Хозяин подземелья

Запертый светом

Кир проснулся от животного визга, стоявшего вокруг него. Он подскочил на месте, запутался в одеяле и едва не сверзился с кровати. Он заполошно оглянулся, пытаясь собрать сознание в кучу, но никого, кроме него, в комнате не было, и он с протяжным выдохом осел на пол, потирая лицо ладонью.

Кир всегда был настороже, всегда готов обороняться, эта привычка быстро въедалась в сознание рода Утер, но в этот раз защищаться было не от кого. Визг пришёл совсем не из этого мира. Кир чуял Смерть.

Такова была их особенность. Их Сила, их Дар. И Проклятие.

То, что вампиры спят беспробудным сном, пока солнце не зайдёт за горизонт – полнейшая чушь. Они спят чуть крепче и чуть менее подвижно, чем люди, но всё же их так же легко разбудить. Светом, болью, запахом. Или звуком.

Визг, сорвавший с Кира покров сна, звучал не в этом слое бытия. Он пришёл от Грани. И из-за неё. Духи погибающих были настолько ошеломлены и напуганы собственной смертью, что не сразу осознавали своё состояние и продолжали кричать, уже отойдя в Безвременье.

Звук был таким громким, что ослепил Кира, он давил на уши так сильно, что Кир поморщился, пытаясь ослабить боль. Не помогло, и Кир потряс головой. Не вполне проснувшийся, он не сразу сообразил выставить барьер. Он дышал, будто выброшенная на берег рыба.

Вздохнув пару раз и собравшись с духом, Кир усилием воли приглушил крики. Когда звенящая боль в голове чуть утихла, Кир смог открыть глаза и проморгаться. Ощущения были, как после хорошего удара в морду. Белая пелена, накрывшая зрение, уходила медленно.

Постепенно перед взором Кира проступало его убежище, освещённое мягким тусклым тёплым светом ночника. Старая квартира с кривыми стенами, оклеенными пожелтевшими обоями в какой-то невнятный коричневый ромбик, протёртый ковёр на полу. В санузле за дверью шумели трубы – у какого-то соседа был неисправный смеситель. Двойные деревянные окна, люстра с пластиковыми висюльками-сосульками, гробообразная стенка, ковёр с оленями на стене… Квартиру будто перенесли неизменной прямо из его юности.

Спал Кир на раскладной тахте с продавленным днищем из ДВП, на которые были уложены старые поролоновые подушки. Как хорошо, что его спина теперь не жаловалась на сон на такой поверхности. Были всё-таки и плюсы в его немёртвом состоянии.

Обычная квартира, типичная для маленького посёлка, в каких живут тысячи семей. Больше, чем могут позволить себе начинающие работяги, а по меркам нищих студентов, так вообще хоромы. Кир, в отличие от его сородичей, смело вращавшихся в человеческих финансовых кругах, перебивался случайными заработками, слишком скудными, чтобы позволить себе то, что могли позволить себе другие вампиры.

Впрочем, он давно перестал роптать – спать на комковатых подушках было лучше, чем дневать в канализации, а Киру приходилось проделывать и такое. В первую же ночь здесь он наглухо затянул стёкла окон фольгой и занавесил их плотными шторами, теперь свет солнца не мог ему повредить, если никто не ворвётся в его убежище.

А незамеченным не ворвётся никто, ведь у него был верный охранник. Кир стрельнул глазами на небольшое человеческое ребро, лежавшее на книжной полке.

Визг всё ещё продолжал сотрясать пространство, настойчиво ввинчиваясь в его мозг, и Кир сдался. Он уселся поудобнее и, прикрыв глаза, опустил ментальный барьер, блокировавший его особое зрение. Он держал его постоянно, иначе не смог бы спокойно существовать в реальном мире.

Сородичи Кира вели своё происхождение от двенадцати династий, двенадцати родов, каждому из которых Тьма, изрыгнувшая их всех из своего чрева, даровала своё особое умение. Кир был сыном рода Утер и он мог видеть Смерть.

Рой образов обрушился на Кира, как цунами. Вокруг него кружили и метались духи. Они были повсюду, обезумевшие, потерявшиеся между Безвременьем и реальным миром, жестоко вырванные и тел и брошенные за Грань.

Кир едва не задохнулся от хлынувших на него ужаса, боли и отчаяния. Такого с ним ещё не бывало, он никогда в своей жизни не видел такого количества свежих духов раньше. Где-то недалеко произошла катастрофа.

Кир сначала думал отгородиться от всего этого кошмара, но не стал. Следовало разобраться, вдруг опасность угрожает и посёлку. Он попытался вглядеться в мельтешение перед ним, но ничего не получалось.

Духи буйствовали, сливаясь в единый рой, чуть светящийся в темноте. Люди, звери, птицы – все были здесь, будто в его квартирку открылся Ноев ковчег. Гвалт стоял такой, что было трудно вычленить человеческие голоса. С животными Кир общаться не умел.

Такой поток мёртвой энергии оглушил Кира, тело его пронзила боль, суставы начало выворачивать. Он едва не заорал. Усилием воли он закрыл свой разум для этого потока смертей и обратил внимание на кость на книжной полке.

– Матвей, – хрипло позвал Кир и пустил в кость слабый импульс призыва.

Едва заметная волна голубовато-белёсого света прокатилась по поверхности кости, и Кир почувствовал тёплый приветливый ответ. В продавленном уродливом кресле рядом с Киром начал сгущаться туман, видимый лишь ему одному.

В комнате повеяло холодом. Призраку потребовалось несколько секунд, чтобы обрести форму, и вскоре в кресле, подвернув под себя ногу и дрыгая другой, сидел парнишка лет шестнадцати. От растянул губы в открытой улыбке, демонстрируя Киру сколотый в драке передний зуб.

– Здрассе, КирСаныч! – бодро выкрикнул он звонким голосом. – Что, хозяин, надо? – деланно пробасил он, пытаясь спародировать фразу из известного мультика.

Мальчишка был одет в безразмерные шорты и растянутую футболку с большим пятном, происхождение которого не мог объяснить сам, на одной ноге из ботинка не торчал носок. На щеке его навечно осталась длинная подсохшая царапина, и Матвей не помнил, как получил её. Волосы его неопрятно, но задорно торчали в разные стороны.

– Матвей, – хрипнул Кир, и парень, почувствовав настрой своего патрона, подобрался. Бесшабашная весёлость мгновенно слетела с него. – Что-то случилось. Много погибших. Посмотри, что.

Парнишка, не говоря ни слова, вскочил с кресла и шагнул во внешнюю стену. Его тело прошло сквозь преграду, не встретив сопротивления. Кир с тяжёлым вздохом растянулся на тахте, пытаясь избавиться от остатков боли, поразившей его.

Вопреки ожиданиям Матвей вернулся довольно быстро. Он был взъерошен и непривычно серьёзен, даже напуган, и Кир, насторожившись, приподнялся на своём ложе.

– Что? – спросил он, упавшим голосом.

– Там… Там пожар в тайге, – выпалил Матвей и осёкся, будто не знал, что говорить дальше.

Кир нахмурился. Что ж? Пожар мог объяснить всех этих духов, массовая гибель животных, да и людей, в пожаре не была удивительной. Но лесные пожары были довольно обыденным явлением, в этом не было ничего необычного. Почему Матвей так всполошился?

– И? – подтолкнул Кир.

– Лес полыхает вокруг всего посёлка, огонь идёт сюда, – просипел Матвей. – Я слышал, эвакуацию объявили, вертолёты летят.

Кир вскочил. Он рванулся к своей одежде с вампирской скоростью, так быстро, что пылинки, танцевавшие в воздухе, застыли, а он для стороннего наблюдателя смазался в нечёткий растянутый силуэт.

Страх Матвея был совсем не беспочвенным. В дыму Кир мог обходиться без воздуха долгое время, но огонь был летален для вампиров, и Матвей об этом знал. А ещё он знал о том, что все создания вампира погибают вместе с ним, поэтому паренёк сильно рисковал быть развоплощённым, чего ему отчаянно не хотелось. Жизнь Кира он оберегал со всей ревностностью, на которую был способен.

Паренёк молча помог Киру закинуть все его немногочисленные пожитки в старый школьный рюкзак, первым делом прихватив собственную кость. Кир усилием воли загнал личного призрака обратно в его вместилище и рванулся к двери.

И застыл в ужасе, взявшись за дверную ручку. Его наручные часы показывали три сорок пять пополудни. Он был заперт солнечным светом в своей квартире посреди подступающего пожара. Заперт надёжно и крепко.

Тьма даровала вампирам разные силы, но у всего была цена. К примеру, те же Абигор, знавшиеся с нечистыми, так пропитываются Скверной, что не могут входить в святые места светлых богов любой из религий с достаточным числом твёрдых в вере последователей. Род Утер тоже платил свою цену.

Все до единого сородичи могли выходить на поверхность земли в сумерках. Они не выдерживали лишь прямого солнечного света. Кто-то говорил Киру, что сородичи из проклятого, тринадцатого рода, Блаэд, который остальные вампиры не признавали истинно вампирским, вообще могли разгуливать при свете дня, лишь прикрыв чувствительные к свету глаза.

Но род Утер… Тьма возлюбила их и приблизила к себе более остальных. Любой свет, пришедший от солнца, ярче лунного заставлял кожу Утер плавиться и покрываться волдырями. Они могли сколько угодно стоять под софитами и лампами дневного света, но выходить на улицу могли только в глубокой темноте. К тому же, при свете дня их дар становился значительно слабее.

Представители этого рода называли свою силу Навью, но все другие презрительно именовали их некромантами. Конечно, это было неверно. Некромантия была только областью Нави, хотя, некроманты среди Утер тоже были.

Нет, всё было гораздо сложнее. Утер были ближе к Грани, чем все остальные Видящие. Настолько ближе, что могут заглянуть за неё и вернуться назад. И каждый Утер касался Грани по-своему. В Истинной Книге Мёртвых были описаны общие для всех Утер ритуалы, но их было не так много. Каждый вампир интуитивно искал свой путь к Тьме, совершенствуя свой Дар и изучая его грани.

Были те, кто мог призывать души из-за Грани и говорить с ними, если они ещё не растворились в вечности. Были те, кто мог вызвать последние воспоминания умершего тела, помогая раскрывать преступления или узнавая детали катастроф.

Кир видел призраков. А они видели его. Вот и всё. Почти бесполезный дар. Кир мог говорить с ними, просить о помощи и исполнять их просьбы, мог дотрагиваться до них. Для него они были почти не отличимы от обычных живых людей. Почти.

Кир остро чувствовал их своим особым чутьём. Они для него выглядели, как живые, и в то же время – совершенно иначе. Он всей кожей ощущал близость к погостам, моргам, больницам и местам катастроф. Дома, обитатели которых не ушли за Грань окончательно, светились для него, как шатры в передвижном цирке. Ни с чем не спутаешь.

Толку, правда, от этого Дара было мало, и Кир иногда завидовал другим сородичам, которые вместе с Тьмой в крови обрели хоть сколько-нибудь полезное умение. Впрочем, изменить уже было ничего нельзя. Тьма приняла его так, а он принял Её.

Но среди Утер были и те, кто был способен силой своей воли поднимать мёртвые тела и заставлять их выполнять приказы, и это пугало других сородичей до икоты и кровавой диареи. Чем дольше живёшь, тем, казалось бы, спокойнее должен относиться к конечности своего существования. Но с сородичами всё было наоборот. Всё, что касалось Грани, приближения к ней или путешествий на Ту сторону, в Безвременье, вызывало неконтролируемый страх, а значит, и злобу.

Род Утер испокон веков подвергался гонениям, их Дар считался нечистым, а их самих называли порождениями зла. Кира забавляло то, что такие эпитеты к ним приклеили другие вампиры. Те самые, что пили кровь и жили в ночи, как и Утер. Даже Скверна рода Абигор не пугала их так, как Навь. Демоном стать было невозможно, а вот мертвецом – вполне.

Утер изгоняли, отправляли за Грань окончательно, травили, преследовали, и род ушёл в подполье. И всем было плевать, что среди Утер были и целители. Кто может оттолкнуть надвигающуюся Смерть лучше того, кто с ней на короткой ноге?

Были те, кого близость Грани и могущество сводили с ума, но, по убеждению Кира, таких в роду Утер было не больше, чем в других родах, которые из Альянса не вытесняют. Кир не знал ни одного другого рода, ни одного вида Видящих, кого бы так третировали и истребляли, как их.

Только два вампирских рода были вне закона: Утер и Невид, метаморфы. Остальные боялись их настолько, что всеобщий закон о ненападении на законопослушных сородичей не всегда перевешивал взращённое столетиями отвращение к этим двум родам.

На Кира охотились всю его не-жизнь, двадцать два долгих года, и вряд ли когда-нибудь это изменится. Он не знал, чем заслужил такое отношение, ведь его дар был пассивным, не направленным вовне, и не мог нанести никому вреда.

В теории он, наверное, мог попросить призрака швырнуть в кого-нибудь вазой, но и только. Не все призраки это могли, достаточно сильного нужно было ещё поискать, а если и могли, на призыв и просьбу тратится время, и в бою такое умение не применишь. Да Кир никогда и не пробовал.

Он просто со временем смирился с тем, что ему приходится прятаться не только от людей с их вездесущими видеокамерами и телефонами, но и от собственных сородичей. И в этом была его беда и горе. Его и всех его Сестёр и Братьев.

Вампиры – не Двусущие, они не могут уйти в глушь и жрать лягушек и лебеду. Они должны питаться кровью людей, а значит – жить вблизи больших городов. Чем населённее лан, тем меньше шанс, что люди начнут замечать странности. Меньше шанс примелькаться.

Вампиры тянутся к большим городам, неизбежно сталкиваются друг с другом, спорят за территорию. Те, что состоят в Альянсе или хотя бы не воюют с ним, просто отправляют своих Архонтов или амбассадоров на переговоры, и вопрос решается миром. Роды и Семьи делят города и регионы на ланы и сосуществуют если не в добрососедских отношениях, то хотя бы мирно.

Роду Утер места не было нигде. С ними не вели переговоров, с ними не советовались, их считали достойными только истребления и изгнания. Живущие вместе Утер привлекали больше внимания, и они вынужденно разобщались, расходились подальше друг от друга, стараясь затеряться среди людей.

Была у них и ещё одна особенность, которая ужасала сородичей. Утер были так близки к Грани, что могли питаться мёртвой кровью. При определённых условиях, не всегда и не от всякого, но они могли пить кровь из мёртвых тел.

Для остальных сородичей мёртвая кровь была ядом, способным доставить невероятные мучения и даже отправить за Грань окончательно. Среди остальных сородичей существовал закон о недопустимости отравления мёртвой кровью, даже пара капель, добавленная в консервированную кровь, которую сородичи пили вполне спокойно, могла стать большой проблемой.

Тем ужаснее казалась способность рода Утер выживать на такой пище.

И Утер, растерзанный всеобщим страхом и ненавистью, жил разобщённо. Братья и Сёстры вынужденно стягивались к скорбным местам, где могли проявлять свой Дар и находить пропитание с меньшим риском столкновения с другими родами.

Со временем жизнь в вечной тьме и ночи, в одиночестве и в окружении одних только мертвецов меняла их. Сёстры и Братья нередко уходили жить в склепы и норы, устроенные в моргах, в канализационные коллектора. Они становились теми монстрами, которых люди рисуют в своих книгах и фильмах ужасов. И Утер сами верили, что они таковы.

Кир уже ощущал подступающее желание сдаться и уползти куда-нибудь в беспросветную тьму, где он будет хозяином и господином пусть и пустого, но королевства, а не гонимой всеми тварью. Но пока что он заставлял себя выходить к людям, стремясь поддерживать хотя бы видимость той жизни, к которой он привык.

На данный момент от избрал местом своего проживания маленький сибирский Тыаг, его лан включал этот посёлок и несколько деревень вокруг. Он старался не высовываться слишком сильно, не питаться слишком часто, но всё же остаться среди тех, кто ещё не готов окончательно отдаться Тьме.

Через какое-то время, когда по посёлку поползут слухи, или к нему начнут проявлять слишком много внимания, Кир тихо исчезнет куда-нибудь. Впрочем, похоже, ему стоит поторопиться. Но он был заперт в квартире солнечным светом, а огонь тем временем подбирался всё ближе и ближе.

Крик во тьме

Огонь. Огонь повсюду. Пламя белое, как Солнце, разросшееся до размеров вселенной. И чёрный дым, что беснуется между его языками. Вязкий, густой, он лезет в рот, в нос, в глаза, проникает вглубь неё.

Испепеляющий жар на коже порождает чудовищную слепящую боль, столь запредельную, что сознание не в силах её объять. Дым разъедает лёгкие и глаза, словно кислота. Жар проникает в тело, пронизывает его насквозь, грызёт, выедая внутренности, превращая их в пар. Она растворяется в нём, теряется без остатка. Исчезает.

Боль внутри, боль снаружи, она сама стала болью. Пламя ревёт, заглушая её крик. Это ад. Пекло. Вокруг неё беснуются демоны и тянут, тянут к ней свои полыхающие щупальца. Всё исчезло, кроме этого инфернального бесконечного заполненного муками раскалённого Никогде.

Всё её естество вскипело от этого невозможного жара и стало разбухать, разрастаться, взрываться паром, теряя границы. Оно ширилось, пока не вспыхнуло, слившись с бушевавшим вокруг адом, и не перестало быть.

Вера подпрыгнула на кушетке в ординаторской, захлёбываясь собственным криком, оступилась и рухнула на пол на четвереньки. Не в силах сбросить липкий кошмар, она, охваченная паникой, метнулась в сторону и толкнула столик на колёсиках, на котором звякнули какие-то склянки. Что-то полетело на пол и разбилось.

Вера вытаращенными, но всё ещё слепыми глазами оглядывала пустую ординаторскую и тихо поскуливала от ужаса. Видение было слишком ярким, оно никак не желало уплывать обратно в царство мрачных грёз, из которого и выползло.

Вера забилась в угол и подвывала в такт своему дыханию. Как назло, в ординаторской замигал свет, заставляя её ещё больше сжаться. Страх отпускал медленно, но через пару долгих секунд она осознала, что это всё было просто сном.

Она наконец перестала выть и смогла выдохнуть, уткнувшись лбом в собственные колени. Сон. Просто сон. Вера вскинула голову. Ей нужно на воздух или хотя бы попить. Что угодно, чтобы отвлечь себя от этого кошмара. Такие яркие сны ей не снились уже давно!

Видимо, кошмарная усталость последних дней, тотальный недосып, вечная тревога и отчаяние от невозможности спасти всех привели её в то состояние, когда мозг начинал порождать пугающие образы. Ну а долг службы, обязывавший её работать с ожоговыми больными, дал этим образам направление и окрас.

Надо выйти! Хоть на минутку!

Вера так давно не была на улице и не дышала полной грудью. Запах дыма чудился ей теперь повсюду, будто гарь навечно въелась в её нос и глотку. Впрочем, город был накрыт дымовой завесой, и им пропахло абсолютно всё. Говорят, пульмонология тоже переполнена, люди валились с ног от отравления дымом, страдали от астмы.

Свет продолжал мигать, вызывая нервную дрожь. Опять перебои с электричеством, они доставляли особенно много хлопот в реанимации и операционных. Конечно, к больнице подогнали дизель-генераторы, но топливо не вечно, привезти его в город, объятый огненным кольцом, было не только проблематично, но и смертельно опасно. Кто решится ехать на бочке бензина через пожар?! Их заставляли экономить по максимуму.

Естественно, в первую очередь они бросали ресурсы на самые неотложные нужды, а свет в коридорах не так уж и необходим. В больнице быстро появились фонарики, работавшие на батарейках. Вера уже привыкла к отключениям и ощущению веса фонарика в руке.

А к чёрту всё! Вера с трудом поднялась на тряские, как у новорожденного оленёнка, ноги и, держась за стену, побрела к выходу. Она дышала, как выброшенная на берег рыба, сердце заполошно колотилось в её груди, рыжие волосы растрепались и свисали на лицо.

Ей нужен глоток воды. В горле пересохло от судорожного дыхания и криков. Она толкнула дверь и практически вывалилась из ординаторской в коридор. Свет мигал и здесь. Ну и наплевать. Вера знала это отделение наощупь и могла спокойно ориентироваться даже с закрытыми глазами.

Держась за сдавленное спазмом горло, она тяжело пошла в сторону общего кулера, стоявшего в коридоре около сестринского поста. Дыхание всё ещё было хриплым. Коридор был пуст, чему она сейчас была только рада. Судя по заметному красноватому оттенку неба, чуть светлевшего за окном, солнце только село. Вера отключилась всего на несколько минут.

Она доползла до кулера и жадно выпила два стаканчика чуть тёплой невкусной воды. Это немного привело её в чувства и позволило смягчить горло, смыв с него фантомный вкус гари. Вера глубоко и вдумчиво вздохнула, стараясь выпустить напряжение.

Сестринский пост был пуст. Кто там сегодня? Вроде бы, должна быть Маша. Тоже замоталась, наверное, бедолага. Все они в ожоговом в последние дни с ног сбились и засыпали прямо на ходу, Вера её понимала и ничуть не осуждала.

Вера выглянула в окно, выходившее на больничный сквер. В уходящем свете солнца можно было разглядеть два чёрных крыла больницы, обнимавшие островок зелени. Вере не нравился этот вид.

Некогда больница, выстроенная в советское время, была одним из немногих белых домов в сложенном из чёрного камня городе. Тогда типовые панели производили одинакового для всей огромной страны цвета на огромных заводах.

Центральная больница, на Верин взгляд, выглядела единственной свечкой в окружавшем её чёрном мрачном мареве, лучиком света. Но кому-то она показалась бельмом на глазу, выбивающимся из общего исторического вида Детинца, центрального и старейшего района Братина.

В какой-то степени это было правдой. Весь центр города и некоторые другие районы были выстроены из чёрного базальта, который с царских времён здесь добывали и, конечно же, воровали с карьера жители города.

Чёрные дома, чёрные мостовые, чёрная набережная великой Ангары. Как это ни странно, в этом городе посреди Сибири камень был доступнее леса, что и породило такую странную особенность. Кто-то находил в этом очарование, а Вера не очень любила этот вид.

Каково же было её возмущение, когда администрация города на выделенные на ремонт деньги решила привести больницу к общему знаменателю с её мрачным и таинственным окружением.

За считанные месяцы советская панельная высотка была превращена в чёрный готический замок, укрытый панелями, имитирующими каменную кладку, с наляпанными тут и там бесполезными башенками, не несущими никакой толковой роли, кроме декоративной. Так оплот надежды и оздоровления стал инкарнацией Бетлема в его худшие годы, а весь центр города стал с любого ракурса походить на декорации к экранизации романов Стокера или Райс.

Сейчас, в условиях жесточайшей экономии электричества, Братин был ещё более мрачен, чем обычно. Вера фыркнула и отвернулась. Впрочем, вид из окна не отбил у неё желания выйти на улицу хоть на минутку.

Она украдкой посмотрела в обе стороны коридора. Было пусто, её побега с рабочего места не заметит никто. А блин! В конце концов, имеет она право на передышку или нет?! Она здесь без сна и отдыха уже которые сутки! Кстати, а которые? Вера уже сбилась со счёта.

К чёрту! Пять минут на короткую вылазку у неё есть, и совесть не должна её за это загрызть! Вера насупилась, сжала кулаки и сделала не совсем уверенный шаг в сторону двери на лестничную клетку.

Когда Вера делала уже третий шаг к свободе, ей послышался слабый, едва уловимый звук, похожий на стон. Вера насторожилась. Как ей показалось, голос был высоким. Слишком высоким даже для женщины.

Она прищурилась, навострила уши и наклонила голову, прислушиваясь. Могли ли к ним в отделение запихать ребёнка? В условиях нынешней тотальной нехватки койкомест – вполне. Но всё же Вере в это верилось с трудом. Уж под ребёнка бы выдали место в реанимации.

Звук повторился, и Вера едва не подскочила на месте. Точно! Сомнений быть не может! Это стон! Измученный детский стон, и самым паршивым было то, что на него никто не отреагировал. Вера на цыпочках, чтобы не шуметь, побежала по коридору в ту сторону, откуда, казалось, и послышался детский голос.