Полпирожка с повидлом. Сказочная история о мальчике, который мечтал стать мореходом
- -
- 100%
- +
– Это тебе подарок на новый учебный год! Ведь ты пойдешь уже в пятый класс! Как я хочу, чтобы ты стал, наконец, выглядеть красиво, как подобает будущему джентльмену! – торжественно объявила мама Лиза, показывая Джону его обнову.
Костюм был и вправду великолепен! Один длиннополый двубортный пиджак чего стоил. Причём он оказался Джону как раз по фигуре, подчёркивая его стройность и не по годам высокий рост. И никаких обрезанных брюк, за которые его долгое время звали голоногим!
Джону очень не хотелось волновать и огорчать маму Лизу своими заплывами, но бросить свой новый вид заработка, пусть и столь рискованного, он так и не смог. А когда о его «проделке» узнал старый пират (в гостях у него Джон бывал теперь каждый выходной день), то мальчик и вовсе решил стоять на своём.
– Ни в коем случае это дело не бросай, пока оно тебе не надоест, – категорически заявил ему странный дедушка. – Только так поступают настоящие моряки. Я как только увидел тебя в море, сразу понял: вот кто настоящий капитан. И, клянусь своей отрубленной в морском бою рукой, ты станешь настоящим пир… то есть, капитаном!
«Он проговорился», – возликовал в душе мальчишка. Непонятно почему, но Джону очень хотелось, чтобы старый Грей (так звали странного деда) на самом деле оказался бывшим пиратом, которому мастерски удалось избегнуть наказания.
– Но мать волноваться не должна! – вдруг строго посмотрел на Джона старина Грей. – Если ты твёрдо решил добывать золотишко таким образом, то делай это так, чтобы мать не догадалась об этом. А знаешь, как этого добиться?
Джону, естественно, очень хотелось узнать о таком способе – как обмануть маму Лизу, чтобы она ни за что не раскрыла обман, и в то же время перед самим собой не выглядеть лгуном. И Грей нашептал ему в ухо весьма дельный совет.
На следующий день ближе к вечеру, когда рыбаки в основной своей массе выпили на баркасах всю захваченную с собой пресную воду, наш юный герой, не привлекая ничьё внимание, оглядываясь по сторонам, вошёл в воду и поплыл. При этом на самой макушке у него был прикреплён большущий пучок сухой травы. Издали посмотришь – ни дать ни взять сгусток водорослей болтается на волнах. Рыбаки же его спереди сразу распознали и очень ему обрадовались.
– Наш спаситель приплыл! – весело приветствовали они подплывающего к баркасу мальчишку.
Напившись вдоволь прибуксированной Джоном холодной воды, рыбаки хотели снова оставить мальчика на баркасе до позднего вечера. Однако Джон объяснил им, что не может возвращаться домой так поздно, потому что его мама очень волнуется, и рыбаки предложили Джону взять на прокат маленький ялик. Эту довольно лёгкую и плохо управляемую лодчонку они держали на баркасе на всякий случай.
Дождавшись, когда солнце начало садиться, Джон поблагодарил своих клиентов, забрал у них мешок с рыбой и благополучно вернулся на берег. Правда, высадиться он решил всё-таки не в гавани, а в маленьком глухом заливчике, располагавшемся от гавани шагах в трёхстах. Сплошь затянутый вонючей тиной, этот заливчик никого не привлекал – на его берегу всегда было тихо, только цикады звенели да бабочки порхали с цветка на цветок. Спрашивается, для чего Джону было нужно, чтобы никто не заметил его с мешком рыбы да ещё на чужом ялике? Во-первых, в гавань к вечеру запросто могла прийти мама Лиза. Во-вторых, его могли увидеть кто-нибудь из знакомых, а это определённо означало бы, что очень скоро маме Лизе станет известно о его заплыве к рыбакам. В-третьих, он возвращался с моря без сопровождения рыбака. Вполне возможно, кто-нибудь из хулиганистых парней постарше, вечно шнырявших по гавани в поисках поживы, захотел бы силой отнять у Джона заработанную с таким риском рыбу. Шататься же без дела у заливчика никому бы и в голову не пришло: все знали, что в нём никто не купается.
Джон обрадовался: сегодня всё у него вышло как надо. Никто из знакомых его не видел, и рыбу он спокойно притащит домой гораздо раньше, чем получилось в первый раз. Ялик из-за малого волнения управлялся довольно легко и скоро мягко уткнулся своим полукруглым носом в пологий берег заливчика. Осторожно, боясь оттолкнуть лёгкий ялик в глубину заливчика, Джон вылез на заваленный водорослями берег и потащил за собой мешок. Вот тут-то парень и понял, насколько сильно заблуждался, планируя такой манёвр с незаметным возвращением домой. Хотя рыбаки на этот раз рыбы ему в мешок положили фунтов на десять меньше, ноша всё равно оказалась для мальчика чересчур тяжёлой. Ведь прошлый раз мешок он довёз до дома на телеге, а до неё мешок дотащил рыбак. Причём даже у самого дома надрываться Джону не пришлось: старик-извозчик оказался не только физически очень крепким, но ещё и добрым – он помог мальчишке доставить мешок с рыбой аж до самого крыльца их с мамой Лизой дома. И всё это у Джона как-то вылетело из головы. Только теперь, на неприглядном берегу совершенно безлюдного заливчика он сообразил, с какой проблемой столкнулся. И машинально подумал, что вдвоём с мамой Лизой они, скорее всего, дотащили бы мешок до дома, хотя и с трудом. Что делать? Не бежать же за мамой домой, оставив рыбу и чужую лодку без присмотра. Тут же Джон догадался, о чём думали рыбаки, предлагая Джону ялик. Дескать, парень снова наймёт извозчика и ялик заберёт к себе домой вместе с рыбой. Лодчонка вполне умещалась на телеге. В принципе, если очень сильно постараться, то ялик можно дотащить до дома, накрывшись им. Но тогда придётся оставить на берегу мешок с рыбой, а потом поздно вечером за ним возвращаться.
«Вот ещё, незадача! – с тревогой в душе подумал Джон. – Мама ведь ни за что не отпустит меня из дома на ночь глядя. И потом, придётся ей как-то объяснить, откуда у меня взялся рыбацкий ялик».
Раздумывая над этой проблемой, Джон машинально повынимал из мешка почти всю рыбу, сложив её под ноги в кучу наполовину высохших водорослей. Солнце уже стояло в зените, но светило ещё достаточно ярко, чтобы видеть вокруг себя минимум шагов на двести. Неожиданно Джон заметил неподалёку от кромки берега довольно густые заросли крапивы. Из-за долго стоявшей жаркой погоды жгучие стебли вымахали мальчику едва ли не по грудь. Обжечься об её коварные листья ему, конечно, не хотелось. Но он всё-таки надумал спрятать в эти заросли лодчонку и половину рыбин вместе с пустыми бутылками, тоже привезёнными от рыбаков на ялике. «Вряд ли кто захочет поискать неизвестно что в такой высокой крапиве», – рассудил Джон. Вот только по поводу оставленной в ялике рыбы у него возникли сомнения: не испортиться ли она до утра. Впрочем, другого выхода у мальчугана не было, и, взвалив заметно полегчавший мешок на спину, Джон бодро зашагал в сторону видневшейся шагах в трёхстах от заливчика высокой насыпи – по ней проходила дорога в город.
Едва Джон поднялся на дорогу, как с ним поравнялась размеренно катившая в город подвода. На радость Джона, это оказался тот же самый старик-извозчик.
– Ну что, Долговязый Джон! Опять рыбки наловил? И, небось, у тебя снова крупная треска! – весело воскликнул дед, натягивая поводья. – Я сегодня гружёный до отказа, однако для тебя местечко найду. Садись-ка, давай, рядом со мной. Да не жадничай: сегодня я с тебя возьму не две, а только одну рыбину. И то, ты просто угостишь меня по старой дружбе.
Джон, конечно, быстренько уселся рядом с извозчиком на облучок. В то же время он очень удивился: и откуда это извозчик знает не только имя Джона, но и даже кличку, придуманную стариной Греем? А извозчик, словно прочитал мысли мальчика, усмехается:
– Признаться честно, твой новый приятель, ну тот, что вечно смолит этой древней морской трубкой, попросил меня прихватить одного маленького шалопая в мокрых штанах, обрезанных чуть ли не по самые ляжки. Если, мол, встретишь. У него, говорит, будет полным полно свежей рыбы. И все величиной с доброе полено. Вот я и встретил этого шалопая.
Добродушно расхохотавшись, старик размашисто хлопнул Джона по голой спине, точь-в-точь, как старина Грей. И Джону тут же закралось в голову подозрение, что Грей и этот извозчик – друзья из одной старой пиратской компании, однажды тихо и незаметно для властей сошедшей на берег в этом маленьком городе рыбаков. Разумеется, эта мысль Джона ничуть не огорчила, а наоборот порадовала. Сам не понимая почему, он в глубине души считал, что заиметь хороших друзей среди бывших пиратов – это здорово. Говоря откровенно, ему очень хотелось на самом деле однажды подняться на борт красавицы каравеллы (или хотя бы небольшого брига) в качестве если не капитана, то хотя бы юнги. Пускай при этом команда будет пиратской – ему-то что, если все на корабле его уважают и любят, как полноправного члена сплочённой команды морских волков.
Но мечты мечтами, а дело делом.
«Было бы очень неплохо попросить приятеля Грея подождать, а самому сбегать за оставшейся рыбой», – машинально подумал Джон. Они уже вовсю катили по пыльной дороге, и бежать к заливчику пришлось бы порядочно. Старик продолжал что-то рассказывать мальчугану про рыбу, рыбаков, проделки его давнего приятеля Грея, а у Джона в голове только и вертелась мысль об оставленной в крапиве части его заработка. Но высказать вслух свои соображения насчёт подождать он так и не решился. Во-первых, Джон явно жадничал – вдруг извозчик потребует дополнительную плату за простой. А во-вторых, лезть в крапиву в сгущающихся сумерках ему совсем не улыбалось: и так всё тело уже горело от проклятой травы. Которая, впрочем, по мнению Джона, должна была являться лучшим охранником его добычи.
Но вот они подкатили к их с мамой лачуге. И вовремя: с другой стороны улицы к дому приближалась мама Лиза. Оказывается, она ходила в гавань – высматривать сына. А точнее, как понял Джон, мама Лиза надеялась застукать его на «месте преступления». Всё-таки она подозревала, что её покладистый сыночек на самом деле парень себе на уме и вполне способен выкинуть бог знает что. А и как не подозревать об этом, если довольно многие молодые люди, из постоянно обретавшихся в гавани, не раз наблюдали за странным одиноким парнишкой, ловко плавающим между рыбацких лодок. Кто-кто, а Джон-то в своих коротких штанах с нашитыми на них разноцветными корабликами и птичками являлся фигурой заметной. Говоря по правде, юноши в возрасте от пятнадцати лет в глубине души Джона уважали. Прежде всего, за его умение быстро и неутомимо плавать. «Прямо как угорь морской», – шутили они про Джона между собой, открыто любуясь его ловким бесшумным скольжением по воде бухты. Обрезанные же и с откровенно детскими нашивками брюки Джона парни, в отличие от подростков, воспринимали исключительно как признак житейской находчивости (нет денег на нормальные штаны, так он, вишь, как ловко придумал) и подкупающей смелости: дескать, молодец парень – никого не стесняется, ходит, в чём ему удобно, и горя не знает.
Было бы несправедливо умолчать, что Джон своим оригинальным внешним видом, по сути, дал в этом городе начало новой молодёжной моде. Разумеется, всё прогрессивное входит в жизнь людей не моментально. Юноши вначале просто с добрыми смешками обсуждали между собой находчивость и раскованность «мальчика-угря» (так в конце концов прозвали Джона молодые рыбаки с их береговыми помощниками). Потом они стали как бы между прочим говорить о преимуществах, которые обеспечивают укороченные выше колен штаны во время летней работы на берегу по сравнению с обычными брюками, длиной до щиколоток. В жару, мол, в коротких штанах и не устанешь почти, и в море окунуться можно где хочешь, поскольку снимать их не требуется. А главное – шорты ведь можно легко и быстро смастерить из любого старья с хорошо сохранившейся верхней частью. Представляете, какая экономия!
Да, да! В ту пору люди всегда рассуждали в таком ключе. Это нам сейчас мысли об экономии на штанишках кажутся смешными. В девятнадцатом же веке одежда стоила дорого. И если сейчас одни простые джинсы по цене равны в среднем мешку картошки, то в то время за такие же штаны людям приходилось выкладывать почти по мешку свежевыловленной трески. А уж картошки-то пришлось бы, наверное, мешков пять отдать. Попробуй не экономить на одежде летом. Зимой не в чем ходить будет.
Но мы отвлеклись от главного. Забегая немного вперёд, скажу, что уже на следующее лето после того, как Джона заприметили в гавани, всё чаще среди помощников рыбаков, не говоря уж о них самих, стали встречаться юноши с голыми ногами. И местные девчонки такое «раздевание» парней восприняли без предубеждений, как будто в обрезанных штанах мужчины ходили всегда. А уже спустя годы, после того, как, превратившись в интересного молодого человека, Джон уехал из родного города, шорты в гавани летом стали носить почти все рыбаки и грузчики молодого возраста.
Но всё это, друзья мои, произошло потом, когда Джону исполнилось шестнадцать лет. Тогда же Джон и приятель старины Грея просто, подкатив на подводе к дому Джона, у калитки встретили начавшую уже было волноваться маму Лизу.
Тайна бронзовой чернильницы
Помните, как Джон однажды, заработав с рыбаками очень много рыбы, половину её был вынужден спрятать в крапиве на берегу тихого и мало кому интересного заливчика? А мама Лиза вечером ходила в гавань разыскивать сына. Ох и рассердилась же она на него тогда. Однако ничего страшного в тот вечер не произошло.
Домой тогда Джон вернулся ещё до темноты, а знавшие Джона юноши в гавани сказали маме Лизе только, что сегодня вообще почему-то не видели Джона целый день. Правда, один из парней оборонил-таки фразу, немало насторожившую маму Лизу. Ничего особенного эта фраза в себе не содержала, но мама Лиза, тем не менее, обратила на неё внимание. А сказал сияющий белозубой улыбкой парень всего-то, что им всем без Джона было скучно. Все, мол, привыкли любоваться на его ловкие заплывы между рыбацких лодок.
Речь, конечно же, шла не о баркасах, с которых далеко в море ловилась рыба, а о лодках, болтающихся в бухте. Плавая между ними, Джон просто резвился, пытаясь подражать то змею, то действительно угрю, то дельфину, которого мальчик видел только в собственных снах. И получались все эти подражания у Джона настолько ловко и забавно, что даже замотанные работой бородачи засматривались на искусного с их точки зрения пловца.
Мама Лиза о способностях (а в её понимании опасных шалостях) Джона в тот вечер услышала впервые. Она тут же подробно расспросила о Джоне сияющего белозубой улыбкой юношу, а затем и всех работавших вместе с ним ребят. И в отношении сына у неё возникли весьма противоречивые чувства.
С одной стороны, маме Лизе было очень приятно узнать о том, с какой симпатией относятся к её сыночку старшие мальчики – не в пример его сверстникам. С другой же, как и любая женщина, она обеспокоилась его безалаберным поведением. Ибо ещё со своего раннего детства усвоила непререкаемую истину: море – штука чрезвычайно опасная даже у самого берега и в полный штиль.
Джон об этой истине узнал, когда имел неосторожность при маме вслух помечтать о путешествии по морю на каравелле.
– Даже и думать об этом не смей! – в сердцах заявила в тот холодный зимний вечер мама Лиза, несмотря на приятное тепло, создаваемое в их лачуге добротной печуркой. – Вспомни, как ты прятался за печкой, когда однажды на море разыгрался шторм. Даже далеко от берега, на нашей улице, срывало крыши с домов и водой захлёстывало комнаты. А ты мечтаешь пойти в море, откуда не видно берегов! Да в море даже в тихую безветренную погоду тонут корабли – безо всякой видимой причины.
Джон пытался было спорить. Мол, во-первых, за печкой он прятался, когда ему было всего-то три годика, причём папа, тогда ещё живой, от души хохотал над ним. А во-вторых, если море так опасно, то почему каждый год на воду в гавани спускается всё больше кораблей, и нет отбоя от желающих подняться на борт судна. Какого-либо впечатления на маму Лизу эти доводы совершенно не произвели.
– Людям нужно что-то есть, а работы на земле для всех не хватает. Многие к тому же не понимают, какой опасности подвергаются, выходя в море. Конечно, благодаря этим безрассудным парням у нас с тобой иногда бывает на ужин вкусная рыба. Но это ничего не значит. Пойми, сынок: человек создан жить на земле, иначе Господь дал бы человеку вместо лёгких жабры – не понадобилось бы строить никакие корабли.
Голос мамы Лизы в тот момент звучал с необычайной строгостью, и Джон притих, решив про себя беседы о море с мамой никогда больше не заводить. Даже начав, подобно сверстникам, искать работу в гавани, он старался первым маме Лизе о своих поисках не сообщать. О них она узнала сама: в их городе известным становилось очень быстро буквально всё.
Она узнала также и о том, что мальчик купается в море в гордом одиночестве, поскольку поссорился со своими друзьями. Но, как её ни пугала мысль о коварности моря, то и дело уносящего в свою пучину хороших людей, запрещать сыну заходить в воду мама Лиза не стала. Она хорошо понимала, что запретами ничего не добьётся, зато у сверстников Джона появится ещё один повод для насмешек. Да и лишать мальчугана этой радости – купаться в море и загорать на берегу – не захотела бы, наверное, ни одна мать на планете.
Но, выведав про Джона подробности его частых заплывов, мама Лиза всё-таки выговорилась от души. У калитки, при пожилом извозчике, она, разумеется, браниться не стала, хотя ей очень хотелось отвесить любимому сыночку хорошую затрещину. В доме же пыл у мамы Лизы несколько поостыл – свою воспитательную миссию она ограничила причитаниями и укоризненными взглядами.
Правда, не забыв заодно и похвалить мальчугана за заботу (второй ведь раз приносит маме столько крупной рыбы). Кроме того, мама Лиза не удержалась от соблазна рассказать и о том, с каким уважением относятся к Джону работающие в гавани молодые люди. Джона это не могло не порадовать, ему ведь очень хотелось быть кому-то симпатичным.
Всю ночь Джон боялся, что утром мама Лиза найдёт ему работу при себе. Бедная треска, оставшаяся в ялике на берегу! Она же непременно протухнет!
– Была не была! – решил вдруг Джон. – Уйду из дома спозаранку, отгоню ялик рыбакам, а потом приволоку оставшуюся рыбу. Пускай ругается, если ей так хочется.
Так всегда происходит. Мальчугану однажды приходит в голову, что он – мужчина, а его мама – женщина. Сладить с ним тогда становится совершенно невозможно. И главное – никогда не предугадаешь день, час и минуту превращения подростка в юного мужчину. Причём, превратившись, внешне мальчик может ещё довольно долго выглядеть подростком, даже голос у него остаётся по-прежнему высокий и ломкий. И мама по привычке продолжает мальчиком командовать, а он только посмеивается в сторону, но делает всё, как считает нужным. Попробуй на него замахнись ремнём или накричи – сразу почувствуешь, насколько мальчик изменился. Подумать только – в одну лишь ночь!
Проворочавшись на постели до рассвета, Джон сумел выйти из дома незамеченным. Ещё бы! Мама Лиза никогда не засыпала раньше полуночи. А в этот раз ей кроме взятого на стирку белья пришлось перебирать и подарок сыночка. Треска в тот вечер явно не входила в планы мамы Лизы. Пока она выпотрошила и засолила рыбу, после полуночи минуло часа два. Чрезвычайно притомившаяся мама Лиза долго не могла заснуть, поэтому всё для Джона сложилось по типу «лучше не придумаешь»: любимую, но чересчур заботливую мамочку сон сморил в аккурат на рассвете.
И Джон спокойно побежал к заливчику, прихватив с собой выстиранный мамой Лизой и ещё не высохший рыбацкий мешок. Легко сказать «побежал»! Вначале он действительно бесшумно, почти как предрассветный призрак, мчался по накатанной колёсами рыбацких арб улице, потом по плотной земляной дороге, ведущей в гавань. Не прошло и пяти минут, как мальчик понял, что начал по-настоящему задыхаться и терять равновесие. Несколько раз он споткнулся о выбоины и даже полетел вниз лицом.
Наконец, всё тело его будто свинцом налилось, и с бега мальчик перешёл на вялую трусцу, словно пробежал, спасаясь от погони, несколько миль подряд. Так, друзья мои, проявляет себя самая обычная усталость, которая имеет обыкновение коварно накапливаться в организме в течение многих часов работы подряд. Избавиться от неё довольно легко – нужно просто ночью как следует выспаться. Чего, мучаясь раздумьями о брошенном без присмотра ялике с треской, Джон не сумел. В результате усталость проявила себя во всю мощь уже на дистанции.
Примерно на середине пути от дома до заливчика наш храбрый мальчуган свалился без чувств под откос дороги. По большому счёту, он вовсе не был слабым подростком. Скорее, наоборот, не по годам физически развитым. Но силы рассчитывать, конечно же, не умел – многие тринадцатилетние мальчишки не владеют этой наукой.
А Джон плюс ко всему и питался не очень хорошо. Не потому, что мама Лиза плохо его кормила. Она-то как раз старалась запихнуть в любимого сыночка еды побольше, отрывая от себя для Джона самые вкусные кусочки. Только Джон лукавил, умело изображая из себя объевшегося. Он даже умудрялся незаметно от мамы Лизы прятать довольно увесистые куски жареной рыбы, мяса, целые картофелины, даже пирожки, чтобы потом незаметно ей же и подложить в тарелку. Или угостить какого-нибудь бездомного щенка или брошенного котёнка, несчастную бродячую собаку, старого бездомного человека, случайно повстречавшегося на пути.
Такой уж он был от природы, наш добрый мальчик Джон.
Разумеется, Джон не ощущал себя постоянно недоедающим, потому как привык съедать не всё из того, чем его угощали. Но поскольку энергии он всегда тратил очень много, организм его всё-таки испытывал нехватку пищи. Ничем она обычно себя не проявляет, эта нехватка, если хорошо высыпаться и не бегать, как угорелый, с места в карьер да ещё спозаранку, когда все реакции в организме замедленны. Джон же по неопытности перенапрягся и обессилил. Хорошо ещё на берегу, не в море.
К счастью, упал он удачно, ничего себе не повредив. Просто, как говорится, «выключился» полностью минут на двадцать. А очнувшись, сладко, по-детски, заснул. Крепкий подростковый организм взял своё.
Проснулся Джон оттого, что кто-то потянул из-под него рыбацкий мешок. На нём Джон оказался, скатившись под откос. Наверное, так вышло случайно. Мешок был ещё влажным, однако неимоверно уставший мальчик, засыпая, не обратил на это внимания. И к лучшему: по крайней мере, мешок нельзя было просто по-тихому взять и украсть. Пытаясь вытащить добычу из-под мальчика, воришка сделал очень неловкое движение и потревожил спящего. Джон тут же открыл глаза.
Он, конечно же, сначала ничего не понял. Почему это он лежит на каком-то мешке, а над ним нависает чья-то рыжая вихрастая голова с веснушчатым лицом и откровенно нахальными глазами? Пока Джон приходил в себя, воришке вполне хватило бы времени выхватить из-под Джона мешок и дать, как говорится, дёру. Однако он и сам растерялся, увидев распахнувшиеся глаза мальчугана.
– Чего тебе надо?! – рассердился вдруг Джон, до которого наконец-то дошло, что всё это значит.
Он тут же вскочил и оказался лицом к лицу с парнишкой примерно своего роста, может, на пол-головы ниже, одетого, как и многие уличные пацаны, в латаные – перелатанные штаны и рубашку, предварительно перешитые с большего размера на меньший (видимо, старые отцовские или взрослого соседа). Быстро оценив не удавшегося воришку, Джон понял, что парень старше его как минимум года на два. И, скорее всего, сильнее. А грязные босые ноги незнакомца говорили отнюдь не только о его бедности.
Джон тут же подумал, что парень, наверное, привык очень много ходить, а также и лазить по разным лиманам, во множестве разбросанным по берегу моря. Истрёпанная, с закатанными по локти рукавами, рубашка незнакомца была завязана узлом на его животе, пуговиц на ней не было вообще. Полуоткрытый торс парнишки позволял увидеть отлично развитые грудные мышцы и ровный подтянутый живот. И, даже несмотря на то, что рубаха была парню явно велика, Джон догадался, насколько широки у потенциального противника плечи. Тем не менее, он и не подумал пасовать. Наоборот, демонстративно наступил ногой на мешок.
– Чего тебя, я спрашиваю! – буркнул он ещё раз, внимательно всматриваясь в изумрудные глаза незнакомца, слегка прищуренные и нагловатые.
Возможно, парень готов был уже развернуться и отправиться своей дорогой. Но вызывающее поведение какого-то, с его точки зрения, молокососа, пусть и высокого ростом, разозлило его. Неожиданно для Джона он больно ткнул его правой рукой под ребро и язвительно хмыкнул:
– Чего хамишь, голоногий! По шее захотел?!
Джон вдруг почувствовал, что на самом деле струхнул перед этим наглым крепышом, который совершенно не походил ни на хулиганов близнецов, ни на кого другого из тех знакомых ему городских ребят, кто имел привычку задираться. Джон чувствовал: этот незнакомец далеко не безобиден. Он решил промолчать, но с мешка не сошёл. И парня это ещё больше раззадорило.