Яйцо в вентиляторе

– Мэм, да мне как-то неловко…

– Бросьте. Неловко было вам, с вашей палочкой, по тропинке скакать так, чтобы мои ловушки не сработали – однако, как-то проскакали…

Гость улыбнулся – насмешливо, но не зло, без вызова:

– Я тут уже больше четверти века. И много работал и со странниками, и с тарками.

– Значит, кофе, – кивнула я, и полезла в буфет. Собаки опять завозились на диване – Булька для чего-то встал, начал топтаться… Наступил, бегемот, Катьке на хвост, та предупреждающе рыкнула…

– Лежать, бояться, – не оборачиваясь, сказала я, – ситуация под контролем.

Готовить кофе меня учили профессионалы – слава Богу, в молодости по свету я попутешествовала от души, так что краснеть не пришлось. Гость тоже в кофе толк знал, потому что, как только запах пошел, лицо его приобрело выражение задумчивое. Если не сказать лирическое.

Время было ближе к обеденному, и я подала на стол домашний хлеб, холодный жульен из дикой утки с грибами, и рыбно-мясную нарезку домашних копченостей, что когда-то у нас с Джой называлось «ленивыми бутербродами». Новоявленный Берт не стал чиниться и отдал дань угощению – по местным правилам таежного этикета из этого следовало, что явился он не с дурными намерениями, а действительно только поговорить. Когда с едой было покончено, и даже мятущиеся от несбыточных надежд собаки перестали оббивать хвостами ножки стола, я разлила в чашки по новой порции кофе, уже по-имперски, то есть с имбирем и кардамоном, и сказала:

– Ладно, а теперь колитесь – что вам от меня надо?

Гость выпрямился, поставил на стол недопитую чашку, нахмурился и спросил:

– Мэм, зачем вам трое очков?

На диване с собаками возникло неприличное веселье. Или показалось?..

Действительно, на груди у меня, на разноцветных кожаных тесемках с фенечками, сплетёнными одною из внучек, висело три пары очков. Если гость имел в виду сбить хозяйку с толку, то ему это вполне удалось.

Ну, при чем тут мои очки?!

– Слушайте, как вас там… Берт. Имейте уважение к старости. В моем возрасте трое очков ещё совсем не предел. Даже странно… Эти для вождения, эти для чтения, а эти – для компьютера…

– Здесь берет Интернет?

– Берет, берет… только кто кого, не всегда понятно. Тут, знаете ли, как в «Винни Пухе»: идут ли слонопотамы на свист, и если идут, то зачем… Обычно этот вредитель саботажит на предмет «невозможности отобразить страницу», или забрасывает меня гнусными оскорблениями типа «обновите браузер». А как объяснишь подлецу, что для моего возраста любые намеки на обновление браузера звучат, мягко говоря, бестактно… Хотя чаще всего мы с ним играем в «сенежского механического дурака».

– Это как?

– А, это игра такая, в неё все сенежане постоянно играют с бытовыми приборами. Правила такие: ты должен заставить прибор работать, а он должен не дать тебе это сделать. Кто перетрудился, тот дурак…

И вот тогда он спросил:

– Мэм, скажите, а почему все-таки вы живете по эту сторону Реки?

…Если захотеть, то можно многое запросто списать на оговорку, – но это было бы откровенной подтасовкой фактов. Что там нашептывает регулярно дежурная старческая бессонница, плевать, – до маразма пока ещё далеко. О тысяче вещей можно осторожно сказать себе: да не слушай, ерунда… Но не услышать сейчас было невозможно: до сих пор все спрашивали, отчего я поселилась на «той» стороне Реки. Случайный гость сказал: на «этой».

Можно было бы списать оговорку на то, что сейчас он сам находился по эту сторону, – что ж такого, если человек просто умеет грамотно выражать свои мысли… Но, как гласит местная народная мудрость, другого обманешь на час, а себя – навсегда.

Я не могла ошибиться: Берт произнес «эту», как «нашу».

…Не мне, а старости моей, поизносившейся в десятках разочарований, сложно было поверить, что возникло вдруг в равнодушном и справедливом мире (против этого ты уж во всяком случае не станешь возражать, старушка-вострушка, верно?) с неба упавшее избавление тебя от непонимания. Того самого, над которым ты когда-то, в силе и славе молодости, в свои тучные годы, ещё счастливо-близорукая, привыкла посмеиваться, и влет диагностировать у других, как лёгкую форму параноидального эгоизма… И на которое теперь, в эпоху фатальной дальнозоркости, сама себя уже осознанно обрекла из очень – Господь свидетель! – важных, и где-то даже трагических резонов.

Но вот чтобы понимание так просто пришло к тебе, на закате обыкновенного хлопотного дня, с суковатой палочкой и умными глазами… Сколько видела моя зрелость и старость умных глаз, которые рано или поздно подергивались дымкой недоверия, непонимания, а главное – нежелания понять, потому что понять – это обязательно принять и разделить. И не меня, пусть ни на кого не похожую, но всё-таки прожившую достойную жизнь, состоявшуюся и самодостаточную, – а мою щемящую ответственность за кого-то другого, кого в своё время имела то ли мужество, то ли неосторожность понять и взять под защиту. Кто отважится встать со мной в моей ситуации – спиной к спине у мачты, против тысячи вдвоем?!

Было время – не было сомнений, кто.

…Я помотала головой, пытаясь вытрясти из неё сантименты, не имеющие отношения к делу. Гость смотрел пристально и сочувственно, и сразу понял, что шкала моего настроения, так сказать, теряет вертикаль с залом.

– Можно ещё кофе? – спросил он.

– Берт, – сказала я, взяв себя в руки, – а вам не кажется, что ваш вопрос нуждается в некоторых, так сказать, объяснениях? Приходите неожиданно, ни с того, ни с сего… за каким-то лешим вопросы задаёте… Я не о кофе, кофе сейчас налью, конечно. А по поводу этой стороны Реки могу сказать только одно: ну и что?

Гость улыбнулся:

– Говорят, вы к неожиданностям всегда готовы, как никто… Говорят – вы так же в своё время и в Страну маханули, неожиданно и бесповоротно… Скажите, а вы что, так ненавидите цивилизацию?

…Бог мой, вот уж чего за мной никогда не водилось, так это небрежения к родине. Да я всей душой и даже селезенкой до сих пор нежно люблю старую европейскую глубинку, городскую и деревенскую: с её необхватными дубами и соснами, занесенными в списки городских достопримечательностей, с тавернами, вросшими за века в землю, так что теперь по ступенькам ко входной двери приходится спускаться, а не подниматься; и королевские гербы, начертанные скромненько, в самом углу вывески какой-нибудь «Королевской трубки», или «Королевского эля» – только потому, что именно в этой таверне лет 400 – 700 назад очередной Карл Лохматый или Георг Немытый расколотил свою глиняную трубку о голову слуги, подавшего ему эль недостаточно быстро. Или принёсшего эль не светлый, а темный. Или вообще пославшего венценосного гостя куда подальше, в свете собственных антимонархических убеждений и пылавших по округе крестьянских восстаний… Я очень скучала по местам, где родилась и выросла – старым городам, с их узкими улочками, заросшими парками и облупившимися фонтанами, с домами давно исчезнувших Гильдий, с кроткими крестами на рвущихся ввысь соборах, и аскетическими замками… Но на моей Дороге далеко позади остались и древние квадры мостовых, и рыночные площади с остатками ещё цеховых построек. Очень далеко позади – и в пространстве, и во времени.

Ностальгией я в своё время отмучалась; а теперь настали для меня другие времена, на других дворах.

О чем я Берту и сообщила. И тут же про себя подумала: да за каким, собственно, репьём ушастым я тут распинаюсь?! – ну кому какое дело…

Но Берт не дал сбиться, быстро кивнул и сказал:

– Готов подписаться под каждым словом, клянусь. Вы извините – действительно, полез сразу с вопросами, кто так делает… Вообще-то я не хам, только вот дело у меня к вам сильно деликатное…

На диване опять послышался непонятный звук типа хихиканья: я обернулась, но собаки просто громко дышали, развесив языки. Жарковато ещё в комнате, мельком подумала я, с дневного-то солнцепёка.

– …По уму, надо хоть представиться толком, – как ни в чём не бывало продолжал гость, – как было выше указано, живу и работаю в Стране уже почти 30 лет, приехал по контракту из Юны, да так и остался. Меня многие знают, просто в Городе редко бываю – я картограф. Хотите – позвоните Дугу, он за меня поручится. Вот ещё Тойво мог бы…

– Батюшки, – встрепенулась я, – вы и Тойво знаете?!

– А как же! Много и плодотворно с ним работал, он мне никогда не отказывал… Хотя один из самых опытных в Стране проводников всегда нарасхват, и у геологов, и у строителей. Я и сам работал то на одних, то на других… случалось и с военными сотрудничать.

– Картограф… Так вы из Геологического управления?

– Нет, из Департамента по землепользованию. Хотя с недавнего времени я на инвалидности.

Он замолчал. Я немного подождала и осторожно спросила:

– А что с ногой?

– Хотелось бы сказать что-то героическое, – криво усмехнулся гость, – но уж больно глупо врать, да ещё с самого начала… Идиотская история: двигал дома мебель, и на меня упал шкаф. Слава Богу, не книжный, а платяной, так что жив остался, но в поле больше не ходок.

Катька зевнула – сладко, до слез, и перевернулась на другой бок, скинув задом на пол подушку, расшитую мною в одну из здешних одиноких тоскливых ночей иглоросписью. Помешала она ей, что ли… Я глядела на эту дурацкую подушку, со всеми её пастельными камышами, тростниками и печальной выпью, и молчала.

– Ладно, – сказал Берт, встряхнувшись. – Что вам ещё про себя сказать? – женат, дети взрослые, внуки…

– Хорошо-хорошо, я за вас рада, только давайте ближе к теме.

– Может, ближе и не бывает.

– Возможно, только я пока этого не вижу. Не о внуках же вы пришли ко мне консультироваться!

– А почему нет? – всё-таки, 3 поколения классных специалистов, вами лично подготовленных за 50 с гаком лет работы в Центре Кризисных Ситуаций… Что вы ручкой машете, вы на пенсии не так давно, чтобы в Городе забыли – и вас, и дела ваши славные, про легенды я уже не говорю… Ваши выкормыши сделали блестящие карьеры, и заслуженно; ваши дети – военные, спасатели, уважаемые люди, орденоносцы, герои… тарки есть, сын-президент… А кстати, это правда, что вы с Джой ходите на Полигоне «десятку»?

Полигон был суперсложным тренажером в нашем Центре Кризисных Ситуаций; степень крутости тестируемого в нём определялась по шкале от 1 до 10. «Десятку» ходили только тарки и супербизоны всяких силовых структур.

– Берт, вы либо издеваетесь, либо бредней наслушались. За «ходите» спасибо, конечно, в моем возрасте и ползать-то вполне почетно…

Вот скажите мне, откуда слухи берутся?! Разве что от «трёх поколений классных специалистов», хохмачей и охальников, а также детей, внуков и выкормышей – охальников, хохмачей и хамов трамвайных. Нет, ну надо же было додуматься…

Ладно, предположим – умеет Джой водить самолет. И что? – сбить её всегда могла даже не очень нахальная ворона.

Ну, брала я призы на стрельбищах – толку-то? Теперь вот даже охотиться не могу: поданная гостю кряква была банально куплена на базаре.

Да, прыгали мы с парашютом, в далекой молодости. Два раза. Приземлялись в глубоком обмороке, обе, и только поэтому не разжились сложными переломами: мешок – он и в Империи мешок, хоть с мясом, хоть с чем.

Нет, катер и машину я вожу без дураков. И что? Можно подумать, жизнь моя проходит в океанских просторах, или на треках Формулы-1…

Конечно, мы умели по всем правилам разгадывать шифровки. Я бы даже сказала, виртуозно умели. Но в последние рабочие годы все криптограммы, попадавшие в наши руки, принадлежали перу нерадивых сотрудников или детей, и таинственностью своей обязаны были беспросветной лени и первых, и вторых, да нашей бесхребетности, как начальственной, так и материнской…

«Здра на ка при пер дом реши по пу мо комки»…

Вот что это?! Кто вообще стал бы заморачиваться над этим выдранным из чужого блокнота листочком, жуткого розового цвета, мятым до изжёванности, исчерканным и абсолютно неуставным?..

Ну, так я стала. Просто потому, что все мои сотрудники в первую голову – да нет, от первой до последней головы! – были моими детьми, хорошими или плохими, перспективными или нет, неважно: они были дети, а я взрослая, судьбой, роком или Дорогой назначенная «матерью родной».

…И на самом деле всё оказалось просто: «Здравствуй, начальник! Как придешь, первым делом реши по поводу моей командировки». По окончании дешифровки у меня даже не хватило характера от души навалять молодому сотруднику по талантливой голове: ему предстояла действительно сложная командировка, да и любила я его – за таланты, ум и смешливый характер… Теперь уж он директор одного из континентальных филиалов Центра.