Любовник из прошлого

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Было лето 1993 года. Я шла, с трудом продираясь сквозь густые степные травы, мои пальцы скользили по грубым стеблям неизвестных мне растений, их пряный запах смешивался с запахом пота, пропитавшего мою одежду. Я проехала две тысячи миль, добираясь сюда, в самое сердце знойных степей Арканзаса, в обитель старой чудачки, моей тетки по отцу, которая ждала меня, чтобы поведать свою историю. Я медленно тащилась по жаре, пытаясь представить, как выглядело это место много лет назад, когда мой отец жил здесь.

Прямо перед собой, в вытоптанном загоне за грубой, наспех сколоченной изгородью, я увидела козу. Бедное животное явно страдало от голода среди этого царства флоры, вставало на задние ноги, просовывало голову между кривых жердей, пытаясь достать хоть один съедобный листочек. Коза так жалобно смотрела на меня, что я прервала свой путь и принялась собирать растения, которые, как мне казалось, годились животному в пищу. Я быстро нарвала огромный пук травы и перебросила его через изгородь. В благодарность коза позволила пощекотать ей ноздри и почесать за ухом.

Я грустно усмехнулась: мне показалось, чтоя не большая хозяйка своей судьбы, чем эта коза. Желание жить, которое бурлило во мне когда-то, исчезло со временем – по мере того, как блекли, тускнели в душе воспоминания об отце. Вслед за своей матерью и бабушкой я исправно следовала семейной традиции – наши женщины избегали конфликтов, самостоятельных решений и поступков, а лишь вяло реагировали на то, что посылал им Господь. Конечно, это спасало от чувства вины, но Боже мой, какая это тяжелая и скучная вещь – жить, ежесекундно уповая лишь на милосердие судьбы!

В надежде вырваться из этого порочного круга я и предприняла это дальнее путешествие. Хотелось найти свой собственный путь – мой, и ничей больше. Я искала правду о себе, но теперь, среди жалких, обветшалых строений того, что было когда-то фермой моего отца, – вдруг почувствовала, что боюсь ее найти.

– Мэгги... – Дэвид стоял в дверном проеме, локтем опираясь о косяк. – А твоя тетка Джозефина уже рассказывает мне об Адмирале.

Даже на расстоянии я ощутила притягательность его улыбки – мое сердце бешено застучало. «И что он во мне находит?..» – удивилась я. Эта мысль стала уже привычной: она всегда подстерегала меня в такие минуты.

Забыв на мгновение о существовании носового платка, я одним движением руки вытерла пот со лба и откинула назад влажные, спутавшиеся на жаре волосы.

– Иду! – крикнула я, приветливо помахав рукой.

Дверь хлопнула от сквозняка, едва лишь Дэвид отпустил ее. Целых семь месяцев я убеждала мужа приехать сюда поменять своих клиентов на умеренные бризы Малибу. Хоть на неделю – на то время, пока я буду заполнять пробелы в своей памяти.

Он не хотел ехать, и не стоило винить его за это. Когда мы с Дэвидом спросили дорогу у служащего автозаправочной станции на въезде в Хот-Спрингс, тот с подозрением посмотрел на нас, потом, не торопясь, расправил засаленный бумажный пакет и, послюнявив карандашный огрызок, каракулями изобразил, как проехать туда, где некогда жили «люди холма». Не те, из Дак Конер местечка на северо-востоке графства Гарленд, население которого когда-то промышляло самогоноварением, а бедняки с северо-западных окраин города, чья земля истощилась, и они не могли даже гнать виски, чтобы, одурманив себя, хоть на мгновение забыть о своей скотской жизни.

Мой муж удивлялся, зачем мне потребовалось тащиться сюда, да, признаться, я и сама это не до конца понимала. Просто меня терзало одно странное желание – оно появилось давным-давно, однажды летом, в год, когда я была маленькой, и с тех пор не отпускало меня желание видеть своего отца. Когда приближался мой очередной день рождения, это желание усиливалось, становясь нестерпимым; потом, подобно цунами, обрушившемуся на гранитный берег, рассыпалось на мириады мелких прохладных брызг. На душе становилось пусто и холодно; я знала, что скоро это желание вернется, постепенно набирая свою сатанинскую силу.

До недавнего времени я надеялась, что мой брак с Дэвидом как-то поможет мне. Но этого не случилось: запретные мечтания снова и снова бередили душу, сменяясь пустотой и болью. Я старалась не замечать эту боль, но чем большие усилия я прилагала, тем безжалостнее был ответ: временами мне казалось, что в мире нет ничего, кроме этой боли. Кто знает, какую часть своей души я убила, пытаясь забыть о прошлом!

Я снова нарвала целую охапку травы и швырнула ее козе. Пока она ела, я опустилась на колени возле ее загона, отрешенно рассматривая место, где когда-то красовалась ферма итог жизни моего отца... Опустив голову и закрыв глаза, я пыталась представить, как Джесси Таггарт в своей форменной одежде, слегка пахнущей морем, печатает шаги по идеально выструганному полу веранды; как он тяжело дышит, стараясь как можно аккуратнее завязать шнурки своих начищенных до блеска ботинок. Взяв горсть сухой сыпучей земли, я позволила этому праху свободно течь сквозь пальцы. Отец мог провести здесь свою молодость, мог иметь здесь уютный, согретый человеческим теплом дом; но человек, о котором я сейчас думала, в последние годы своей жизни имел не больше общего с этим местом, чем я сама сейчас.

Воспоминания об отце бесконечным цветным хороводом кружились в моей голове; загадочные глаза Адмирала манили своей тайной. Нет, я не верю, что он нарочно покинул нас с матерью тогда в Калифорнии! В тогдашней суматохе он просто потерял наш след!

Впрочем, неважно, как я оправдывала его отсутствие до сегодняшнего дня; сейчас я понимала, что мне выпал последний шанс выяснить наконец правду: если я не сделаю этого, потом будет слишком поздно. Это и привело меня сюда, заставив рисковать своим благополучием, – возможно, впервые в жизни. Проблемой был Дэвид: я молила Бога, чтобы он понял мое отчаянное желание до конца разобраться в собственном прошлом.

Я погладила козу на прощание и медленно направилась к дому. Ноги и руки вдруг стали ватными. Наступала решающая минута: скоро я буду знать, кто был мой отец и что случилось с ним.

– Сэмюель Петер сейчас в конюшне. Он скоро придет. – Хриплый голос моей тетки с характерным южным выговором раздался из кухни. – Садись сюда. – Я послушно села.

Посудным полотенцем она энергично смахнула со стула крошки прямо на мое платье. Этим же полотенцем она вытерла стакан, поставила его передо мной и что-то плеснула туда из кувшина.

– А ты неплохо выглядишь, – снисходительно проговорила она. – Вот тебе сидр. Пей.

Я посмотрела на заляпанный стакан, и жажда, терзавшая меня, мгновенно испарилась. Скрестив на груди руки, тетя Джозефина стояла передо мной и внимательно меня разглядывала. Я старательно улыбнулась и, принюхиваясь, осторожно приблизилась к стакану.

– Яблочный сидр и немного мускатного виноградного сока, – определила я.

– Как ты догадалась? – спросила она, подозрительно глядя на меня.

– «Нос Мэгги стоит миллион долларов», – так говорит мой муж Дэвид. Я – великий нюхач. – Сказав это, я вытерла лоб тыльной стороной ладони. – По запаху я могу различить эфирные масла двух тысяч цветочных растений.

Тетка наклонилась ко мне, соблюдая, впрочем, дистанцию; я покраснела под ее пристальным взглядом, на мгновение почувствовав себя неизвестным науке ядовитым насекомым. Ведь мое лицо – не самое большое мое достоинство: оно сплошь покрыто веснушками и более всего напоминает раскаленный медный пенни. А когда я устаю, моя кожа становится совсем белой и кажется тонкой, как папиросная бумага, и тогда можно разглядеть голубенькие прожилки вокруг моих карих глаз. Солнце посылает мне не загар, а ожог, и я знаю, мне нельзя гулять, не нахлобучив шляпы с широкими полями. Единственное преимущество, дарованное мне здешними жарой, духотой и сыростью, состояло в том, что мои мягкие рыжие волосы не вздымались над головой подобно адскому пламени, – результат, которого, при самых героических усилиях, не удавалось добиться ни моим парикмахерам, ни мне самой.

– Стоит Мэгги учуять новый аромат, онабудет помнить его всю жизнь и различать потом среди тысяч других. – Дэвид, свежий, сияющий и немного ироничный, раскачивался на стуле напротив холодильника. Каждый волосок на голове этого рокового блондина, казалось, знал свое место. – Полиция в восторге: благодаря Мэгги мы, к примеру, закрыли дела по расследованию нескольких странных убийств на дороге, – и это мимоходом, по пути сюда.

Я пыталась остановить его, но Дэвид лишь лукаво взглянул на меня, еще шире улыбнулся и продолжил:

– Представьте: мы одни на бесконечной пыльной дороге – и вдруг видим четырех мертвых броненосцев; ноги, крепкие, как кочерга, торчат вверх! В Южной Калифорнии броненосцы не водятся в большом количестве, я знаю. Но если есть хоть один, нос Мэгги теперь отыщет его в одно мгновение, и глаз не придется открывать! А еще опоссумы...

Я вмешалась, улучив момент, когда тетя Джозефина передавала чайное полотенце Дэвиду:

– У меня собственный магазин... я изобретаю новые ароматы... специально для каждого из своих клиентов... – Пытаясь загладить неловкость, я отпила немного сидра. Хоть это пойло и называлось безалкогольным, в нем чувствовалась немалая крепость. Я подозреваю, что виноград, из которого оно было изготовлено, слишком долго находился на солнце. Дэвид, наконец-то перестал ломать стул, поставив его на все четыре ножки.

– Мэгги, главным образом, потакает прихотям кинозвезд и богатеев, озабоченных тем, какие запахи источают их изнеженные тела. – Он невинно улыбнулся; так он делал всегда, когда издевался над моими занятиями; меня никогда не веселили его шуточки, я страдала от них.

Джозефина плеснула в чашку что-то черное и слизистое и с грохотом поставила ее на стол.

– Ты унаследовала этоот Флориды.

Удивленная, я смотрела на Дэвида, но он молчал, подняв свою чашку в ироничном приветствии.

– Флорида Таггарт, незамужняя сестра папы. – Джозефина произнесла слово «незамужняя» так, словно оно было запретным. – Она несла это бремя до самой смерти. Ничто не могло укрыться от ее носа. Однажды в страшную засуху, когда мы были вынуждены забить весь скот, Флорида, спасаясь от запаха крови и падали, заперлась у себя в доме. Голову ей пришлось обмотать тряпками, пропитанными гвоздичным маслом. И она никогда не заходила в курятник и не убирала навоз из стойла. Не потому, что была ленивой, а потому, что падала в обморок от вони. Не могла стоять в двадцати шагах от скотного двора, если не против ветра! – Сморщив рот в куриную гузку, Джозефина вновь наполнила свой стакан. – Бедная! Ни один мужик так и не позарился на нее!

Она с сочувствием смотрела на Дэвида, убежденная в том, что он совершил ужасную ошибку, женившись на еще одной подобной особе. Он отвечал ей печалью в глазах и согласно кивал: да, жить с такой женой – наказание Господне! Я раздраженно пнула его под столом, но он лишь усмехнулся и отодвинул ногу подальше.

– Правда, ей не было равных в лечении животных, особенно когда они болели горячкой, – снисходительно добавила Джозефина. – А однажды ее приглашали работать в цирк.

Улыбка Дэвида расширилась до безобразия; у меня кулаки чесались двинуть как следует по этой самодовольной физиономии.

Грубое, потемневшее от пыли и загара лицо моей тетки на мгновение смягчилось, и на ее морщинистой коже появились светлые, незагорелые полоски.

– Да, – сказала она наконец, – состоя в родстве с таким носом, можно чувствовать себя в безопасности!

Итак, острый нюх бедной Флориды Таггарт оказался чем-то большим, чем просто причиной ее непрерывных несчастий, и это помогло мне перейти к главному: к моим отношениям с Джесси и остальным его семейством.

– Я хочу объяснить, почему я приехала... – начала было я, но, как выяснилось, слишком тихо и вежливо в сравнении с тем, что требовалось при беседах с этой неотесанной бабой.

– Я знаю, почему ты приехала, – оборвала Джозефина; ее маленькие черные глазки прямо-таки впились в меня. – Ты хочешь узнать что-нибудь о Джесси... ну, и о своей матери.

Джозефина отвернулась и стала что-то делать в раковине; ее последние слова повисли в воздухе. Потом она повернулась к окну и долго всматривалась в выгоревшие под солнцем поля, – возможно, вспоминала то, что здесь происходило когда-то. Старое набивное платьице висело на ее широких плечах, подобно лохмотьям на чучеле, но сама она производила впечатление крепкой рабочей лошади – старой, но на которой еще можно пахать и пахать.

– Поженившись незадолго до Великой депрессии, мать с отцом обосновались на этой земле; с ней они связывали все свои надежды. – Она гордо расправила плечи. – Они были полны надежд и всем желали добра. Это и было причиной всех их неприятностей... Джесси был одним из тех, на кого люди смотрят снизу вверх, и мы не были исключением. Он был лучше, чем все мы, все, вместе взятые, – сказала она спокойно. – Ему везло в карты как никому. Выиграв деньги, Джесси всегда привозил мне из города что-нибудь вкусненькое и потихонечку совал подарочек в мой карман, пока папаша не видит. И то же для мамы. За это я его и любила, – горячо сказала тетка.

Слезы навернулись мне на глаза, я прилагала все усилия, чтобы не разреветься. Джозефина многое претерпела в своей жизни, но в сердце своем сохранила любовь к моему отцу. Как и я.

– Даже если он и сбежал от нас, во что я, кстати, никогда не верила, он вовсе не намеревался тем самым кого-то обидеть. Он очень хотел повидать мир. Мне было двенадцать,когда он стал моряком. Я была слишком мала, чтобы что-то понимать. – Ее голос смягчился. – Когда он приезжал нас навестить, он рассказывал интересные истории о своих путешествиях, но никогда о тех, кто был с ним рядом. Джесси не тот человек, чтобы сидеть монахом; я знала, что у него есть женщина, но лишь потому, что чувствовала его, как никто другой.

Я так глубоко дышала, что у меня заболело в груди. Как и Джозефина, я постоянно ощущала глубокую подсознательную связь с моим отцом. Я невольно схватилась за сердце, удивляясь тому, что воздух будто стал более влажным, хотя дождя не было. Нет, это просто пот выступил у меня на лбу. Я взглянула на Дэвида, ища поддержки, но он остался безучастным: подобно Джозефине, смотрел в окно, обдумывая, вероятно, утреннюю котировку акций на бирже и сожалея о том, что у тетки нет телевизора и нельзя узнать последние цифры.

– Он был тем, кто объединял всех нас. До тех пор пока не женился на твоей матери... – Ее голос ломался, как засохший бисквит.

– Мать никогда не говорила, что у него есть родственники, – сказала я не слишком уверенно.

Тетка продолжала хлопотать по хозяйству.

– Как всякий нормальный человек, он родился в семье. Семья у нас была большая – одиннадцать детей, и он старший! Вот почему он бежал от своего счастья. К своему несчастью, которым была для него твоя мать.

– Понимаю, – сказала я как можно хладнокровнее, хотя от волнения у меня начала кружиться голова. Народ здесь, на Юге суеверен: здесь верят в то, что фазы луны влияют на судьбы людей, что самый старший в семье – самый несчастный... Я почувствовала, как Дэвид толкнул меня коленом, и посмотрела на него. Он ухмылялся, и я знала, о чем он сейчас думает. Его английские предки председательствовали в парламенте, в то время как мои жили в плену суеверий и невежества.

Джозефина гордо выпятила вперед подбородок.

– Покер был игрой моего брата. Он никогда не относился к нему просто как к карточной игре. Он любил повторять, что карточная игра такая же профессия, как и любая другая. Конечно, если вам не изменит удача. Именно это с ним случилось, когда он повстречал твою мать. Она была красавицей с вкрадчивыми манерами. Поначалу у него не было никаких шансов.

Дэвид покачал головой и улыбнулся, сверкнув безупречными ослепительно белыми зубами.

– Современные мужчины и вовсе слабы; их умение одерживать сексуальные победы уничтожено: в моде сексуальная корректность.

Тетя Джозефина кивнула, соглашаясь.

– Спустя несколько лет, когда он ненадолго приехал сюда...

– Он возвращался сюда?! – невольно вскричала я.

– Конечно.

– Но он бывал в плаваниях по несколько месяцев кряду! Даже мама видела его очень редко!

Она усмехнулась:

– В душе Джесси так и остался простым деревенским парнем. Он любил свою жену и не мог сказать ей, каким образом зарабатывает на жизнь.

– Выходит, моя мать была виновата во всем? Уверена, на самом деле вы не думаете так!

Она посмотрела на меня, ее глаза потускнели.

– Клянусь всем, что я имею, если бы мне не удалось избавить Джесси от чар твоей матери, он погиб бы навеки.

– Но как это возможно – освободить мужчину от чар женщины? – поинтересовался Дэвид, многозначительно улыбаясь. Он наклонился ко мне и прошептал: – На всякий случай.

Я ответила ему свирепой гримасой, и он, подмигнув, отвернулся.

– Здесь нет никакой тайны, – ответила Джозефина. – Кипятите листья розмарина в уксусе и делаете припарки на живот. Используйте листья – но не стебель, ни в коем случае! Помогает от любых дурных влияний.

Она взяла вилку и принялась старательно выковыривать что-то из-под ногтя.

– Но это не помогло Джесси. Я долго искала и нашла способ справиться с этой заразой. Джесси, хотя и без охоты, согласился им воспользоваться. Он пошел в Чиггер-клаб, что напротив аптеки Оачиты, и поставил в одной игре все, что имел.

– И что произошло?! – Я не узнала свой голос: он стал похож на какое-то карканье.

– Он все проиграл. Счастье покинуло его, и после этого Джесси окончательно решил исправиться. Насколько я помню, это было в августе шестьдесят шестого.

Полузабытые картины детства возвращались ко мне. В тот год отец обещал мне, что обязательно приедет домой к моему дню рождения. Я должна была пойти в школу в ту осень и не могла дождаться отца, чтобы поговорить с ним об этом. День рождения приближался, я считала дни и часы, но отец так и не приехал. Больше он не приезжал никогда.

Ужасная мысль пронзила меня.

– Неужели для того, чтобы избавиться от своего порока, отец должен был оставить семью?! – воскликнула я.

– Он не мог вернуться домой, ведь там была твоя мать. Там он снова оказался бы во власти ее чар.

– Получается, он бежал только потому, что испугался проклятия, которое, как он думал, было на нем? – Я задыхалась.

Глаза Джозефины сверкнули.

– Он был заколдован, говорю тебе. И был только один путь избавиться от проклятия. Он не мог приезжать даже сюда. До тех пор, пока не убедился, что эта женщина, твоя мать, больше не будет преследовать его.

У меня заболел живот. Сколько бессонных ночей, сколько лет ожидания и страданий, и все напрасно! Сколько месяцев боли, страстного желания видеть отца, нестерпимо возраставшего перед каждым моим днем рождения! И что же: я приезжаю сюда и узнаю, чтопотеряла отца из-за его пристрастия к карточной игре и дурацкого суеверия.

– Он все еще жив? – спросила я.

Тетка качалась взад и вперед, будто не слыша моего вопроса.

– Да, – ответила она наконец. – Я не знаю, где он, но он жив, это точно. Он приказал мне ничего не сообщать вам о нем.

– Я должна уехать, Дэвид. – Я умоляюще посмотрела на мужа. Он поднял голову, и выражение неподдельного ужаса на мгновение появилось в его глазах. Я поняла, что боль, терзавшая меня изнутри, отразилась и на моем лице. Дэвид поспешно опустил голову.

Джозефина протянула руку, чтобы остановить меня; ее крепкие пальцы сомкнулись на моем запястье.

– Нет, ты не должна уезжать сейчас. Я пригласила Джилли на ужин. Сэмюель Петер приведет его.

– Кто это – Джилли? – спросила я. Возможно, тот молодой кузен, с которым я пока не успела познакомиться?..

Меня мутило; сквозь туман, застилавший мне глаза, я увидела, как тетя Джозефина растянула рот в широкой улыбке, обнажив гнилые старческие зубы. Эта гримаса напомнила мне отвратительную маску из тыквы с прорезями для глаз и рта.

Я выбежала через шаткую дверь во двор, заросший бурьяном. Там меня вырвало. Меня выворачивало до тех пор, пока желудок не опустел; я так ослабла, что едва держалась на ногах. Все эти годы я воображала, как, встретив когда-нибудь своего отца, брошусь к нему в объятия, и он объяснит мне, почему нас покинул. Отец бы понял, что я не держу зла, а только пытаюсь понять его, и после некоторого смущения признался бы, что был не прав и все эти годы жалел о случившемся. Пот струился со лба, заливая глаза. Мои детские мечты терпели крушение. Меня продолжало подташнивать. Хватая ртом воздух, я подняла голову и посмотрела в сторону пустой конюшни Джилли.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Пыльная дорога узкой серой лентой летела под колеса нашего «кадиллака». Мы с Дэвидом проделали длинный утомительный путь, чтобы взять напрокат эту машину с большими удобными сиденьями для комфортабельного путешествия через весь Юг. Всю дорогу от Литтл-Рок мы смеялись и дурачились, как школьники на каникулах. Используя свою уникальную способность убеждать, он сумел заказать для нас номер 442 в гостинице «Арлингтон», который, как утверждалось, сам Аль Капоне выбирал для встреч со своими шлюхами, останавливаясь в Хот-Спрингс. Это выглядело так романтично! Все еще ощущая горький привкус во рту, я мечтала об отдыхе в прохладной затемненной комнате, где можно было забыться и залечить свои душевные раны.

Улыбаясь, Дэвид коснулся моей щеки и театрально вздохнул.

– Когда я иду в гости, увы, никто не закалывает для меня жирного тельца!

Я вспомнила тощую козу в загоне и тут же почувствовала, как что-то мерзкое снова поднимается по пищеводу.

– Я удовлетворилась бы порцией кокаина или «травки».

– Я всегда знал, что Таггарты не стопроцентные аристократы! – Смеясь, он лишь в последний момент крутанул руль, объезжая рытвину на дороге.

– Мы – люди холма.

– Мне кажется, это просто поэтический образ для обозначения сумасшедшего бедного белого хлама.

Я глотала горячий влажный воздух, как рыба, выброшенная на берег. Дэвид, должно быть, заметил страдание на моем лице: он еще шире улыбнулся и крепко прижал меня к себе.

– Твое происхождение совершенно не волнует меня. Я не из блюстителей классовой чистоты. – Держась за баранку левой рукой, правой он обнимал меня за плечи. Его дыхание щекотало мне ухо, – будто маленькое назойливое насекомое копошилось там.

– Я знаю, – вздохнула я. Все еще страдая, я чувствовала, как тепло его твердых мускулов потихоньку согревает меня.

– У тебя был трудный день, я не могу видеть, как ты страдаешь. – Он еще крепче прижал меня к себе. – Я думаю, что мы должны сократить нашу поездку.

Я грустно кивнула и стала смотреть в открытое окно автомобиля на проносившуюся мимо степь. Ее безлюдье и бескрайность усиливали чувство одиночества и потери. В лощине между деревьями клубился густой туман, как мои воспоминания об отце. Я снова стала смотреть на летящий под колеса асфальт; пейзажи, мелькавшие за пыльным ветровым стеклом, казались не столь выразительными и не так терзали душу. Чувство пустоты, которое я испытывала, больше не удивляло меня, теперь эта пустота казалась такой огромной, что даже общение с Дэвидом не могло заполнить ее.

– Я хочу завтра отвезти тебя домой, – сказал Дэвид бесцветным голосом. Я не возражала: так будет, наверное, лучше. Чем скорее я оставлю эти места, тем скорее смогу все забыть.

Я проснулась от шума кондиционера; горло пересохло, губы шуршали, как наждачная бумага. Кондиционер спасал от духоты, но вид незнакомой, плотно закрытой комнаты, в которую эта противно шумящая машина нагнетала холодный синтетический воздух, наводил тоску.

Я беспокойно ворочалась с боку на бок. Дэвид спал, как обычно, грациозно изогнувшись, с улыбкой красивого избалованного ребенка. Даже в самые напряженные дни, когда рынку акций грозил неминуемый крах и вся Уолл-стрит, казалось, сходила с ума, сон его оставался безмятежным, как у младенца; на его девственном лбу не появлялось ни единой морщинки, тогда как мой вдоль и поперек вспахивали глубокие борозды.

Потревоженный моим непрерывным ворочанием, Дэвид проснулся; веко с длинными ресницами приподнялось, и невинный ребенок, только что лежавший рядом со мной, мгновенно исчез, уступив место страстному любовнику.

– Ты прекрасна, Мэгги, – шептал Дэвид; его длинные пальцы гладили мои бедра через прохладные простыни.

До знакомства с Дэвидом я была совершенно неопытной девушкой, и своим бурным натиском он буквально ошеломил меня. Но будучи хозяйкой парфюмерного магазина, я общалась со множеством падших женщин милых созданий, употреблявших все средства, которые им были доступны, чтобы заполучить богатого любовника и заставить его расстаться с частью своих денег ради сексуальных забав с красоткой. Их откровения не прошли даром, и, повстречав Дэвида, я сразу поняла, что передо мной неординарный человек.