- -
- 100%
- +
Действительно, фиг его знает почему, но в отличие от других затихвпнских мест, например, Шугозера или соседнего Макарьина, камарские окрестности были настоящей гнусовой прорвой. Очевидно, существовал какой-то загадочный фактор, неудержимо притягивавший сюда разную кровососущую дрянь.
Юрий Михеевич Перепрыгов, один из лучших камарских умов, однажды задумался. А задумываться он умел, поскольку только этим и занимался, работая в одном, как считали камарцы, очень секретном ящике. Продукция Юриного учреждения видать была настолько важной, что даже в период полной дистрофии военно-промышленного комплекса, перешедшего на изготовление кастрюль и мясорубок, его предприятие продолжало работать. Камарцы так считали потому, что Юра, в отличии от многих, регулярно и своевременно получал зарплату.
Итак, Юра задумался и резонно предположил, что комары существуют не только для того, чтобы изводить людей. Резон, по мнению Юры, обеспечивался мудростью матушки-природы. Почти каждое неприятное и даже вредное для человека природное проявление она снабдила еще и полезными свойствами. Здесь уместно вспомнить и кислоту муравьев, и опийный мак, и жала пчел, и змеиный яд, и, даже, радиацию. Основываясь на этом положении, Юра подумал, что и укусы комаров и слепней могут быть полезны. Вполне возможно, что они вылечивают какую-нибудь хворь. Но вот только не известно какую.
Если бы знать при каком заболевании жала комаров и другой кровососущей нечисти являются целебными, то можно было бы создать шикарный медицинский центр по лечению этого заболевания методом комаротерапии. Понятно, что лучшего места для создания такого центра, чем Камары, не сыскать.
То-то бы камарцы забогатели!
В Камарах любили застолья. Поводов для них в виде праздников и знаменательных событий было предостаточно. Характерно, что праздники скороспело учрежденные новой властью, такие как День Независимости (от кого независимы – не понятно), День Примирения (где Монтекки, где Капулетти – не ясно), в Камарах не привились. Зато камарцы традиционно, с удовольствием праздновали и День Победы, и 1 мая, и День Военно-морского флота. Не пренебрегали они и крупными православными праздниками. Кроме того, возлияниями с хорошей деревенской закуской отмечались многочисленные привальные, отвальные, начало цветения черемухи и т. д.
На одном из таких всекамарских сборищ и запустил Юра в массы, в виде застольной шутки, свою идею о комаротерапии. Идея нашла бурный отклик. Народ развеселился. Посыпались потешки, озорные предложения, сногсшибательные прожекты. В конце концов, застолье решило не ждать того времени, когда ученые дотумкают, какое именно недомогание исцеляют комары, а самим произвольно назначить любую, желательно незаразную, болезнь. Дать рекламу и начать эту болезнь «лечить»
Разумеется, у человека, страдающего этим, назначенным камарцами недомоганием, состояние здоровья после курса комаротерапии не улучшится, но ведь и хуже не станет. Вон, коренных камарцев с младенчества поедом едят комариные полчища, и хоть бы что. Все они отличаются отменным здоровьем и живут долго.
– Итак, господа камарцы, – торжественным голосом начал Юра, – какую же хворобу мы выберем?
– Ра-ди-ку-лит! – раньше всех, четко по слогам проскандировала захмелевшая Ира, жена Юры Перепрыгова. Как говорится, у кого что болит… А болела иногда у Иры спина. Эта крупная женщина с большими блестящими глазами и крепкими, ярко накрашенными губами всегда привлекала внимание мужчин. Поэтому ей было противно, время от времени, сутулится и потирать рукой больное место. Но более важным было то, что радикулит доставлял ей неудобства и страдания при обязательном сопровождении мужа в его походах по лесам и болотам.
Необходимо отметить, что Юра Перепрыгов был заядлым лесовиком. Он называл себя мордвином и говорил, что страсть к лесу у него наследственная:
– Мы, мордва, завсегда лесом жили.
Юра не просто бродил по чащобам и топям, а занимался сбором природных даров. В лес он уходил рано утром, а к вечеру возвращался с полным рюкзаком. Главными объектами сбора были ягоды и грибы, но, в зависимость от сезона, в рюкзаке могли находиться почки деревьев, корни для поделок, кора, цветы, полезные травы, березовый сок, мед диких пчел, целебные корешки и корневища, личинки муравьев, чага, орехи, ивовые ветки для плетения корзин, торф, можжевеловые ягоды, тетеревиные или глухариные яйца, лекарственные растения, какие-то мхи и лишайники, живица, березовый кап и много чего еще, подчас совершенно неожиданного.
Например, как вам нравится жаба в литровой банке? Юре жаба нравилась. Он приносил её домой и выпускал на свой огород, так как знал, что данное земноводное уничтожает овощных вредителей. Юра вообще был очень знающим человеком и своими знаниями охотно делился с односельчанами. К слову, именно от него камарцы узнали, что можжевеловые ягоды вовсе и не ягоды, а шишки, на двадцать процентов состоящие из сахара и, что эти шишки покупают у нас англичане для производства своего знаменитого джина. После этого и камарские мужики стали настаивать водку на можжевеловых ягодах.
Непреодолимую тягу к лесу, которую проявлял Юра, нельзя было назвать ни хобби, ни увлечением, ни коньком – это была настоящая жизненная потребность. Как уже отмечалось, неизменной партнершей Юры в удовлетворении данной потребности была его жена. Конечно, Ира при своем радикулите могла бы и не тащится за мужем в его любимые лесные глухомани, но из своего опыта супружеской жизни (а опыт у неё был большой: как никак Юра – это её третий муж) она извлекла следующую истину: «Если хочешь привязать к себе мужа, активно разделяй его увлечения». Вот и приходилось ей бурно восторгаться загадочностью болотных зыбей, умиляться очарованием пестрых от цветочного изобилия лесных полян, ахать от первозданной дикости приречных долин.
Объективности ради, следует сказать, что эти восторги не были лицемерны. Могучая красота зеленого царства, окружавшего Камары, неизменно покоряла любого горожанина, даже такого рафинированного, каким была Ирина Антоновна Перепрыгова.
Кроме предложенного Ирой радикулита, общество со смехом обсудило на предмет камаротерапии еще ряд заболеваний, после чего хмельной балаган на медицинскую тему начал потихоньку замирать. Однако, окончательно заглохнуть ему не дал Женя Иркутский.
КОМАРОТЕРАПИЯ ПО ИРКУТСКОМУ
В свое время Женя Иркутский служил в ракетных войсках. Его часть располагалась где-то в Восточной Сибири. Женя входил в расчет, который занимался транспортировкой ракетного топлива и заправкой его в баки ракет.
Иркутский – это была не фамилия, а прозвище Жени. Прозвали его так потому, что все свои рассказы он начинал одинаково: «Вот, когда я служил в Иркутске…». Было видно, что иркутский период был самым ярким в его жизни.
Первоначально Женя не участвовал в застольной медицинской беседе. Молча налегая на жидкие компоненты, он сидел за столом серьезный и сосредоточенный. Очевидным средоточением была его жена, которая недавно ушла от него и жила, как считали женщины, в Ленинграде с каким-то толстым коммерсантом.
После ряда стопок, несколько приглушивших раздражение по поводу измены жены, Женя стал прислушиваться к смеху и разговору сотрапезников. Поскольку этот кряжистый и сильный мужик был начисто лишен чувства юмора, то он пьяную застольную трепотню о комаротерапии принял за серьезный деловой разговор.
– Вам обязательно начистят морды! – неожиданно для всех выступил Женя.
– За что же, Женечка? – пропела Ира.
– Да, за обман.
Женя немного подумал и продолжил:
– Если уж и «лечить», то не телесную, а какую-нибудь душевную болезнь. Со стороны клиентов претензий будет меньше.
Ира прыснула:
– Нам здесь только психов не хватает!
– Зачем психов? Есть очень приличные заболевания. Например, эта… как её, импотенция, – предложил Женя.
Раздался смех, перешедший в хохот. Хотя названный недуг, вроде бы, не относился к психическим заболеваниям, предложение всем понравилось.
– Женечка, ты уже пробовал так лечиться? Ну, сознайся, сознайся, – приставали женщины. Буквально все знали, что жена покинула Иркутского исключительно из меркантильных, соображений, тем не менее, отдельные острословы стали по-мужски подначивать Иркутского. Но Женя знал, что все всё знают, и поэтому не обижался.
Вдоволь навеселившись, народ приступил к обсуждению Жениного предложения. В этом обсуждении принял участие и Александр Иванович. С высоты прожитых лет он дал скорее социальную, чем физиологическую оценку такого явления, как импотенция. Отметив во вступлении актуальность поднятой темы, Александр Иванович заявил следующее:
– Если в стране на сто женщин приходится менее 215 детей, то это означает, что страна начинает вымирать. И чем ниже данный показатель, тем интенсивнее идет вымирание.
У нас в настоящее время значение указанного показателя равно 160, и по прогнозам специалистов будет еще меньше. Дело в том, что обнищавший в одночасье народ не желает обзаводиться детьми. Стабильная бедность населения, живущего в состоянии хронического стресса, не только косвенно, но и напрямую влияет на рождаемость, так как низкокалорийное питание в сочетании с психо-эмоциональным дискомфортом приводит к половой индифферентности мужчин…
Удивительно, что оратора никто не перебивал. Несмотря на скучный тон выступления, уместный на каком-нибудь занудном симпозиуме, камарцы с интересом внимали словам Александра Ивановича, который продолжал:
– Помимо указанных причин, в сексуальной холодности мужчин повинны и женщины.
– А, женщины-то тут причем? – не выдержала одна из слушательниц.
– А, при том! – съехал с академического тона выступающий. – Некоторые дамочки, насмотревшись эротических фильмов, начинают на ложе изображать этаких львиц. Мужики, конечно, стараются. Но они же не львы! Со временем у них появляется обеспокоенность, переходящая в потерю мужской уверенности. Если при этом женщиной будет сделано какое-либо насмешливое замечание, то и все: импотент готов.
Александр Иванович передохнул и завершил:
– Я глубоко убежден в том, что импотенция – это не болезнь, а тревожное состояние души. И если чем-то шоковым, возможно, в том числе, и нападением массы кровососущих насекомых, удастся отвлечь мужчину от тягостных мыслей о своей профнепригодности, то он вскоре снова обретет уверенность в себе. Для ускорения восстановительного процесса, желательно, в качестве катализатора, обильно использовать полновесные бифштексы, ростбифы и прочую мясную продукцию, щедро сдобренную острыми приправами. Ну, и кой-какие народные средства…
Утверждение Александра Ивановича о том, что импотенция – это не болезнь, тут же образно проиллюстрировал Женя, спонтанно рассказав очередную историю из серии: «Когда я служил в Иркутске…». Суть этой истории в трезвом изложении такова.
После военного конфликта на советско-китайской границе работы заправщикам заметно прибавилось. Все новые и новые ракеты устанавливались на дежурство. Компоненты топлива, заправляемые в ракеты, обладали отравляющими свойствами. И если окислитель был еще терпим, то горючее, по выражению Жени, являлось полной поганкой. По инструкции, работать с ядовитыми компонентами надлежало в спецкостюмах и противогазах. В условиях жаркого сибирского лета, людям, затянутым в резину, работать было невмоготу. Поэтому вскоре операторы-заправщики стали снимать противогазы. И хотя уплотнительные устройства на заправочных шлангах отличались высоким качеством и надежностью, да и работать народ стремился на наветренной стороне, все-таки гадкий запашок компонентов обязательно витал над стартовой площадкой.
Руководил заправкой унылый майор. Он очень боялся отравиться и поэтому давал указания, находясь на приличном удалении от рабочей группы. Рядовым заправщикам это, конечно, не очень нравилось, и многие соображали, как бы заставить майора приблизится к месту заправки.
При своей унылой внешности майор пытался казаться бодрячком. Так, например, по утрам он жизнерадостно приветствовал своих молодых подчиненных возгласом:
– Здорово, самцы! Как наша жизнь?
Последней фразой майор, как бы подчеркивал, что он тоже самец. На самом же деле, как всем в городке было известно, он таковым не являлся. Его жена в разговорах с подругами называла майора не иначе как «моё оно». А ранними утрами, когда майора не было дома (командировка, дежурство), из окна комнаты, которую они с женой занимали в офицерском общежитии, вылезал то один, то другой солдат.
На этом недостатке майора и решили сыграть. При очередном перекуре один из лейтенантов завел речь о том, что после вдыхания паров компонентов у него резко повышается половая активность. Другой его поддержал. Третий стал красочно расписывать сексуальные подвиги, которые он совершает после работы с ракетным топливом. Через некоторое время все заметили, что майор начал все ближе и ближе подходить к месту заправки. А затем и вовсе стал работать вместе со всеми. При этом его унылость, как ветром сдуло.
А из окна майорши солдаты больше не вылезали.
Камарцы поаплодировали Иркутскому за его милую побрехушку, и затем приняли решение: временно, до принятия Думой закона о земле, прекратить обсуждение возможностей создания в окрестностях Камар комаротерапевтического центра.
МЕДВЕДИ РЯДОМ!
А четверка Крюковых, энергично отмахиваясь от комаров березовыми ветками, упорно перемещалась по скользкой дороге в сторону Камар. Соня уже шла босиком, так как ей надоело вытаскивать из липкой глины свои босоножки. Хотела идти без босоножек и Машка, но ей не разрешили. Земля была еще холодной, и дитё могло простудиться. Чтобы Машка не вязла в грязи, папа вознес её к себе на плечи.
Упоительной свежестью тянуло из обступавшего дорогу влажного леса. В бочагах плавали похожие на калы белые цветы. Под ними резвилась лягушачья молодь. Нежная зелень живописными пятнами разнообразила темную еловую основу леса. На опушках цвела рябина.
Все, что видели Крюковы, и волны каких-то бледных цветов, и стайки шустрых пичужек, и открывающиеся в прогалинах леса таинственные дали, все их радовало и волновало. Но главное волнение, а вернее третье за этот день потрясение ждало их за очередным поворотом, на полпути до Камар. Они вдруг увидели, что слева от дороги, в обрамлении молодой травки, возвышалась большая куча. Это был помет крупного животного. Как ни далеки были от сельской жизни Соня и Дима, но они сразу поняли, что перед ними не коровий и не конский помет. А отпечатки на мокрой глине громадных когтистых лап не оставляли никаких сомнений в том, что здесь совсем недавно прошел медведь. От леса потянуло враждебностью. Крюковы остановились, холодок тревоги коснулся их сердец.
– Можем быть вернемся? – неуверенно предложила Соня.
Дима замялся. Но обстановку разрядила Машка. Она приподнялась на папиных плечах, картинно выбросила руку вперед и звонко пропищала:
– Вперед, канальи!
Этот клич, позаимствованный Машкой из недавно просмотренного французского фильма, рассмешил взрослых. А там, где смех, там страха нет. Крюковы немного потоптались, стряхнули прилипшую к одежде грязь и продолжили свой путь. Шлёпая по лужам Дима вопрошал Соню:
– И к чему нам все эти медведи, волки? Чего над ними экологи и прочие защитники природы уж так трясутся?
– Ну, как же! Братья наши меньшие.
– Вон в Германии этих братьев полностью ликвидировали. И ничего. Без хищников-то, поди, немцам даже лучше живется.
– Да, брось ты. С медведями веселее.
– Ага! Как встретишь в лесу такую зверину, так сразу веселья будет, как минимум, полные штаны.
К любой длительно действующей опасности, даже если она первоначально и вызвала острую реакцию, человек постепенно привыкает. Привыкнут к необычному соседству с медведями и Крюковы. Процессу привыкания будут способствовать многие факторы, в том числе и патриархальное отношение камарских старожилов к косолапому. Суть этого отношения можно выразить простой формулой: «Ты его не трогай, и он тебя не тронет». Когда Крюковы познакомятся с Перепрыговыми, то одним из первых вопросов, заданных Соней лесовику Юре, будет:
– Юрий Михеевич, что нужно делать, если встретишь в лесу медведя?
На что Юра ответит:
– Это знают даже дети. Нужно «здравствуй» говорить.
Соня рассмеётся. Она воспримет ответ, как шутку. Однако в каждой шутке есть реальная подоплека. В деревне поговаривали, что Юра в лесу на пни молиться, что из любых дебрей его выводит «хозяин», что против зверя он знает слово. Скорее всего, сии утверждения – не больше, чем байки, но то, что Юра относился к лесу с некой языческой почтительностью – это точно. Известно, что, входя в лес, он наклонял голову и говорил
:
– Здравствуй, лесик. Это я. Как твое здоровье?
А, выходя из леса, он снова наклонял голову и благодарил:
– Спасибо, лесик, за всё! Я к тебе еще приду.
Наверное, он, так же как и все местные жители, верил в существование лесных духов и болотных духинь. Кроме Юры успокоение в души встревоженных новоселов внесет и их сосед, Николай Ромашкин. Он сообщит, что ни на его памяти, ни на памяти его отца не было случаев нападения медведя на человека. Хотя казусы случались. Вот, года три тому назад пошел за брусникой Семен-механизатор. С собой он взял небольшую, лохматую собачонку. Обычно все деревенские любую ягоду берут «до-упору», то есть не уходят из леса до тех пор, пока не заполнят ягодой взятую с собой емкость или пока не стемнеет.
Семен собирал бруснику в пятилитровое ведерко и пересыпал собранную ягоду в рюкзак, где у него размещалась большая корзина. Он уже высыпал два ведерка, но для полноты счастья ему не хватало еще одного.
Семен порядочно устал, а тут еще стала мешать собачонка, которая сзади тыкалась ему в руку. Утомленный ягодник, не глядя, шлепнул собачонку по морде. Раздалось громкое верещание. Семен оглянулся и увидел орущего медвежонка. На крики детеныша из кустов выломилась разгневанная мамаша. Семен бросился бежать, оставив и ведерко и рюкзак. От медведя не убежишь! Он чешет со скоростью 40—45 километров в час. Но на счастье ягодника медведица заинтересовалась рюкзаком и не стала преследовать обидчика.
Результатом этих и других бесед явится то, что Крюковы возьмут по отношению к медведям пренебрежительно-добродушный тон. Так болото «Медведь» они станут называть Мишкиным болотом. А, косолапого, который, увлекшись поеданием рябины, не уйдет на дневной отдых и будет загораживать собою тропинку к грибным местам, они начнут торопить ударами ножей о лукошки и громкими криками. Потом Крюковы часто будут вспоминать, как от такого шума медведь вскидывался на задние лапы, а затем, ловко перевернувшись через бок, улепетывал в лесную чащу.
Они со смехом будут фотографировать кучу переработанного овса, оставленную мишкой возле калитки их огорода, чтобы показать карточку ленинградским знакомым, не желавшим верить, что в Ленинградской области водятся медведи.
А, однажды один смельчак из окружения Крюковых вознамерится проявить даже агрессивные действия по отношению к хозяину леса. Но благоразумные друзья его своевременно остановят. И это с их стороны будет правильным шагом, потому, что медведи они и есть медведи, и относиться к ним нужно с опаской. Особенно следует остерегаться медведей-шатунов. В прошлую осень один такой шатун забрел в Шугозеро, на кладбище. Его привлекли оставленные на могилах в родительскую субботу конфеты, пряники, пирожки.
На кладбище было несколько человек. В одного из них и вцепился шатун. Находившаяся поблизости женщина не растерялась и врезала штыковой лопатой медведю меж глаз. Тот испугался и удрал. То-то была докука местным охотникам выследить шатуна, а затем и обезвредить его.
КОЕ-ЧТО О СОНЕ
Путь в 1,8 км. – небольшой путь. Но если путникам при преодолении его приходится постоянно балансировать на скользкой дороге и перепрыгивать через многочисленные лужи, то и короткий путь покажется длинным. Вот и Крюковы, спины которых взмокли от непривычной прогулки, с нетерпением всматривались в просветы впереди, ожидая увидеть, наконец, человеческое жилье. Конечно, если бы они шли налегке, то не так бы притомились. Но каждый из Крюковых что-нибудь да нес. У Антона в обеих руках было по сумке. В сумках находились разнообразные продукты от колбасы до постного масла. Дима, кроме Машки, тащил за спиной рюкзак, наполненный банками с мясными консервами и куриными тушками.
Самая важная ноша была у Сони. Она несла хлеб и бутылки со спиртным. Бутылок было много, так как Соня планировала устроить по прибытии в Камары «прописочку», на которую, с целью знакомства и налаживания контактов, предполагалось пригласить соседей.
Может быть, кто-нибудь другой и не стал бы тратиться на угощение незнакомых людей, но только не Соня. Ей очень нравились различные междусобойчики, пирушки, складчины. Она всегда была окружена подругами и знакомыми, с которыми любила посидеть за рюмкой чая. За эту её склонность Анна Матвеевна, мама Димы Крюкова, называла Соню патологически общительной особой. Пожилую женщину можно было понять. Дочь популярного в свое время петербургского врача-акушера, она была довольно чопорной персоной и шумные хмельные сборища не одобряла.
Тягу к веселым компаниям Соня приобрела еще в юности.
Обычно еврейские папы и мамы очень серьезно относятся к выбору профессии для подрастающих детей. В прежние времена прагматичные родители направляли своих умных, отличавшихся абстрактным мышлением отпрысков в физики, математики, электронщики, в крайнем случае, в инженеры. Находчивых и языкастых чад определяли в журналисты, адвокаты, филологи, отчасти в медики. Остальным же, менее одаренным детям подбиралось ремесло, но такое, где не нужно поднимать тяжести и истекать седьмым потом. А зачем еврейским деткам, даже заторможенным, истекать каким-то там потом? Они, как и принято в еврейских семьях, имели достаточное образование и традиционно не нацеливались своими родителями на такие профессии как землекоп, лесоруб, нефтянник и т.п.? Обычно они учились на закройщиков, торговых работников, часовщиков, скрипачей, зубных техников, т.е. осваивали профессии, необходимые в сфере услуг.
Вот и Сонины родители посчитали, что их девочка в белом халате мастера женских причесок будет смотрется лучше, чем, например, в робе шпалоукладчицы. Они отдали её в производственно-техническое училище с парикмахерским уклоном.
Учебную группу, в которую попала Соня, в основном составляли девушки, причем, молоденьких было мало. Преобладали в группе зрелые девицы, среди которых было несколько девах, уже хорошо знавших, что почем в этой жизни. Неудивительно, что вскоре Соня стала подражать своим самостоятельным, старшим подругам.
Возможности для подражания резко возрастали, когда весь учебный курс выезжал на длительный срок в Лужский район для уборки картофеля и корнеплодов. В подшефном совхозе девушки размещались в здании бывшей школы, которое находилось в глубине старого, запущенного парка, заложенного в свое время кем-то из Ганнибалов.
Соня до сих пор вспоминает этот графский парк, это фантастически красивое зеленое чудо над тихой речкой Оредеж. По вечерам в его сумеречных аллеях начинал клубиться туман. Громадные деревья таинственно темнели на фоне вечернего неба. Густые заросли сирени, окружавшие старую беседку, располагали к романтическим мечтам.
Однако будущим парикмахершам было не до романтики. Восьмичасовая работа в согнутом положении утомляла девушек. Вечером, возвратясь с поля, они с нетерпением ждали ухода на село надзиравшего за ними мастака (мастера) и двух мастачек, чтобы затем рухнуть на койки и блаженно вытянуть усталые члены.
Cоня, непривычная к физическому труду, уставала безмерно. Но безмернее Сони изнурялась её подруга Таня, хрупкая, тонкая девочка из интеллигентской семьи. У Тани все было тонкое, и пальчики, и шея, и талия, толстой была только попа, за что сокурсницы кликали Таню Пуфиком. Хорошо еще, что Соня постояно помогала своей подруге: то ведро поднести, то мешок передвинуть, то еще что.
Немного отлежавшись, девушки начинали соображать, как провести вечер. Поскольку в группе было всего четыре парня, то вариантов рассматривалось немного. Если в данный день местная дискотека не функционировала, то чаще всего звучало предложение:
– А, что, девки? Не устроить ли нам расслабуху?