В сердце Каменных гор

Фёдор лишь помахал через плечо шапкой, ухватил вынесенный ему кем-то из отроков стяг синего цвета, и вскочил на выведенного коня, так лихо, что Малашка заохала и закачала головой.

– Ох, душегуб! Совсем не жалеет старушку! И когда только успел так вымахать? Ну, идём же, Мирослава, нечего мёрзнуть на ветру.

Я взглядом проводила удаляющихся всадников до княжьих ворот и, наконец, одолела ступени, добравшись до сеней, в которых уже скрылась моя Малашка.

Очутившись в гриднице1, первое, что я увидела, был княжеский престол – резной трон, украшенный в навершии самоцветами. Позади на стене кроме знамён висело оружие: топоры, мечи, булава и несколько щитов. Растянутые шкуры и рога придавали этому месту суровый воинственный вид.

– Это тут я должна ёлку нарядить? Топориками и ножичками? – поморщилась я.

Когда подарки были разложены по ларцам, Малашка недовольно оглядела оставшиеся припасы, и также недовольно всплеснув руками, собрала оставшиеся кружева и аккуратно завернула в сукно.

– Не напасёшься на этих голубушек, – проворчала она. – Почто князь их так балует?

И оставив меня одну, ушла куда-то в сени.

В дверь просунулась голова в заиндевелой шапке.

– Госпожа?

Я удивлённо обернулась.

В гридницу вошёл долговязый юноша, краснощёкий, курносый, с выбившимися из-под шапки рыжими вихрами. Судя по одежде, он был отроком2 младшей дружины князя.

– Меня Фёдор прислал, – сообщил он мне. – Говорил, тебе помощь наша нужна. Что велишь делать, госпожа?

Я перемялась с ноги на ногу. Вот те раз! Не пошутил значит! Переведя взгляд на княжий престол, я тяжело вздохнула. Делать нечего, придётся что-нибудь придумать, хотя идея была так себе – чего доброго Ярдай ещё и на Фёдора разозлится, что тот со мной связался.

– Нужна красивая пушистая ёлочка, ровненькая, хорошенькая, – неуверенно произнесла я. – Чтоб в том углу поместилась.

– Ёлка? – переспросил отрок немного с удивлением. – Так я мигом. Лес недалеко, на санях быстро привезу. А что ещё?

– А что у вас есть? – я перевела на него взгляд. – Шишки, деревянные спилы, игрушки какие-то, лоскутки?

– Это недолго выяснить, – засиял отрок. – Скажу Палию, уж найдёт, что нужно. Он у нас мастер с деревом обращаться.

– Ну тогда пусть несут сюда что есть, разберёмся, – кивнула я, озарённая вдруг сумасшедшей идеей. – А стекла или крошки самоцветной лишней не найдётся? Мне бы нескольких рукодельниц ещё. И яиц десятка два.

– Жди, госпожа, я мигом. Меня, кстати, Ярилкой зовут, – улыбнулся он и скрылся за дверью.

– Ага, – только и кивнула я, лихорадочно размышляя над тем, как бы гармонично украсить всё это суровое мужское пространство своими нелепыми игрушками. – А я Мира, а не госпожа.

Оставшись наедине с собой, я вновь обвела гридницу взглядом. Грозное оружие, мохнатые пугающие шкуры и дубовые столы… Такого в моей практике ещё не было. Последние два года на дизайнерском факультете были одним сплошным разочарованием – все проекты были сплошь в духе современности, никакой сказочной романтики и эклектики, как я любила. И вот выпал случай. Пусть будет смешно и нелепо, зато с частичкой моего мира. Велит всё убрать – уберу.

– Что за жизнь такая? – хмыкнула я. – Бабушкины два чемодана с ёлочными игрушками, наверное, ждут меня дома. А мне теперь голову ломай, чем ёлку для князя нарядить. Это чтобы меня в моих проблемах совсем с головой утопить? Ладно, сама виновата, за язык никто не тянул. Будет вам ёлка на зависть остальным месяцам. Может оно и к лучшему, заодно узнаю, кто из себя что представляет. Всё равно я не придумала, как мне быть теперь. Остаётся только приспосабливаться.

Когда стали вносить корзины со всякой всячиной и пришли восемь женщин-рукодельниц, я ринулась в бой, уверенная в том, что справлюсь. В меня вселился дух предводителя стаи мастериц, словоохотливых и исполнительных, не то, что мой предыдущий коллектив, с которым я работала над дипломным проектом.

Из разноцветных лоскутов мы сделали пёструю гирлянду, шишки и жёлуди обмазали яичным белком и посыпали самоцветной крошкой, оставшейся у мастеров по камню и приклеившейся намертво, спилы деревьев расписали белой и красной краской. Пока Ярилко с другими отроками мастерили крестовину для ёлки, Малашка сшила красную звезду, набила её соломой и приделала рукавчик, чтобы можно было надеть на макушку. Кто-то из гридней принёс деревянного расписного коника и оленя, которых поставили под украшенную ёлку.

– Как красиво, – с восторгом протянула одна из мастериц, бойкая и розовощёкая Весея. – Попрошу брата и у себя дома такую ёлочку поставить. Бабушка Малашка, тебе нравится?

Дремавшая на лавке старушка встрепенулась, отложила шитьё и подошла поближе посмотреть на украшенную ёлку.

– Красиво, и точно вот именно этого всем нам не хватало, – задумчиво протянула она, любуясь нашим творением. – Вот как будто когда-то давным-давно я видела такой сон, может в детстве моём далёком. Мать свою отчего-то вспомнила. Помню, она мне всё сказки по вечерам рассказывала, да песни пела. А за окнами вьюга выла. Но мне так хорошо и тепло было, вот прям как сейчас. Понравится твой обычай князю нашему, Мирушка, не может не понравиться.

– Я не расстроюсь, если не понравится, – вздохнула я, вешая на ёлку последнюю игрушку.

– Он хоть и суровый, но труд ценит, а вы тут столько всего сделали, что совесть не позволит выбросить, – погладила меня по спине Малашка.

Когда все разошлись, я осталась доделать последнюю свою задумку – не хотелось, чтобы оставшиеся веточки и ягодки даром пропали. Вооружившись прочной шерстяной ниткой, я плела гирлянду, которой хотела украсить стол князя. В голове толпились самые разные мысли, да и чувствовала я себя страшно одинокой в чужом мире. Всё было непривычным и непонятным. А тут ещё и голова кружилась от того, что кроме утренней каши во рту и крошки хлеба не было – когда все разбежались обедать, я упорно старалась закончить всё к возвращению Ярдая и преспокойно смыться в свою клетушку, чтобы не попадаться ему на глаза. Так что не до еды мне было.

За окном быстро стемнело. Пламя в очаге устрашающе загудело – поднималась метель. Вой ветра нарастал, баюкал, шептал страшные зимние сказки. Помню, бабушка рассказывала, что в январе такие метели заканчиваются гибелью заплутавшего путника.

От очередного порыва ветра, потухли ближайшие ко входу свечи, и дымные едкие струйки поплыли по гриднице.

Я обернулась.

На пороге никого не было, но в вое ветра и безлюдной тишине мне чудилось чужое присутствие.

– Мира…

Тихий жалобный шёпот коснулся моего слуха, нагнав волну мурашек.

Я уронила клубок с нитками. Глухо отскочив от пола, он покатился прямо к двери. Ни дать, ни взять – путеводная нить!

– Кто здесь? – тихо спросила я.

Но ответом мне был дикий вой ветра, такой грозный, точно сотни монстров рвали друг друга на части, окрашивая снег алой кровью.

Новая волна страха поднялась внутри меня и перехватила горло. Хотелось спрятаться с головой под одеяло, включить музыку, которая бы заглушила тот творящийся ужас за окном, от которого бесновалось пламя в очаге и дребезжали промёрзшие окна. Хотелось держаться за сильную руку рядом. За руку, которая бы остановила весь мой страх одним лишь ласковым прикосновением к волосам.

Но вместо всего этого я лишь выбежала из сеней, на ходу завязывая платок, сбежала вниз по ступеням и остановилась.

Вокруг было совершенно безлюдно, темно и тихо. Куда все подевались? Гудевший днём двор замер, точно в ожидании чего-то страшного. Завывающий ветер заставлял моё сердце колотиться так быстро, что внутри нестерпимо жгло от боли. А ключик неожиданно для меня стал горячим, пульсирующим, как этой ночью, когда я коснулась руки Ярдая.

Что если с ним что-то случилось? Эта мысль опалила моё и без того встревоженное сознание. Он спас меня… Что если ему тоже нужна помощь? Моя помощь.

Добежав до сторожевой башни, высившейся в дальнем конце двора, я услышала весёлые голоса отроков, собравшихся вместе за игрой в таврели3.

– Сюда ходи! – воодушевлённо кричал один из них. – Бей его! Бей!

Но заметив меня, все вдруг замерли.

– Ярилко здесь? – обвела я взглядом собравшихся.

– Не-а, – покачал головой черноволосый отрок, сидевший ближе всех к двери. – С гриднем Щербаткой ушёл на стену.

Я выбежала обратно во двор.

Снег залеплял глаза, а ветер хлестал так, что невозможно было рассмотреть хоть что-нибудь. Мне казалось, что я попала в бушующее море, где нет ни берега, ни спасительно корабля.

Ярилку и оставшегося за старшего гридня Щербатку я встретила у ворот, налетев сослепу на них.

– Госпожа, ты что ли? – удивился Ярилко, приставив ладонь к лицу, защищая глаза от колкого снега. – Куда ты собралась в такую погоду, госпожа?

– Почему князь до сих пор не вернулся? – спросила я у Щербатки. – Они обещали приехать вечером.

– Значит, на то воля князя, – нахмурился гридень, поправляя шапку, залепленную снегом. – Не твоё это дело, девонька.

– Как они доберутся до крепости в такую метель? – не унималась я. – На стене не горит ни одна сторожевая башня. Может, они в лесу заплутали.

– Князь не может заплутать, – Щербатка начинал злиться на моё непристойное и назойливое поведение. – На то он и князь, чтоб иметь силу, дарованную Великим Небом.

– А если на него напали? Если Ошим выгнал дружину и напал на него? Он ещё вчера ему пригрозил.

– Наши дозорные уже знали бы об этом, – гридень был непоколебим в своей уверенности. – Князь дал бы сигнал в любом случае. У него свои способы сообщить нам о том, что нужна помощь.

– А если он не успел дать вам этот сигнал? – я перестала его бояться, хотя дрожала всем телом. – Если с ним что-то случилось такое, что не позволило ему предупредить вас, не позволило попросить о помощи?

Щербатка недовольно смотрел на меня сверху вниз. Только тот факт, что я была гостьей в доме Ярдая, не позволял ему послать меня подобру-поздорову.

– Не тревожься, госпожа, – выдавил из себя Щербатка сквозь сжатые зубы. – Уверен, с нашим князем всё хорошо, и он просто ждёт, когда утихнет метель. Поверь, ему это не впервой.

– Мира…

В вое ветра я вновь услышала своё имя. Тихий голос звал меня. Так отчаянно и жалобно! Я не могла противиться ему и готова была бежать на край света, только бы помочь и не слышать этой мольбы.

– Зажгите огни, – прорычала я сквозь зубы, испытывая нечеловеческий страх от того, что ничего не могу сделать. – Пошлите отряд к Дальнему.

– Не вижу в этом надобности, – и Щербатка шагнул мимо меня.

Ярилко перемялся с ноги на ногу, не зная, что делать. Его лицо выражало непонятную смесь самых разных чувств. Но перечить старшему не стал, лишь глаза виновато опустил, встретившись с моим гневным взглядом.

Они ушли, оставив меня посреди двора молча бушевать от негодования.

– Смирись, Мира, – зло выдохнула я. – Здесь ты тоже ничего не значишь. Возомнила себя госпожой, не пробыв и суток неизвестно в каком мире? Ох ты ж и дура! А может я в коме? И мне всё это действительно кажется? Как это всё со мной случилось?

Я хмуро смотрела вниз на крепостную стену, смутно угадывавшуюся в пляске снега. А потом обернувшись на давно ушедших Щербатку и Ярилко, зашагала прямо к воротам. Вдруг выход там же, где и вход? Вдруг мне повезёт вернуться?

Ярдай

Дальняя застава давно превратилась в небольшой острог. Ничто не могло отнять жизнь, там, где её жаждали. Жителей, коих с каждым годом прибавлялось, не страшила близость к границе между мирами – Заокраине. Даже участившиеся набеги хорошо вооружённых воинов, одетых в чёрные звериные шкуры, не могли сломить дух тех, кого с детства учили не бояться.

– Острожники говорят, что шаман видел сущностей, про которых бабушка Малашка нам в давние времена перед сном говаривала, – отвлёк меня Фёдор от мрачных мыслей. – Говорит, что их даже поворот Колеса на светлую сторону года не страшит.

– А что им бояться, когда их покровитель в нашем мире? – хмуро отмахнулся я.

Дверь в избу, где мы дожидались сотника Мирошку, скрипнула.

– Где тут князь? – пророкотал вошедший весело.

– Да уж заждался тебя, – я лишь усмехнулся, наблюдая, как громадина в меховой шубе шагает ко мне с широко расставленными руками.

– Здорово, княже!

Мирошка крепко обнял меня, похлопал по спине, не переставая широко улыбаться в заиндевелую бороду. А потом, оглядев собравшихся, накинулся на кого-то из отроков, ругаясь на чём свет стоит за не накрытый стол.

– Да будет тебе, – махнул я рукой. – Угомонись. Ни к чему.

Но Мирошка успокоился лишь тогда, когда на столе стали появляться горшки с едой.

– Я, князь, не люблю беспорядок, – сообщил мне сотник, усаживаясь за стол. – Сегодня отрок, завтра вой. А к обеду бабы возмущаться начнут. Как тогда границу защищать, когда среди своих порядку нет?

Мне ничего не оставалось, кроме как согласиться с ним, ещё раз убедившись в том, что на счёт Мирошки я ни разу не прогадал, отправив его именно сюда. Тут сотник был на своём месте и вряд ли бы променял неспокойное приграничье на дневные и ночные караулы в Просини.

– Ты расскажи лучше, какие дела тебя беспокоят? – спросил я его.

Мирошка тяжело вздохнул, отводя глаза, налил себе полную кружку браги, и, прежде чем выпить, произнёс:

– Что-то изменилось, князь.

Я видел, как Молчан и Плишка переглянулись, а Басман крепче сжал кулаки, угрюмо глядя на сотника. Тот лишь приложился к кружке, осушил её до дна, после чего негромко заговорил, как если бы кто-то стоял за дверью и подслушивал.

– Ты понимаешь какое дело, княже. Они у камня того, что проход в Заокраину закрывает, молятся, костры жгут, зверьё в жертву приносят. Пока ещё зверьё…, – Мирошка осёкся.

– Они – это кто? – спросил Фёдор шёпотом.

– Да те, в чёрных шкурах, – Мирошка покосился на дверь. – Кто в приход Самхельма взял его сторону. Не забыли ж, кто это такой? – обратился он к Фёдору.

– Забудешь такое, – проворчал рында. – Он князем над всеми князьями стать хотел, мир наш уничтожить. Князя Смены времён погубил с супругой и младенцем. Я про Безвременье в детстве такого от бабушки Малашки наслушался, что до сих пор боюсь представить чародея этого, чтоб ему во век света белого не видеть. И чего только не сиделось в Заокраине своей? Там бы князем попытался стать.

– Прошлой ночью черношкурых было так много, что мы попросту не рискнули подойти ближе, – хмуро продолжил Мирошка, переведя взгляд с Фёдора на меня. – Но Мишка Перепел клянётся всем, чем можно, что видел среди отступников этих одного из звездочётов Смены времён.

Я нахмурился. Внутри сделалось неприятно пусто, будто услышанные слова пробили дыру и куда-то ухнули.

– Где Мишка? Пусть расскажет ещё раз, что видел, – попытался я как-то отделаться от неприятного чувства.

– Да спит он, – отмахнулся Мирошка. – Он от места, где мы наблюдали, две версты на пузе полз, чтобы лучше разглядеть чего у камня-то творится. Мы его не сразу и кинулись, молча слинял, паршивец. А когда вернулся, еле живой был, как в бреду говорил. Отогрели только к утру. Повторял одно, что прихода колдуна осталось ждать недолго. Но кто ж его выпустит-то, князь? Открыть ведь некому и нечем врата, что в крепость Смены времён ведут. А может чародей и сгинул давно? Не может же он столько лет сидеть взаперти один?

Он с надеждой буравил меня взглядом, желая услышать подтверждение своим словам. Вот только после минувшей ночи у меня язык не повернулся обнадёжить его.

– Мишке передашь от меня благодарность, – только и смог произнести я. – Но больше пусть так не рискует.

Мирошка тяжело вздохнул, отводя взгляд.

– Скажешь, что и вправду что-то изменилось? – он вновь налил себе браги. – Ты ведь должен был это почувствовать. Сама природа б тебе шепнула. У неё-то глаза и уши повсюду.

– Шепчет она мне, что впереди нас ждут славные боевые дни, – хлопнул я сотника по плечу. – Так что некогда вешать нос. Чтобы ни произошло этой ночью, мы должны быть готовы к любым переменам. От решения каждого зависит судьба не только нашего мира.

Мирошка кивнул, мрачно уставившись на свечной огарок.

– Сказал бы ты это Ошиму, князь, – криво усмехнулся он. – Ему-то до судьбы двух миров… Его же людьми полнятся ряды черношкурых. Он, глядишь, добьётся своего.

– Да только не вернёт колдун его сыну силу стихийного воплощения, – покачал я головой. – Погубит Ошим и сына и себя, сколько бы я это ему не говорил.

– Попроси Рю́ена, пусть втолкует ему, – усмехнулся Мирошка.

– Хочешь парня без головы оставить? – хмыкнул я. – Он и так из кожи вон лезет, чтобы я его в ученики взял.

– Так возьми, – Мирошка захохотал. – Качим будет рад.

Я лишь закатил глаза, пока дружина громко гоготала над последними словами сотника на счёт сына Качима.

Пламя свечи колыхнулось, точно от сильного порыва ветра. Никто не обратил на это внимания. Я бы тоже не придал этому значения, если бы в груди не кольнуло. Тревога, сама по себе поднявшаяся из глубин моего естества, заставила сердце зачастить. Никогда ещё я не чувствовал подобного, а от того стало ещё более не по себе.

– Засиделись мы, – хлопнув в ладоши, я поднялся из-за стола. – На камень охота своими глазами посмотреть, а не байки ваши слушать.

– Ты б поел с дороги-то, князь, – Мирошка пододвинул ко мне миску с горячими щами.

– Позже. Нам ещё вернуться засветло нужно.

– А чего так? И ночевать не останешься? – удивился сотник.

– У него там девица за хозяйку осталась, – ввернул Плишка. – Как бы гридницу князю не разнесла.

И они вдвоём с Молчаном заржали, что кони в стойле. Фёдор лишь криво усмехнулся, хоть в глазах и мелькнуло что-то похожее на ревность. Он и так всё утро уговаривал меня позволить Мире ёлку украсить. Пришлось уступить, чтобы отвязался. Оставалось теперь надеяться, что гридница не превратилась в девичью светёлку с ленточками и кружевами.

Басман хлопнул воев по вихрам, да только что им будет, самодурам эдаким?

– Какая девица? – удивился Мирошка.

– Никакая, – отмахнулся я как можно более безразлично, хотя хотелось от души врезать воям, многозначительно подмигивавших сотнику. – Из деревенских, заплутала в лесу. Не бросать же её было?

– Понятно, – протянул Мирошка огорошено. – А я уж было порадоваться за тебя хотел…

– Ну хватит вам! – гаркнул я на воев, уходя от дальнейших расспросов сотника. – Выметайтесь из избы. Басман, убери их с глаз моих долой, пока три ночи караула не схлопотали.

– Пшли, – и Басман охотно вытолкал Плишку с Молчаном из-за стола. – Скотские вы дети.

Я лишь закатил глаза, шагая следом, пока Мирошка ещё чего-нибудь не спросил.

Неприятное чувство внутри только сильнее разгоралось, пока мы ехали по проторённой лошадьми тропе, уводившей куда-то в гору. Тишина была неприятной, подозрительной, словно кто-то невидимый наблюдал за нами, прячась в припорошенных снегом еловых лапах.

– Почти на месте.

Слова Мирошки донеслись до моего слуха как из-под толстого одеяла – до того глухим было место, что собственный голос замирал прямо в горле.

Вечно мрачный и строгий Басман сделался ещё суровее, зорко глядя по сторонам. Я знал этот взгляд. Отец Басмана был лучшим воином среди тех, кто в дни Безвременья защищал меня. И кто погиб за меня. Я помнил.

Тропа сделала резкий поворот и оборвалась на краю узкого выступа, где дозорные Дальней построили небольшое укрепление. Внизу хорошо просматривался величественный, и от этого грозный, горный хребет Каменных гор, напоминавших скелет громадного, давно вымершего чудовища, разделившего миры ценой собственной жизни. В том месте, где у монстра должно было быть сердце, виднелся обломок чёрной скалы – сакральное место тех, кто жаждал прихода Самхельма.

К нам навстречу вышли двое Мирошкиных людей. Увидев меня, тут же низко поклонились, переглянувшись друг с другом, явно призадумавшись над тем, какого лешего меня принесло.

– Спокойно? – Мирошка приложил ладонь к заиндевелой шапке, чтобы лучше разглядеть обрядовое место черношкурых.

– Тихо, – отозвался младший на вид вой, переминаясь с ноги на ногу. – Две лучины назад прошла волчья стая. Наша. Волки хотели было по той тропе пройти, – дозорный махнул в сторону реки, разделявшей наши с Ошимом земли. – Да только долго кружили у самой кромки леса, но так и не двинулись туда. Назад вернулись.

Хмуро посмотрев в сторону реки, я лишь поморщился от очередной кольнувшей иглы. До моего слуха долетел тихий шёпот леса. Он звал меня, о чём-то предупреждал.

– Князь? – Фёдор тряхнул меня за плечо. – Князь?

– Едем, – промолвил я, сбрасывая оцепенение. – К камню.

Воины переглянулись между собой, точно желая убедиться, что никто из них не ослышался.

– Не стоило бы тебе, княже, – Мирошка зацокал языком. – Дурное там место. Ещё эти демоны заявятся.

– Днём не заявятся, – я развернул коня, которому порядком наскучило стоять на одном месте и мёрзнуть.

Мирошка отговаривал меня до тех пор, пока мы не пересекли условную границу между караульной и чёрным камнем. Поняв, что я не отступлюсь, он вскоре умолк и лишь старался не отставать.

Цепь волчьих следов чётко виднелась на свежем снегу, даже лёгкая позёмка не успела её замести.

В отдалении гудел лес. Немая мольба звучала громче набата.

– Ой, дурное! – тихо взвыл вскоре рында. – Князь, давай воротимся? Кишки узлом завязываются, как у труса последнего.

– Тогда просто продолжай идти к цели, – посоветовал я Фёдору.

Рында лишь глухо что-то проворчал, сделавшись таким же нелюдимым, как и Басман.

Я не упрекал дружинных за их страх. Это было нормальным чувством. Место и вправду навевало дикий ужас, хотелось развернуть коней и мчать до самой Просини без оглядки. Но у каждого из нас был долг.

– Ещё ночью догорел.

Басман, спешившись, присел рядом с кострищем.

Подойдя к нему, я расковырял палкой угли. Из пепелища к ногам Мирошки выкатился человеческий череп.

– Животные говоришь? – поморщился я.

Сотник побледнел, схватился за сердце, огромными глазами глядя на мою находку, не в силах отвести взгляда от скалившуюся зубами закопченную головню.

– Виноват, князь, – прохрипел он через силу. – Не доглядел.

– Девчоночий, – Басман внимательно оглядел череп. – Семнадцать зим прожила, не больше.

Фёдор судорожно втянул воздух, сжимая кулаки так, что хрустнули пальцы.

– Падаль, – прошипел он сквозь стиснутые зубы.

Ковырнув кострище ещё, я приметил кусок металла, превратившегося в бесформенный скол.

– Серебро, – Басман оценил мою находку. – По массе подходит оберегу какому или подвесу. Небольшое что-то. Может даже перстень. Теперь не узнать.

– Девицы перстни не носят, – поморщился Плишка. – А серебряные Коловороты у наших январских не роскошь, а первый подарок при рождении.

– Этот, видимо, был особенный, – Фёдор взял огарок металла у Басмана. – Могли бы забрать себе, обменять.

Я молча слушал их рассуждения, и с каждым словом воев тревога в груди становилась больше. Она как снежный ком разрасталась внутри меня, давила под рёбрами, хватала за горло.

– Домой, – вырвалось у меня. – Темнеет. Мирошка, похороните девицу, как подобает. Да узнайте чья. Жди подмогу на днях.

Вскочив на Ворона, не прощаясь, я направил коня обратно к Просини, не дожидаясь, когда остальные нагонят.

Лес встречал меня первородным рёвом гудевшего в высоких елях ветра. Его зов был сейчас для меня единственным значимым звуком в мире, и голос был понятен моей стихийной сущности, желавшей лишь одного – справедливости.