В сердце Каменных гор
- -
- 100%
- +
Она ещё что-то негодующе говорила, хлопоча вокруг меня, но я её уже слабо слышала. Меня клонило в сон от усталости и равнодушия ко всему происходящему, тело моё было странно тяжёлым. Тревожные мысли слились в один пронзительный звон.
С деревянным ведром горячей воды появился Фёдор.
– Что так долго? – вновь накинулась на него старушка. – Лицо ей растирай давай.
Она окунула мои ноги в воду, что-то туда высыпав из берестяной коробочки. Я чуть не умерла от того, как больно мне стало от жара, точно в печку сунули! Сон мигом слетел.
– Бабушка! – запыхтел Фёдор от возмущения. – Мне с князем утром ехать в острог! Я спать хочу!
– Я тебе посплю! – и Малашка хватила его мокрой ладонью пониже спины.
Фёдор засопел, как ёж, с неохотой растирая тёплыми ладонями мои щёки.
– Где ты только взялась на нашу голову? – беззлобно ворчал он. – Нос отморозила, дурёха.
– Отвали от меня, – я попыталась оттолкнуть его, чтобы не слышать ворчания. – У тебя руки кониной воняют.
– Сиди уже, – закатил он глаза. – А то мне от князя влетит, что не довёз тебя.
– Да ему, видимо, всё равно. Он меня Ошиму хотел отдать. Да шубу свою пожалел.
– Знаешь, я с тобой полночи сражаюсь, так что мне уже не всё равно, – Фёдор щёлкнул меня по носу. – А князь никому бы тебя не отдал. Не такой он. К тому же, с Ошимом только он умеет разговаривать так, чтобы больших проблем не было. А я беру свои слова обратно. Понравилась ты мне, хоть и лопочешь странности всякие. Есть в тебе что-то…, – он замолчал. – Что-то сильное и упрямое. Это вредность, наверное, как у князя нашего.
– Скажи ещё, что я прикольная, – простонала я.
– Какая? Прикольная? – брови Фёдора уползли под густые каштановые кудри. – Вот именно такая ты есть. С языка слово сняла, так тебя теперь и буду называть, – и он засмеялся. – Прикольная.
Не сдержавшись, я пихнула его локтём в бок, от чего рында засмеялся ещё громче, чем вызвал страшное негодование бабушки Малашки.
Выпроводив Фёдора за дверь и уложив меня под шерстяные одеяла, старушка ещё долго охала.
– И как князю не совестно? А такой славный отрок был, сговорчивый да ласковый. И в кого только вырос таким нелюдимым? Такую девку чуть не загубил! Ты, милая, спи, утро-то оно вечера мудренее. А на Ярдая не серчай, он только борьбой и живёт, забывая иной раз о простой жизни. Да ну таков путь у него. Борьба за власть старых князей и приход Самхельма предопределили его судьбу. Ох и тяжкая она у него! Кабы пришла его наречённая, может он другим стал. Да только обрекла его Смерть на одиночество. Что-то теперь будет? Ох и горюшко. До чего ж тяжко на свете жить. Горе, горе. Эх.
Ошим
Спрыгнув с коня и с остервенением пнув подбежавшего дворового щенка, тут же жалобно заскулившего от боли, Ошим с ненавистью ухватил за ворот едва спешившегося Серьгу.
– Пшёл, собака!
И толкнул его со всей скопившейся в кулаке дури в сторону гридницы.
Злость кипела, разъедала душу, к груди точно калёную подкову приложили, и никак от неё нельзя было избавиться. Чувство, что он что-то упустил в разговоре с Ярдаем, не отпускало.
Недоумевающий Серьга, вжав голову в плечи, торопливо открыл перед князем дверь, шмыгнул следом, что мышь.
– Говори давай, – вместо слов из груди Ошима вырвалось звериное рычание. – Что ты видел?
– Ты про что, князь? – испуганно проблеял Серьга, переминаясь с ноги на ноги и комкая в руках меховую шапку.
– Про девчонку, – со злостью выплюнув слова, Ошим необузданным вихрем метнулся к стене, на которой висели в ножнах трофейные мечи. – Что ты за амулет видел?
– Так я, князь, не разглядел, – Серьга мертвенно побледнел, вжимая голову, чтобы казаться меньше.
Ошим метнул на него свирепый взгляд, что копьём к стене пригвоздил.
– Тупая твоя башка! Вспоминай! Что ты видел? Иначе глаза тебе выколю! – и князь сорвал со стены охотничий нож с широким лезвием.
Серьга попятился назад, но тут же налетел спиной в стену. Даже через тулуп чувствовался холод, исходивший от князя.
– Так круглый он был, амулет то, – заплетающимся языком промычал он. – Как колесо.
– Колесо? – Ошим шагнул к нему, бешено выпучив глаза. – В нашем мире это слово имеет несколько значений. Какое колесо?
– Я не разглядел больше, князь, – Серьга рухнул на колени. – Помилуй, княже! Темно было! Я не разглядел! Если велишь, я притащу тебе девчонку с амулетом-то этим! А велишь – украду амулет и тебе на разглядение передам! Помилуй, князь!
Ошим, дрожа от едва сдерживаемого гнева, метнул нож, и тот вонзился в бревенчатую стену с натужным стоном.
– Проваливай, – бросил он дружинному. – Коли надумаешь чего, чтоб явился сразу же. А на счёт того, чтобы девчонку украсть… С твоей рожей только в ярдаевых землях и светиться.
Серьгу тут же как ветром сдуло, только дверь протяжно скрипнула, глухо притворившись.
– Трусливая ты рожа, – с презрением бросил вслед Ошим, слушая, как скрипит снег под ногами бегущего через двор дружинного.
Молотило горячки бухало в голове всё время, пока он шёл в спальные покои сына. Хмель давно выветрился, оставив неприятный осадок в виде горького привкуса во рту.
Нянька, дремавшая у постели Подзимка, вздрогнула и тут же поднялась на ноги, увидев князя. Но тот лишь махнул рукой.
– Давно уснул? – спросил Ошим, подходя ближе, чтобы увидеть лицо сына.
– Да как полночь миновала, так сразу и успокоился, – шёпотом отозвалась старая Уенг, поправляя одеяло высохшими руками, напомнившими Ошиму ветви деревьев в осеннем лесу. – Метался, звал кого-то, не разобрать. Я его травяным отваром напоила, а Кучум ему ноги бараньим жиром натёр.
– Пусть Кучум утром зайдёт, спрошу его кой о чём, – Ошим пристально вглядывался в лицо спящего сына.
В нынешнем году ему должно было исполниться двадцать девять лет. Но из них он прожил жизнью обычного ребёнка только самую малость. Всё остальное время Подзимок был прикован к постели, а его сознание лишь временами становилось ясным.
Ошим помнил тот ужасный день, когда с сыном случилась беда. Его не было рядом, и некому было остановить Подзимка, познавшего всю силу собственной стихии. Во время боя на деревянных мечах один из отроков князя стал насмехаться над умением княжича управляться с оружием. Только научившийся воплощаться в позёмку, Подзимок в ярости продемонстрировал своё стихийное воплощение, чтобы расквитаться с обидчиком. Гнев лишил его человечности, отнял все силы и едва не погубил. Спасло Подзимка лишь появление на пути его стихии любимой няньки. Вот только сила выгорела в нём дотла, иссякла. Развоплощение стало хуже смерти для любимого сына Ошима. Теперь немощное тело держало душу лишь усилиями старой Уенг, знавшей гораздо больше любого знахаря.
Ошим подозревал, что напоминавшая засушенную летучую мышь нянька, была так или иначе связана с духами деревни, в которой жила, пока однажды он не нашёл её и не поселил в своих хоромах. Старуха, с длинными седыми волосами, которые она днём прятала под синим платком, а ночью распускала и утирала ими лицо Подзимку, завывая на своём языке, от которого кровь стыла в жилах то ли молитву, то ли заклятье, временами навевала ужас даже на Ошима. Князь с трудом выдерживал её немигающий взгляд, когда она с чем-то не соглашалась или была недовольна его делами в княжестве. Точно на него смотрел он сам, только уже перешедший за черту иного мира. Но лишь она могла научить тому, как повернуть пророчества, воспетые бродячими бардами, вспять и тому, что могло бы спасти сына и вернуть Ошиму его прежнюю жизнь. В той жизни у него было самое драгоценное – любовь и прощение ненаглядной жены и счастливый, здоровый сын.
– Что ты узнал сегодня? – Уенг повернула к нему голову, впиваясь взглядом чёрных глаз, даже с возрастом не утративших своего природного цвета и блеска.
– Всего лишь смутная догадка, – отмахнулся Ошим. – Не о чем говорить.
– Догадка? – Уенг усмехнулась. – В душе ты уже знаешь ответ.
– Я должен убедиться, – Ошим перевёл взгляд на старуху. – Мне не нужны лишь догадки.
– Тогда доберись до ответа и не потеряй голову, – Уенг махнула рукой. – Вдруг именно эта догадка спасёт твоего сына. Ты же об этом думаешь сейчас?
Ошим лишь сжал кулаки, круто развернулся и стремительно вышел прочь, проклиная про себя старуху за то, что всякий раз была точно его внутренним голосом.
[A1]Бакари – обувь из шкуры с оленьих ног.
[A2]У манси существовала традиция заплетать длинные волосы мужчин в две косы, потому что в них хранится одна из пяти душ мужчины. Для воина было важно спасти душу и волосы, нежили сохранить жизнь и тело.
[A3]Ворса – леший
[A4]Гульбище – терраса, окружающая хоромы по периметру, выполняет роль веранды, зимнего сада, балкона и переходов между другими строениями хором.
Глава 3. Голос леса
Мира
Проснувшись утром от громких голосов, долетавших до моего слуха, я неохотно открыла глаза. Всё тело отяжелело от сонной сладости и тепла. Пахло душистым чаем, как у бабушки.
У бабушки…
Меня окружали чужие стены, а сквозь мутное заледенелое стекло, разрисованное дивными узорами, пробивалось неясное серое утро.
– Жалко, что это не сон, – простонала я, опуская ноги на холодный пол.
Бабушки Малашки нигде не было видно, и я совсем приуныла. Но не успела я придумать, что делать, старушка моя вернулась. Да не с пустыми руками.
– Проснулась уже? – удивилась она. – А я тут ещё за одеялом ходила. Ты всю ночь зубами от холода стучала, уж думала горячка у тебя, – она потрогала тёплой рукой мой лоб. – Князь тебе одежду передал, да покои велел показать, как поднимешься.
– Он приходил? – удивилась я.
– Фёдора прислал, – Малашка, прищурив подслеповатые глаза, кивнула на груду тёплой одежды и таз, над которым вихрился пар. – Вон и вода ещё не остыла. Умоешься, отведу тебя да своими делами займусь. А ты пока устраивайся, привыкай.
– Они уехали? – спросила я, прислушиваясь к голосам.
– Собираются. И ты собирайся.
Она помогла мне надеть дивный наряд, какого я бы в жизни не примерила на себя в своём мире. Уж больно дорогим он выглядел и непривычным – шёлковая длинная сорочка, тёплый небесно-синий кафтан с широкими рукавами, расшитый хрустальными бусинами и серебром, меховые сапожки, словно сшитые специально для меня. И шуба из чёрного мягкого меха, тёплая и ласковая.
– Раньше мать Ярдая, Миланка Синесветовна, носила эти наряды, – улыбнулась Малашка грустно. – Он и пояс её тебе передал. Это самое главное в одежде. Она сама расшивала его. Дивная рукодельница была.
– А что с ней случилось? – осторожно спросила я.
– Князь Сечень отправил её с малолетним Ярдаем в зимнюю Сурью. Это крепость самая дальняя в нашем княжестве. Так он думал, что убережёт жену и сына от напавшего на нас войска Самхельма во главе с князем Шоем. Шою принадлежит соседнее княжество и во власти его бураны да волки, их силой он правит. Одряхлел он после того, как с Самхельмом уговорился истреблять всех, кто не подчинится власти их. Только злоба его на этом свете и держит, – без тени подозрения к моему неведению тут же откликнулась Малашка, точно того и ждала, чтобы с кем-то поделиться своими воспоминаниями. – Сын его, Ветродуй, характер отца перенял и даже переплюнул его. Таким же ненавистным был и жестоким. Одна слабость у него была – княжна наша Миланка. Хотел он в жёны её взять любой ценой. Много раз сватался, много подарков вёз. Да отказала ему Миланушка, князя нашего Сеченя выбрала душой и сердцем. Ветродуй и задумал отомстить ей. Надругаться над ней хотел, а Ярдайку и вовсе убить. Прознал про день, когда князь их в Сурью отправил и напал. Да только Миланка не только красавицей была, но и сильной духом воительницей. Когда Ветродуй догнал их и на Ярдая с мечом кинулся, она его собой закрыла. И не просто закрыла, но и Ветродуя с собой забрала в небытие. Один клинок им погибелью стал. Потому люди и говорят, что коли небо предзакатное зимой малиновым или красным светом горит – быть сильному ветру, ведь то наша Миланка Синесветовна с Ветродуем борется, чтоб дитя её никто не обидел больше.
С замирающим сердцем я провела рукой по расшитому поясу, тяжёлому и величественному. Слишком дорогой был подарок для меня. Лучше всё это вернуть, ни к чему такие одежды. Пусть найдут мне какую-нибудь простую рубаху, неприметную и безо всякой истории, а то в такой шубе далеко не уйду. Гостить я здесь не собиралась – чужая ведь тут, лишняя. А до дома ведь рукой было подать.
Мы вышли в хозяйские сени, и, петляя мудрёными переходами, добрались до моих покоев, которые были совсем недалеко от Малашкиных, но я так нервничала, что совсем ничего не запомнила и страшно испугалась, когда она хотела оставить меня одну. После моего недолгого протеста, бабушка всё же согласилась взять меня с собой.
– Князь просил подарки для княжон выбрать. Кружева от кружевниц, мех для полушубков, поручи самоцветные, – рассказывала она мне о своих делах. – Скоро пир, все приедут чествовать вступление князя в Коловорот.
– Что это за Коловорот такой? – спросила я осторожно, боясь вызвать подозрения старушки в моём полном невежестве.
– Время, когда каждый князь или княжна правят временем в году исходя из их стихийных особенностей.
Я обернулась. На пороге стоял Ярдай. Собранный в дорогу, он о чём-то явно тревожился. Хмуро разглядывая раскрытые Малашкой ларцы, князь тяжело вздохнул.
– Для Эртине плащ пошить надо, – и он указал рукоятью меча, вложенного в простые, без украшений и узоров, ножны, на синего цвета отрез шерстяной ткани. – Без сложностей. Скажи Марье, чтоб не мудрила с вышивкой.
Малашка недовольно зацокала языком, но отрез подхватила и вышла.
– Ты отвезёшь меня домой? – тут же спросила я Ярдая, едва дверь за старушкой затворилась. – Или хотя бы укажешь, в какую сторону мне идти.
Ярдай подошёл к окну, разрисованному морозными узорами.
– Хочу спросить тебя, почему ты оказалась в лесу посреди ночи? – спросил он, оборачиваясь ко мне. – Что с тобой такого случилось?
– Да что тут говорить, – пожала я плечами. – Автобус, на котором я ехала домой, сломался. Такси не вызвала, решила, что недалеко, добегу и сама. К тому же, это была новогодняя ночь, все отмечают праздник. Кто бы из водителей захотел тащиться в такую даль? Вот и пошла через лес.
– А потом? В лесу что-то случилось? – Ярдай пристально смотрел на меня, хмурясь и ловя каждое слово.
– Да ничего не случилось, пока тебя не встретила, – фыркнула я, намекая на всё то, что произошло ночью. – Испугалась, немного с дороги сбилась. Там снегу по пояс, дороги было не разобрать. Вот меня и занесло к останцам, а потом на реку, где я провалилась, когда перейти её хотела.
– Останцам? – Ярдай сделал шаг вперёд.
– Ну да, – пожала я плечами, теребя кисточку на поясе. – Там два камня в лесу, мне лень было их обходить, через них пошла. И да, я знаю, что никто из деревенских рядом с ними старается не околачиваться, чтобы духа тайги не побеспокоить. Бабушка каждый год напоминает, когда мы с девчонками за грибами или за ягодами ходим. Светка сто раз мимо них бегала, и ничего с ней не случилось. Лучше скажи, куда мне идти, а то я после такой ноченьки словила дезориентацию на местности. Про Коловорот и всё остальное, так и быть, спрашивать не буду.
Ярдай помрачнел.
– Кажется, теперь понятно, как ты тут очутилась, – прикрыл он глаза ладонью. – А то я всю ночь думал, почему…
– Что почему? – внутри меня нарастало что-то тёмное и неотвратимое, но я всё равно продолжала его отгонять.
– Боюсь, что не смогу тебя отправить домой, – князь покачал головой. – До следующего Коловорота точно.
– То есть, как не сможешь? – в ушах у меня зашумело, будто накрыло с головой волной из газировки. – Что не так с этим вашим Коловоротом?
– Ты не в своём мире, о котором говоришь, – Ярдай медлил, подбирал слова, хмурясь и наблюдая за мной. – Так получилось, что в момент смены времён стражники тайги приняли тебя за свою и пропустили. Да и река… Тебе просто придётся принять случившееся, пока мы не придумаем, как вернуть тебя домой.
– Я ничего не понимаю, – пролепетала я, глядя на него, будто это он спятил, а не я. – Мне же просто надо выйти на дорогу, по которой шла, а вы здесь живите, как хотите. Я даже никому не расскажу! А может…
От внезапной мысли мне стало совсем не хорошо. Комната поплыла и завертелась с устрашающей скоростью.
– А может, я умерла?
Ярдай тяжело вздохнул.
– Ты жива, и это прекрасно, – ответил он. – И чтобы так и впредь оставалось, помни о моей просьбе – никому, ни при каких обстоятельствах, никогда и ни за что не показывай свой ключ. Иначе, пока мы будем решать, как вернуть тебя домой, он тебя погубит.
– Почему? – мне стало страшно.
– В моём мире многие вещи имеют значение, – усмехнулся Ярдай. – Если я тебе всё расскажу, то, боюсь, это будет чересчур. Да и времени у меня сейчас нет. Спроси Малашку про Коловорот и о житейском, она тебе всё расскажет и даже больше. И пока меня не будет – за ворота ни ногой. Не вздумай искать свою деревню, здесь её нет. А ты – есть. Со временем разберёмся, что да как. Пока что – побудь моей гостьей.
И он, слабо улыбнувшись какой-то вымученной улыбкой, вышел прочь, оставив меня тонуть в шипящих волнах отчаяния. Бороться с ними не было сил, но их шёпот повторял снова и снова «Ты не дома. Домой не вернуться».
– Я хочу домой, – прошептала я, опускаясь на лавку. – И я… Я хочу жить.
Вскоре вернулась Малашка.
– Ну? – удивилась она, глянув на меня. – Чего застыла? Нечего отчаиваться. Князь говорит ты не здешняя. Так это ничего, привыкнешь. Унывать некогда. Его дом – твой дом. У него не пропадёшь. Лучше давай-ка мы с тобой, девонька, подарки княжнам выберем. Ох не люблю я это дело. Особенно для Юни что-то готовить. Сущая сумасбродка, а не княжна! Ей никогда не угодишь! Ты, я гляжу, не такая. И не приведи Небо тебе с ней схлестнуться. Ух! Она глаза кому хочешь выцарапает! А уж как за нашим Ярдаем-то вьётся! Ужиха! Но не пара она ему, ох и не пара.
– Юня? – я подняла голову на старушку, прислушавшись к её гневной тираде.
– Княжна, которой летние суховеи подчиняются, – фыркнула Малашка. – Она в Коловороте у нас шестая. Вечно с сестрой цапается, с Илей. Та хоть и старшая, да уступает ей во всём, жалеет. Но Илю лучше не злить – то засуху нашлёт, то солнце к себе в услугу заманит и сожжёт всё своим жаром. Муж её, Громобой, между сестрицами как ведро воды, чтоб пыл остужать, – и Малашка ехидно засмеялась. – Правда, в гневе страшен, все грозы его, все ураганы летние. С Илей они вместе правят стихиями в своё время. А там уж следом за ними и Чадым идёт. Богатый князь, щедрый, звезды к нему на ладони падают. Но себе на уме. Женился уже б что ли.
– А чего ж не женится? – полюбопытствовала я.
– Да молодой он ещё, кровь горячая, – махнула рукой Малашка, поджав от недовольства губы. – Сватался к дочери Громобоя и Или, да та ему отказала, на Эртине глаз положила.
– Эртине? – переспросила я. – Которому князь плащ велел сшить?
– Он, он, – закивала Малашка. – Третий в Коловороте князь. Красавец, каких свет не видывал. Его лучше один раз увидеть, чтоб понять, что он за человек. Потому что каждый тебе о нём разное расскажет. Князь наш с ним с некоторых пор не в ладах. Уж слишком у Эртине нрав… своеобразный. Он хранитель талых и подземных вод, ему подчиняется всё живое, природа пробуждается по его велению, он слышит её, понимает. Похожи они с Ярдаем в чём-то, только Эртине тот ещё пустомеля.
– А сколько всего князей? – спросила я.
– Князей восемь и три княжны, – Малашка вытряхнула из ларца жемчужные нити. – Есть ещё Айлуна. Тёмная и светлая стороны луны. Айлуна сеет любовь, чтобы всё живое цвело и преумножалось, от её цветочной пыльцы даже старый пень может зазеленеть. Но коль кого невзлюбит – горько тому человеку будет от нелюбви маяться. Все сердечные дела от неё идут.
– А остальные князья? – мой голос чуть дрогнул.
– Сепей, сосед Чадыма и Качима, в его власти осенние ветры да зрелые колосья, у него богатые плодородные земли, весь хлеб у него, – Малашка вздохнула. – Любит торговлю. Жук ещё тот. Но сговорчивый. Чего о Качиме не скажешь. Тот хоть и самый дальновидный и благородный из князей, да только и вашим и нашим. Всё в друзья к Ярдаю набивается, да только хорошо его знают у нас. Сегодня он тебе друг, а завтра – нож в спину. Хоть сын не в него пошёл. Поумнее отца будет. Качим дождями заправляет, туманами да таёжной дичью. Его каждая тварь лесная слушается, на посылках у него. От чего его Грябор и не любит как соседа. Каждый год на охоте ругаются, поделить оленей не могут. В прошлом году Грябор на Качима не в свой срок заморозки наслал, так у того град размером с куриное яйцо выпал, крыши как решето. Ну и ругались они потом!
Старушка умолкла, разложила жемчуг, посмотрела на вышитые поручи, а потом со вздохом продолжила:
– Я стала не любить эти пиры в последние годы. Ждут звёзд с небес, а сами нашего князя самым последним к себе приглашают. Про подарки и вовсе молчу. Вон в том году подарили ему некоторые тканый отрез, какого и на рубаху не хватит. Уж с каким-то иным умыслом подарочек-то был. Сжечь велела, пока князь не прознал.
Я нахмурилась, понимая, к чему она клонит. Не хотелось бы мне получить в подарок отрез ткани, которого хватило бы лишь на то, чтобы перекинуть петлю через потолочную балку.
Малашка ещё какое-то время ворчала себе под нос о том, что было бы неплохо, если бы никаких лицемерных традиций не было вовсе, на которых каждый за спиной держит нож. А я размышляла над тем, каково это сидеть за одним столом с теми, кто желает тебе смерти. Внутри шевельнулось что-то неприятное.
Мы вышли во двор, чтобы скоротать путь к горенке в княжьей избе, куда принесли разные вещи на выбор. Было страшно холодно, но мне отчего-то это было приятным – дышалось легко. Видимо, мои городские лёгкие были в таком шоке, что с жадностью пожирали чистый воздух.
Ярдая я увидела в компании Фёдора и вчерашнего конюшего. Рядом с ними стоял огромного роста и размера муж, в мохнатой одежде, делавшей его похожим на медведя, вставшего на задние лапы. Он громко что-то говорил князю, точно втолковывая каждое слово, но тот упорно не хотел его слушать.
– Да пойми ты, князь! Разве оно того стоит? – услышала я. – Хотя бы семь человек! Семь!
– Так будет сложно, – Ярдай покачал головой.
– Зато спина прикрыта!
– Князь, ну послушай ты Буса! – взмолился конюший. – Не просто ж так вести эти приходят.
Ярдай сурово посмотрел на окружавших его людей, а потом приметил меня. И без того хмурое лицо стало ещё жёстче. Я даже поёжилась от этого пронзительно-холодного взгляда, точно была главным источником всех его бед.
– Ладно, – прорычал он. – Будь по-вашему. Зови Басмана, Плишку и Рябого с Молчаном. И поторопитесь, ждать не стану. Выводи Ворона.
Конюший тут же побежал в сторону стойла, что-то приказывая на ходу младшим конюхам.
– Это Бус, – шепнула мне бабушка, кивнув в сторону могучего воя. – Старший гридень у князя, воевода. Он ему за место отца первое время был. Небось, у него спорить так научился, что не переспоришь, – и она недовольно хмыкнула.
Тут нас увидел Фёдор. Лицо его как-то странно переменилось, и он что-то быстро-быстро стал рассказывать князю.
– Мира!
Мы с Малашкой почти дошли до княжеской избы, когда меня окликнули.
Повернувшись, я увидела несущегося к нам на всех парах Фёдора с самодовольной улыбкой, придерживающего одной рукой меховую шапку.
– Чего тебе? – удивилась я.
– Я тут князю про твою ёлку рассказал, – заулыбался он белозубой улыбкой, что дитя малое.
– Ну и что? – пожала я плечами.
– Я попросил его разрешить тебе нарядить для нас такую ёлку, чтобы всем гостям на пиру завидно стало! – Фёдор сиял от своей воображаемой затеи. – Будет нам праздник, как у твоей семьи. Ты согласна?
Я с удивлением перевела взгляд на Ярдая.
Тот делал вид, что не слышит громких слов Фёдора, хотя сам замер посреди двора, так и не дойдя до ворот конюшни.
– Можешь просить всех, кого хочешь, чтобы помогли тебе с игрушками, – тараторил скороговоркой Фёдор.
– А князь за детское баловство твою идею не примет? – громко спросила я. – А то как бы в твоих покоях эта ёлка не оказалась. Или ещё где поинтереснее.
Фёдор повернулся к Ярдаю.
– Князь, ты ж вправду не против?
– Не против, – недовольно отозвался Ярдай и широко зашагал прочь, как будто не он секунду назад подслушивал разговор.
– До вечера, Мира, – ещё шире улыбнулся Фёдор и побежал его догонять.
– Берегите себя, – крикнула я вдогонку.
Не знаю, что на меня тогда нашло. Но я бы пожалела, если бы не сказала этих слов.
Дрогнувшая спина Ярдая и его сбившийся шаг сказали мне о том, что он услышал. А на душе у меня стало совсем неспокойно. Я почувствовала себя брошенной тем, кто мог меня защитить и объяснить всё то, что было враждебным и непонятным.