- -
- 100%
- +
– Капитан, если вы убедитесь, что перед вами именно Глава Совета, вы подчинитесь? – проговорил он, наблюдая за лицом Алёхина.
– Формально, пока Рябинин не вступил в должность, главнокомандующим является Глава Совета, – ответил он.
– Тогда надо найти кого-то на станции, кто может подтвердить личность Павла Григорьевича. Есть такой человек? – вопрос Борис адресовал Павлу.
– Марат может, но он ранен. Есть ещё Васильев, он начальник смены, он зам Руфимова. Мы знакомы. Позвоните ему, капитан. Пусть он поднимется сюда. Его слова и слова полковника Долинина вам будет достаточно?
Алёхин молчал.
– Там раненые, – внезапно из-за спины Бориса показалась Анна. – Там люди, которым нужна помощь. Я – врач. Пропустите хотя бы нас с медсестрой, или вы в своём упрямстве допустите, чтобы люди истекли кровью?
Этот последний аргумент, вовремя выложенный Анной, оказался решающим.
– Хорошо, – капитан явно принял решение. – Я сейчас схожу к себе на пост, внутренний телефон только там. Я позвоню этому вашему… начальнику смены. Васильев, говорите?
– Да, Васильев. И побыстрее, капитан. У нас очень мало времени, – голос Павла прозвучал как приказ, и молодой капитан подчинился. Как рано или поздно подчинялись все, кто оказывался рядом с Павлом. Борис это знал по себе.
Пока ждали капитана, Павел отозвал в сторону Бориса и Долинина, подальше от сурового, немигающего взгляда сержанта Мадянова.
– Когда Васильев подтвердит мою личность, мы с ним пойдём вниз, надо срочно продолжить работы, – Павел говорил быстро, не желая терять ни минуты времени. – Вы оба, пока остаётесь здесь. Необходимо договориться с капитаном. Первое и самое основное – разблокировать сменщиков, которые заперты на административном этаже, и сам этаж естественно тоже. Боря, твоя задача – обеспечить жизнедеятельность станции. И люди. Никакой паники быть не должно. Второе, – Павел прервался, провёл рукой по волосам. – Второе – это капитан. В идеале Алёхина надо убедить принять нашу сторону. Не получится – пусть хотя бы не мешает. И следить в оба за тем, чтобы он не связался с Рябининым. Если будет хоть какая-то попытка с его стороны это сделать – пресечь немедленно. Любым способом. Это понятно?
Долинин кивнул. Борис помедлил из какого-то идиотского упрямства – Павел разговаривал с ним не как с другом, а как с подчинённым, и это его слегка коробило. Но потом он поймал его взгляд и поспешил тоже кивнуть. Это был всё тот же Пашка Савельев, его друг. Ну, а то, что он теперь главный – пора привыкать. Он теперь всегда главный. И, надо признать, по праву.
Тишину прорезал высокий женский голос, показавшийся Борису смутно знакомым. Он сразу же вспомнил, где его слышал – по телефону, именно с ней ругался Павел, когда связался со станцией из кабинета Анны.
Они все трое, и Павел, и Долинин, и сам Борис подались вперёд, пытаясь разглядеть, кого ведёт Алёхин. Капитан приближался к КПП быстро, чуть ли не бежал, но та, что шагала рядом с ним, от него не отставала. Невысокая, в распахнутом белом халате, какая-то на удивление стремительная и в этой своей стремительности и порывистости кажущаяся совсем юной, хотя это было и не совсем так, она шла, не сбавляя темпа, и громко выговаривала Алёхину:
– И имейте в виду, капитан, если с Маратом Каримовичем что-то случится – это будет на вашей совести. И я вам тогда спокойно жить не дам! Я по ночам к вам буду являться, в самых страшных кошмарах. Ясно вам?
– О, нет, чёрт, только не она, – еле слышно чертыхнулся Павел, но всё же двинулся навстречу девушке, которая дойдя до КПП, так зыркнула на одного из парнишек, что тот, даже не дожидаясь отмашки Алёхина, поднял вертушку турникета.
– Где Васильев? – резко спросил Павел.
Она проигнорировала его вопрос, отодвинула сержанта Мадянова, не обращая внимания на его оружие, обвела насмешливым взглядом их группу и остановилась на Савельеве. Нетерпеливо смахнула с лица светлую прядку, выбившуюся из прически – хотя какая там прическа, волосы небрежно стянуты резинкой в хвост и всё, – усмехнулась, вскинув тонкие тёмные брови.
– Ну здравствуйте, Павел Григорьевич. Наконец-то. Мы тут заждались, – она обернулась к капитану, мявшемуся позади. – Пропустите их, ну? Или вам надо поклясться страшной клятвой, что это именно Савельев? Кровью где-то расписаться? Давайте уже, я готова!
– Не надо нигде расписываться, – пробормотал Алёхин. Борис с удивлением заметил, что капитан бледен и смотрит на эту девушку с опаской, явно мечтая иметь дело с кем-то другим. – Если вы уверены, что это именно Савельев, если вы его знаете…
– Не сомневайтесь, знаю! Уж кому, как не мне это знать, – загадочно бросила она и тут же напустилась на Павла, который тоже несколько потерялся при её появлении. – А вы, Павел Григорьевич, что стоите? Проходите уже. Вы врачей привели? Руфимову совсем плохо, у него жар, а эти… – она снова повернулась к капитану. – Так что? Вы отдадите приказ, чтобы всех пропустили, или мы так и будем тут стоять? И я вас предупредила, если с Маратом Каримовичем…
– Да понял я, по ночам будете ко мне приходить, – нервно ответил Алёхин.
– И не мечтайте! По ночам к вам будет приходить мой призрак, а я вас и днём со свету сживу. Или вы сомневаетесь?
Судя по жалкому виду капитана, он не сомневался. Борис не удержался и хмыкнул. Эта девушка определённо ему нравилась. Едва только появилась, а капитан уже полностью деморализован, все военные стоят по струнке, и даже Павел утратил свой командный тон.
Впрочем, Павел взял себя в руки.
– Капитан, если у вас больше нет сомнений в том, кто я, требую пропустить нас всех на станцию немедленно. А вы, Мария…
– Григорьевна, могли бы уже запомнить, – фыркнула Мария.
– Мария Григорьевна, ведите нас с Руфимову и объясните, где Васильев и что происходит с работами на станции.
– В своём кабинете ваш Васильев. Как эти… палить начали, так он и струсил. Сидит, трясётся, как осиновый лист. Пойдемте скорее. Пропустите, чего стоите?
Сержант Мадянов, к которому обратилась Мария, нерешительно покосился на капитана. Тот поморщился, как от зубной боли, и махнул рукой.
– Пусть проходят. Только эти четверо и полковник. Остальные пусть тут пока.
И он показал на солдат Долинина.
– Быстрее, ну, что же вы? Столбом не стойте! – тут же распорядилась Мария и насмешливо посмотрела на Павла. – Или вы боитесь, Павел Григорьевич, без охраны к нам соваться? У нас тут, знаете ли, стреляют.
– Чёрт знает что такое. Откуда тут она такая, на мою голову, – пробормотал себе под нос Павел, так, что его расслышал только Борис, стоявший совсем рядом. Но тут же расправил плечи и перехватил инициативу. – Володя, оставь ребят своих пока тут. Анна, Катя, пойдёмте за мной к Руфимову, Боря – ты знаешь, что делать.
Павел поймал взгляд Литвинова, указал ему на капитана и быстро проследовал за этой странной девушкой. Борис с удовольствием проводил взглядом её ладную фигурку в белом халате и подошёл к капитану, который после ухода Марии Григорьевны явно выдохнул с облегчением.
– Капитан, – обратился к нему Борис, подзывая взглядом полковника Долинина, замешкавшего на входе и раздававшего указания своим людям, оставшимся снаружи. – У нас есть к вам разговор. Уделите, пожалуйста, нам с Владимиром Ивановичем несколько минут. Есть тут у вас где поговорить?
– Есть, конечно, – Алёхин всё ещё пребывал в растерянности и даже отёр ладонью проступившую испарину на лбу. Эта язва явно тут всех держала в чёрном теле – вот Павлу повезло так повезло. Борису вдруг стало весело.
– Что достала вас эта Мария? – подмигнул он капитану, пытаясь сбросить и своё напряжение и одновременно установить человеческий контакт с капитаном.
– Да сил нет как, – пожаловался Алёхин. – Она тут всех достала. А они, ну эти, кто на станции, её ещё Марусей зовут. Представляете? А какая она нафиг Маруся? Это чёрт в юбке какой-то.
Долинин при этих словах капитана расхохотался, раскатисто, от души, да и сам капитан заулыбался, прогоняя открытой, мальчишечьей улыбкой повисшее в воздухе недоверие.
«Хорошая у капитана улыбка, – отметил про себя Борис. – Договоримся».
– Пойдёмте тогда на командный пост. Там всё и обсудим, – Алёхин махнул рукой и повернулся к Литвинову. – А к вам как обращаться?
– Моя фамилия – Литвинов, зовут Борис Андреевич, – Борис проговорил это медленно, считывая реакцию Алёхина. По лицу того пробежала тень сомнения и удивления, но Борис видел, ему уже удалось нащупать человеческие эмоции и чувства в капитане, протянуть пока ещё тонкую ниточку между ними, которая со временем непременно должна окрепнуть. – Вижу, что слышали. Так что? Куда идти, капитан Алёхин?
Алёхин взглянул на Долинина, потом снова на Бориса. Не сразу, но принял решение.
– Ко мне, на пост, – сказал просто и тут же, обернувшись к сержанту и накинув на себя строгий вид, произнёс почти скороговоркой. – Мадянов! Следить в оба. Докладывать мне каждые десять минут, понятно?
И снова что-то мальчишечье проскользнуло в его голосе, и Борис, не сдержавшись, улыбнулся. Пусть Павел спокойно разруливает свои инженерные дела. А с этим парнем он, Борис, точно сумеет договориться.
Глава 3. Ставицкий
– Никого, всё чисто, – отрапортовал военный, командир небольшого отряда.
Отряд выделил Рябинин, назвав этих ребят самими лучшими, и они такими и были —молчаливые, суровые, точно выполнявшие все его приказания, хоть тут Юра не подкачал.
– Похоже, здесь никого нет. Что дальше?
Ставицкий ещё раз огляделся. Он ожидал увидеть в больнице на пятьдесят четвёртом, что угодно: и толпы снующего медперсонала, и даже вооруженный отряд, охраняющий окопавшегося Савельева, но только не это – разруху и пустоту. Здесь явно шёл ремонт. Об этом говорил и разбросанный тут и там строительный мусор, и недоделанные стены, и запах свежей побелки и краски, который ни с чем невозможно было спутать. И что самое удивительное: не было ни души, как будто кто-то вымел подчистую не только рабочих ремонтной бригады, но заодно и весь персонал больницы.
Конечно, верхом глупости было вот так, без подготовки, без предварительного сбора информации соваться сюда, но время поджимало. Чудом воскресший Савельев должен быть засунут обратно в преисподнюю, туда, где ему самое место, и засунут как можно скорее. Любой ценой.
– Так что дальше? – повторил военный.
Выйдя из лифта, четверо бойцов тут же бегло осмотрели близлежащие коридоры и помещения, пока Сергей стоял и удивлённо взирал на разруху и пустоту, и никого не найдя, теперь ждали дальнейших распоряжений.
Ставицкий молчал. Он привык обдумывать каждый свой шаг, взвешивать «за» и «против», и любая необходимость действовать спонтанно, быстро соображая и мгновенно на всё реагируя, выбивала его из колеи. Всё же спонтанность – не его конек, и когда Сергей оказывался в ситуации, которая требовала от него принятия мгновенных решений, он часто ошибался. Вот и сейчас он был вынужден признать, что совершил ошибку. Стоило вызнать побольше, ещё находясь на тридцать четвёртом, когда дочка Савельева приняла его за своего избавителя. Когда она ему ещё доверяла. Тогда. Не сейчас.
Он коротко глянул на Нику и досадливо поморщился. Девчонка висела на руках одного из военных его отряда безвольной куклой. Какое-то время, пока её тащили по тридцать четвёртому до скоростного лифта, и в самом лифте она билась, трепыхалась, пыталась вырваться. А потом у неё словно кончился завод – она поникла и не подавала никаких признаков жизни.
Сейчас задним умом Ставицкий понимал, что надо было чуть схитрить, пообещать этой маленькой, слабовольной дурочке, что отправит того избитого парня в больницу, соврать, конечно (мальчишку, разумеется, прикончили бы, свидетели ему не нужны), но он поторопился. И теперь, как знать, способна ли эта девчонка выдавить из себя хоть что-то полезное?
Сергей подошёл к Нике вплотную, наклонился к её лицу, заглянул в широко открытые глаза, смотревшие прямо перед собой и ничего не видящие. Савельевские глаза. По спине пробежал неприятный холодок – сколько раз он видел их, эти глаза, серые, чуть подёрнутые матовой дымкой, цвета хмурого зимнего неба, сколько раз в детстве заглядывал в них с надеждой, в напрасной попытке отыскать участие, признание и ошибался, всё время ошибался, принимая их фальшивый блеск за чистую монету. Он инстинктивно отшатнулся, словно перед ним стоял Пашка с весёлой улыбкой на круглом веснушчатом лице, протягивающий ему очки: «Ну ты чего, как девчонка. Мы же просто пошутили. На свои очки».
Впрочем, кроме цвета глаз эта девчонка больше ничего от Савельева не унаследовала. Рыжая, некрасивая и к тому же вялая и слабая – пацана на её глазах прихлопнули, и всё, конец света. Нет, папаша её покрепче будет.
– Ника! Ника! – Ставицкий попробовал хоть как-то привести её в чувство. – Послушай меня.
Никакой реакции. Она даже не дрогнула, и серые глаза продолжали всматриваться в пустоту. Ставицкий помахал рукой прямо перед её носом, стараясь привлечь внимание. Она моргнула, на какую-то долю секунды сосредоточилась, сфокусировала на нём взгляд, но тут же, как будто оттолкнув его, снова ушла в себя.
– Ника. Скажи, где прячется твой отец? Мы сейчас его найдём… ты же хочешь к отцу? Скажи нам, где он прячется, – Сергей говорил мягко, пытаясь достучаться до неё. Но Ника продолжала молчать.
Ну что ж, придётся обойтись без помощи девчонки. В конце концов, больница большая, не может же быть, чтобы тут совсем никого не было. Надо найти эту Анну, главврача. А девочку пока лучше оставить в покое, пусть в себя придёт.
– Надо обыскать больницу, – Сергей повернулся к командиру отряда, терпеливо ждущего от него приказа. – Найти кабинет главврача. Главврач тут женщина. Анна. Её надо взять живой.
Военный кивнул, жестами показал своим товарищам, куда идти, и они двинулись вглубь коридоров, по пути осматривая пустующие палаты и служебные комнаты.
Сергей медленно шёл за ними, позади волокли Нику.
Анна. Что за Анна? Девчонка сказала, что она – сестра её матери. Сестра покойной жены Павла, как там её звали? Лида? Лиля? Ставицкий не помнил. Так, смутно всплывало в памяти невыразительное, простенькое лицо, усыпанное веснушками, волосы рыжие – теперь понятно, в кого пошла Савельевская дочурка, кому обязана своей плебейской внешностью. Нет, всё-таки, Павел – дурак. Разбавлять и без того испорченную папашей чистую кровь Андреевых и Ставицких дальше. Ну и что получил? Рыжую, некрасивую девчонку? А ведь мог бы найти кого-то поинтереснее, женщину своей крови, из правильной семьи. Но дурака Савельева всегда тянуло к отбросам.
Красавица тётя Лена, тонкая, изящная, похожая на точёную фарфоровую статуэтку, одну из тех, что украшали бабушкину гостиную, – Елена Прекрасная, так полушутя-полусерьёзно называл её Серёжин отец, – часто жаловалась бабушке, что Павлик водит дружбу с какими-то безродными. Сыном официанта и садовничьей дочкой. Сережа знал, кого имела в виду тётя Лена – эта троица вечно таскалась повсюду вместе. Наглый красивый Борька Литвинов, постоянно издевающийся над Серёжей, и нескладная высокая черноволосая девочка – Аня Бергман. А ведь, кажется, потом именно на сестре этой Бергман и женился Савельев. Неужели она и есть главврач этой больницы? Тогда понятно, почему она прячет своего школьного дружка.
Внезапно идущие впереди военные остановились. Командир обернулся, сделал предупреждающий жест, и Сергей, повинуясь ему, замер и вжался в стену. Впереди отчётливо слышались чьи-то быстрые шаги.
Отряд профессионально рассредоточился – двое нырнули в пустые палаты, один, тот, что волок Нику, спрятался за открытой дверью, зажав девчонке на всякий случай рот и кивнув Сергею, приглашая последовать за собой, ещё двое застыли у стен по обе стороны коридора.
Не успели они всё это проделать, как из-за поворота показалась молодая медсестричка в неприлично коротком халатике. Она быстро шла по коридору, весело стуча каблучками, и даже, кажется, мурлыкала под нос какую-то простенькую мелодию.
Военных она заметила не сразу, а когда увидела, было уже поздно – двое отделились от стены, быстро и молча сделали шаг навстречу девчонке, те, кто прятались, тоже выскочили в коридор, оказавшись за спиной медсестрички и взяв её в кольцо. Только после этого вышел сам Ставицкий и тот военный, который держал Нику.
Девчонка тихо ойкнула, попятилась, не сводя глаз с Ники – видимо, узнала, кого они держат, Сергей в очередной раз чертыхнулся про себя, – и тут же уткнулась спиной в стоящих сзади военных. Губы у медсестрички затряслись, и хорошенькое личико сразу размазалось, поползло, исказившись от страха. Это неумение держать себя в руках, свойственное всем выходцам безродного сословия, вызывало в Сергее раздражение, брезгливость и даже жалость. Но он-то был Ставицким, даже выше чем Ставицкий – он был Андреевым, поэтому Сергей быстро взял себя в руки, смахнул с лица ненужные эмоции и приветливо улыбнулся.
– Добрый день.
Девчонка неуверенно кивнула.
– Вы нам не подскажете, почему тут никого нет? Где медперсонал, врачи, пациенты?
– Я… – медсестра всё ещё не пришла в себя, и, как не пыталась, взгляд её то и дело останавливался на Нике. – Так ремонт тут…
– Ремонт? А где тогда ремонтные бригады? – Сергей говорил очень тихо и мягко, сопровождая свои слова лёгкой, застенчивой улыбкой.
– Я не знаю… я пришла на смену, а ремонтников уже нет… а вы…
– На смену? – Сергей улыбнулся ещё шире. – На какую смену, если тут ремонт и больница не функционирует?
– Так… у нас тут есть пациенты, старики, которых никуда нельзя переводить. Поэтому Анна Константиновна и оставила тут несколько медсестер и меня тоже, а остальной медперсонал раскидали по другим больницам, – затараторила девчонка, сбитая с толку мягким тоном Ставицкого. – Так что тут и нету никого, а куда ремонтники делись, я не знаю, обычно они тут работают вместе с Петровичем, столько шума от них. А сегодня я пришла – люди какие-то бегают по коридорам, но не ремонтники, другие. И все куда-то сразу убежали с Анной Константиновной, а меня тут бросили одну, и даже медбрат, который со мной дежурит, он тоже куда-то делся. Я сама ничего не понимаю.
Выпалив всё это, девчонка резко замолчала. Как будто вентиль завернули до упора. Только таращилась на Нику, выпучив глупые круглые глаза, в которых плескался страх. Нет, Нику она однозначно знала, не стоило даже уточнять. И сейчас до этой юной медсестрички, кажется, начало доходить, что к чему, она побледнела, и было видно, что девочка вот-вот запаникует. А это было ни к чему, только перепуганных дур ему тут не хватало.
– Тебя как зовут? – Сергей задал самый простой вопрос, вложив в свой голос максимум доброжелательности, уводя девочку в сторону от ненужных ему сейчас мыслей.
– Наташа.
– Наташенька, мы ищем вашего главврача. Анну Константиновну, так её, кажется, зовут? – Сергей мысленно поблагодарил болтливую дурёху, вывалившую сразу нужную информацию. – Ты бы не могла нас к ней проводить? А то мы немного заплутали в ваших коридорах.
– А Ника? – девчонка всё же не сдержалась, задала беспокоящий её вопрос, выдав себя с головой. – Что с ней?
– С Никой? – переспросил Сергей, не меняя ровного и доброжелательного тона и не выказывая никакого удивления. – С ней всё в порядке, просто она немного напугана. Вот мы её и ведём к Анне Константиновне. Она же ей родственница?
– Да, конечно, она ей тётка, – подтвердила Наташа. – Я вас провожу, конечно… но Анны Константиновны нет. Тут никого нет, они все ушли.
– Кто все?
– Ну, все… Я видела каких-то людей, мельком. Я их никого не знаю. Я не поняла ничего, только видела, что Анна Константиновна с Морозовой и ещё двумя мужчинами прошла к лифтам, я подходить не стала, потому что я опоздала, и мне бы влетело.
«Плохо, – промелькнуло в голове у Сергея. – Очень плохо. Мужчины… А если один из них Савельев? Решил выйти из убежища? Но почему?» Ни на один из этих вопросов ответа не было, и более того – не было времени, чтобы подумать, посидеть в тишине уютного кабинета, разглядывая портреты известных философов и мыслителей прошлого, как бы советуясь с ними. Всего этого Сергей был сейчас лишён. Перед ним стояла только глупая перепуганная девчонка, которая годилась разве что на роль мелкой обслуги, и которая явно была не курсе здешних секретов.
– Наташа, проводи нас к кабинету главврача, хорошо? – сказал он. – И ничего не бойся. Мы не сделаем тебе ничего плохого.
Произнося это, он был совершенно искренен. Нет, он не знал, чем всё закончится для этой Наташи, не знал и не думал об этом. Даже если придётся девочку убрать, какая разница – жизни этих людей, короткие или длинные, чаще всего бесцельны и унылы. А в этой – Сергей окинул медсестричку равнодушным взглядом, даже и потенциала никакого нет.
Дверь кабинета, к которому они подошли, со строгой табличкой «Главный врач. Бергман А. К.» была заперта. Сергей подёргал ручку двери и задумался.
– Я же говорю, Анна Константиновна куда-то ушла. С теми мужчинами, – осторожно сказала медсестричка, косясь на автомат ближайшего к ней бойца.
– Да-да, – рассеянно проговорил Сергей, машинально снял очки и принялся протирать стекла – привычка, укоренившаяся с детства и вызывающая смех у его идиотов-одноклассников. С годами он научился худо-бедно справляться с ней и даже обратил её себе на пользу: люди в массе своей глупы и за смешной и нескладной внешностью зачастую не способны разглядеть истинную суть человека, а если им ещё и немного помочь, накинуть на себя флёр чудаковатости и странности, то можно добиться многого. Но в минуты растерянности и волнения эти монотонные движения – снять-протереть-надеть – совершались как бы автоматически, без участия Сергея. Сейчас был именно такой момент. Он не понимал, что делать, какие шаги предпринять дальше, нужно ли ему в этот пустой кабинет, а он был пуст, это и так понятно, и руки его сами собой потянулись к очкам.
– У меня есть ключ от кабинета. Там лекарства хранятся, дежурным медсёстрам положено с собой ключ носить.
Монотонные движения Сергея подействовали на юную медсестричку умиротворяюще. Она, как и многие другие, вдруг увидела перед собой застенчивого интеллигента, повелась на это, расслабилась, и в её торопливых словах Ставицкий привычно уловил желание помочь. Желание, продиктованное добротой – ещё одним глупым и бесполезным чувством, свойственным некоторым представителям низшей касты. Этой вот было свойственно.
– Если хотите, я вам открою.
– Да-да, конечно, – Сергей надел на нос очки и мило улыбнулся.
Пустой кабинет выглядел так, словно его покидали в спешке. На столе были разбросаны какие-то карточки, часть из них валялась на полу, телефон явно сдвинут, застыл на краю, криво поставленный на тонкую стопку папок. Хотя, если верить словам глупой девчонки, те люди, которых она видела, на самом деле очень сильно спешили.
Он обогнул стол, сел в кресло главврача, неудобное, жёсткое, с врезающейся в лопатки спинкой. На автомате пододвинул к себе телефон, поставил ровно, проверил, как лежит трубка. Точные, выверенные движения давали иллюзию контроля над ситуацией и немного приводили мысли в порядок. Медсестричка Наташа жалась у двери, не смея выйти. Да она и не смогла бы, даже если бы очень захотела. Двое бойцов перекрыли вход, ещё двое, один из которых держал Нику, остались снаружи. Рядом со Ставицким был только командир отряда, человек-функция с непроницаемым лицом-маской, полезный человек, Сергею такие нравились – хорошо работающие винтики в сложном механизме Башни.
– Наташа, – Ставицкий обратился к медсестре. – Опиши, пожалуйста, тех людей, с которыми ваша главврач ушла. Как они выглядели?
– Обычно. Я не разглядывала. Пожилые уже, вроде вас… ой! – она в ужасе осеклась, поняв, что сморозила бестактность. – Я хотела сказать, взрослые совсем. Лет сорока, наверное. В больничной одежде они были – серые штаны с курткой. У нас пациентам такую выдают. Я ещё подумала, чего они так странно вырядились, они же у нас не лежали. То есть, в больничной одежде были двое, которые с Анной Константиновной были…
Двое? Почему двое? Нет, скорее всего, один из них точно Савельев. Если он тут прятался, то понятно, что надето на нём должно быть именно больничное. Но почему их было двое? Почему? Неприятное предчувствие кошкой заскреблось изнутри. Он не понимал, в чём дело, ухватился за эту обрывочную, скудную информацию, которая больше сбивала с толку, чем помогала, и почти не слушал того, что торопливо говорила медсестра.
– …вообще столько народу здесь бегало, мужчины незнакомые, я никого не знаю. Но эти в костюмах были, ну как у начальства. Один мужчина совсем старый, полный, а ещё там был…
В кармане звякнул планшет. Сергей потянулся за ним, почему-то подумав, что это, наверно, Юра, пьяный, безвольный паникёр.
Он ошибся. Сообщение было не от Рябинина.
«Величко собрал экстренное заседание Совета. Началось только что. Он говорит, что Савельев выжил. И про какую-то АЭС. Обвиняет во всем вас с Рябининым. Требует одобрить ваш арест».