистовъ. Далѣе, они осмѣливаются думать, что если эти законы дѣйствительно существуютъ, то ихъ вліянію подчинена и наша страна, какъ и всѣ прочія, и предлагаютъ изученіе текущей дѣйствительности, не съ предвзятой точки зрѣнія, хотя бы самой возвышенгой, a съ чисто-фактической. И когда анализъ существующихъ отношеній приводитъ ихъ къ выводу, что Россія идетъ по пути капитализма, г. Южаковъ возглашаетъ: «они хотятъ раззоригь народъ, ради торжества капитализма и высшей культуры».

Такимъ образомъ, экономическій матеріализмъ, какъ мы его понимаемъ, не отступаетъ, вообще, отъ той программы, которой «пользуется европейскій умъ ддя сужденія о настоящемъ». Послѣдователи этой доктрины являются прямыми продолжателями тѣхъ, которые, какъ справедливо отмѣчаетъ и г. Южаковъ, въ шестидесятые годы «исходили изъ доктрины преобладанія экономическаго матеріализма». Этимъ снимается съ нихъ обвиненіе въ отсутствіи «преемственности идей», хотя, конечно, современные экономическіе матеріалисты значительно дадьше пошли въ развитіи этой доктрины, такъ какъ было бы странно и непонятно, если бы масса накопившихся за эти 40 лѣтъ фактовъ и изслѣдованій, всѣ измѣненія въ строѣ жизни не оказади на нихъ вліянія. Но они сохранили прямую связь съ старымъ міросозерцаніемъ, и прежде всего съ демократическимъ принципомъ, лежащимъ въ его основѣ.

Въ несправедливомъ упрекѣ по адресу экономическихъ матеріалистовъ намъ слышатся отголоски нападокъ, сыпавшихся въ свое время на критику Добролюбова и его товарищей. Такъ, г-жа Головачева приводитъ слѣдующій любопытный, съ исторической точки зрѣнія, отзывъ Тургенева о Добролюбовѣ: «Когда Тургеневъ убѣдился, что Добролюбовъ не поддается на его любезныя приглашенія, то оскорбился и началъ говорить, что «въ статьяхъ Добролюбовъ видитъ инквизиторскій пріемъ осмѣять, загрязнить всякое увлеченіе, всѣ благородные порывы души писателя, что онъ возводитъ на пьедесталъ матеріализмъ, сердечную сухость и съ нахальствомъ глумится надъ поэзіей, что никогда русская литература, до вторженія въ нее семинаристовъ, не потворствовала мальчишкамъ изъ желанія пріобрѣсти этимъ популярность. Кто любитъ русскую литературу и дорожитъ ея достоинствомъ, тотъ долженъ употребить всѣ усилія, чтобы избавить ее отъ этихъ кутейниковъ-вандаловъ».

Какъ можно судить, это опять таки старая исторія, повтореніе которой никого не должно смущать. Но не лучше-ли, вмѣсто нея, вспомнить публицистическое credo, которое мы позволяемъ себѣ позаимствовать y г. Лесевича, почтеннаго товарища и сотрудника г. Южакова по журналу, изъ его статьи «Лессингъ и его «Натанъ Мудрый» («Этюды и очерки», Спб. 1886 г.). Г. Лесевичъ, возражая противъ идиллическихъ взглядовъ на борьбу убѣжденій, говорить: «Изъ той истины, что не слѣдуетъ дѣлать своихъ убѣжденій послушниками страстей, вытекаетъ не фантастическое слѣдствіе – прекращеніе борьбы мнѣній или устраненіе ихъ нея страстности, но весьма практическое и важное заключеніе – справедливость и самообладаніе въ борьбѣ, умѣніе различать средства борьбы, устранять изъ нея все недостойное человѣка, все безсмысленное, нечестное… Въ справедливости и выборѣ средствъ и заключается вся суть нравственной стороны борьбы за убѣжденіе (стр. 107).

Къ этому остается добавить еще мудрыя слова самого Лессинга, что «не та истина, которою обладаетъ или думаетъ обладать человѣкъ, опредѣляетъ его достоинство; достоинство это заключается въ непрестанномъ усиліи ддя овладѣнія ею, ибо не обладаніе истиною, но исканіе ея расширяетъ силы человѣка и служитъ принципомъ его совершенствованія».

Итакъ, будемъ стремиться къ истинѣ…

Мартъ 1896 г.Годы перелома (1895–1906). Сборникъ критическихъ статей.Книгоиздательство «Міръ Божій», Спб., 1908