Шрифт:
-100%+
Редактор Игорь Михайлов
Фотографии Людмила Болотнова
Корректор Виолетта Эль Шейх
Корректор Дарья Лепихова
Верстка Дмитрий Горяченков
Дизайнер обложки Людмила Болотнова
© Людмила Болотнова, 2020
© Людмила Болотнова, дизайн обложки, 2020
ISBN 978-5-0051-5945-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Фуэте, гран-па, ритурнель
Летний сад, усыплённый зимою,
На перилах подтаявший снег,
И мосты над промерзшей Невою,
Как надежды безудержный взлёт…
Литературная поступь Людмилы Болотновой легка. Она, словно пришла, чтобы не обременять никому существование. Наверное, это в ней и ее стихах от балета.
«Надежды безудержной взлет» я сделал бы эпиграфом всего ее творчества.
Мое знакомство с Людмилой началось еще с журнала «Литературная учеба», куда она принесла свои переводы. Пришла легкой поступью балерины. Хрупка, бесплотна. И звонила, справляясь о том, что пойдет или не пойдет, тоже очень спокойно, словно пролетая в прыжке мимо восьмого этажа офиса на Ново-Дмитровской.
Бывают авторы очень надоедливые, а она, словно и не просила и ничего. Таких авторов в журналах не любят и забывают быстрее, чем они закрыли за собой дверь. Но именно поэтому я начал вчитываться в ее строки:
Иль это мне только снится?
Воздух с Фонтанки сырой,
И фонарей вереницы
Тихой ночной Моховой…
Потом были переводы с немецкого, Рильке, Людмила много общалась с Евгением Витковским, потом был журнал «Юность», где от слова «балет» в глазах главного редактора загоралось кошачья лукавость.
Многие поэты, писатели – люди довольно случайные в литературе. А Людмила, несмотря на свою легкокрылую страсть к танцу, музыке, не претендуя на внимание широкой публики, пишет, плетет кружева. И вот – уже книга, скроенная из кусочков, стихов, прозы, эссе, словно бенефис актрисы.
И если раньше ее присутствие поражало необычайной тайной отсутствия тяжести, давления на читательское восприятие, то теперь этот «безудержный взлет» стал еще невесомей, но строже.
Как будто шутки насчет происхождения ее творчества из легкомысленного жанра танца уже не актуальны. А в итоге: книга, разбитая на музыкальные фрагменты и такты, чтобы читатель не искал за всем этим массивом подвоха. А следовал ритму, заданному автором.
Я следую этому ритму давно. Любовь Людмилы к Питеру соединила и меня с нею в каком-то безумно-вакхическом танце. Питер откликнулся на ее минорный настрой, а я родился в этой таинственной паутине, сплетенной из узорчатых решеток Летнего сада, черно-белых теней и оттенков.
Мне кажется, что по количеству жанрового разнообразия Людмила сделала гран-па. Тем интереснее читателю будет очутиться в атмосфере ее импрессионисткой манеры письма, когда сюжетная линия движется не по законам логики, но – чувства или даже впечатления. Настроения, музыкального такта. И все звучит «смычку воздушному» послушно:
Словно маленький факел страсти,
Её юное тело трепещет.
О, ты слышишь? Конечно, ты слышишь!
Не тимпан – дождь о стёкла бьётся…
Или:
Декабрь. Сумерки. Стамбул – «Ночь, улица, фонарь, аптека…».
Завороженный зритель зябко кутается в кружевную печаль ее сновидений…
Игорь Михайлов
СТИХОТВОРЕНИЯ
Питер
*****
Этот воздух сладостный,
Ранящий гортань.
Невский, обжигающий,
Радостный дурман.
И туман, сплетающий
Золотые сны.
Горький, не стихающий
Привкус лебеды.
*****
Ты видел ли, как умирает луна
В дремотный предутренний час?
И знаешь ли, как угасает мечта
На зыбкой границе из яви и сна?
Немного ещё – и серебряный звон
Прольется в глухой синеве,
По улицам тихим шептанье пройдет,
И вздрогнут перила мостов.
В ознобе предутреннем перекрестки,
И окна домов, как глаза,
Спросонок глядящие удивленно
На чудо рождения нового дня.
*****
Я люблю этот миг,
Миг прощанья со светом,
Когда ночь темным флером
Укрывает дома,
Песню белых снежинок,
Фонари и деревья,
Шелест шин об асфальт.
Летний сад, усыплённый зимою,
На перилах подтаявший снег,
И мосты над промерзшей Невою,
Как надежды безудержный взлёт.
Я люблю этот миг,
Потому что нежданно
С темнотой подружились дома,
И перила каналов
Извилистой тайной
Городские плетут кружева.
*****
Купаясь в закате, и пробки в воздух!
Розовой влаги пенистое забытье!
О, где вы, мои Царско-Сельские будни?!
Где каждый день праздник, и льется вино!
О, где вы, мои друзья и подруги!
В глазах ваших звездных рождался рассвет.
В замерзшем окне Петербургские вьюги,
Восторженных слов фейерверк…
Белые ночимоих своеволий!
Белые ночи вещих безумств!
Красным огнем сокрушающей жертвы,
Белых ночей растревоженный сон.
Сажень заката. И выстрелом в спину,
В муке последней синеющий рот.
В мягкой земле вязнут серые шины,
В рыжую глину вдавлен чёрный сапог.
Купаясь в закате, как в приступе боли,
Изнеженным телом ложась на свинец.
Пощады не будет. Как в свежую рану
На рыхлую землю ложащийся снег.
*****
Бледно-лиловые тени
В сумерках старых аллей,
В воздухе запах сирени,
Шепот столетних ветвей.
Иль это мне только снится?
Воздух с Фонтанки сырой.
И фонарей вереницы
Тихой ночной Моховой.
Что эти волны скрывают?
Дремлет в Лебяжьей вода.
И Инженерного замка
Строгий безмолвный фасад.
Чудятся звуки шарманки
В старых колодцах-домах,
Мимо мелькнувшие санки,
Блеск эполет из окна.
Ты временам неподвластен,
Город разбитых надежд!
И на Дворцовой, как прежде,
Ангелом поднятый крест!
Друг, и награда, и мука,
Вечная боль и мечта.
Город величья и силы!
Город святого Петра!
*****
Музыки тихой печальный напев
Ночью ненастной меня растревожил.
Звуки стучат в моё сердце, как в дверь
гости случайные – требуют крова.
Все беззащитны пред этой бедой:
Жизнь – снег в ладонях. И медленно тает.
Не ухватиться, не задержать,
Как эти звуки она исчезает.
Санкт-Петербург, 1993 г. – Москва, 2010 г.
****
Невидимых слез я узнала ненастье,
И злобы безмерность, и призрачность счастья.
В дороге далекой, без света скитаясь,
Узнала я жажду. Еще я узнала,
Как лед обжигает.
Из крика и плача я видела море,
Нелепого страха бездонную пропасть,
Бесчисленных звезд равнодушные стаи.
Теперь я узнала, как свет умирает.
В оконный проем я шагну незаметно1.
И кто нам судья? Усмехается Вечность…
А люди, вы – слепы! И ум ваш – нелепость!
Оконная пропасть. И бездна из света…
Листок на ладони – вся жизнь:
Ее времени ветром
Несет в неизвестность.
****
Город моего сиротства,
Переменчивой судьбы.
Голод,
Как ножом по хлебу,
Вырезающий из сердца
Золотые сны, мечты…
Воспоминания о несбывшемся
Питер
1.
Весь этот город, словно притча
О неисполненной мечте…
*****
Люди бредут по бульварам,
Мчатся машины в дождь,
В полночь звоны трамвая,
Вдали шаги чьи-то тают…
На мокром асфальте листья.
В молчанье застыли дома.
*****
Город пустынный, тёмные улицы,
Старый подъезд с фонарём у двери…
Воспоминания об ушедшем
В воздухе,
в воздухе
у Невы.
Снег на ступенях гранитных,
Медленный спуск к воде,
Окон пустые глазницы,
Бред усталый во сне.
Каре на Сенатской… И снова —
Медленный спуск к воде.
Город пустынный, тёмные улицы,
Звон трамвая застыл вдали…
Воспоминания о несбывшемся
В воздухе,
в воздухе
у Невы.
*****
Не разорвались цепи
из предрассудков и лжи.
В дремотном тумане будней
мы утопили сердца.
Как умирают деревья,
разрушаются города,
Истлевают древние книги —
Так исчезает душа.
Весь этот город, словно притча
О неисполненной мечте.
2.
Снег – таинство в ночи.
Под фонарями тени бродят. И в тишине
Я слышу сказку грустную деревьев….
*****
Снег, снег, снег
Фонарей свет.
Вдаль,
вдаль,
вдаль
По улицам, как встарь.
Город немой, Ты укрыл
Тайну от наших душ.
Только в слепой ночи
Тихо мне шепчет снег,
Падая на ладонь,
Сколько великих сердец
В Вечность Ты взял с собой!
Сколько страданий и слёз
Ты в себе схоронил.
Город мечтаний и грёз,
Ты нас – заворожил.
Нет уж душевной тревоги,
Лишь Достоевского тень,
Вместо Петровой мощи
Дикого бунта тлен.
Ангел крестом не спасся,
Цвет изменила Нева,
По площадям скитаясь,
Призрак пустился в пляс.
Призрак былого величия,
Призрак великих дел,
Алые флаги колышет
Призраком перемен.
Новых апостолов лица,
Новых пророков – толпа.
Длинною вереницей
Тянутся их дела.
Наши с тобою судьбы
Временем перепаханы,
И мы с тобою – не судьи,
И не свидетели даже.
Просто в потоке улиц,
В мешанине домов и лиц
Мы с тобой – гладиаторы
Без крови и пик.
*****
Незаметно свеча угасает.
Вереницей проносятся дни.
Не столкнутся вчера и сегодня,
Не сведутся с концами концы.
Обретенного – больше потери.
Еще больше, увы, не сбылось.
И синица в руках – искушенье,
Серый призрак, скрывающий ложь.
Снег – таинство в ночи.
Под фонарями тени бродят. И в тишине
Я слышу сказку грустную деревьев.
3.
А может просто ночь нам растревожит память:
В висках стучит, проснувшись, боль,
Надежда снова горло сдавит.
****
Случайные встречи, слова,
Застрявшие в горле рыданья…
Пустующих окон глаза
Размыты следами ненастья.
Безумных машин языческий ритм.
И люди на тротуарах…
*****
Там Заратустра говорил.
Здесь Ницше повторил.
Быть может, все пророки, вы —
Лишь только чудаки?
Быть может. Ну а может быть,
Для нас нормальны дураки?
Быть может, глупость
В ранге добродетели,
Шипит со всех сторон,
Что всех инакомыслящих —
Либо в костёр,
Либо в дурдом.
Быть может, нужно
просто жить?
А может быть,
И вовсе ни к чему?
Нас учат правду говорить.
А как её найти?
Быть может,
Кто-то там сообразил,
Как мир преобразить?
А может быть, он был шутник —
И просто пошутил?
Он пошутил – и я шучу,
Об этом говоря…
Быть может.
Ну а может быть, мы все
Валяем дурака?
А может, просто ночь, нам растревожит память?
В висках стучит, проснувшись, боль.
Надежда снова горло сдавит.
4.
Туман из дней. Ненастье суеты.
И не дождаться Воскресенья!
На самом острие мечты
Со дня Творенья…
*****
В колеблющемся пламени свечи
Расплывчатые лица. Наш разговор
Без смысла и конца. Дым сигарет.
А за окном – затихший город.
По замкнутому кругу жизнь идёт.
На привязи – желанье
вслед за жаждой.
****
Кого-то держит в лихорадке
Нелепый страх. Кого-то лень
Хватает за руки, за пятки,
Кого-то за сердце – тоска.
Кого-то колесует страсть.
Кому-то сковородка,
А вместо масла и огня —
тщеславие или юродство.
Кто – на дыбах своей мечты,
таланта или глупости,
Кто – от ума всегда в жару,
Кто – в холоде от одиночества.
У каждого своя судьба.
И мера мук. И мера счастья.
У каждого – свое ненастье.
И лишь душа – одна.
Душе – полёт. Но тянет тело
К земле. И муки не унять.
В нас страх таится от рожденья.
Но лживые уста не могут
Заставить сердце замолчать.
*****
Город дождем окутан. Дома в пелене тумана.
Люди – тени пустые – скользят по тротуарам.
А я вижу луг зелёный. И голубое небо.
И солнце…
Весь этот город словно притча
О неисполненной мечте.
Времена года
Вступление
Бред мой детский, страшный бред
С роковой развязкой.
Заметет метелью дней
Лета солнечную пляску.
Строгий мрамор холодов,
Готика ненастья…
И бесшумно белый снег
Заметет дорогу к счастью.
Осень
Унеси мою печаль, ветер!
В листопаде закружи память.
Это прошлому дано кануть
В сумраке задумчивых деревьев.
По аллеям размечи, ветер!
Вихрь шуршащих, золотых листьев.
Зашепчи слова, что отзвучали,
И не дай безумию продлиться.
Только ветер резко, неотступно,
Вслед кидает мне охапки листьев.
Только листья, тихо опадая,
Словно шепчут, тайн не выдавая.
Но мне ведомы иные тайны.
Отголоски слов тревожат сердце:
Чья-то боль, отрада и страданье
Растворились в воздухе вечернем,
Задержались в песне листопада.
И я знаю, листья опадая,
Повести не выдадут случайно.
Только ветер, только листья тают
В воздухе, как жесты отрицанья.
сентябрь 1989 г., Москва
*****
На тропинке шуршащей листвой
Отражаются наши следы.
Долгий путь по аллее пустой
В золотую прохладу листвы.
И так сладко без прошлого жить,
Забывая и радость, и боль.
И так просто – лишь выдох и вдох, —
Долгий путь по аллее пустой….
Легкий ветер играет листвой,
Что-то тихо шепнет у виска…
И все то, что смятением жгло
Словно листья сейчас под ногой.
октябрь 1989 г., Москва
*****
Страшна как смерть любовь
Посмотри сквозь сумерки окон,
Как тоскует бездомный ветер!
Нет покоя душе в этот вечер,
Нет покоя от ветра деревьям.
Это время развернутой книгой
О голубке с любовью шепчет,
Ее преданном, нежном сердце,
Что любовью царя покорило.
О, ты слышишь? Конечно, ты слышишь!
Дождь о стёкла бьётся сердито,
А в душе твоей в пляске мечется
Рыжекудрая танцовщица.
Словно маленький факел страсти,
Её юное тело трепещет.
О, ты слышишь? Конечно, ты слышишь!
Не тимпан – дождь о стёкла бьётся…
И сочится сквозь сон столетий
Рыжекудрой голубки песня.
Зима
И не будет мной сказано снова
Это слово, последнее слово,
Как залог нами прожитых дней.
И порукой нам будет разлука,
Долгих дней безмятежность и скука,
Где нет больше ни встреч, ни потерь…
Так зачем? В эту даль без названья,
Где в беспамятстве ожиданья,
Отголоски несбывшихся встреч
Так мучительно тянет. И снова,
Мой загадочный Казанова,
Перекресток двух странных дорог.
Только ветер… порывисто дышит.
И далёкий, но близкий услышит
Мой прерывистый монолог…
Но ответить не сможет…
И не сказано снова
То последнее, странное слово.
И дороги не будет назад.
январь 1991 г.
*****
И снится дыханье зимы
В ласкающем воздухе лета,
Блестящий покров тишины,
И синий студенистый вечер.
Прозрачная льдинка заката.
Сквозь сумерки длинных теней,
Пунктиром идет по бульварам
Оранжевый след фонарей.
Узорный оконный проем,
И дом, словно терем из сказки.
Чугунная проседь дверей.
Деревья. Галдящие галки.
И вечер, исполненный счастьем,
Хрустящий, волшебный, земной.
В глазах твоих тайна. И снова
Дарована встреча судьбой.
Но знаю, свободы не даст,
Зима моему своеволью —
Движенью навстречу тебе,
Кто стал и любовью, и болью.
По снежному девству, сквозь холод.
Века и века, как следы
В снегу. Угасающей. В полночь
Ступающей тихо мечты.
*****
Снега легли. Земля спала. Казалось,
Над упокоенной мечтой, снегами
Надежда слалась. И верилось,
разлуки нет. Лишь дни… летели…
Над чашкой кофе за столом,
в словесной пыли,
Ни весточки издалека,
Лишь – дрожь в мизинце…
Без слов, намеков и вестей —
двоих единство.
И, незамеченный никем,
Звук – тихо длился.
Снега лежали за окном.
Земля спала.
Ей снилось лето.
1989—1992 гг.
Весна
Полуоткрытого окна
Качает ветер занавески.
Весенний говор голубей,
И солнце светит сумасшедше.
Ещё чуть влажная земля,
И ветки чёрные деревьев,
Едва заметная листва,
И прелый запах старых скверов.
Припев:
Опять насмешница судьба
Столкнула нас. Зачем? Не знаю…
Полуоткрытого окна
В прошедшее
Нам память не прощает.
И эта давняя весна!
Цветок, забытый где-то в книге.
Ни аромата, ни тепла,
Лишь жёлтый след хранит страница.
И все же, тоненькая нить
Соединяет нас с прошедшим.
Полузабытая печаль
Расправит крылья на рассвете.
Припев:
Опять насмешница судьба
Столкнула нас. Зачем? Не знаю.
Полуоткрытого окна
В прошедшее
Нам память не прощает.
*****
Смотрю – черты знакомые
Неведомо откуда.
Из синевы, из марева,
Как отголосок чуда.
И оживают в сумерках
Сквозь дуновенье легкое,
Как тихая мелодия,
Глаза печально кроткие.
Темно, темно, но в доме том
Опять свеча зажженная
Дрожит, дрожит, и, как сквозь сон,
Зовет душа смятенная.
В проем окна – видение
Двух крыльев белоснежных,
Из синевы, из тягости,
Из грусти предвечерней.
*****
Сон встревожен полночной загадкой,
Держит память забытый кошмар.
Холодок у виска. И внезапной,
Новой мысли волнующий жар.
Эта мысль, проникая в сознанье,
Прогоняет нависшую тень.
За окном золотится Исаакий.
Круглый стол. На нем ваза. Сирень.
В зыбких сумерках тает смятенье,
Очертанья предметов ясней…
Крыльев шум. Это ангел-хранитель
Опустился к постели моей.
Отошло. Растворилось. Исчезло.
В предрассветной рассеялось мгле.
Ветхим рубищем сброшено с тела.
И легко я вздохнула. Во сне.
Лето
Одиночества тихая тайна,
Приоткрытая в прошлое дверь,
Тихий шепот в оставленной зале,
В зеркалах промелькнувшая тень.
Редкий дождь в зыбких сумерках лета
У границ наступающей тьмы.
И сквозь пыльные, тусклые стекла
Его капель размеренный ритм.
И без спроса, сквозь тусклые окна
Растворяется в комнатах ночь.
И, сквозь памяти тусклые стекла,
Сердце вновь растревожила боль.
Эта боль – отголосок давнишней
Не прошедшей, не стихшей беды.
Эта боль – оживающий призрак
Притаившейся в сердце мечты.
*****
Ночь подступает. Голова устало
Склоняется над письменным столом.
И лунный диск, со мной играя в прятки,
Сквозь стаи туч маячит над окном.
Вновь тишина над миром полусонным,
И старый сад неровно лижет тень.
Лишь соловей – неистовый влюбленный —
Лиловых звуков распускает трель.
Душа сейчас спокойствием полна.
Луна смеется, комнату лаская,
И тени отступают по углам,
Суть неземную на мгновенье обнажая.
И в этот час я вызов твой приму,
Мой враг старинный с профилем орлиным.
На подоконнике лежит твоя рука,
И на манжете изумруда глаз змеиный.
Погашена последняя свеча,
И оживает сумеречный сад.
В окне открытом – «Лунная соната»…
Вплывает в ночь из прожитого знак.
Кустом сирени расцветает повесть,
Узор дрожащих бликов… Явь? Иль сон?
Но дальше, в ночь, в сумятицу мгновений…
И бесконечен наш давнишний спор.
Твой путь жестокой страстью был отмечен.
Восточной ночи помутнело волшебство.
И в яд безудержных стремлений
Переродилось дивное вино.
Но ночь-вещунья лунным наводненьем
Вскрывает шлюзы прожитых невзгод.
Уносит прочь, в сумятицу мгновений
Твой образ. Навсегда. С моей дороги.
В ночь.
*****
Этот дождь – собеседник
И последний товарищ,
Что опора в разлуке
И надежда в прощанье.
Тёплый ливень июньский,
Кроткий и безмятежный:
Утешающий, ранящий,
Лечащий душу.
Но струны не хватает
На гитаре старинной.
Знать, окончена песня,
Только дождь беспрерывный.
Тёплый дождик, поведай,
По дороге размытой
Возвращаются ль песни
Из страны без названья?
Возвращаются ль звуки?
Оживают ли взгляды?
Эхом древних преданий
капли бьются о стёкла,
Словно пальцы столетий.
Послесловие
Романтикой и болью,
Потерянной мечтой,
Увядшей красотою
И радостью живой
Доносит сквозь столетья
Старинная печаль
Вечернюю молитву —
Предвосхищенье сна.
Предчувствие победы
Над множеством удач.
Последнюю отраду,
Бессмертия печать.
октябрь 1989 г., Москва
Quasi fantasia
Белая птица
Я хотела упасть и разбиться,
но меня подхватила
белая птица
и спасла от неведомой смерти.
На простор меня вынесла тихий,
На утесе, травою покрытом,
Положила. Сама села рядом
И крылья сложила.
Отдышавшись, её я спросила:
«О, зачем же ты, белая птица,
Не дала мне упасть и разбиться?
О, зачем же, небесная птица,
Не дала мне сейчас погибнуть?
Разве в жизни еще раз смогу я
Этой пропасти в пасть шагнуть?
И уже не решусь я, слышишь,
Равнодушно свечу задуть?»
Мне ответила белая птица:
«Ты от слабости хочешь разбиться.
Тот, кому недоступно небо,
В темной бездне ищет ответа.
Нужно к солнцу, не вниз стремиться,
И не падать – летать учиться.
Посмотри! Мир прекрасен и чуден!
Ты же знаешь, что пропасть бездонна,
И назад невозможно вернуться».
Я уснула под песню моря.
В мягком свете рассеялась горечь.
Непонятная светлая сила
Разлилась в безлюдном просторе.
Всадники
Так пелись старыми людьми
о всадниках загадочных стихи.
Они слагали гимны и баллады:
святых писаний были в них черты
1.
Вот послушай, веселье оставив,
Отчего час печален закатный,
Отчего так тревожен разум,
Ожиданьем охваченный странным.
И, как в старой легенде поётся,
Уж не вспомню во сне или въяве,
Только знаю, что всё повторится.
Не с тобою, так с тем, кто рядом.
Вот послушай, что в час закатный,
Когда солнце за горы садится,
Всадник в красном с известием скачет,
Всадник в двери твои постучится.
Стукнет трижды – и сердце сорвётся
В пустоту, вдруг в тоске замирая:
То судьбы твоей вестник, послушай,
Всадник, в час заката печальный.
Поднимая тяжелые веки,
Пыль сомнений и сумерки будней
Разгребая, пути очертанья
Витязь в красном душе открывает.
Прозревая сквозь боль и смятенье,
Глядя в омут глазниц бездонных,
Молча, настежь откроешь двери
Гостю странному в час урочный.
Но беззвучно в лучах закатных
Растворится вечерний посланник.
Розовея в вечерней прохладе,
Белый свиток к ногам твоим ляжет.
Наступая, вечерний воздух
Растворяет тревоги знаки,
И прозревший, не на смерть ранен,
Лишь покоем навеки оставлен.
2.
Слушай дальше: ночью однажды,
Не сливаясь с ночною прохладой,
Всадник в белом у окон встанет,
Всадник снова тебя поманит.
Плащ его белизной сияет,
Только крест на груди могучей
Говорит – он не призрак бесплотный,
А посланник из вечных далей.
Конь его светло-серой масти,
В белой гриве ветер блуждает,
Бьет копытом своим о камень,
Искры солнечные высекая.
В оглушающем воздухе лета
Ароматы старинных преданий…
Витязь в белом протянет свиток
И в проёме окна растает….
В ночь откроет оконные рамы
Беспокойный порывистый ветер…
И на свитке, оставленном гостем,
Знаки огненные проступают.
*****
У жаркого каминного огня
В старинном доме за чугунною оградой
На Рождество мне явится мечта:
На низком столике перчатка голубая,
Звезда взойдет в преддверии креста.
Камин тяжелый. Темное вино
Поблескивает в дымчатых бокалах.
Ты явишься мне путником усталым,
Промокший плащ свой сбросив на ковер.
Ты впустишь призраков в высокий гулкий зал,
В неверный блеск каминного свеченья.
А за окном беснуется метель,
Ревет и воет снежное смятенье.
И тени проплывут передо мной,
Их судьбы, страхи, детские волненья…
Свечей старинных аромат. Чадит.
Но растворяются мои сомненья.
Ты, посланный в наш сиротливый мир,
Из светлой радостной неволи,
О, гордый дух, бестрепетный софист!
Но веры больше нет твоей крамоле.
И вот они столкнулись – два клинка,
Безжалостные к застарелой фальши.
Дешевый фокус больше ни к чему,
Копыто спрячь, магистр чернейшей масти!
Не завладеет разумом моим
Сарказма твоего пленительная бездна,
И не испытывай моей глухой тоски
Познания надеждой бесполезной.
Ты путник средь унылого жнивья,
Моя ж печаль светла и бесконечна.
А свиток убери свой со стола.
В чернила кровь не превратить, конечно…
Вновь тени предо мною проплывут,
Твоим рассказом вызваны из бездны —
Тот застарелый сумрачный недуг
Сердец погибших – гордых и мятежных.
И вот опять: старинная мечта
В том доме за чугунною оградой…
Метель ревет. Но чудится весна
За тихим занесенным снегом садом.
Я знаю, в сердце тайное живет,
И в жилах просыпается смятенье:
Чудесный сад, весь полный тишиной,
И девочка-весна в гирляндах роз нежнейших.
Но оплывает толстая свеча.
Камин погас. Метель утихла. Утро.
Смотрю сквозь сон в промерзшее окно
И легкой судорогой зевок: «Неужто?»
В размытом свете утра – гулкий зал.
Шум улиц снова ударяет в стекла.
Я, усмехаясь, трогаю висок:
ночная чехарда… Но вот опять:
На низком столике перчатка голубая,
И два бокала, недопитые, вина…
1. Так люди, испытавшие клиническую смерть, описывали выход в иной мир. Этот образ не означает суицид.