Из масона в консерватора: сознательная метаморфоза в мировоззрении Иосифа Поздеева. Научно-публицистический очерк

То есть, мы видим не типичную для общего понимания картину масонства: ее особенный, феноменальный, вид – русское масонство консервативного толка, ратующее за судьбу Отечества в традиционном для него охранительном духе.

В числе выразителей консервативных воззрений стали следующие небезызвестные личности: Державин, Карамзин, Шишков, Поздеев. Интересен факт, что «еще в самые первые годы царствования императора Александра, Лагарп указывал своему прежнему ученику на разумное самодержавие, как на величайшее благо, и вместе с тем отговаривал государя действовать слишком решительно в крестьянском деле, советовал избегать даже слова «освобождение», заменяя его выражением «улучшение в экономическом быте». Карамзин, противник взглядов Сперанского, по утверждению В. И. Семевского, в записках «О древней и новой России» обнаружил самые крепостнические взгляды и протестовал даже против запрещения торговли рекрутами, соглашаясь лишь на то, чтобы «под рукою» были приняты меры для обуздания жестоких помещиков, что не маловажно.

Как утверждал русский историк либерально-народнического направления, доктор русской истории В. И. Семевский, «деятельность представителей литературы, науки и журналистики в царствование Александра I имела также весьма плодотворное значение для правильного развития крестьянского вопроса; но, к сожалению, их полезное влияние уменьшалось постоянными препятствиями со стороны цензуры». Но неминуемо «мысль лучших людей в самых влиятельных сферах направлялась на обсуждение политических реформ в то время, когда Россия настоятельно нуждалась в социальных преобразованиях». Но Россия нуждалась в постепенном уничтожении крепостного права, и желание отодвинуть час освобождения у многих основывался не только на государственных соображениях, но и на чисто эгоистических расчетах помещика-землевладельца. Это при узком взгляде на проблему. Размышляя более глобально, можно увидеть, что неспроста многие держались за крепостничество – это подрывало русский патриархальный устой – традицию, вело к колебанию основ государственности и ее разрушению в конечном итоге. При этом нередко рассмотрение вопроса об освобождении крестьян, так или иначе, связывалось с вопросом о свободе политической. «Отдельные случаи такой постановки дела, – пишет Семевский, – мы видели еще в царствование императрицы Екатерины (гр. Н. И. Панин, кн. Е. Р. Дашкова). С тех пор Россия пережила четырехлетнее суровое правление Павла, и следствием его было то, что и наше общество, и сам император Александр стали, прежде всего, мечтать о создании прочных гарантий от подобного беспримерного произвола», исходящего как от царственной персоны, так и от преступной анархии «верноподданных». Установленный из-за этого общий для всех течений цензурный террор препятствовал гласному и подробному обсуждению крестьянского вопроса в печати, «за то он был предметом многих записок и проектов, распространяемых в обществе или представляемых государю в рукописи». Ни вольное экономическое общество, обнародовавшее на 1812 г. задачу «о сравнительной выгодности крепостного и вольнонаемного труда», на-веянную классическим сочинением Адама Смита, появившимся в русском переводе в первое десятилетие XIX века, ни «целые программы мер, необходимых для ограничения крепостного права», из присланных 14-ти (сочинение профессора харьковского университета Якоба, увенчанное при этом «медалью в сто червонцев, изготовленною на средства государя»), ни проект русского автора, занявший второе место после Якоба, считавшего «экономическое положение наших крепостных более благоприятным, чем безземельных работников в западной Европе», ни затрагивание вопроса о крепостном праве в университетских лекциях известными учеными и профессорами статистики, ни произведения изящной словесности (в том числе и стихотворения Державина, «звучавшие консервативными струнками»), ни статьи непосредственно консервативного направления, в которых была «совершенно справедливая мысль о вреде безземельного освобождения» – ничто не было избавлено от цензурных гонений, даже имевшее собственную цензуру! И в это просматривалась «весьма постыдная для вольного экономического общества история», как, собственно, и для любого другого внутри страны, а также степень опасения и ощущения грозы. «Рядом с мнением о «даровании конституции», мы наблюдаем консервативное течение и в политическом, и в социальном отношении,» – констатирует Семевский.