Истина и истинность. Сборник статей

Год написания: 2013

Studia Humana. Volume 3, Issue 4, Pages 7—10, January 2015

Трудная проблема сознания была сформулирована Дэвидом Чалмерсом как проблема необходимости сопровождения функционирования мозга человека сознательным опытом, субъективными ментальными картинками («The really hard problem of consciousness is the problem of experience» (Chalmers, 1995: 201)). Это действительно камень преткновения для любых теорий сознания, придерживающихся концепции каузальной замкнутости физического: если мозг может обработать всю информацию, преобразовать входящие сигналы в действия без каких-либо субъективных ощущений, то зачем мозгу вообще нужно сознание? Попробуем проанализировать эту проблему на примере компьютерной аналогии, то есть обратим уже ставший классическим вопрос Чалмерса «why doesn’t all this information-processing go on „in the dark“?» (Chalmers, 1995:203) не к человеческому мозгу, а к компьютеру.

На первый взгляд этот вопрос, заданный о функционировании компьютера, кажется просто банальным и никчемным. Любому «чайнику» понятно, что, запустив, скажем, конвертацию видеофайла, мы можем запросто погасить монитор, отключить колонки, принтер, после чего компьютер, не обращая никакого внимания на эти наши действия, «в полной темноте» успешно завершит обработку данных. Тут впору заявить, что внешние проявления компьютера, меняющиеся на экране картинки (скажем, полоска, показывающая процент завершения конвертации) являются не чем иным, как «эпифеноменами» – лишь «аккомпанементом» (по Чалмерсу) действительно значимого, реального процесса обработки информации. Вроде бы, имеем полную аналогию между информационными процессами в мозге и ментальной картинкой в сознании, с одной стороны, и выполнением компьютерной программы и отображением ее работы на мониторе, с другой.

Но что-то заставляет не поддаться соблазну такого легкого решения. Что-то в этой аналогии не так. Ведь мы понимаем, что компьютер, работающий только для себя, бессмысленная штука, какая-то «вещь-в-себе». Понимаем, что все, что мы можем трактовать как внешнюю «ментальную» проявленность функционирования компьютера – монтаж видеоролика, коррекция цвета фотографии, компьютерная игра и пр., – все это и делает компьютер компьютером – полезным прибором. То есть не картинка на экране является «аккомпанементом» потока преобразования кода, а этот код имеет хоть какой-то смыл только тогда, когда он «ментально» обусловлен, когда выполняет некоторую «высшую» относительно себя функцию.

Это заключение о первичности «ментального», «высшего» в компьютере по отношению к его «низшей» информационной процессуальности становится еще более очевидным, если перейти от сферы использования компьютера к процедуре программирования. Стоит только задать вопрос: откуда берется в компьютере нижний кодовый уровень? Понятно же, он создается программистом специально и целенаправленно для обеспечения «высших» функций. И сразу по-другому осмысливается исходный вопрос: а почему процессор не работает «в темноте»? Вернее, сразу становится ясна бессмысленность этого вопроса – если бы не было «ментального» света, если бы изначально не был сформулирован «высший» смысл работы программы, то и никакой программы не было бы.

Да, конечно, сама программа может в некоторых случаях работать «в темноте». Более того, нет никакой необходимости являть на свет (отображать на мониторе) все циклы сортировки массивов и обращений к базе данных. Да, конечно, программа во многом автономна – ей для работы не нужна картинка на экране, не нужно «знать», какие данные сейчас обрабатываются: текст или музыка – достаточно инструкций: взять байт отсюда, прибавить единицу, положить туда. Но без внешней проявленности, без «высшего» смысла, без «ментальности» программа не только бессмысленна, но и вообще не могла бы появиться на свет, вернее, зашиться в «темноту» памяти компьютера.

После развернутой компьютерной аналогии вопрос Чалмерса («why doesn’t all this information-processing go on „in the dark“?»), заданный по отношению к сознанию, уже не кажется столь осмысленным. Так и хочется уточнить: а откуда в этой темноте возьмутся-то эти самые «информационные процессы»? Конечно, если нас интересуют лишь реакции зомби-автомата на внешние воздействия, то, безусловно, можно обойтись и описанием на уровне «низших информационных процессов». Однако, если перед нами стоит проблема прояснения природы разумного мышления, этического и эстетического восприятия, то как можно задавать такой глупый вопрос: почему все это на свету? Да потому, что в той темноте, на уровне физиологии нет того, для чего, по сути, они предназначены. Как в программном коде не разглядеть ни звука, ни текста, ни картинки, так и на уровне взаимодействий нейронов нет ни мыслей, ни эмоций. И более осмысленным можно считать тезис, что нижний процессуальный уровень лишь обеспечивает существование ментальной действительности, которая является целеполагающей для него. Так же, как функциональное техническое задание наполняет смыслом деятельность программиста. То есть ни компьютер, ни мозг не могли бы и существовать без «ментального света» – «свет» предшествует «железу», «железо» создается под него. Тут мы имеем дело с нисходящей причинностью, а не с плоской каузальностью.

Естественно возникает сомнение в адекватности приведенной аналогии: ведь у компьютера нет сознания. Но тут следует заметить, что разница между человеком и компьютером только в том, что в первом (в человеке) ментальное и процессуальное совмещены в одном «устройстве», а во втором (в компьютере) «темный» и «светлый» уровни и пространственно, и временно разнесены, распределены. Ведь смысл компьютерной аналогии сводится именно к тому, что нижний уровень компьютера, который, казалось бы, мог бы работать и в «темноте», не только не может это делать, но и не возник бы в принципе без наличия «светлого» ментального уровня пользователей и программистов. То есть ментальный уровень и компьютера, и человека необходимы, являются основополагающими. Именно они формируют и делают осмысленным нижний процессуальный уровень. То есть проблема, конечно же, не в том, есть у компьютера сознание или нет, а в том, что без освещенности сознанием, без наличия ментального уровня («встроенного» или «внешнего») любая «темная» процессуальность невозможна и бессмысленна.

Тут, конечно, всплывает главная проблема – откуда же берется на уровне ментального то «техническое задание», по которому в голове человека создаются программы «информационных процессов»? Проблема интересная, действительно трудная. Однако, несмотря на свою сложность, она более осмысленна, чем поиск эстетических образов на уровне биологических взаимодействий нейронов. Ответ на поставленный вопрос действительно обещает продуктивные решения проблем сознания, в отличие от попыток выяснить, как «выглядят» философские идеи на уровне обмена метаболитами между нейронами.

Однако продолжим анализ так называемой «трудной проблемы сознания» и попробуем переформулировать еще один вопрос Чалмерса: «why is the performance of these functions [perceptual discrimination, categorization, internal access, verbal report] accompanied by experience?» (Chalmers, 1995: 204). Скажем, так: почему химические реакции сопровождаются биологическими событиями деления клетки? Или на уровне физиологии и поведения многоклеточных организмов: почему бег гепарда сопровождается психическим действием «погоня», а бег лани – действием «убегание»? Можно сформулировать этот вопрос и на уровне компьютера: почему выполнение последовательности команд процессора сопровождается стрельбой героев игры на компьютерном экране?

И сразу становится видна нелепость исходной постановки проблемы. Вопрос Чалмерса неявно, но однозначно подразумевает, что перечисленные низкоуровневые процессы (химические реакции, сокращения мышц, работа процессора, взаимодействия нейронов) могут протекать сами по себе, независимо от якобы лишь сопровождающих их высших свойств. Но ведь ясно, что нет такой сугубо химической реакции, как «деление клетки» – глупо говорить, что некий химический процесс сопровождается делением клетки. Не может быть просто бега – он всегда психически мотивирован, обусловлен высшей относительно физиологии целью: его начало и завершение не детерминировано на уровне клеток мышц. Бессмысленно говорить о программном коде, который не написан специально для реализации конкретных высокоуровневых задач – обработки видео или проверки орфографии.

По сути, речь идет о том, что невозможно представить акт деления клетки, охоту гепарда, меняющуюся картинку на экране компьютера лишь как интерпретации, как эпифеномены полноценных, самостоятельных низкоуровневых процессов. Явно обратное: последовательности и элементарных химических реакций, и сокращений мышц, и команд процессора определяются, задаются этими самыми «эпифеноменами» – биологической жизнью клетки, психикой высших многоклеточных, волей программиста. Буквально: каждая последующая химическая реакция в акте деления клетки не детерминируется предыдущей реакцией. Да, все химические реакции вместе реализуют деление, но эти элементарные взаимодействия не составляют единого химического процесса, единой самодостаточной химической реакции – перед нами множество параллельных процессов, объединенных нехимической причинностью. Аналогично и сокращение мышцы задней левой ноги гепарда не детерминируется ее предыдущими сокращениями – мы не можем говорить о какой-то каузальной замкнутости на уровне физиологии, для которой психика является лишь внешней необязательной формой. Перед нами абсолютно обратная картинка – все физиологические процессы подчиняются высшему психическому целеполаганию.

Тут же напрашивается вопрос, а почему при формулировании трудной проблемы сознания нейронный субстрат человеческого мозга был отнесен к каузально замкнутому физическому миру? Проблема причинной зависимости сознания и нейрофизиологических процессов была поставлена Чалмерсом так, как будто вопрос однозначной детерминированности жизни, ее редуцирования к химическим процессам и далее к физическим взаимодействиям в современной науке уже решен. Ведь и по поводу отношений биологического метаболизма и реакции органического синтеза можно сформулировать свою «трудную проблему»: почему каузально замкнутые химические процессы идут под аккомпанемент «биологического опыта»? То есть, если и допустимо говорить о каузальной замкнутости физического, то только на уровне не выше химии – жизнь по логике постановки «трудной проблемы» вслед за сознанием необходимо трактовать как эпифеномен.

Так почему же вообще возможны хоть какие-то намеки на решение проблемы сознания в духе эпифеноменализма или психофизического параллелизма? Ведь проблемы соотношения низкоуровневых и высокоуровневых свойств, сформулированные уже для соотношения химического и биологического, физиологического и психического, однозначно указывают на онтологическую неадекватность такого подхода. В чем можно усмотреть существенное отличие между отношением, с одной стороны, клеток мышц и психики и, с другой – нейронов и сознания? Почему для нас столь очевидно, что состояние одних клеток (в мышцах) определяется вышеуровневой относительно них причинностью – психическими действиями «погоня» или «убегание», а состояния других (нейронов) детерминируют друг друга, как шестеренки в часах? Почему мы понимаем, что жизнь – это нечто большее, чем химическая реакция, и одновременно допускаем, что сознание есть лишь название для самодостаточной последовательности взаимодействий нейронов. Да, конечно, и бег есть лишь последовательность сокращений клеток, но ведь проблема не в реализации, а в причинности.

Итак, элементарный анализ эмпирических фактов вынуждает нас сделать следующий вывод: любая низкоуровневая процессуальность – последовательность химических взаимодействий в живой клетке, сокращений клеток мышц, команд процессора или взаимодействий нейронов – возможна только при наличии нисходящей причинности, только благодаря объединяющему и управляющему воздействию высшего уровня (см. Boldachev, 2011: 86—101).

Следовательно, нет никакой особой трудной проблемы сознания, то есть проблемы соотношения якобы исключительно каузальной биологической телесности и акаузальной ментальности – перед нами единая философская (и не только) проблема соотношения восходящей и нисходящей причинностей, проблема отношения иерархических уровней бытия. Необходимо заключить, что проблема детерминированности химических взаимодействий биологическими процессами и проблема причинной обусловленности нейронных взаимодействий сознанием имеют одну природу и должны иметь одно решение.

Литература

1. Chalmers, D.J. 1995. Facing up to the problem of consciousness // Journal of Consciousness Studies, 2 (3), pp. 200 – 219.

2. Boldachev, A.V. 2011. Temporality and the philosophy of absolute relativism, (in Russian), Moscow: Lenand.

Studia Humana

Volume 8:4 (2019), pp. 27—33

В статье продемонстрировано, как некоторые проблемы философии сознания могут быть прояснены только благодаря неукоснительному соблюдению логического закона тождества, то есть использованию термина «сознание» строго в одном значении. Исходя из понимания сознания как пространства, в котором представлены различаемые субъектом объекты, рассмотрены такие проблемы, как фиксация уровня сознания, соотношение сознания и мышления, внутреннего и внешнего, сознания и тела. Обосновывается недостаточность реактивной концепции действия для решения трудной проблемы сознания и необходимость перехода к активной парадигме, в которой иначе формулируются многие вопросы философии сознания.

При обсуждении темы сознания мы непременно сталкиваемся с трудной терминологической проблемой. Несколько утрируя, можно сказать: сколько авторов, столько и различных понятий, обозначаемых термином «сознание». Некоторые исследователи сознания, к примеру, Чалмерс [3], пытаются справиться с терминологической проблемой, вводя ряд специальных терминов: consciousness, awareness, qualia, conscious experience. В противовес такому подходу Серль считает, что нет необходимости множить сущности и при обсуждении проблем сознания достаточно определить его как то, что появляется «когда вы просыпаетесь после сна без сновидений, и продолжается, пока вы снова не засыпаете, не умираете или впадаете в кому» [5]. Однако самой большой проблемой в текстах по философии сознания является не несовпадение позиции разных авторов, а нестрогое следование заявленной терминологии в пределах одного текста, использование в нем слова «сознание» в различных значениях. Ниже предпринята попытка рассмотреть центральные вопросы философии сознания при условии строгого следования выбранной терминологии.

Сознание в узком

и широком значениях

Наиболее часто термин «сознание» используется в двух значениях – так называемых широком и узком. В широком значении словом «сознание» обозначают сферу разума, мышления, рефлексии, то есть то, что традиционно относится к высшей психической активности, творческой познавательной деятельности. Такое ассоциирование сознания с осмыслением, с разумом, рефлексией было характерно для философии Декарта, Локка, Лейбница, и его придерживаются многие современные философы.

Сознание в узком значении ассоциируют с пространством, на котором представлены объекты, с «картинкой», появляющейся, когда мы пробуждаемся ото сна, с «кино», непрерывно прокручиваемым перед нами во время бодрствования и пропадающим, когда мы засыпаем или падаем в обморок. Такое словоупотребление соответствует обыденному языку и закреплено в таких выражениях, как «вытесняться из сознания», «делать что-либо бессознательно», «умереть, не приходя в сознание» и др.

Итак, давайте примем узкое значение термина «сознание» – пространство данности объектов, – с позиции которого Чалмерсом и была сформулирована трудная проблема «почему процессы переработки информации в мозге не происходят „в темноте“?» [3], и попробуем ответить на этот и другие вопросы философии сознания.

Каков онтологический

статус сознания?

При первичном разделении мира на онтологические элементы «субъект» и «объект» – на то, кому дан мир, и то, что дано, – становится очевидным, что сознание не есть объект. Но оно не есть и субъект. Корректным разрешением этой проблемы может быть утверждение: сознание – это целостность, целокупность объектов, данных субъекту. Объекты даны субъекту в сознании. Сознание можно представить как пространство, в котором субъект занимает центральное место, является началом системы отсчета, а все объекты даны субъекту в этом пространстве, существуют в нем. Поэтому у сознания есть только две определенности: (1) оно привязано к субъекту, оно всегда есть сознание некоторого субъекта, и (2) наличие сознания фиксируется только по данности в нем объектов, оно характеризуется множеством существующих в нем объектов.

Так что можно констатировать, что сознание обладает особым онтологическим статусом, который вторичен относительно субъекта и объектов, но неразрывно с ними связан как форма/способ данности объектов субъекту. И строгий ответ на вопрос об онтологическом статусе сознания должен звучать так: сознание есть форма отношения субъекта и объектов.

Из такого понимания онтологического статуса сознания автоматически следует вывод: сознание как не-объект не может обладать свойствами, атрибутами, состояниями, а также само не может быть свойством или состоянием какого-либо объекта.

Внутреннее и внешнее

Развивая представление о сознании как о пространстве различения объектов, корректно – и терминологически, и содержательно – говорить, что пространство (трехмерное) есть подобласть нашего сознания, в которой нам явлены протяженные вещи. Ведь действительно, из факта различения некой вещи в пространстве следует однозначный вывод, что эта вещь дана нам в сознании. И наоборот, утверждение, что некий протяженный объект дан нам в сознании, следует понимать исключительно и только как указание на различение этого объекта в пространстве. И естественно, что для построения целостной «картинки» сознания нам следует прибавить к его пространственной подобласти еще и временную. По сути, этим утверждается, что объекты, которые даны нам в сознании, но не явлены в пространстве (трехмерном), различаются нами во времени, даны раньше или позже друг друга. К таким объектам относятся чувства, эмоции, мысли – они воспринимаются нами только как протяженные во времени, то есть различаются в сознании не одновременно, как пространственные вещи, а исключительно последовательно.

И наверное, только обсуждая указанную разницу в данности объектов – как размещенных в пространстве или как различенных во времени, – можно говорить о структуре сознания. Эта структура сводится к различению пространственной и временной подобластей сознания. В обиходе такое разделение сознания обозначается как деление на «внутреннее» и «внешнее». Явленные в трехмерном пространстве объекты мы называем внешними, а все различаемое/воспринимаемое во времени – чувства, эмоции, мысли – мы называем внутренним.

Сознание и мышление

Из сказанного выше следует, что мысли, понятия (элементы мышления) наравне с другими внепространственными, различенными во времени объектами (эмоциями, чувствами) следует рассматривать как объекты, данные в сознании. На самом общем философском уровне, когда мы рассматриваем сознание как форму данности объектов, тип этих объектов не имеет значения: и камни, и эмоции, и понятия следует интерпретировать как элементы «картинки» сознания. С этой позиции само мышление должно трактоваться как деятельность: последовательность операций со специфическими элементами сознания – мыслями и понятиями. Но в отличие от действий с вещами, мыслительная деятельность (мышление) организует, структурирует свои объекты во времени, а не в пространстве.

«Уровень» сознания

Как уже отмечалось, сознание как пространство данности объектов не имеет атрибутов, характеристик и любых других определенностей. Единственное, что может хоть как-то характеризовать сознание – это его «уровень», фиксируемый по множеству данных в сознании объектов, а точнее, по сложности этих объектов. Слово «уровень» взято в кавычки, чтобы подчеркнуть, что различные сознания не могут быть сопоставлены – сознания разных субъектов различаются не сами по себе, а только по уровню явленных в них объектов. Один человек оперирует в сознании объектами-понятиями квантовой физики, другой – лишь бытовыми понятиями, один различает тонкости поэзии и музыки, а у другого и объектов-то таких в сознании нет. То есть можно переформулировать известное выражение: скажи, что ты различаешь, и я скажу, кто ты. Иными словами, скажи, какими объектами (предметами, понятиями, эмоциями) ты оперируешь в своем сознании, и я скажу, какого оно у тебя уровня. Хотя опять же следует отметить, что у самого сознания, понимаемого лишь как пространство, как форма данности, нет никакого уровня – об уровне сознания возможно говорить только условно, имея в виду сложность различаемых в сознании объектов.

Проблема «сознание – тело»

Чтобы структурировать анализ так называемой проблемы «сознание – тело», воспользуемся семью вопросами, которые сформулировал Вадим Васильев в своей книге «Сознание и вещи» [8]: «1) Является ли сознание физическим? 2) Порождает ли мозг сознание, и если он действительно порождает его, то 3) каким образом? 4) Супервентно ли сознание на мозге? 5) Может ли сознание каузальным образом влиять на самого себя? 6) Влияет ли сознание на поведение? 7) Почему функционирование мозга сопровождается сознанием?».

Далее даны короткие, предельно формальные, без развернутых объяснений, ответы, с необходимостью вытекающие из строгого следования «узкому» решению трудной терминологической проблемы сознания, то есть из понимания сознания как пространства данности объектов.

• Является ли сознание физическим? Сознание не является ни физическим, ни химическим, ни физиологическим, ни психическим, ни когнитивным, ни духовным – оно вообще не «является», то есть оно не феномен и вообще не существует. Все, что существует, от физического до духовного, существует в сознании. Это означает, что какой бы объект мы ни выделили, какое бы свойство ни рассмотрели, какое бы событие ни зафиксировали – это не будет ни само сознание, ни его свойство. Каждый раз мы будем натыкаться на физические, химические, физиологические, когнитивные, духовные феномены, свойства, события – и только. А где же сознание? А сознание и есть то, где нам даны эти объекты, свойства, события. Таков онтологический статус сознания – оно есть форма отношения субъекта и объектов.

• Влияет ли сознание на поведение? Понятие «влияние» подразумевает наличие двух объектов и отражает зависимость состояния одного от изменения состояния другого. Но поскольку сознание не объект, поскольку у него нет ни свойств, ни качеств, ни структуры, ни функциональности, оно принципиально не может ни на что влиять. Все влияния фиксируются нами в сознании, и ситуация влияния сознания на какой-либо объект онтологически невозможна. И понятно, что, если мы начнем перечислять все возможные формы влияния на поведение человека – на его физическое положение в пространстве, на психические реакции (эмоции и чувства), на мыслительную деятельность, – то каждый раз будем иметь дело с влиянием какого-то конкретного объекта, обладающего одним из онтологических статусов, от физического до духовного. И сознания среди этих влияющих объектов быть не может. Да и просто давайте представим: вот перед нами текущее множество объектов, данных нам в сознании, включая эмоции, чувства, мысли. Каким образом «пространство», в котором даны нам эти объекты – то есть форма/способ их данности, – может влиять на что-то?

Здесь мы фактически имеем дело с некорректно поставленным вопросом. Скорее всего, поднималась проблема влияния друг на друга объектов разного онтологического статуса/уровня. Может ли психика влиять на физиологические процессы? Влияет ли мышление на психическое поведение и ту же физиологию? Обладает ли каузальной активностью воля? Ведь понятно, что все перечисленное – физиология, психика, когнитивная система, воля – это не про сознание; все эти системы даны в сознании и, безусловно, оказывают друг на друга влияние, находятся в каузальных отношениях. Но это отдельная проблема.