Разгильдяй и грабли – 2

Глава 2. Оверкиль под Голландией

Когда перевернулись, и я оказался под водой, почему-то первая мысль была о маме. Мама мне мальчику лет в 14 говорила: «Не ходи на речку, утонешь. Мне цыганка сказала». Маму я старался слушаться. Хоть и боязно было кататься на скользких льдинах весной на речке Лопань в Харькове, но я катался. Потом мой друг Борька нарядился в тельняшку. Как мне хотелось иметь такую! Наверное, поэтому и стал моряком-подводником.

Было это в начале лета. Жена уехала с малолетним сыном из Балаклавы в Ленинград, потому что помощи от меня не было никакой, подводную лодку поставили на ремонт на месяц в судоремонтный завод в Севастополе, экипаж перевели на ПКЗ (плав казарму) при заводе. Офицеры и мичмана большей частью были отправлены в отпуск. Только механик, кто-то ещё и я «караулили» личный состав. А так как я холостяковал, то вызвался быть дежурным по казарме ежедневно.

Море я уже повидал и в курсантские годы, и поплавал на «малютке» М-353 с замечательным отцом-командиром Крыжановским Вячеславом Алексеевичем.

Хотелось чего-то морского больше. Думал, получится ли из сухопутного харьковского мальчишки настоящий моряк, чтобы похвастаться какими-то приключениями, может, даже опасностями.

А тут: пройдёшься по ПКЗ, на лодку строем сводишь экипаж для чистки трюмов и цистерн, поговоришь со строителями (так называлась бригада ремонтных рабочих на лодке). Разве это морское дело? Дело, конечно, но не то.

После обеда мы часто не ходили на ремонтирующуюся лодку. Чем же заняться? Книжки читать и всякие там инструкции по жизнедеятельности лодки, по специальности – утомительно. Мне же было всего 23 года.

Лежу я, значит, на койке после обеда на ПКЗ в своей каюте и, как шилом, меня кольнёт!

Подскочил, побежал на верхнюю палубу, где стоял шестивесельный ял, покрытый брезентом. Открыл, там мачта, завёрнутая в парус, уключины на месте, вёсла. От радости стал глубоко дышать.

Ура! Можно пройтись по Севастопольской бухте под парусом.

В училище, когда мы проходили «курс молодого матроса» на крейсере «Аврора», мы почти ежедневно по Малой Невке ходили на вёслах, я был загребным (на первой банке справа), хоть худой, но жилистый, имел третий разряд по спортивной гимнастике. Пару раз нас даже учили ставить парус. Значит, хоть и небольшой, но навык есть.

Авантюра, конечно, но я сразу решил, что мы на полных парусах пройдёмся на радость всем севастопольцам вдоль берегов бухты. Пусть любуются ловкостью моряков!

Известно, что ясли к корове не ходят. Поэтому пошёл наш лейтенант в экипаж искать таких же одержимых морем по ПКЗ.

И, представьте себе, нашёл. Один из них с кем-то когда-то ходил на яхте. Вот повезло! Значит знает, что такое уключина и шкот.

Броситься с головой в непонятную авантюру – это глупость (сейчас понимаю) высшей степени. Но всё же соблазнительная глупость, разделить которую желают, мне кажется, многие. Я уходил от разума и шёл к чувству, от безопасности к авантюре, из реальности в мечту. Дело в том, что в те молодые годы я не мог долго находиться в каком-то спокойно-консервативном состоянии. Через некоторое время у меня начинали чесаться пятки, и я всё время куда-то мчался. Всю жизнь. Дело в том, что разница между мальчиком в 23 года и мужчиной после 50-ти лет – в стоимости их игрушек.

Сделав инвентарный осмотр шлюпки уже в составе шести матросов, мы её с горем пополам спустили за борт, увидели, что протечек нет, и радостные погребли чуть ли не на середину Севастопольской бухты ближе к Инкерману.

Почти, как бывалый моряк, я скомандовал:

– Шабаш, рангоут ставить!

Конечно, никто не понял, чего я хочу, но по ходу объяснил, чтобы вёсла убрали внутрь шлюпки вдоль борта, но шкертами не привязывали (на всякий случай, подумал я). Мачту с парусом мы приготовили ещё на ПКЗ, прикрепили на клотик Военно-Морской флаг, сняв его с ПКЗ, заранее обговорили как вставлять нагель, чтобы мачта правильно закрепилась и некоторые другие нюансы относительно парусов, кливер- и фок-шкотов.

Дальше я просто ребятам сказал по-русски:

– Ставим мачту и медленно поднимаем паруса, шкоты не натягиваем, но за борт не отпускаем.

Матросы у нас смышлёные, разобрались, как надо, и …, на удивление, небольшой ветерок наполнил паруса.

Видели бы вы эти радостные физиономии!!!

Знал я, что поворот «оверштаг» – против ветра – делать проще, меняя галс, а вот поворот «фордевинд» – за ветром – я не очень себе представлял.

Пока мы ставили паруса, нас отнесло в сторону Инкермана, ветер был западный, средний. Поэтому повороты «оверштаг» для смены галса я проделал много раз, пока мы не прошли траверз Голландии, участок Северной стороны бухты, где располагалось Военно-Морское инженерное училище, которое готовило механиков для атомных подводных лодок.

Шлюпка наша идёт самыми выгодными галсами против ветра. Нам никто не мешает, и мы никому не представляем угрозы. Запредельное чувство свободы и простора! Есть, правда, одно неудобство: нужно быть предельно собранным и моментально реагировать на шалости ветра. Но, куда там! Сплошная эйфория, петь хочется! Если бы умел!

Для поддержания скорости я натягиваю фок-шкот, что-то похожее делает моряк с кливер-шкотом. Выдерживаю пока ветер равномерен. Но, вот, словно плевок воздухом, мачта с парусами клонится к воде. Для выравнивания отпускаю шкот, подворачиваю рулём, а матросы невольно наклоняются в противоположную сторону. Мачта выпрямляется, шлюпка замедляет ход.

Снова потихоньку выбираю (натягиваю) шкаторину, снова рулём подставляю паруса к ветру, паруса перестают трепыхаться, натягиваются, распрямляются, и шлюпка снова увеличивает ход.

Работа с ветром напоминает игру в «кошки-мышки», где роль кошки принадлежит ветру, ну, а мышки – мне. Каково ощущение? Радость! И одновременно напряжённость на мажорном фоне. Запах воды пьянит – его ни с чем не спутаешь.

Дальше идти на выход из бухты мне не требовалось. Там туда-сюда ходили пассажирские катера и паромы. Кроме того, я понимал, что мы катаемся контрабандой и, в принципе, мне может за самовольство здорово попасть. Я же ни у кого разрешения не спрашивал.

Пройдя траверз Голландии, решил повернуть опять к Инкерману, и идти с «форсом» по ветру. Поворот нужно было делать медленно, чтобы ветер резко не забрал фок-парус или вообще отпустить фок-шкаторину и работать только рулём. Но я этого не знал…

Очередной, уже бессчётный удар ветра в парус. Я привычно с небольшим натягом отпускаю шкот, но трепыханья паруса нет. В чём дело? Рулём поворачиваю парус к ветру, но уже поздно – мачта продолжает медленно клониться к воде. Командую:

– Всем на противоположный борт!

Шлюпка выпрямляется и резко вдоль оси поворачивает уже на другой борт. Кто-то из матросов пытается быстро перебраться опять на другой борт, но… поздно. Шлюпка переворачивается вместе с нами. Прыгаем в воду.

В голове у меня сумятица: я не был готов к такому событию, и не знаю точно хорошо ли все умеют плавать.

Шлюпка перевернулась килем вверх, парусом вниз и… не тонет. Понимаю, что внутри шлюпки воздух. И это всего-то?! Немного успокоился. Плаваю я хорошо. Вижу, что моряки держатся за шлюпку. Соображаю: надо посчитать. Считаю. Пять плюс я – шестой, а было семь. Уже, вытянув руку из воды, считаю. Опять – шесть. Кричу, что есть силы:

– Кто умеет плавать и нырять – ищите!

Почти все, и я в том числе, ныряем вокруг шлюпки. От волнения сердце выскакивает. Ну, всё, думаю, кто-то ударился о шлюпку или мачта его стукнула?

Проходит целая вечность, а седьмого нет. Уже устали нырять, да и вода не очень прозрачная. Что делать? По себе знаю, сколько человек может не дышать. Значит, утонул?!

Вам не передать мою тревогу. Моряки тоже вытаращили глаза. Все смотрят на меня. А я такой же «опытный» парусник, как и они.

Через какое-то время спокойно у борта шлюпки показывается радостная голова седьмого, который чуть ли не поёт:

– Выдернул я его всё-таки!!

– Кого? – спрашиваю я.

– Да, нагель, чтобы мачта за дно не зацепилась, когда буксировать шлюпку будем к берегу.

Тревога сменилась радостью: а мы в суматохе не догадались заглянуть под шлюпку.

Только кто-то из матросов буркнул ему:

– Мог бы подождать, пока нас лейтенант не посчитает.

Вытащили шлюпку на пляж у самой Голландии (см. фото),

Сняли и высушили парус, поставили шлюпку на киль, вычерпали воду, даже позагорали, и на вёслах вернулись на ПКЗ.

Больше я не затевал такие прогулки. Однако, остался при мнении, что здоровая доля авантюризма – это именно то, добавляет в нашу жизнь драйва, движения и красоты… не даёт заскучать и заставляет нас двигаться вперёд.

Не очень смешной урок преподнесла мне судьба, но я же родился в «рубашке». И Ангел-хранитель всегда со мной. Поэтому хочу приободрить себя стихами Сергея Есенина:

И ещё где-то я вычитал, что «авантюрист – человек, берущийся за дело, которое кажется другим непосильным».

Глава 3. Как делили Черноморский флот

Как делили? По живому. И я в этом принимал непосредственное участие. Было, в основном, трагично, а иногда – комично.

В честь 50-тилетия выпуска лейтенантов нашего училища подводного плавания я написал поэму «Отзвуки юбилея» (21.10.2009), где есть такие строчки:

Для справки: Капитан 1 ранга Капустин Николай Иванович, мой однокурсник, демобилизовался в 1990-м году с должности заместителя начальника Севастопольского Военно-Морского училища им. П. С. Нахимова, адмиральского звания не получил, уже была перестройка и готовился развал СССР, но он остался в Севастополе, был председателем Совета ветеранов-подводников.

История раздела Черноморского флота подробно изложена в исследованиях корреспондента Олеся Бузина` и в воспоминаниях тогда Командующего Черноморским флотом адмирала Касатонова Игоря Владимировича. Делили флот с 91-го по 97-ой год, и всё время тогда на арке Графской пристани развивался Военно-Морской флаг СССР. Он и сейчас там висит с 2014-го года. См. фото флага на Графской пристани в 1991—1997гг.

Главное при разделе было то, что президент Украины Леонид Кравчук требовал, чтобы 3 января 1992года Черноморский флот принял присягу Украины. Адмирал Касатонов ответил:

– Нет!

Дрогни Касатонов, и янки бы уже давно в Крыму сидели. Вся новейшая история России по-другому бы пойти могла.

Но Касатонов не дрогнул, уберёг Черноморский флот, потому что есть такая профессия – Родину защищать. России есть чем гордиться пока у неё есть такие сыны, как адмирал Касатонов.

Теперь о моём участии в этом сложном деле.

Демобилизовался я по своему желанию в 50 лет, и решили мы с супругой перебраться под старость лет в Севастополь. Есть такое право у каждого военнослужащего при демобилизации. Почему я выбрал Севастополь? Там прошли моя и супруги молодость в Балаклаве, там родился сын, а ещё – начало «хромать» здоровье, Крым – это здравница.

Получили мы там квартиру, и я стал искать работу. В годы перестройки это было очень сложно.

Уйдя на пенсию, стал работать в ЦНИИ «Гидроприбор» в Ленинграде. Сразу получить должность главного конструктора получить не удалось, и работал в одной из гидроакустических лабораторий заместителем начальника.

Меня распирали идеи совершенствования неконтактной минно-торпедной техники, а приходилось внедрять, хоть и полезные, но не свои задумки.

Тогда я понял, что мне, как кандидату наук, можно в Севастополе на базе ЦНИИ «Гидроприбор» создать свою лабораторию.

Обосновав всё технически, развернул кипучую деятельность по созданию лаборатории с финансированием от ЦНИИ «Гидроприбор» на базе института океанологии ВМФ.

Вышел приказ директора ЦНИИ «Гидроприбор» о филиале лаборатории в Севастополе, но денег ни на аренду помещения, закупку техники и прочего мне не обещали. Что делать?

Вначале мне удалось договориться в институте океанологии ВМФ в Ленинграде, чтобы мне, пока одному, выделили в их филиале в Балаклаве помещение, где бы я мог начинать работу. Этот институт ВМФ имел ещё базу в Казачьей бухте Севастополя, где я тоже имел право работать. Мой друг Анатолий Петрович Прошин, работавший заместителем начальника института океанологии ВМФ, издал соответствующий приказ, вплоть до работы с секретными документами. И там, и там полупустых помещений было достаточно, а что я смог сделать один?

Стал собирать команду единомышленников на паритетных устно-договорных условиях, обязуясь, что лаборатория будет заниматься гидроакустическими шумами подводных лодок и торпед. Человек пять – шесть заинтересовались моим предложением, были среди них кандидаты наук и даже доктор технических наук Исаченков из института Южных морей Академии Наук.

Удалось привлечь и организации. Согласовал и заключил договора о намерениях с институтом Южных морей Академии Наук, Черноморским минно-торпедным управлением ВМФ и, естественно, с Севастопольским филиалом института океанологии ВМФ.

На всю эту организацию я потратил почти три года. И вдруг, в 1991 году разваливается СССР, начинается делёж Черноморского флота. Я автоматически становлюсь без моего согласия гражданином Украины – по месту прописки жилья в Севастополе.

Понимаю, что надо при развале страны, образовании нового государства под названием Украина получить хотя бы минимальные гарантии на создания моей лаборатории.

Иду в Черноморский Штаб ВМС Украины, который вначале располагался в Военно-Морском училище им. Нахимова в Севастополе и предлагаю свою помощь по созданию украинского минно-торпедного управления ВМС Украины.

Прихожу с рефератом к зам. Командующего ВМСУ и согласовываю план своих действий.

Сейчас я впервые расскажу о некоторых закулисных событиях, которые могут показаться совсем неправдоподобными.

Меня определили в смешанную подготовительную российско-украинскую группу как специалиста по минно-торпедному и почему-то ещё противоминному оружию и вооружению. Мы готовили предварительные предложения Штабу Черноморского флота в составе бывшего СССР во главе с Командующим Черноморским флотом России адмиралом Игорем Касатоновым. Встречались мы с представителями Штаба не на проспекте Нахимова, а либо в училище, либо в гостинице МИС (морской инженерной службы) на улице Гоголя (чаще) или на улице Ленина (реже).

Приведу несколько примеров, свидетелем которых я становился невольным слушателем чаще в курилках где-нибудь на этаже.

Во-первых, все (и с украинской стороны, и с российской) были очень напористые;

Во-вторых, никто не стеснялся в выражениях, вплоть до нецензурных слов;

В-третьих, подход был такой, что весь Черноморский флот считался российским, и украинской стороне отдавалось имущество, несмотря на приказ Кравчука о вхождение Черноморского флота СССР в состав ВМСУ, не самое новое, за некоторым исключением.

Чтобы было понятно что собой представлял в 1991 году Черноморский флот, приведу несколько цифр.

Флот имел 833 корабля, 28 подводных лодок, крейсеров и БПК 1-го ранга – 8, эсминцев – 20, четыре десятка сторожевиков, 30 ракетных катеров, 400 самолётов, 50 десантных кораблей, 70 тральщиков, 100 тысяч матросов, старшин и офицеров и 60 тысяч вольнонаёмных. Всё это располагалось в Севастополе, Балаклаве, Одессе, Керчи, Феодосии, Измаиле, Новороссийске и Поти.

Украине досталась почти одна треть, а сейчас всего три боевых кораблика типа ракетных бронированных катеров и десятки ржавеющих не боеспособных кораблей и судов, включая одну подводную лодку. На Украине всё либо распродали за бесценок за рубеж, либо порезали на металлолом, а, «гроши»? Сами понимаете, где.

Но при дележе «грызлись» за каждый корабль, буй заграждения и тральщик.

Разговаривали все чётко только на русском языке.

Самый яркий конфликт был между министром обороны Украины генералом Морозовым, бывшим в СССР командующим Одесским округом, и вновь назначенным в 1991 году адмиралом Игорем Касатоновым. Генерал-обыватель вступил в противоречие с адмиралом империи.

Из воспоминаний адмирала Касатонова: «Никто никогда задач по сохранению флота мне не ставил… Это я принял решение, объявив 5 января 1992 года, что ЧФ – флот российский, подчиняется министру обороны Шапошникову и Главкому ВМФ Чернавину. Моряки выполнили мой приказ: „Украинскую присягу не принимать!“. Первой об этом объявила американская газета „Нью-Йорк таймс“. В поддержку я получил из России сотни телеграмм от простых людей, от руководства – ноль. По форме это был мятеж».

Представители Украины в группе «дележа» все были одеты «по-граждански», я тоже. Об их воинских званиях я только догадывался, но они все были дилетанты в вопросах военно-морской службы, но очень прислушивались к разговорам «сверху».

Помню один рассказывает:

«Боря (так они называли Бориса Николаевича Ельцина, а мы – БН) назначил заключительное совещание по Крыму и Черноморскому флоту, где всё окружение Ельцина, и он в том числе, были настроены на то, что Крым, а тем более Севастополь, который уже юридически и финансово был включён в госбюджет РФ, а также весь Черноморский флот переходит в юриспруденцию России. До этого Кравчук ездил к Ельцину с предложением о передаче Черноморского флота Украине, но ничего не выторговал.

Читайте дальше – почти анекдот. Дело было где-то в середине дня, уже почти обе стороны собрались на заключительное заседание, и вдруг входит Паша-мерседес (министр обороны РФ Павел Грачёв) и говорит громко, чтоб все слышали:

– Борис Николаевич, всё на столе стынет…

Тот отвечает:

– Ладно, давайте перекусим, а потом…

Ушли, нажрались и забыли обо всём.

Так мы чуть не прокакали Черноморский флот, и, извините, потеряли на некоторое время Крым. Было бы желание «наверху», флот бы весь остался российским. Никакого дележа не было бы. Но история не знает сослагательного наклонения.

Был я как-то и на совещании у Командующего Военно-Морскими Силами Украины капитана 1 ранга Кожина (адмирала ему присвоили позже, через год-два), и там услышал о полу анекдотическом разговоре, когда в Севастополь прибыл министр обороны Украины Морозов, и ему докладывал зам Командующего контр-адмирал Ковшарь.

После знакомства Морозов спрашивает у Ковшаря:

– Так вы все украинцы?

– Так точно, – отвечает Ковшарь.

– А где же тогда русские?

– А русские у вас в штабе – Кожин, Костров, Кузьмин и так далее по алфавиту с окончанием фамилий на «ов» и «ин».

За спиной у Морозова засмеялись. Дело в том, что когда в Москве сократили 5-ю эскадру Черноморского флота, то 60 человек штаба остались без должности, а, значит, и без заработка. И они всем строем – в ВМСУ. И так бывало.

В процессе дележа попросили меня составить справку о трально-боновом вооружении.

Прибыл я на Северную сторону в Севастополе, там огромная территория, где под открытым небом потихоньку загнивали тралы, бочки, буи, троса в катушках и прочий «хлам».

Позже, недалеко от этих складов под открытым небом Украина организовала причал со всей инфраструктурой для своих кораблей.

Причал виден с Графской пристани, символическое его название Куриный причал.

Бывая в Севастополе почти до 2009 года, мы с супругой в нарушении всех правил приличия частенько купались у памятника Затопленным кораблям. Дети купаются, а мы старики тоже почти дети. Вот и купались, и даже загорали ближе к Графской.

С грустью я смотрел тогда на корабли-судёнышки, окрашенные в «американский» оттенок серого цвета с латинскими буквами «U» на борту. Эта утиная стая официально именовалась «эскадрой разнородных кораблей» ВМСУ. Это же был практически весь украинский флот, если не считать нескольких катеров в Керчи и Одессе и подводной лодки 641 проекта «Запорожец».

До сих пор потешаются (мне горько и стыдно за Украину) над этой подводной лодкой. У неё не было аккумуляторной батареи, где-то в двухтысячных годах ей исполнилось 40 лет. Конечно, она не только физически, но и морально устарела. Но, как же? Украине престижно иметь подводный флот. Лодка им досталась после дележа в 1997 году. Ранее её именовали Б-435 14-й дивизии подводных лодок Черноморского флота, а затем переименовали её на западный манер в U01 с названием «Запорожье», в чём чувствовалась ностальгия по мифическим «подводным силам» запорожских казаков.

Фото, ещё когда ПЛ была боевой, привожу ниже.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.