Семейная драма XVIII столетия. Дело Александры Воейковой

Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему.

Александр Каменский

Прелюдия

Шестая глава моей вышедшей в 2022 г. книги «Любовь, страсть и отчаяние – русские преступления XVIII века» начинается с рассказа о браке Федора Воейкова и Александры Поливановой – молодых людей, венчавшихся в Москве в 1769 г. И хотя в архивных документах, на которых основан этот рассказ, ничего не говорится о чувствах молодых супругов, сам он предстает как история романтической любви, победившей возникшие на ее пути препятствия. Однако когда книга уже была в типографии и внести в нее какие-либо изменения было невозможно, обнаружились новые документы со сведениями о том, как в действительности сложилась семейная жизнь четы Воейковых. Содержание этих документов дополняет наши представления об институте брака и гендерной истории России XVIII в., которым посвящен ряд исследований последних лет, но выходит далеко за пределы истории одной дворянской семьи, проливая свет на механизмы функционирования родственных, патрон-клиентских, формальных и неформальных связей в высших слоях российского дворянства второй половины XVIII в. Это также интереснейший источник для изучения нравов той эпохи. Однако прежде чем познакомить читателя с документами, имеет смысл вспомнить уже опубликованный сюжет – как пролог к последующим событиям. Воспроизвожу его с небольшой купюрой так, как опубликовано в книге.

В октябре 1770 г. Юстиц-коллегия получила промеморию из Московской духовной консистории, в которой сообщалось, что в нее обратился с челобитной надворный советник Александр Матвеевич Воейков, возмущенный поступком своего сына Федора, вице-вахмистра лейб-гвардии Конного полка. В августе предшествующего 1769 г. Федор, якобы выдавая себя за казанского помещика и жителя Москвы (отец утверждал, что никаких имений в Казанской губернии ни у него, ни у сына нет), без родительского благословения и в отсутствие отца женился на девице Александре, дочери покойного капитана Игнатия Ивановича Поливанова. Причем венчание имело место не где-нибудь, а в Казанском соборе на Красной площади. Свидетелями молодоженов были родственники невесты – ее дядя и брат – майоры Гаврила и Евграф Поливановы, а также ротмистр Георгий Дукович и поручик Дмитрий Кахов. Разгневанный Воейков-старший требовал признать брак сына недействительным, а консистория, в свою очередь, просила коллегию разыскать и допросить злодеев.

Юстиц-коллегия немедленно приняла дело к рассмотрению и велела одному из своих чиновников его зарегистрировать, подготовить выписки из соответствующих законов и доложить. Усердный чиновник все исполнил – зарегистрировал, сделал выписки и доложил. Правда, с небольшой задержкой. Доклад последовал лишь шесть лет спустя – в 1776 г.! По-видимому, опасаясь начетов за столь долгое бездействие, коллегия тут же рьяно взялась за дело. Подозреваемые были объявлены во всероссийский розыск и во все губернские и воеводские канцелярии империи были посланы указы об их поимке. На протяжении всего следующего года с мест исправно рапортовали сперва о получении указа, а затем о том, что трижды, но тщетно публиковали (то есть объявляли) призывы к населению вверенных им территорий выдать скрывшихся преступников. В Московскую консисторию, которая, судя по всему, также все эти годы о деле Воейковых не вспоминала, ушло заверение в том, что коллегия не дремлет, а трудится в поте лица. Наконец, удалось установить, что свидетель венчания Дукович, к этому времени уже поручик в отставке, служит смотрителем в Елисаветградской провинции, а другой свидетель Кахов – в чине капитана – в Македонском гусарском полку. Коллегия немедленно послала в канцелярию этого полка «вопросные пункты», по которым следовало опросить капитана, но оттуда последовал ответ, что в настоящий момент Кахов находится в командировке в Москве в Кригс-комиссариате. Однако там его тоже не оказалось, и где он, чиновникам Кригс-комиссариата было неизвестно. Пока депеши ходили по просторам империи, Кахов, видимо, вернулся к полку, и его удалось допросить. Он оказался ветераном Семилетней войны и Крымского похода, побывавшим в плену у неприятеля и раненым на поле боя[1]. Эпизод почти десятилетней давности он помнил смутно, но утверждал, что поверил на слово родственникам невесты, познакомившим его с женихом. На календаре был уже 1778 г., и не успела Юстиц-коллегия сообщить эти ценные сведения консистории, как в мае оттуда прибыла новая промемория. В ней сообщалось, что служащим духовного ведомства удалось побеседовать с чудесным образом обнаруженными Федором (уже прапорщиком) и Александрой Воейковыми и те сообщили, что в действительности отец жениха, уезжая восемь лет назад из Москвы, сперва дал согласие на их брак, но потом передумал, ибо «возымел на него [Федора] гнев свой за доставшияся ему от покойной бабки ево Катерины Гавриловой Милославской вотчины и подал то прошение». Посоветовавшись с вышестоящим начальством в лице митрополита Платона, консистория признала брак законным. Коллегия облегченно вздохнула и сдала дело в архив[2].

Надо заметить, что, согласно родословной Воейковых, надворный советник Александр Матвеевич скончался в 1777 г. (похоронен в Донском монастыре в Москве) и, значит, подтвердить или опровергнуть показания сына и невестки, данные ими в консистории в 1778 г., уже не мог. Также обращает на себя внимание, что уже 22 января 1770 г., то есть не позднее шести месяцев после венчания, у молодоженов родилась дочь Наталья, что заставляет предположить, что Александра пошла под венец будучи, как выражались в XVIII в., «непраздна», именно это обстоятельство заставило поспешить со свадьбой, и вряд ли А. М. Воейков, требуя расторжения брака, не знал о существовании внучки.

Не оставивший, по-видимому, заметного следа в истории надворный советник Александр Матвеевич Воейков имел брата Федора (1703–1778) – генерал-аншефа, последнего губернатора оккупированной русскими войсками во время Семилетней войны Восточной Пруссии, а позднее генерал-губернатора Новороссии, а также сестру Марию (ок. 1724 – после 1757), которая была первой женой деда А. С. Пушкина Льва Александровича[3]. Отец Александры Поливановой Игнатий Иванович, умерший примерно в 1766 г., был сперва «пажом при дворе, откуда в 1732 г. поступил в Сухопутный кадетский корпус, но за “непонятием наук”, в том же году отправлен в Военную коллегию, определен в Ярославский (?) пехотный полк» и, как мы видели, дослужился лишь до звания капитана[4]. Его сын Евграф, свидетель на свадьбе сестры, в 1770 г. вышел в отставку в звании секунд-майора. Но у Александры Поливановой было еще двое братьев – Иван (1740–1786), впоследствии генерал-поручик, рязанский и саратовский наместник, и Юрий (1751–1813), генерал-майор, участник русско-турецкой войны 1787–1791 гг. и Отечественной войны 1812 г. В 1760-е годы и Иван, и Юрий Поливановы служили в том же лейб-гвардии Конном полку, где служил Федор Воейков, и, возможно, именно через них состоялось его знакомство с будущей супругой. Что же касается другого свидетеля венчания, Гавриила Ивановича Поливанова, также вышедшего в 1770 г. в отставку в чине премьер-майора, то он, как и Кахов, был ветераном Семилетней войны, и, вероятно, именно ему последний и доверился[5]. Женой Александра Матвеевича и матерью Федора Воейкова была княжна Наталья Алексеевна Милославская, и, соответственно, имение (возможно, в Казанской губернии) он получил в наследство от бабки по матери и, вероятно, в честь матери назвал и старшую дочь. Сам же Федор родился в 1748 г.[6] и, значит, женился в 21 год. Наконец, нельзя не упомянуть, что, когда в мае 1778 г. супруги давали показания в Московской духовной консистории, Воейкова носила под сердцем сына Александра (1778–1839), будущего известного поэта и переводчика, приятеля В. А. Жуковского и братьев Андрея и Александра Тургеневых, появившегося на свет 30 августа того же года. Кстати, то обстоятельство, что его нарекли Александром – возможно, в честь недавно умершего деда, – косвенно указывает, что отец с сыном к этому времени уже помирились[7].

Завязка: занавес поднимается

Вновь обнаруженные и публикуемые ниже документы составляют дело 2749 описи 1 фонда 7 Российского государственного архива древних актов[8]: это дело представляет собой коллекцию документов высших правительственных учреждений России XVIII в., занимавшихся расследованием политических преступлений, – Преображенского приказа, Канцелярии тайных и розыскных дел и Тайной экспедиции Правительствующего Сената. На первый взгляд обнаружение документов именно в этом архивном фонде может показаться странным, поскольку речь в них идет о сугубо семейном конфликте и ничего политического, того, что могло трактоваться как государственное преступление – посягательство на жизнь государя, оскорбление величества, заговор, бунт, измена или хотя бы «похищение государственного интереса», – в них нет. Однако на практике, в особенности в царствование Екатерины II, Тайная экспедиция Сената в полном соответствии со своим названием занималась не только политическими делами, связанными с угрозой государству, но и теми, суть которых, по мнению верховной власти, не должна была быть предана огласке, стать известной широкой публике, – в частности, касавшимися людей известных, с положением в обществе и системе государственного управления. В этом, с одной стороны, отразилось свойственное тому времени широкое понимание политического, а с другой – осознание императрицей значения общественного мнения и ее забота о репутации, причем в данном случае не столько своей собственной, сколько, как становится понятно из публикуемых документов, дворянской элиты и, следовательно, страны в целом.

Дело 2749 содержит историю скандала – далеко не уникального и, в сущности, довольно заурядного, – но нужно было по возможности постараться не сделать его публичным, тем более что в него оказались вовлечены высшие сановники империи. Можно предположить, что и сами участники семейной драмы также не желали широкой огласки. Во всяком случае, главная героиня – Александра Воейкова – говорит об этом прямо, всячески подчеркивая свое стремление соблюсти внешние приличия. В то же время, если бы в условиях публичности, к примеру, как в Англии того времени, об этом скандале стали бы писать газеты и вокруг него сформировалось общественное мнение, исход, возможно, был бы иным.

Особенностью российского делопроизводства XVIII в. было то, что, создавая документ, чиновник должен был воспроизвести или по крайней мере пересказать в нем содержание всех предшествующих документов. Это делалось для того, чтобы вышестоящий чиновник, которому предстояло вынести решение, получил полное представление обо всех этапах развития дела, но в результате объем документов значительно возрастал. Прошения же, или, как их по привычке продолжали называть, челобитные, с которыми россияне обращались к властям предержащим, составлялись в соответствии с установленным формуляром и, как правило, были достаточно краткими. Два прошения Александры Воейковой императрице Екатерине II, которыми открывается настоящая публикация и которые, собственно, и стали причиной появления на свет дела 2749, в этом отношении по-своему уникальны. Оба они написаны мелким, убористым почерком, первое – на 26, а второе – на 13 страницах. Именно из этих многостраничных прошений мы и узнаем драматические обстоятельства жизни четы Воейковых и их семейного раздора.

Оказывается, в момент, казалось бы, столь романтического венчания в Казанском соборе на Красной площади в 1769 г. жених находился под следствием и арестом по делу о фальшивом векселе, составленном им от имени его матери двумя годами ранее. Криминальные наклонности жениха, судя по всему, не смутили ни юную невесту, ни ее присутствовавших на свадьбе родственников. Причем заметим, что Александра отнюдь не была бесприданницей, поскольку упоминает о принадлежавших ей лично бриллиантах и серебре. Арест Воейкова, по-видимому, носил сугубо формальный характер, раз он не только сыграл свадьбу, но и в тот же период своей жизни совершил ночное нападение на некую вдову майоршу Бурковскую, за что ему грозила чуть ли не смертная казнь. Приговор ему был вынесен лишь в 1775 г., когда он был разжалован в солдаты, но стараниями жены (по ее уверению) избавлен от смертной казни и ссылки, в которую отправился его сообщник. Вскоре после этого новую жалобу на сына, с обвинениями в мотовстве, на сей раз в Военную коллегию, подал отец Федора, но и тогда Александра якобы отмолила смягчение его участи – все закончилось отправкой в дальний гарнизон. После смерти свекра в 1777 г. ей также удалось возвратить мужу наследство умершей еще в 1771 г.[9] его матери. И, хотя в своих прошениях она упорно называет мужа «посредственным дворянином», он был, по-видимому, довольно состоятельным помещиком, владельцем дома в Москве и нескольких имений, приносивших 10 000 рублей годового дохода. Вероятно, заступничество не только жены, но и каких-то иных влиятельных родственников позволило Федору Воейкову довольно быстро вновь получить офицерский чин (уже в 1778 г., как мы видели, он был прапорщиком), дослужиться до поручика и в результате выйти в отставку в звании капитана.

Образ жизни отставного капитана мало изменился. Как пишет его жена, он по-прежнему предавался кутежам и изменял ей с дворовыми девками и женщинами, но она все это терпела, не желая огласки, потому что муж не влезал в долги и не тратил больше, чем имел, а также «ради детей». Действительно, через пять лет после рождения первой дочери Натальи в 1775 г. на свет появилась Анна, в 1778 г. – сын Александр, в 1780 г. – Павел, в 1781 г. – Иван. Спустя еще несколько лет родился шестой ребенок Воейковых – дочь Елизавета. Генеалогические источники называют датой ее рождения 1787 г., но это очевидная ошибка, поскольку, как свидетельствуют публикуемые документы, супруги расстались уже в 1785 г. Вероятно, именно Елизавету имеет в виду Воейкова, упоминая в 1787 г. пятилетнюю дочь, и, значит, она родилась в 1782 г.

Причиной разрыва супругов явился роман Федора с вдовой княгиней Екатериной Несвицкой. Последняя, по уверению просительницы, стала тянуть из ее мужа деньги и настраивать его против жены. Воейков избивал жену, на несколько месяцев запер ее в доме, а сам отгородился от нее на другой его половине. Воейкова жаловалась на мужа его родственникам, которые сперва вызвались ее защитить, но затем встали на сторону Федора. Кульминация наступила летом 1787 г., когда Александра заподозрила мужа и его любовницу в заговоре на свою жизнь. В отсутствие Федора пьяные дворовые, возглавляемые дворецким, напали на нее, причем последний намекал, что получил от хозяина письмо со строгими указаниями относительно ее судьбы. Все это происходило в подмосковном имении, откуда чудом спасшаяся Воейкова бежала в Москву, где подала жалобу столичному главнокомандующему графу Я. А. Брюсу. Тот послал за дворецким московского полицмейстера П. П. Годеина, который сперва изъял у дворецкого письма Воейкова и задержал его, но затем отпустил, а письма вернул.

Вернувшийся в свое подмосковное имение Федор Воейков позвал жену назад, но она, сославшись на нездоровье, приехать отказалась, и тогда он велел забрать у нее находившихся с ней дочерей. Сменивший Брюса на посту главнокомандующего П. Д. Еропкин хоть и попытался примирить супругов, но расследовать дело официально отказался, ссылаясь на родство с Воейковым, и Сенат, куда Александра подала жалобу, поручил разбирательство рязанскому генерал-губернатору И. В. Гудовичу. Полная надежд Воейкова отправилась в Рязань, куда был вызван и ее муж вместе с детьми.

Гудович, как и другие вовлеченные в это дело сановники, считал его сугубо семейным и попытался решить соответствующим образом. Он устроил в собственном доме свидание Александры с детьми, которых в ее присутствии спрашивал, хотят ли они жить с отцом или матерью, и те дружно ответили (по утверждению Воейковой, из страха), что с отцом. Внешний вид детей произвел на генерал-губернатора благоприятное впечатление, и это, наряду с собранными им справками с положительными отзывами о Федоре, привело его к выводу о несостоятельности жалоб Александры, утверждавшей, что муж проматывает имение, лишая наследства собственных детей. Воейковой Гудович предложил разбираться с мужем в совестном суде, но та отказалась, считая дело не гражданским, а уголовным. Гудович между тем сообщил свое мнение Сенату, а недовольная его действиями Александра прислала ему резкое письмо, которое генерал-губернатор счел оскорбительным и пожаловался в Сенат.

Следующий этап разворачивавшейся драмы был связан с попытками Александры Воейковой найти помощников, чьи связи и влияние можно было бы противопоставить связям и влиянию покровителей мужа, и с их помощью воздействовать на решение Сената. Когда это не получилось – Сенат отказал, посоветовав ей обращаться в совестный и духовный суд, – Воейкова стала искать помощников, которые могли бы поспособствовать подаче прошения на высочайшее имя. При этом предложившие ей свои услуги банковский служащий И. Н. Рубан и подполковник И. А. Глебов, которых она характеризует как фаворитов всесильного А. А. Безбородко, запросили такие огромные деньги, каких у Воейковой не было. Кабинет-секретарь императрицы А. В. Храповицкий всячески уклонялся от приема прошения, и все же с помощью неназванного доброжелателя Воейковой удалось добиться своего, и ее прошения попали к Екатерине II.

Развязка

На что рассчитывала Александра Воейкова? Неужели действительно верила, что императрица потратит несколько часов своего времени на чтение столь подробного и многословного рассказа о ее семейных несчастьях и проникнется жалостью и сочувствием? Оправдались ли эти надежды, прочитала ли Екатерина II прошения Воейковой, только подержала в руках, наскоро пробежав глазами, или, может быть, кто-то из ее кабинет-секретарей пересказал императрице их содержание, мы не знаем. Но можно предположить, что сам объем документов мог вызвать раздражение и у Екатерины, и у докладывавшего о них секретаря и этим, по крайней мере отчасти, был обусловлен исход дела.

Как часто происходило в подобных случаях, разобраться с конфликтом в семье отставного капитана и средней руки помещика было поручено действительному тайному советнику, генерал-поручику, кавалеру высших орденов Российской империи, генерал-прокурору Правительствующего Сената князю А. А. Вяземскому. Вступившему в эту должность еще в 1764 г. и уже четверть века руководившему заодно и Тайной экспедицией, исполнительному и усердному служаке, Вяземскому наверняка не впервые предстояло копаться в грязном белье русской аристократии, и он, если верить публикуемым документам, блистательно справился с поставленной задачей едва ли не за один день. Во всяком случае, публикуемые допрос Воейковой в Тайной экспедиции и решивший ее судьбу приказ генерал-прокурора имеют одну и ту же дату – 17 апреля 1789 г.

Все обвинения Александры Игнатьевны в адрес мужа и разных должностных лиц были признаны безосновательными, в ее просьбах отдать имение мужа в опеку и вернуть ей детей отказано, а сама она обвинена в корыстолюбивом стремлении завладеть имуществом супруга и противозаконной подаче на имя императрицы прошений, полных ругательных слов и неприличных выражений. Быстрота, с которой в этом деле была поставлена точка, наводит на мысль, что вердикт был вынесен заранее и короткий допрос Воейковой был проведен лишь для соблюдения формальной процедуры. Даже очевидные свидетельства о вымогательстве у нее взятки – причем, используя современное выражение, взятки в особо крупном размере – не стали предметом дальнейшего расследования. Нет оснований думать, что у Вяземского было какое-то предубеждение против Воейковой. Скорее, он понимал, какого решения ожидает от него императрица.

По приговору Вяземского, на котором Екатерина II собственноручно начертала: «быть по сему», Александре Игнатьевне Воейковой было велено безвыездно и без права въезда в обе столицы жить в Рязани, куда муж должен был ежегодно переводить 500 рублей на ее содержание. Правда, при этом московскому главнокомандующему П. Д. Еропкину предлагалось склонить супругов к примирению, но попытка эта успеха не имела. Федор Воейков заявил, что ненависти к супруге не питает, но его здоровье не позволяет ему воссоединиться со столь беспокойной женщиной. Александра не унималась и в письме к Вяземскому, также имеющемся в публикуемом деле, пыталась доказать, что Еропкин отнесся к данному ему поручению сугубо формально. По-видимому, письмо это осталось без ответа, как и другое письмо Воейковой, адресованное секретарю Тайной экспедиции С. И. Шешковскому.

Финал: занавес опускается

Итак, в апреле 1789 г. по монаршей воле судьба Александры Игнатьевны Воейковой была решена. Все ее надежды на справедливое правосудие рухнули, и теперь ей, отвергнутой жене, разлученной с детьми, предстояло коротать век в провинции, довольствуясь выделяемым ей мужем скромным содержанием, и жить в постоянном страхе, что муж вконец разорится и этот скромный источник средств тоже иссякнет. Но жизнь часто преподносит неожиданные сюрпризы. Согласно «Историческому родословию благородных дворян Воейковых», Федор Александрович Воейков, на чье слабое здоровье столь настойчиво указывала в своих прошениях его супруга, скончался уже в следующем, 1790 г.[10] Еще через шесть лет умерла императрица Екатерина II, и в самом конце 1796 г. по распоряжению Павла I Воейкова была из ссылки освобождена.