- -
- 100%
- +
Рука, державшая планшет, предательски задрожала. Сергей глубоко вдохнул, призывая на помощь всю свою выдержку. Перед глазами, как и всегда, в таких случаях, когда он терял контроль над собой или ситуацией, всплыло строгое лицо бабушки Киры.
«Ты – Андреев, Серёжа, – спокойно произнесла она, и от её ровного голоса Сергею стало легче. – Ты – Андреев. И ты не имеешь права показывать свои истинные чувства кому бы то ни было. Особенно свой страх. Запомни, Серёжа, страх нельзя показывать никому. Над тобой в школе все смеялись, потому что видели, как ты боишься. Ты должен всегда держать себя в руках. Что бы ни случилось. Потому что ты – Андреев. Ты – лучший. Выше тебя никого нет в этой Башне».
«Я – Андреев», – мысленно повторил Сергей вслед за Кирой Ставицкой и почувствовал, как паника отступает. Он ещё раз медленно перечитал сообщение. Савельева на Совете нет, и это хорошо. Значит, есть шанс. Рука сама потянулась к телефону.
– Квартира Рябининых, – на том конце провода раздался сухой, лишённый эмоций голос старой, вышколенной горничной, очень похожий на голос хозяйки, Натальи, с теми же ломкими, отрывистыми нотками. Хорошая прислуга всегда подсознательно копирует своих хозяев, так уж заведено, и в этом есть что-то правильное, фундаментальное, то, на чём держится мир: лакеи стремятся быть похожими на хозяев, оставаясь при этом всего лишь лакеями.
– Это Ставицкий. Позовите Юрия Алексеевича.
– Здравствуйте, Сергей Анатольевич, – горничная вложила в свой голос положенную порцию уважения. – Юрию Алексеевичу нездоровится. Они прилёг.
Старая служанка выдала заготовленную версию, ни разу не сбившись, и для постороннего человека она означала только то, что было сказано, зато свой по лёгкой смене интонации, едва уловимой и почти неосязаемой, понимал – Юра пьян, пьян как последняя скотина.
– Нина, дорогая. Скажите Юрию Алексеевичу, что это срочно, – он говорил ровно, но горничная так же верно, как и он сам до этого, считала его посыл: буди этого идиота, как хочешь, но чтоб был.
– Минутку, Сергей Анатольевич.
На том конце повисла тревожная тишина. Ставицкий поднял голову, упёрся взглядом в круглое лицо медсестрички – что она там только что говорила? Здесь были и другие? Старый, полный мужчина. Наверняка Величко. Наверняка.
Сергей сделал знак командиру – тот его понял сразу, выпроводил из кабинета тех двоих, что застыли у двери, девчонку, вышел сам и плотно закрыл дверь. Всё правильно. Разговор, что пойдёт дальше, для их ушей не предназначен.
– Рябинин, слушаю, – ожила трубка. Юра пытался говорить чётко, но уже по той тщательности, с которой он выговаривал каждую букву, было понятно – принял на грудь Рябинин порядочно.
– Юра! – Сергей повысил голос, понимая, что сейчас Рябинина можно поставить на ноги только точными командами – должна сработать элементарная армейская выправка. – Юра! Слушай меня внимательно!
– Серёжа? Я тут задремал…
– Немедленно объявляй военное положение!
Послышался какой-то шум. То ли Рябинин уронил трубку, то ли ещё чего. Потом раздалось сопение.
– Немедленно объявляй военное положение! – повторил Ставицкий, отчётливо выговаривая все слова. – Военное положение, Юра! Ты в курсе, что сейчас идёт экстренное заседание Совета, куда нас с тобой не позвали?
– Что? – выдавил Рябинин.
– Экстренное заседание, Юра. И нас там нет. Ты понимаешь, что это значит?
– П-понимаю, – прошелестел Юра, явно напуганный до смерти.
– А теперь приди в себя. Если всё сделаешь, как я скажу, ничего не напутаешь и будешь действовать быстро – то всё ещё можно отыграть в нашу пользу. Ты слышишь?
– Да, я слышу…
– Объявляй военное положение, прямо сейчас. Поднимай всех своих, пусть будут наготове. Сам возьми человек двадцать, можно даже больше, всех, кого сможешь быстро собрать, и немедленно в зал для заседаний. Если там будет охрана – всех обезвредить. Врывайся прямо туда и арестовывай Величко.
– Величко? – голос Рябинина дрогнул. Величко побаивались все.
– Величко. Обвиняй его в измене и жди меня. Если кто-то попробует возражать – того тоже под арест. И жди меня там. Я буду минут через пятнадцать. Ты меня понял?
– Я… понял. А что Савельев? Он действительно жив?
– Он жив, Юра. И если ты сейчас облажаешься, то сам понимаешь, что с нами будет. А теперь, будь добр, позови Наталью. Немедленно.
Звать Наталью не пришлось. Судя по тому, как быстро Ставицкий услышал её голос, она просто перехватила у мужа трубку. Умница Наташа, эта женщина никогда не подведёт.
– Наташа. Насколько сильно твой муж пьян? – Сергей чуть расслабился. Наташа была своя, в её присутствии можно слегка дать волю эмоциям, сбросить маску.
– Прилично. Не уследила. Понараспихал заначек по всему дому, алкоголик чёртов, – прошипела Наталья. Если бы сейчас её кто-то услышал, то тоже не узнал бы надменную светскую красавицу Наталью Барташову.
– Его можно привести в чувство? Только быстро. Сейчас всё поставлено на кон, Наташа. Если твой муж всё провалит…
– Я приведу его в надлежащий вид, Серёжа. Не дёргайся! – в голосе Натальи прозвучало что-то такое, от чего Ставицкий успокоился. Не хотел бы он сейчас оказаться на месте Юры. Можно было не сомневаться, Наталья приведёт его в чувство.
– Тогда слушай меня – это очень важно, Наташа.
И он принялся спокойно и размеренно повторять весь алгоритм действий. Где-то наверху, через почти четыреста этажей, замерла и подобралась Наталья Барташова, выпрямила и без того ровную спину, сузила красивые кошачьи глаза, вскинула волевой подбородок. Ставицкий ещё не положил трубку, ещё договаривал последние распоряжения, но уже успокоился, почувствовал, как снова возвращается прежняя уверенность. Ничего не потеряно. Армия подчиняется ему. И это просто подарок, что Савельева нет на Совете. Если бы он был там лично, то всё было бы намного хуже. А так…
Сергей посмотрел на замолчавший телефон и поднялся. Вышел из кабинета, повернулся к командиру отряда и негромко приказал:
– Наверх.
Командир сделал быстрый кивок в сторону медсестрички – с этой что? Мысли Ставицкого на секунду вернулись к глупой девчонке, прижатой к стене. Потенциала в ней, конечно, немного, но… пусть живёт. Тем более, что мир скоро изменится и очень сильно, и новому миру потребуются свои верные слуги.
Командир его понял и медленно опустил автомат.
Глава 4. Сашка
На лестнице Сашку посетило странное чувство, вроде дежавю. Всего две недели назад он уже бегал по этой чёртовой Северной лестнице, когда они с Киром спасали Савельева. Всего-то две недели, а Сашке казалось, что прошла целая жизнь, длинная, наполненная событиями, изменившая его целиком – и мысли, и желания, и всю его, Сашкину, сущность. Он помнил, как тогда трясся от страха, и, если б не Кир, который не испытывал ни тени сомнений, который рвался в бой и лез в самое пекло, заставляя его носиться по бесконечным ступеням вверх-вниз, прятаться на заброшенной станции от вооружённых Татарина с Костылем, тащить на себе раненного Павла Григорьевича, Сашка ни за что бы не решился на такое.
Сейчас Кира рядом не было. Был Стёпка Васнецов. Красивый, самоуверенный, язвительный Васнецов, пусть и подрастерявший свою самоуверенность и передавший лидерские позиции ему, Сашке Полякову. Временно передавший.
Ну да, Васнецов всегда был лидером в отличие от него. Сашка это знал и признавал. И то, что Стёпка сейчас был растерян, слегка напуган и молча переваривал полученную информацию про Савельева, Литвинова и АЭС (Сашка наскоро рассказал всё, что знал сам), ничего не меняло. Сашка понимал, что надо дать ему время – Васнецов справится, и тогда можно будет скинуть груз ответственности, давивший на плечи, тот груз, к которому Сашка был совершенно не готов.
Когда сегодня после учёбы и стажировки он пришёл в больницу, и его встретила Катя с круглыми от удивления глазами и чуть ли не на бегу сообщила, что к Павлу Григорьевичу пришла куча народу, и они там заседают, а потом он и сам увидел, как больницу заполнили незнакомые люди, серьёзные мужчины с каменными, неулыбчивыми лицами, в застёгнутых на все пуговицы тёмных пиджаках, как словно ветром сдуло всех рабочих вместе с неуживчивым Петровичем, как по коридору, тяжело ступая, прошествовал невысокий полный мужчина и исчез в дверях тайника, где скрывался Савельев, вот тогда Сашка и подумал, что, наверно, всё – на этот раз действительно всё. Савельев и Литвинов наконец покинут своё убежище, и этот кошмар прекратится. Исчезнет тошнотворный, выматывающий душу страх, что всё откроется, и что однажды на больничном этаже появятся люди с оружием, и это будут не просто отморозки Костыль и Татарин, это будут профессионалы, решительные и безжалостные, и тогда им всем конец. Ему, Киру, Анне Константиновне, Кате… его Кате. Поэтому, увидев снующих по больнице людей – Савельевских людей, в этом не было никакого сомнения, – Сашка испытал облегчение.
В действительности всё оказалось хуже.
Жизнь сделала вираж и ушла в очередное пике. И опять его Катя оказалась в самом центре опасных событий. Когда из кабинета главврача, в который из тайника перенеслось основное заседание во главе с озабоченным чем-то Савельевым, вышла сама Анна Константиновна и увела Катю, Сашка, хоть и не понял зачем, но всё равно напрягся. Интуиция подсказывала, что это неспроста, и она не обманула. Катя появилась спустя каких-то десять минут и не только успела шепнуть ему, что она идёт на АЭС, с Анной Константиновной, Савельевым и Литвиновым, и сказать про каких-то раненых, но они даже успели поругаться. Потому что Сашка никак не мог понять, почему Катя идёт туда, где опасно – она ведь не обязана этого делать, а она не могла понять, почему этого не понимает он, только твердила, что так надо, а под конец просто рассердилась (он даже предположить не мог, что она умеет сердиться) и убежала, громко топая каблучками.
Эта их первая и такая неожиданная ссора выбила Сашку из колеи, и потому он очень вяло отреагировал и на появление растерянного и ошарашенного Васнецова, и даже на его рассказ, не сразу сообразил, о какой Лене твердит Стёпка, да и после того, как сообразил, не смог быстро сопоставить, что к чему. Он пытался отвечать на Стёпкины вопросы, худо-бедно объяснил, что примерно здесь происходит, но мысли его, сделав очередной круг, опять возвращались к Кате, потеряно метались от страха за эту чудную маленькую девочку, заполнившую всё его сердце, до дурацкой ссоры, и перед глазами снова и снова вставало недоумённое лицо Катюши с сердито сдвинутыми бровями-домиками. Сашке хотелось быстрее отделаться от Стёпки, запутанные отношения этой троицы (ну да Ника скорее всего с Киром, это же очевидно) его интересовали слабо, но потом, как это бывает, в голове что-то перещёлкнуло, а, может, до него просто дошло, что пыталась донести до него Катюша: «ты не понимаешь, там люди, им нужна помощь», и Сашка внезапно понял, о чём твердит Стёпка, и разрозненные кусочки сложились в цельную картину: отправившаяся неизвестно куда Ника, непонятно почему исчезнувший Кир, горничная Рябининых, её дружок Татарин и Кравец, которого Сашка боялся до одури, боялся больше всех остальных, но который – и Сашка опять был отчего-то в этом уверен – замыкал этот круг.
Наверно, потому Сашка и мчался сейчас по лестницам, ведя за собой Стёпку Васнецова, думая о Кате, и о Нике, и о дураке Шорохове – думая о своих друзьях.
– Тридцать четвёртый, – произнёс сзади Стёпка, и Сашка резко затормозил. Поглощённый своими мыслями, он чуть не проскочил мимо нужного этажа.
Безликая железная дверь с подсвеченным указателем «34» была закрыта. Она не сразу поддалась, когда Сашка её толкнул – большая, массивная, наверно, раньше, когда здесь был действующий цех, она большую часть времени оставалась открытой, а сейчас словно замерла, срослась со стеной, не торопясь открывать спрятанные за ней тайны. Сашка не успел ничего подумать, Стёпка навалился плечом на дверь, и она нехотя, издав полустон-полувсхлип, отворилась, пропуская их внутрь, в широкий и длинный коридор.
Ребята, не задумываясь, бросились по нему, добежали до площадки грузового лифта и, обогнув лифт, упёрлись в цеховую проходную: две будки КПП и между ними – развороченные, поломанные турникеты, за которыми и начинался сам цех, огромное и гулкое помещение с высокими потолками, залитое мутным светом аварийных ламп.
– Что дальше? – шёпотом спросил Стёпка.
– Не знаю, – так же шёпотом отозвался Сашка.
В цехе было пусто. Но почему-то они остерегались говорить в полный голос, словно боясь спугнуть чьи-то спавшие здесь столетние тени, притаившиеся по углам и за полуразрушенными и проржавевшими конструкциями каких-то агрегатов. Сашка внезапно засомневался в правильности их догадки. Не похоже было, чтобы здесь кто-то появлялся – всё было мёртвым, безжизненным, и только в неживом свете фонарей кружился вспугнутый ими ворох пыли.
– По-моему, тут сто лет никого не было, – выдохнул Стёпка, угадав Сашкины мысли. – Хотя дверь…
– Что дверь?
– Дверь была не заперта.
– А да… точно.
Сашка медленно двинулся вперёд. Почему-то ему было не по себе. Они со Стёпкой находились вдвоём на большом, открытом пространстве, и как знать, возможно, кто-то сейчас следил за ними, укрывшись за одной из толстых несущих колонн или из приоткрытой двери подсобных помещений, расположенных по краям – вдоль стены Башни.
Подсобки! Точно! Сашку даже подбросило от этой мысли.
Надо осмотреть все небольшие помещения, которые тут есть. Если здесь кого-то и прячут, то вряд ли будут делать это посередине пустого, просматриваемого со всех сторон цеха. Сашка метнулся в сторону, туда, где раньше располагались хозяйственные пристройки, бытовки, может быть склады или даже кабинеты начальства, хотя на кабинеты эти полутёмные, слепые помещения вряд ли могли претендовать. Стёпке объяснять ничего не пришлось. Он мгновенно понял Сашкин манёвр и бросился следом.
Подсобное хозяйство заброшенного цеха было большим. Маленькие и узкие комнатушки чередовались с просторными складами, где всё ещё сохранились шкафы и высокие стеллажи, узкие коридоры заканчивались закутками, заваленными ненужными и отжившими своё вещами, за длинными раздевалками начинались неработающие души и туалеты.
Они методично осматривали помещение за помещением, углубляясь по коридорам внутрь, доходя до самых стен Башни – здесь они были глухие, без окон, – и возвращаясь обратно в сам цех, но всё было тщетно. Всюду царило запустение и разруха. В душу Сашки закралось сомнение: а что если, они ошиблись? Он ошибся? С чего решил, что Ника может быть на тридцать четвёртом? Из-за реплики Литвинова про Кравца? Да мало ли в связи с чем он это сказал. Стёпка, наверно, думал то же самое.
– Может, мы зря сюда пришли? – шёпот Васнецова прозвучал на самое ухо. – Может, надо было всё-таки на шестьдесят девятый? Если и эта Лена была там…
– Погоди, – внимание Сашки кое-что привлекло. – Посмотри. Здесь кто-то был, и судя по всему, не так давно.
Он указал рукой на пустой пластиковый ящик слева от них.
– И что? – начал Васнецов, но внезапно понял и замолчал. Увидел, что ящик этот явно двигали, совсем недавно, на полу отчётливо виднелся след от этого движения, то место, где раньше стоял ящик ярко выделялось полным отсутствием пыли. Словно кто-то походя задел его ногой и сдвинул в сторону.
Но даже не это было главным. Главным было то, что от этого ящика тянулся след, словно по полу что-то волокли – может быть, другой такой же ящик или что-то ещё, – и след этот заканчивался за дверью комнатки, одной из тех, которую они ещё не успели осмотреть. И что совсем было плохо – дверь в это помещение была не заперта. А никто не станет держать дверь открытой в помещении с людьми, если только они не…
Стёпка с Сашкой, не сговариваясь, переглянулись и кинулись к зияющему темнотой проёму.
– О, господи, – Стёпка добежал первым и замер на пороге. Сашка заглянул через его плечо и тут же отшатнулся.
В маленькой узкой каморке лежали трое, нет… четверо. Один, завалившись на бок, почти перегораживал проход, чуть подальше виднелись ноги в высоких, шнурованных ботинках – крепкие тяжёлые каблуки с железными рифлёными набойками притягивали взгляд. Сашка вспомнил, как Кир однажды рассказывал, что местные гопники за подобные набойки хорошо платят умельцам, в драках таким ботинкам цены нет. Чуть дальше лежали ещё двое.
«Бежать!» – пискнул кто-то внутри Сашки. Проснулся прежний страх, вцепился, потянул Сашку назад, к выходу. Люди, лежащие перед ним, были мертвы, но Сашка, ещё не зная, кто это, ещё не видя их лиц, хотел только одного – исчезнуть отсюда и как можно быстрей.
Он не понимал, откуда взялись силы, но он смог справиться. Заглушил пищащего внутри труса и вошёл в комнатку, первым вошёл, отодвинув так и застывшего в дверях Васнецова.
Человека, которого пришлось перешагнуть, он опознал сразу. Его лицо было чуть повёрнуто к свету, и это лицо – неприметное, тусклое, со стеклянными глазами, которые были у этого человека при жизни и которые остались при нём и после смерти, – Сашка узнал бы из тысячи. Из сотни тысяч.
– Кравец.
Он произнёс ненавистное имя вслух, и Стёпка дёрнулся.
– Что? Ты его знаешь? – нервно спросил Васнецов, потом до него дошло, и он выдохнул. – Кравец? Тот самый? Твой начальник?
Сашка не ответил. Стараясь не смотреть на Кравца и всё равно ощущая его стеклянный взгляд на своей спине, Сашка двинулся вглубь. Ноги в высоких шнурованных ботинках принадлежали Татарину – этот лежал на спине, раскинув руки в сторону, широкое плоское лицо было залито кровью, а третьим был Костыль. Сашка отметил всё это про себя равнодушно, почти не удивляясь. Трое мерзавцев, чем-то повязанных и одновременно нашедших страшную смерть в грязном, убогом помещении.
– Саша? – снова позвал его Стёпка, и Сашка, медленно развернувшись, качнул головой.
– Да, это Кравец. Тот самый. А эти двое – Татарин и Костыль. Это они стреляли в Савельева там, на станции.
– А четвёртый?
Четвёртый? Сашка непроизвольно вздрогнул. Четвёртый как будто был лишним. Он никак не вписывался в эту компанию отморозков, и Сашка почувствовал бегущий между лопатками неприятный холодок, обернулся, на ватных ногах приблизился к этому четвёртому, лежащему на боку, присел и тут же понял, кто перед ним. И не удержался – заплакал. Молча. Ощущая прохладной кожей горячие слёзы, которые он не вытирал, не мог найти в себе силы, чтобы вытереть. Мир вокруг Сашки схлопнулся, выключился, исчез затхлый, бивший в нос запах, свет, ломкими струйками просачивающийся сюда из цеха, выцвел и потускнел, Стёпкин голос затих, и сам Стёпка, внезапно появившийся из-за спины и опустившийся на колени рядом с телом, был похож на призрачный мираж, колыхающийся сквозь солёную пелену слёз.
– Саша! Саша! Он жив!
До Сашки не сразу дошло, что говорил – нет, кричал Васнецов.
– Жив! Да перестань ты плакать! Жив! Кирилл жив!
Сашку словно ударили по щеке. Больно, с размаху, приводя в чувство. Мир включился, закружился, и, хотя Сашка всё ещё сидел на грязном полу, безвольно уронив ладони на колени, жизнь возвращалась – вливалась горячими, неровными толчками, вместе с облегчением и рвущимися на волю всхлипами.
Рядом деятельно возился Стёпка. Он бережно повернул Кирилла на спину и быстрыми, выверенными движениями расстёгивал пуговицы на рубашке. Испуг и растерянность с его лица исчезли, и теперь Сашка видел перед собой прежнего Васнецова, самоуверенного и слегка заносчивого.
– Плечо, – Васнецов повернулся к Сашке. – Он ранен в плечо. Помоги мне!
Стёпкин окрик окончательно привел Сашку в чувство, он сбросил с себя оцепенение и включился, стараясь как можно точнее выполнять распоряжения Стёпки. Васнецов, скинул с себя куртку, скатал её в валик и подложил Киру под голову.
Кирилл лежал неподвижно, устремив вверх опухшее, разбитое лицо.
– Его, наверно, били, – прошептал Сашка.
– Наверно.
Стёпка, наклонившись к Киру, изучал рану на его плече. На Сашку он не смотрел, его тонкое красивое лицо было сосредоточенным и отстранённым. Васнецов как будто отключил в себе все эмоции и действовал, как запрограммированный робот.
– Похоже слепая, – пробормотал он наконец.
– Слепая? – тупо переспросил Сашка, судорожно сглотнув.
– Да. Рана слепая. Пуля внутри. Но надо остановить кровь. Кровотечение не сильное, но он уже тут лежит неизвестно сколько. Нужен жгут, повязка… Снимай рубашку!
Сашка стал лихорадочно стягивать с себя рубашку, Стёпка тоже стащил свою через голову, скрутил её в подобие жгута.
– Рви на полоски, не очень узкие, – отдавал Васнецов команды, не отрываясь от дела – он уже производил какие-то манипуляции над раной. – Да, вот на такие, – Стёпа бросил быстрый взгляд на то, что делает Сашка и снова склонился над раненым. – Майку тоже снимай, рану надо тампонировать. Чёрт, нужна дезинфекция – спирт или что-то вроде… даже самогонка бы подошла. У тебя нет случайно с собой?
Сашка понял, что Васнецов шутит. Шутка вышла так себе, но почему-то даже она помогла, как-то разрядила напряжение, и Сашка попытался поддержать её.
– Нет, всю выпил уже, – пробормотал он. – Сегодня я взял с собой маловато.
Стёпка хмыкнул, показывая, что оценил шутку, хотя, конечно, остроумием она не блистала. Но это было неважно. Главное, что страх уходил, откатывал назад.
– Стёп, рана опасная? Он… будет жить?
– Думаю, да. Если быстро доставить его в больницу и провести операцию – надо вынуть пулю, обеззаразить рану. Нужно в больницу. Я сейчас перевяжу, конечно.
Стёпка замолчал. Сашка смотрел, как ловко он накладывает повязку, изредка бросая Сашке короткие распоряжения – подержать, приподнять.
Кир не подавал никаких признаков жизни, Сашка даже засомневался, жив ли он. Тот же Савельев хотя бы стонал, бормотал что-то. А Кир… Если бы не Стёпка, Сашка бы не усомнился, что перед ним труп.
– Стёп, а он точно жив?
– Точно, – уверенно ответил Стёпка. – Приподними его так, да… Хорошо. Подержи немного. Всё, отпускай.
Он ни на секунду не прекращал своих действий, и Сашка вдруг подумал, что из Васнецова выйдет отличный врач.
– Он просто без сознания, болевой шок. Если я не ошибаюсь, то рана не очень опасна, ничего серьёзного не задето. Просто его сильно отделали, ещё до выстрела. Мне кажется, рёбра сломаны. Давай ещё бинт!
Сашка повернулся, взял очередную узкую полоску ткани, поднял голову и замер. В дверном проёме стоял человек с автоматом.
– Встать! Руки за голову! Быстро!
Сашка подскочил, невольно исполняя команду. Почувствовал, как рядом замер Стёпка. Человек в военной форме, высокий, плечистый, загораживал собой весь проём. Его большие, сильные руки, расслабленно держали опущенный дулом вниз автомат, но Сашка каким-то шестым чувством понимал, что эта расслабленность – не более чем иллюзия, обман, и, если будет нужно, этот человек, не задумываясь, пустит оружие в ход. Стёпка это тоже понял, потому что медленно поднялся, встал рядом с Сашкой, инстинктивно прижавшись плечом к плечу.
– Руки за голову! – повторил военный, и дуло автомата опасно приподнялось.
Сашка со Стёпкой послушно вскинули руки вверх. Из-за спины военного показался низенький полный мужчина, тоже в форме, обтянувшей его так, что, казалось, ткни его, и он выскочит из неё, как тугой маленький мячик.
– Вот это дела, – протянул мужчина, оглядывая комнату. Перешагнул через лежащего Кравца и ещё раз огляделся, смешно завертев круглой лысой головой. – Прямо панорама Бородинского сражения. Смешались в кучу кони, люди. А?
Неизвестно кому он адресовал это «а», но Сашка дёрнул головой, словно соглашаясь. Низенький военный Сашкино дёрганье заметил, усмехнулся и, обернувшись, скомандовал:
– Давайте, ребятки, пошуруйте тут.
Тут же из-за двери показались ещё военные, все как подбор рослые, высокие. Двое шустро прошмыгнули в каморку, рассредоточились, быстро и профессионально осматривая трупы.
– Ну, что там, ребятки?
Один из «ребяток», вытянувшись по струнке перед своим командиром, бодро отрапортовал:
– Товарищ майор, все трое мертвы. Застрелены. Судя по пропускам – Татаринов, Костылев и Кравец.
– От ты ж, прямо в яблочко, – восхищённо выдохнул низенький и даже чуть подскочил. – Это который из них Кравец? А ну-ка, соколик, посвети-ка ты в евонный циферблат, для опознания, так сказать, личности.
Пока «соколик» светил фонариком в «циферблат» Кравца, а товарищ майор восторженно крякал и повторял: «а ведь, кажись, он, чтоб нам всем тут утопнуть», Сашка стоял, по-прежнему держа руки за головой и не сводя глаз с того, кто так и застыл в дверях, с автоматом в руках. Сейчас оружие уже не было опущено, дуло автомата было направлено прямо на него, Сашку, или на Стёпку.
Закончив опознание, товарищ майор повернул к ним круглое довольное лицо.
– Вы тут что ль Ледовое побоище учинили?