Гендерное превосходство II. По следам безумца…

– Они охотятся, – сказал Балта, глядя в прицел своей винтовки. – Изучают местную фауну. Адаптируются. – Мы не можем позволить им уйти, – сказал я. – Это наш первый шанс изучить его новые творения. И наш первый шанс показать, что мы здесь не для того, чтобы прятаться.

Решение было рискованным, но необходимым. – Группа «Альфа», за мной, – скомандовал я. – Балта, Свайн, вы со мной. Остальным – держать периметр. Мы идём на перехват.

Мы выдвинулись. Мы двигались быстро, используя наш земной опыт ведения боя в лесу. Мы обошли хищников с фланга, заняв позицию на небольшом холме, который возвышался над долиной, куда они загоняли свою жертву.

Зрелище было жестоким. Гендеры-клинкохвосты действовали с холодной, тактической эффективностью. Они не просто нападали. Они окружали, отрезали пути к отступлению, нанося короткие, точные удары по уязвимым местам. Раненый гигант взревел в последний раз и рухнул на землю.

Хищники, не теряя времени, набросились на него. Но они не ели. Они делали что-то другое. Что-то гораздо худшее. Из их пастей высунулись тонкие, похожие на иглы, отростки, которые они вонзали в тело поверженного зверя. Я видел, как под его кристаллическим панцирем пошли тёмные, пульсирующие вены. Они не убивали его. Они заражали его. Превращали в инкубатор.

– Хватит, – прорычал я. – Огонь.

Наши винтовки с глушителями издали лишь тихие, сухие щелчки. Это был наш первый бой в новом мире. И он сразу показал, насколько всё изменилось.

Твари отреагировали мгновенно. Их хитиновая броня выдержала наши первые выстрелы. Они с невероятной скоростью развернулись и бросились на нашу позицию. Началась яростная перестрелка. Эти гендеры были гораздо быстрее и умнее тех, с которыми мы сталкивались на Земле. Они использовали укрытия, заходили с флангов.

Один из них запрыгнул на дерево и бросился на меня сверху. Я едва успел откатиться в сторону. Его когти оставили на земле глубокие борозды. Балта, не раздумывая, всадил ему в бок короткую очередь. Тварь взвизгнула, но не упала. Она развернулась и бросилась на него.

В этот момент Свайн шагнул вперёд. Он не стрелял. Он просто поднял свою правую руку. Фиолетовое сияние, слабое, но отчётливое, окутало его ладонь. – Стой, – произнёс он одно-единственное слово.

И гендер замер. Он остановился на полпути, его тело напряглось, синий свет в глазах замерцал. Он боролся. С одной стороны – примитивный, но мощный приказ Кассары. С другой – новая, непонятная, но властная воля Свайна.

Эта заминка стоила ему жизни. Я и Балта, воспользовавшись моментом, сосредоточили огонь на его голове. Через несколько секунд он рухнул.

Остальные, увидев это, не стали испытывать судьбу. Они издали пронзительный, стрекочущий звук и с невероятной скоростью растворились в лесу.

Мы стояли на холме, тяжело дыша. Наш первый бой на Этели был окончен. Мы победили. Но эта победа оставила после себя больше вопросов, чем ответов. – Он может ими управлять, – сказал я, глядя на Свайна. – Не управлять, – ответил он, качая головой. Его лицо было бледным от напряжения. – Вмешиваться. Создавать помехи. Я почувствовал его… Кассару… в их разуме. Это как… тонкая, стальная нить. Я смог на мгновение её заглушить, но не порвать. Он силён, Игорь. Гораздо сильнее, чем мы думали.

Мы спустились к телу поверженного гиганта. Процесс заражения уже зашёл далеко. Его кристаллический панцирь покрылся сетью тёмных вен, а из ран сочилась не кровь, а какая-то вязкая, чёрная слизь. – Мы не можем это здесь оставить, – сказала Анна по рации, наблюдая за всем через мой наплечный сканер. – Мы должны доставить образец на «Копьё». Профессор должен это увидеть.

Это означало, что наша тихая разведка закончилась. Мы объявили о своём присутствии. И теперь мы знали, что Кассара знает о нас. Охота началась. И пока было неясно, кто в ней охотник, а кто – жертва.

Мы стояли на холме, в тишине, нарушаемой лишь потрескиванием остывающей брони поверженного гендера и нашим собственным, тяжёлым дыханием. Победа не принесла облегчения. Она лишь нарисовала контуры врага, с которым нам предстояло столкнуться, – умного, адаптивного и смертельно опасного.

– Шаттл уже в пути, – доложил Балта, убирая рацию. – Анна отправляет транспортный бот с герметичным контейнером. Они будут здесь через пятнадцать минут.

Я посмотрел на гигантскую, заражённую тушу Кристаллического Легио внизу. Тёмные, пульсирующие вены под его перламутровым панцирем, казалось, стали толще. Процесс трансформации продолжался даже после смерти носителя. – Мы не можем ждать здесь, – сказал я. – Это место скомпрометировано. Кассара знает, что мы здесь, и он знает, что мы убили его патруль. Он пошлёт следующих. И они будут умнее.

Решение было очевидным. – Балта, ты и трое бойцов остаётесь здесь. Обеспечьте периметр. Встретьте транспортный бот и проконтролируйте погрузку образца. Как только он будет на борту, немедленно возвращайтесь в базовый лагерь. Никакого геройства. Задача – доставить образец.

Он молча кивнул, его лицо было непроницаемым, как всегда. – А мы? – спросил Свайн.

Я посмотрел на него. Он всё ещё был бледен, напряжение от ментального поединка не прошло даром. Но в его глазах была сталь. – А мы пойдём охотиться, – ответил я. – Кассара думает, что мы – разведчики. Что мы будем прятаться, изучать, действовать осторожно. Мы должны сломать этот шаблон. Мы должны показать ему, что мы не боимся. Что мы пришли сюда не защищаться. А атаковать.

Мой план был рискованным, почти безумным, но он был рождён из опыта войны с этим врагом. Кассара был стратегом. Он просчитывал ходы. И самым неожиданным ходом для него будет тот, который противоречит всякой логике. – Скрим, – сказал я, активировав связь с «Копьём Одина». – Ты слышал? – Слышал, – раздался в ухе его голос. – Профессор говорит, что это тактически неверно, но психологически – блестяще. Вы покажете ему, что вы не добыча. – Нам нужны координаты, – продолжил я. – Ближайшее скопление его тварей. Гнездо. Рассадник. Что-нибудь, что мы можем ударить. Быстро и больно.

В моём тактическом планшете тут же вспыхнула новая точка. В десяти километрах к востоку, в глубоком, заросшем каньоне. – Гнездо «клинкохвостов», – пояснил Скрим. – Судя по активности, там их не меньше тридцати. И, возможно, один из «модификаторов» – тварь, которая их заражает.

– Принято, – сказал я. – Балта, через час ждём тебя и твою группу в точке рандеву, в пяти километрах к северу отсюда. Если нас там не будет – значит, у нас проблемы.

Мы разделились. Балта и его группа остались готовить образец к эвакуации, а мы со Свайном, проверив оружие, растворились в гигантском, инопланетном лесу.

Это была совершенно другая миссия. Мы больше не прятались. Мы были хищниками, идущими по следу. Мы двигались быстро, используя все наши навыки. Я ориентировался по карте и тактическим данным, которые передавал Скрим. Но главным нашим навигатором был Свайн.

Он шёл рядом, его глаза были полузакрыты. Он больше не смотрел. Он слушал. Слушал Великую Песнь. – Они там, – прошептал он, указывая на скалистый выступ впереди. – Я чувствую их… их голод. Их ярость. И его… холод. Он как… как рана в Песне. Он наблюдает через них.

Мы залегли на краю каньона и посмотрели вниз. Картина была омерзительной. Дно каньона было превращено в гигантское, пульсирующее гнездо. Десятки гендеров-клинкохвостов с горящими синими глазами разрывали на части тела местных животных, а в центре, над самой большой кучей плоти, стояло оно. «Ткач», как мысленно окрестил я его. Похожее на гигантского, раздувшегося паука существо, которое вонзало свои тонкие, похожие на иглы, конечности в трупы, заражая их.

– Он – мозг этой операции, – сказал я. – Уберём его – и остальные впадут в хаос.

Мы приготовились. Я установил на свою винтовку подствольный гранатомёт. Свайн достал несколько небольших, похожих на диски, устройств. Экспериментальные пси-гранаты, разработанные учёными в «Граните» на основе его способностей. – Я ударю по нему ментально, – сказал Свайн. – Попытаюсь на мгновение разорвать его связь с Кассарой. Это будет твой шанс.

Он закрыл глаза. Я почувствовал, как воздух вокруг нас загустел. Внизу, в каньоне, «Ткач» на мгновение замер. Его синие глаза моргнули. Связь прервалась.

В тот же миг я выстрелил. Граната, оставляя за собой дымный след, устремилась вниз. А Свайн швырнул свои диски.

Взрыв гранаты накрыл «Ткача» и ближайших к нему тварей. А затем взорвались пси-гранаты. Но их взрыв был иным. Не было огня. Была лишь беззвучная волна фиолетового света и пронзительный, неслышимый ухом, но чудовищный по своей силе ментальный крик.

Все клинкохвосты в каньоне замерли, их нервная система была перегружена. Они бились в конвульсиях, атакуя друг друга в слепой, безумной агонии.

Мы не стали ждать, чтобы увидеть финал. Мы развернулись и бросились прочь. Мы нанесли свой удар. Мы бросили вызов. И теперь мы знали, что Кассара не оставит это без ответа. Наша тихая разведка превратилась в открытую, партизанскую войну.

Мы неслись по инопланетному лесу, и адреналин от нашей дерзкой атаки смешивался с холодным предчувствием неминуемого возмездия. Мы не просто разворошили гнездо. Мы бросили вызов богу этого мира на его собственной территории. Мы показали ему, что мы – не просто заблудившиеся, испуганные животные. Мы – другая порода хищников. И теперь мы ждали его ответного хода. Мы двигались быстро, почти не касаясь земли, наши ботинки на «живой» броне бесшумно ступали по пружинящему мху. Я постоянно оглядывался, мой автомат нервно рыскал по теням гигантских, грибоподобных деревьев. Свайн бежал рядом, его дыхание было ровным, но я видел, как он то и дело морщится, прижимая руку к виску. Ментальный крик, который он выпустил в каньоне, оставил свой след.

Мы встретились с группой Балты в условленной точке – в тени гигантской, похожей на костяной гребень, скалы. Они уже ждали нас, заняв идеальную оборонительную позицию. Балта, с его каменным лицом, был воплощением спокойствия и профессионализма. – Образец на борту «Копья», – коротко доложил он . – Профессор уже работает с ним . Вылазка прошла без происшествий. А у вас, я смотрю, было весело.

Он кивнул на дым, который всё ещё тонкой струйкой поднимался над каньоном, где мы устроили бойню. – Мы объявили ему войну, – сказал я, перезаряжая свой автомат. – Теперь нужно готовиться к последствиям. Возвращаемся в лагерь. Быстро.

Путь назад был напряжённым. Мы двигались в полном молчании, ожидая атаки в любую секунду. Но ничего не происходило. Лес был неестественно тих. Великая Песнь, которую, как говорил Свайн, он постоянно чувствовал на фоне, теперь молчала. Словно вся планета затаила дыхание, ожидая, что сделает её новый, тёмный хозяин. Эта тишина была страшнее любой погони. Она была зловещей, полной невысказанной угрозы.

Когда мы вернулись в наш базовый лагерь, он уже был другим. За те несколько часов, что нас не было, солдаты и инженеры, оставшиеся под командованием Анны с «Копья Одина», превратили поляну в небольшую, но хорошо укреплённую крепость. По периметру были развёрнуты дополнительные автоматические турели и силовые барьеры, которые тихо гудели, создавая вокруг нас мерцающий, почти невидимый купол. В центре был установлен полевой командный пункт – надувной, бронированный шатёр, внутри которого, я знал, Анна, окружённая голографическими экранами, координировала оборону.

– Что происходит? – спросил я, подходя к ней. Она стояла у входа в шатёр, глядя на тактическую карту на своём планшете. – Он ответил, – сказала она, не отрывая взгляда от экрана. Её лицо было бледным и сосредоточенным. – Не атакой. А… стратегией.

Она указала на карту. Красные точки, обозначавшие активность гендеров, которые раньше были разбросаны по всему континенту, теперь начали сходиться. Они не двигались на нас. Они двигались к нескольким ключевым точкам, формируя вокруг нашего лагеря широкое, но плотное кольцо. – Он не собирается штурмовать нас в лоб, – продолжила Анна. – Он понял, что мы сильны в обороне. Он собирается взять нас измором. Он отрезает нас от ресурсов.

Она вывела на экран данные с геологических сканеров, которые наши дроны успели сделать. – Эти точки… это не просто скопления тварей. Это места, где он начал выращивать новые гнезда. Новые био-фабрики. Он перекрывает нам доступ к источникам чистой воды, к месторождениям кристаллов, которые мы используем для энергоблоков наших костюмов и оружия. Он строит вокруг нас стену. Не из солдат. А из голода и жажды.

Я посмотрел на Свайна. Он стоял, прислонившись к корпусу шаттла, и его лицо было маской боли. – Я чувствую это, – прошептал он. – Он… он отравляет Песнь. Он вплетает в неё ноты страха, отчаяния, безысходности. Животные… они в панике бегут из этого региона. Он создаёт вокруг нас мёртвую зону. Пустыню, в центре которой будем только мы. И его голодные дети.

Мы переглянулись. Кассара снова переиграл нас. Он не ответил на нашу дерзкую вылазку грубой силой. Он ответил холодной, безжалостной, долгосрочной стратегией. Он не собирался нас убивать. Он собирался смотреть, как мы медленно умираем сами, запертые в клетке, которую он строил вокруг нас. Он был не просто монстром. Он был гроссмейстером, а мы были фигурами на его доске.

В этот момент по командному пункту разнёсся голос Скрима, усиленный динамиками. – Игорь, Анна! Профессор закончил предварительный анализ образца! Вам нужно это увидеть!

На главном голографическом экране в центре шатра появилось изображение. Это была увеличенная в тысячи раз модель ДНК заражённого Кристаллического Легио. Но это была не двойная спираль, к которой мы привыкли. Это была… тройная. Три нити, сплетённые в сложную, противоестественную структуру, которая, казалось, вибрировала и жила своей собственной, чуждой жизнью. – Это невозможно… – выдохнула Анна, глядя на экран. Её научный разум отказывался принимать то, что видел.

– Возможно, – раздался в динамиках голос Профессора Гжеля, полный мрачного, научного азарта. – Это его новый метод. Его шедевр. Он не просто заменяет ДНК носителя. Он вплетает в неё свою собственную, третью, управляющую нить. Он не создаёт мутантов, майор. Он создаёт биологические компьютеры, био-дронов, где оригинальное существо – это просто «железо», а его код – это «операционная система».

– Что это значит для нас, Профессор? – спросил я, хотя уже начинал понимать весь ужас этого открытия. – Это значит, – ответил он после короткой паузы, и в его голосе прозвучал приговор, – что он может адаптироваться к чему угодно. К нашему оружию. К нашим тактикам. К способностям Свайна. Он может в реальном времени переписывать код своих солдат, загружая в них новые «программы», делая их неуязвимыми к тому, что убило их вчера. Вы сражаетесь не с армией. Вы сражаетесь с самообучающимся, эволюционирующим вирусом планетарного масштаба.

В командном пункте повисла тяжёлая тишина. Мы были в ловушке. Наш враг был умнее, сильнее и на несколько шагов впереди. Он строил вокруг нас клетку, и в то же время он создавал идеальное оружие, чтобы уничтожить нас, когда эта клетка окончательно захлопнется. Наша партизанская война только что превратилась в отчаянную оборону. И часы снова начали свой обратный отсчёт.

Тишина в командном пункте была тяжелой, как саван. Голографическая карта перед нами была не просто тактической схемой, она была нашим смертным приговором, нарисованным в холодных, безразличных цветах. Красные, пульсирующие зоны расползались медленно, но верно отрезая нас от этого мира. Мы были островом, а вокруг нас поднимался океан, и мы ничего не могли с этим поделать.

– Сколько у нас времени? – спросил я, обращаясь к Анне. Мой голос в этой тишине прозвучал хрипло и неуместно.

Она не отрывала взгляда от цифр, бегущих по одному из экранов. – Резервы воды – на двенадцать дней. Энергокристаллы для силовых барьеров – на девять, если поддерживать их на минимальной мощности. Провизия… с учётом строгой экономии, может, на месяц. Он не спешит. Он знает, что время на его стороне.

Балта, стоявший у входа в шатёр, сжал кулаки. – Мы не крысы, чтобы сидеть в норе и ждать, пока закончится воздух, – прорычал он. – Мы должны прорываться. Сейчас, пока у нас ещё есть силы.

– И куда мы прорвёмся, Балта? – устало спросила Анна. – В пустыню, которую он для нас создал? Без воды, без источников энергии? Прорыв – это не победа. Это просто выбор другой, более быстрой, смерти.

Наступила гнетущая тишина. Она была права. Кассара загнал нас в идеальную ловушку. Он лишил нас не только свободы передвижения. Он лишил нас выбора.

Я посмотрел на Свайна. Он сидел в углу, его глаза были закрыты. После нашей вылазки он стал ещё более тихим и отстранённым. – Свайн? – позвал я. – Ты что-нибудь чувствуешь? Что он делает?

Он медленно открыл глаза, и в их фиолетовой глубине была бесконечная усталость. – Он? – Свайн горько усмехнулся. – О, он не просто строит гнёзда. Он… поёт.

– Поёт? – не понял я.

– Да. Свою собственную, искажённую, тёмную песнь. Он вплетает её в Великую Песнь этой планеты, как ядовитую нить. Я чувствую её. Она не несёт приказов. Она несёт… отчаяние. Безысходность. Он говорит каждому живому существу в этом регионе, что борьба бессмысленна. Что гармония – это подчинение. Что жизнь – это служение ему. Он не просто создаёт мёртвую зону. Он создаёт зону абсолютного контроля, где сама воля к жизни подавляется.

Его слова заставили холодок пробежать по моей спине. Мы сражались не просто с армией. Мы сражались с идеологией, с религией, которая распространялась по планете, как чума.

В этот момент в шатёр вошёл один из моих бойцов. Его лицо было бледным. – Командир. Вам нужно это увидеть. Часовой на западном периметре.

Мы вышли наружу. Солдат, молодой парень из немецкого спецназа, стоял на своём посту. Но он не смотрел наружу. Он смотрел внутрь, на наш лагерь. Его глаза были пустыми, стеклянными. Он что-то бормотал себе под нос на немецком. – …бессмысленно… всё бессмысленно… покой… только в подчинении…

– Он стоит так уже десять минут, – сказал боец. – Не реагирует ни на что.

Я подошёл к нему. – Рядовой Крюгер. Доложить обстановку. Он даже не повернул головы. – Он поёт… такая красивая песня… о покое…

Я ударил его по щеке. Не сильно, но достаточно, чтобы встряхнуть. Он вздрогнул, его глаза сфокусировались на мне. В них плескался ужас. – Командир… я… я не знаю… голоса… – Это яд, – сказал я, глядя ему прямо в глаза. – Яд для разума. Борись с ним. Вспомни, за что ты здесь. Вспомни свой дом.

Он затряс головой, пытаясь отогнать наваждение. – Так точно, сэр…

Я вернулся в командный пункт. Ситуация была хуже, чем я думал. Кассара не просто строил вокруг нас клетку из голода. Он строил клетку из тишины и отчаяния, медленно сводя нас с ума. Наша воля, наш боевой дух – это было наше главное оружие. И он нашёл способ его сломать.

Часы продолжали свой обратный отсчёт. И теперь мы знали, что если мы не найдём выход в ближайшее время, нам не понадобится враг, чтобы нас уничтожить. Мы сделаем это сами.

Прошла неделя. Семь дней в клетке из тишины. Семь циклов восхода и заката двух солнц, которые мы видели лишь как искажённые, багровые пятна на мониторах внешних камер. Наш мир сузился до гулких коридоров базового лагеря, до запаха переработанного воздуха и вкуса безвкусных пищевых брикетов. Но самым страшным врагом был не голод. Это была песня.

Тёмная песнь Кассары не прекращалась ни на секунду. Она не была громкой. Она была вездесущей. Она просачивалась сквозь стальную обшивку шаттла, сквозь силовые барьеры, сквозь кости черепа. Это был шёпот на самой границе слуха, который говорил каждому из нас о самом страшном. Он говорил солдатам об их семьях, оставшихся на Земле, показывая им иллюзорные картины того, как их дети растут без них. Он говорил инженерам о тщетности их усилий, о том, что любая технология – лишь прах перед лицом истинной, биологической эволюции. Он говорил всем нам, что мы одни. Что нас забыли. Что борьба бессмысленна.

Первым сломался Крюгер, тот самый немецкий спецназовец. Мы нашли его в арсенале. Он сидел на полу, разбирая и собирая свою винтовку, и тихо, монотонно, разговаривал сам с собой, убеждая невидимого собеседника, что приказ был выполнен, и теперь он может отдохнуть. Его пришлось изолировать в медицинском отсеке. Он был не ранен. Он был… стёрт.

Свайн стал центром нашей обороны в этой невидимой войне. Он почти не покидал свою каюту, которая превратилась в тёмный, тихий храм. Он лежал на койке, погружённый в транс, и я, заходя к нему, видел, как по его телу пробегают фиолетовые разряды. Он не просто блокировал песнь Кассары. Он создавал свою собственную, ответную мелодию. Мелодию, сотканную из нашей воли, нашей ярости, наших воспоминаний о доме. Он был нашим ментальным щитом, и эта битва истощала его. С каждым днём тени под его глазами становились глубже, а фиолетовые прожилки на его руке – ярче и беспокойнее.

На восьмой день осады у нас закончилась чистая вода. Система очистки, которую развернули инженеры, не справлялась с инопланетной микрофлорой. Вода, которую она выдавала, имела странный, горьковатый привкус и вызывала тошноту. Это стало последней каплей.

В столовой, во время раздачи урезанных пайков, вспыхнула драка. Один из моих бойцов, здоровенный русский спецназовец по прозвищу Медведь, обвинил одного из инженеров Анны в том, что тот прячет запасы чистой воды. Слово за слово, и они сцепились. Через секунду в драку ввязались их товарищи. Солдаты против инженеров. Грубая сила против технологий. Наш маленький, осаждённый Ноев ковчег был готов пожрать сам себя изнутри.

Мне и Балте едва удалось их растащить. Мы стояли посреди разгромленной столовой, глядя на злые, полные недоверия лица своих людей. – Хватит! – прорычал я, и мой голос эхом разнёсся в наступившей тишине. – Вы что творите?! Враг – там, снаружи! А вы готовы перегрызть друг другу глотки из-за стакана воды?! Мы – всё, что осталось от человечества на этой планете! И если мы не будем держаться вместе, то Кассаре даже не придётся нас убивать! Мы сделаем это за него!

Мои слова подействовали, как ушат ледяной воды. Бойцы опустили глаза. Стыд был сильнее ярости.

В тот вечер я собрал всех лидеров в командном пункте. Анну, Балту. Я вызвал по связи Скрима. И я попросил медиков привезти на кресле Свайна. Он был слаб, но его разум был острее, чем когда-либо.

– Мы не продержимся, – сказал я, глядя в их уставшие лица. – Ещё неделя такой осады, и мы перебьём друг друга. Прорыв – самоубийство. Сидеть здесь – медленная смерть. Нам нужен другой план.

– У меня есть идея, – внезапно подал голос Свайн. Он говорил тихо, с трудом, но все замерли, чтобы слушать. – Я… я чувствую его. Кассару. Он не просто поёт. Он думает. Он строит. И когда он это делает, он… отвлекается. Я чувствую бреши в его внимании. Короткие, на несколько минут.

– Бреши? Где? – спросила Анна.

– Далеко. На севере, – Свайн указал слабой рукой на голографическую карту. – Там… что-то большое. Очень. Похоже на… главный узел. Его новый мозг. Он вплетает его в саму планету, в её геологическую структуру. Когда он занимается этим, его контроль над периферией ослабевает.

Скрим, слушавший его, кивнул. – Профессор подтверждает. Сканеры засекли там аномальную сейсмическую и энергетическую активность. Мы думали, это просто новое гнездо. Но если Свайн прав… то это его цитадель. Его сердце.

И тут, в этой атмосфере безнадёжности, родился осколок надежды. Безумный, отчаянный, почти невозможный. – Мы ударим туда, – сказал я. – Не армией. Маленькой группой. Диверсионной. Пока он строит вокруг нас клетку, мы проскользнём в его спину и вонзим нож ему в сердце.

Все смотрели на меня, как на сумасшедшего. – Это невозможно, – сказала Анна. – Расстояние – сотни километров. Через территорию, кишащую его самыми сильными тварями. – Невозможно – это сидеть здесь и ждать смерти, – ответил я.

Я посмотрел на свою команду. На Балту, чьи кулаки были сжаты в знак согласия. На Свайна, который, несмотря на слабость, был готов стать нашим проводником. На Скрима на экране, чей гений мог проложить нам путь. И на Анну, в чьих глазах я видел не только сомнение, но и искру научного азарта.

– Мы не знаем, что мы там найдём, – продолжил я. – Мы не знаем, сможем ли мы его уничтожить. Но мы должны попробовать. Мы должны дать этому миру бой. Настоящий бой. А не сдохнуть от жажды в этой проклятой норе.

План был принят. Не потому что он был хорош. А потому что он был единственным, что у нас осталось. Наша партизанская война переходила в новую фазу. Фазу отчаянного, самоубийственного броска к сердцу врага.

План, рождённый из отчаяния, был принят. Он был похож на последнюю, безумную ставку игрока, который швыряет на стол всё, что у него осталось, в надежде на чудо. В командном пункте больше не было споров. Не было сомнений. Была лишь холодная, звенящая тишина подготовки к самому важному и, скорее всего, последнему бою в истории человечества.