- -
- 100%
- +
– Добрый вечер, Александр, – поздоровалась женщина.
– Алекс, – поправила её Анжелика. – Я бы предпочла, чтобы его называли Алекс. В ваш сектор я уже позвонила, сказала, чтобы они исправили имя в пропуске и в документах.
– Алекс так Алекс, – тускло согласилась женщина. На Анжелику она не глядела, да и на него, Сашку, тоже. Было вообще непонятно, куда она смотрит – в сторону, куда-то в бок, но при этом Сашка готов был поклясться, что от этой женщины вряд ли что может ускользнуть.
– Ты тогда просвети его, что к чему, хорошо? – Анжелика Юрьевна скривила свои красивые пухлые губы.
Сашка скорее догадался, чем понял, что между этими двумя женщинами отношения оставляют желать лучшего. Хотя они были близки, наверно, какие-то родственные связи – что-то общее проскальзывало в лицах обеих, и в красивом лице Анжелики, и в сером невзрачном её гостьи, – но эта близость их обеих не радовала, скорее уж тяготила и даже раздражала.
– Хорошо, – женщина кивнула и, в первый раз за всё время посмотрев на Сашку, заговорила сухо и жёстко. – Меня зовут Ирина Андреевна Маркова, я – министр административного управления. С твоей мамой, – при слове «мама» Ирина Андреевна неприятно усмехнулась, а Анжелика ещё больше скривилась, что опять не укрылось от внимания Ирины Андреевны. Её невыразительное треугольное личико заметно оживилось, и она продолжила, ещё раз с удовольствием повторив «с твоей мамой». – Мы с твоей мамой родственницы, не близкие, но всё же. Так что с тобой получается, мы тоже в некотором роде в родстве. Но это родство никак не должно отражаться на наших профессиональных отношениях, потому что, начиная с завтрашнего дня, ты поступаешь целиком и полностью в моё распоряжение.
– А учёба?
– Учиться будешь в индивидуальном порядке, прямо на рабочем месте, непосредственно вникая во все рабочие моменты. У тебя должно получиться. Я справлялась в учебной части, преподаватели тобой довольны, по успеваемости нареканий нет.
– Но, – растерянно проговорил Сашка. – Я же ещё почти ничего не знаю, я всего…
– Это не имеет значения. Программа обучения составлена таким образом, чтобы ученики осваивали профессию с самых низов, каждый бывший студент должен пройти карьерную лестницу, начав с самой ничтожной ступеньки. Но тебе занимать низкие должности не придётся. Ты не просто студент, ты – Бельский. Твоё положение неизмеримо выше положения всех твоих однокурсников.
Сашка ошарашенно молчал.
– Значит, Алекс, завтра в девять я жду тебя в административном секторе. Ты знаешь, где это, проходил стажировку у Кравца.
И тут Сашка вспомнил, где он её видел.
– Смотри сам, Шура, я ведь не настаиваю. Это дружеский совет, рекомендация старшего товарища, не более.
Тонкая ложечка дробно постукивала о край чашки. Сашкин взгляд был прикован к этой ложечке и к сухому запястью, покрытому редкими завитками светлых волос, выглядывающему из широкого обшлага халата.
– Ты понимаешь, Шура, о чём я толкую?
– Понимаю, Антон Сергеевич.
В дверь тоненько заскреблись, и по лицу Кравца брезгливой гримасой пробежало раздражение. Ложечка в его руках звякнула и замерла, и словно в ответ на внезапно образовавшуюся тишину в комнату серой тенью скользнула женщина, поставила перед ними на низенький сервировочный столик поднос с каким-то угощением.
– Антоша…
– Вон пошла, дура, – равнодушный голос Сашкиного начальника тонкой плетью прошёлся по худому телу женщины. Она вздрогнула и втянула морщинистую цыплячью шею в воротник мешковатого платья.
***
– Не стой столбом, – шипящий шёпот Анжелики прозвучал прямо в ухо, и Сашка снова дёрнулся, как от удара током. – Пойди, пройдись по залу. Побеседуй с людьми.
Сашка послушно кивнул, а Анжелика (про себя Сашка называл её исключительно по имени, а при личном обращении всегда мучительно подыскивал безлично-вежливые формы) уже упорхнула от него, подошла к высокому красивому мужчине, в котором Сашка узнал Мельникова, отца Стёпки (Сашка видел его в больнице у Анны Константиновны). Вот уж на ком чёртов смокинг сидел как влитой и вряд ли доставлял какие-то неудобства.
– Олег, а где твоя супруга? Почему ты один? – проворковала Анжелика, приближаясь к отцу Стёпки.
Сашка отошёл от них, огляделся. Слава богу, Вера всё так же мрачно стояла в стороне, подпирала спиной колонну. Пожалуй, она была единственной, кого он был рад здесь видеть. Он торопливо приблизился к ней.
– Алекс Бельский? – фыркнула она, и в её глазах свернула насмешка.
– Вер, не надо, пожалуйста, – тихо попросил он.
И она поняла, кивнула, насмешка в глазах погасла, взгляд стал серьёзен.
– А я-то думала, куда ты подевался. На занятия ходить перестал. А ты, теперь, выходит, птица высокого полёта.
– У меня индивидуальное обучение, я почти всё время при Марковой. Она – моя родственница, как оказалось. Ну и начальница теперь.
– Да уж, – протянула Вера. – Повезло так повезло.
– Вер, ты мне лучше скажи, есть какие-то новости? Стёпа? Что-то слышно про Нику?
– Ничего не слышно. Я думаю, её все ещё держат взаперти. Этот её психопат дядюшка, наш новый Верховный.
Сашка только сейчас понял, что подсознательно ждал, что на этом рауте будет Ника. У неё-то точно происхождение такое, какое надо. Может и её тоже будут наряжать, как куклу, и таскать по этим сборищам, как его и Веру.
– А вообще, Саш, я ничего толком не знаю, – с горечью продолжила Вера. – В учебке такие дела творятся – всё перекрыли, общаться между группами нельзя, дежурных в коридорах выставили, из числа добровольцев, – она не смогла сдержаться и бросила на Сашку колкий взгляд. «Из числа добровольцев, таких же стукачей, каким был ты», – догадался Сашка, прочитав недосказанное в её глазах.
Впрочем, это выражение было мимолётным, взгляд её снова стал затравленным и тоскливым.
– Я ни с кем не могу видеться. Ни с близнецами, ни с… Марком, – губы Веры дрогнули.
– А Стёпа? – Сашка понял, что Вере трудно про это говорить, и перекинул разговор на другое. – Про Стёпку что-то слышно? Он дал о себе знать? Он нашёл Кира?
Вера поспешно опустила глаза.
– Да, Стёпка мне звонил три дня назад. Он устроился в больницу, медбратом.
– И как? Он выяснил, что с Киром? – Сашке очень не понравилось, что Вера не смотрела на него, прямая и категоричная Вера редко отводила взгляд, разве что…
– Саш… Кир умер.
– Нет, – выдохнул Сашка и в растерянности залпом выпил бокал, который Анжелика велела ему взять с подноса официанта, услужливо встретившего их на входе, и с которым он так и таскался всё это время. Непривычно резкий вкус и пузырьки ударили ему в нос, и на глаза навернулись слёзы – то ли от попавших внутрь газиков от игристого вина, то ли от того, что Кир…
– Извини. Надо было как-то не так сказать, – в глазах Веры, которые она всё же вскинула на него, Сашка уловил сочувствие. – Вы же дружили с ним, в последнее время.
Сашка и сам не знал, дружили они с Киром или нет. И как назывались их сложные отношения – дружбой, приятельством, товариществом. Но он знал одно – вместе с его смертью в душе образовалась пустота, которую он никогда не сможет заполнить.
– Степка там дёргается. Спрашивает, делаем ли мы что-то, чтобы вытащить Нику, – Вера поспешно сменила тему. – А я… что я могу сделать? Я тут одна, меня к ней не пускают. Я просила маму, чтобы она поговорила с Рябининым, они хорошо знакомы. Но она сказала, что Рябинин и слушать её не стал. Может, у тебя есть идеи?
Сашка покачал головой. Идей у него не было.
– Чёрт, её только тут не хватало! – внезапно Вера скорчила брезгливую гримасу. – Блин, дура, вырядилась, как невеста какая-то. Извини, Саш, я не хочу с ней говорить! – и Вера быстро отошла вглубь зала – Сашка даже не успел сообразить, почему.
Впрочем, его недоумение длилось недолго. Прямо к нему, улыбаясь, шла Оленька Рябинина, даже не шла – плыла: в длинном нежно-кремовом платье, с двойной ниткой жемчуга на нежной шее и в сверкающей короне-диадеме она действительно смахивала на невесту. Сашка напряжённо замер.
– Саша! Ой, прости… Алекс, – она протянула ему руку, и он машинально, как его учили (а его учили, к нему каждый вечер ходил то ли гувернёр, то ли воспитатель – Сашка так и не придумал, как называть своего преподавателя этикета и хороших манер), наклонился и прижался губами к прохладной руке, ощутив сладкий цветочный запах, от которого к горлу тут же подкралась тошнота.
– Надо же. Кто бы мог подумать, – ворковала Оленька, разглядывая его так, как будто видела впервые. – Мы с мамой были очень удивлены, когда узнали, кто ты. Правда, это замечательно?
– Да, замечательно, – пробормотал Сашка и тут же вежливо добавил, вспомнив очередной урок правил хорошего тона. – Это платье очень тебе идёт.
– Правда? – улыбка Оленьки стала ещё шире. – Ой, ты не представляешь, сколько стоил материал! Это – настоящий атлас, в Башне такой не делают. Это – винтаж.
– Очень красиво, – согласился Сашка.
– Столько сил ушло на примерку, портниха-дура чуть не испортила ткань. Я несколько часов стояла, как манекен, чтобы оно село идеально. Ты же понимаешь, что я сегодня должна выглядеть по-особенному.
Сашка рассеянно кивнул, привычно пропуская болтовню своей бывшей девушки мимо ушей.
– Ой, Саш, то есть, Алекс… Алекс и вправду красивее. Алекс, ты же на меня не обижаешься, да?
– Я? – удивился Саша, непонимающе моргнув. – Почему я должен обижаться?
– Просто, ты должен меня понять, Алекс. Всё случилось быстро и неожиданно, но мама сказала, что такая возможность выпадает раз в жизни. Господи! – она наконец заметила Сашкин недоумённый взгляд. – Так ты что, ничего не знаешь ещё?
– А что именно я…
Внезапно гул голосов стих, и все, кто присутствовал в зале – и красивые, наряженные женщины, и уверенные если не в своей неотразимости, то не в неотразимости своего кошелька мужчины, и официанты, молчаливые и вышколенные – все, как по команде, обернулись в сторону входа, и Сашка с Оленькой тоже. Швейцары в тёмно-красных ливреях, сверкающих золотом пуговиц, распахнули двухстворчатые двери так широко, словно сейчас должен был въехать свадебный кортеж, украшенный розами и пышными бантами, но вместо этого в зал вошёл всего лишь один человек, невысокий, щуплый, в больших, закрывающих пол-лица очках.
«Наверно, это он, Ставицкий-Андреев, – догадался Саша. – Верховный правитель, Никин дядя, который все это и устроил».
Оленька вдруг подхватилась и, кинув Сашке «извини», быстро пошла навстречу вошедшему Ставицкому. Тот увидел её, остановился.
В воцарившейся тишине Оля приблизилась, быстро присела перед ним в старомодном реверансе, но тут же выпрямилась, бросила на всех торжествующий взгляд и встала рядом, тоненькая, красивая, с нежным румянцем на юном и свежем личике. Она была на полголовы выше Ставицкого, и он рядом с ней выглядел маленьким и старым, но, казалось, никого из присутствующих, кроме Сашки, это не смущало.
– Добрый вечер, господа! – голос у Ставицкого был тихий и слабый, но почему-то Сашке показалось, что это обманчивая слабость, ширма, умелая маскировка, которую этот человек так давно использует, что уже привык и не желает с ней расставаться. – Я очень рад, что мы все собрались сегодня в этом зале. Я надеюсь, что наши с вами встречи станут доброй традицией, как это было принято в старые времена, когда цвет Башни, её лучшие люди собирались вместе. Сегодня мы положим начало возобновлению старых традиций и начнём со счастливого повода, с особенного повода, который, я полагаю, доставит радость не только мне, но и всем здесь присутствующим.
Он замолчал, выдерживая паузу, и затем продолжил.
– Да, господа. Сегодня у меня праздник. Потому что Ольга Юрьевна согласилась стать моей женой…
Сашка чуть не выронил пустой бокал, который всё ещё держал в руках. К счастью, он вовремя среагировал и успел его подхватить. С ума сойти! Оленька выходит замуж и за кого? За этого старикана? Господи, да ему же уже больше сорока, он ей в отцы годится.
Он заоглядывался, выхватил взглядом Веру, которая стояла в отдалении и пялилась на Рябинину так, словно увидела мерзкую бородавчатую жабу.
Толпа тем временем загудела, раздались одобрительные возгласы, все поспешно устремились поздравлять жениха и невесту. А Сашка всё ещё стоял как громом поражённый, и ощущение, что он присутствует на каком-то идиотском спектакле или цирковом представлении, где все играют роли, росло в нём с каждой минутой. Всё происходящее было насквозь фальшивым, неестественным, вычурным, словно в плохой пьесе. Оленька, радостно идущая замуж за очкастого урода, годящегося ей в отцы («мама сказала, что такая возможность выпадает раз в жизни»), до неузнаваемости изменившаяся жена Кравца, он сам – наряженный в неудобный смокинг. Клоун, выступающий под псевдонимом Алекс Бельский – всё это не могло происходить наяву. И Сашка всё время ждал, что сейчас упадёт занавес, раздадутся аплодисменты, и актёры, в том числе и он сам, снимут маски и костюмы и разойдутся по домам. И он снова окажется в маленькой квартирке на шестьдесят пятом, с мамой и отцом. А потом побежит в больницу, где его будет ждать Катюша, со смешными бровками-домиками, в простом халате медсестры. Милая и родная Катюша.
Но ничего не заканчивалось. Ничего…
Следующий час стал для Сашки пыткой. С появлением Верховного Анжелика внезапно вспомнила о своём вновь приобретённом сыне, вцепилась в Сашку мёртвой хваткой, и уже не расставалась, таская за собой, как щенка на поводке. Сашка покорно следовал за ней, вымученно улыбался, говорил пустые и вежливые слова, мечтая только об одном – чтобы всё поскорее закончилось и чёртов занавес наконец опустился. От выпитого залпом игристого вина разболелась голова, от постоянных никчёмных разговоров мутило. Люди, к которым его подводила Анжелика, хвастаясь Сашкой, как каким-то удачным приобретением, были ему безразличны, он даже не пытался запомнить имен.
Кир умер. Ника взаперти. Катя где-то внизу, на осаждённой станции, а он теперь – Алекс Бельский, кривляющийся клоун, который совершенно бессилен что-либо изменить.
Наконец Анжелика подвела его к Ставицкому. Сашка подумал, что именно ради Верховного она и затеяла этот нелепый клоунский променад: ей надо было продемонстрировать свои несуществующие чувства, это было частью игры, в которой Сашка был всего лишь статистом. Ставицкий вежливо улыбнулся, скользнул по нему странным взглядом, задумчиво приоткрыл рот, намереваясь что-то сказать, но не успел – его отвлек невысокий плотный мужчина. Сашка с облегчением выдохнул и отошёл в сторону. После представления Ставицкому Анжелика, к счастью, отцепилась от Сашки, и он хотел опять подойти к Вере – но та с матерью общалась с каким-то худощавым стариком, и Сашка не решился прервать их разговор.
Он забился в угол, чувствуя себя хуже некуда.
– Х-м… Алекс, что же вы тут один? – раздался за его спиной чей-то вкрадчивый голос.
Сашка обернулся и с удивлением увидел самого Верховного.
– Я… да… голова вот разболелась, – неловко пробормотал Сашка.
– Это с непривычки, Алекс, – ласково улыбнулся Ставицкий. – Вам, вероятно, всё здесь в новинку. Фуршеты, светские рауты, высшее общество. Ваша судьба, увы, сложилась так, что своё детство вы провели в обстановке, совершенно вам не подходящей. По праву рождения вы достойны много большего, чем квартирка на шестьдесят пятом и родители самого низкого происхождения. Но, к счастью, я восстановил справедливость. И теперь мы, все мы, рождённые править, элита, заняли то место, какое и должны занимать по праву.
Сашка вежливо молчал. В голову лезли странные мысли: этот щуплый, невзрачный мужчина, в нелепых очках и с вкрадчивым, мягким голосом – это тот, кто сверг самого Савельева, организовал убийство Вериного деда? Как такое может быть?
– А ведь это я нашёл вас, Алекс. Именно я, когда изучал истории знатных фамилий, раскопал ту историю вашей матушки. Это было трудно, скажу я вам. Анжелика Юрьевна озаботилась, чтобы плод её грехопадения не выплыл наружу. Но её можно понять, Алекс. И вы поймёте, я уверен. Люди нашего положения вынуждены прежде всего думать о приличиях, а вы, к сожалению, внебрачный сын. Впрочем, сейчас есть кое-что важнее приличий.
Речь Верховного становилась всё вдохновеннее, прежде негромкий, слабый голос обретал силу и уверенность.
– Гены, Алекс. Гены – превыше всего. Происхождение, кровь, вот что делает нас теми, кто мы есть. Нас осталось очень мало в Башне, каждый потомок тех первых, основателей, наперечет. И Бельские, Алекс – одна из самых значимых семей. А потому я никак не мог оставить вас прозябать в безвестности. И я вижу, что я не ошибся. Впрочем, я это всегда знал. С тех пор как стал наблюдать за вами.
– За мной? – переспросил Сашка.
– Да, молодой человек. За вами. Не удивляйтесь. Я очень много о вас знаю. И мне приятно, что вы являетесь ярким подтверждением моей теории, о том, что происхождение определяет и талант, и характер. Несмотря на то, что ваши приёмные родители занимают весьма низкое положение, вы поступили в административный сектор. А это, знаете ли, говорит о многом. И уже будучи стажёром умудрились выделиться, попасть в поле зрения сильных мира сего. Да, Алекс, да. Всё это время я следил за вами. Я знаю и про то, как вы работали на Кравца, и про вашу дружбу с дочерью Савельева, и про то, что вы и за моей невестой ухаживали. Ну, не смущайтесь, – Ставицкий ласково улыбнулся. – Я не буду вас ревновать. Дело молодое. К тому же, у вас прекрасный вкус, или в вас говорят ваши гены. Заметьте, Алекс, вы всегда выбирали себе девушек самого высокого происхождения. Самого!
Сашка судорожно сглотнул. Господи, что он несёт? Какие гены?
– Более того, молодой человек, я даже знаю про то, что вы стали свидетелем одного очень занятного разговора между вашим бывшим начальником Кравцом и генералом Рябининым, тогда ещё полковником. Очень занятного разговора.
Сашка побледнел. Вспомнил, как стоял тогда за той душной портьерой, в гостиной Рябининых, как задыхался от запаха пыли и от страха.
– А знаете, я ведь вас спас, Алекс, – Ставицкий явно наслаждался произведённым эффектом. – Кравец вас вычислил и даже просил у меня разрешения избавиться от вас. Вы были на волосок от гибели, молодой человек. Но я уже тогда знал, кто вы есть на самом деле. А ваша жизнь, ваши гены стоят очень дорого. И разбрасываться ими я не имел права. К тому же, я был уверен, что вы будете молчать. И я оказался прав.
Ставицкий снова тихо засмеялся.
– Что ж, Алекс. Я рад, что вы теперь среди нас. И я уверен, вас ждёт блестящее будущее. С такой матерью, как Анжелика Юрьевна, и с такими талантами. Я знаю, что Ирина Андреевна уже взяла вас под своё крыло. Да и у меня на вас грандиозные планы. Учитесь, вникайте и со временем вы займёте одно из самых высоких положений в нашем обществе.
Ставицкий поднял бокал, улыбнулся, сделал маленький глоток и собрался было отойти от Сашки, который стоял, совершенно раздавленный ворохом информации, свалившейся на него в этот вечер: смерть Кира, замужество Оленьки, то, что Ставицкий, оказывается, давно за ним следил и даже знал про тот подслушанный разговор. Новости метались в голове, путались, мешали думать. И тем не менее было что-то ещё в этом ворохе информации – Сашкин мозг отчаянно ему сигнализировал, – и на это что-то следовало обратить особое внимание и использовать, обязательно использовать…
– Подождите… Сергей Анатольевич, – Сашка вдруг понял, что именно, голова прояснилась, откуда-то из дальних уголков памяти всплыло имя и отчество Ставицкого. – Сергей Анатольевич…
Ставицкий остановился и, обернувшись, с интересом уставился на Сашку.
– Да?
– Ника… Могу я узнать, что с Никой?
– С Никой, – Ставицкий снова приблизился к нему. – А я вижу, что вы всё ещё заинтересованы в этой девушке. Что ж… вы неплохо соображаете, Алекс, я в вас не ошибся. А, знаете, это действительно неплохая мысль, – он о чём-то задумался, склонив голову набок и не сводя с Сашки внимательного взгляда.
– Я ничего не слышал о ней, с тех пор…
– Ника дома, где ж ей ещё быть, – мягко улыбнулся Ставицкий. – Она не очень здорова, сильно переживает из-за отца и всего, что происходит. Бедная девочка.
– Могу я её увидеть? – замирая, спросил Сашка.
– Увидеть? – Ставицкий снял очки, достал из кармана платок, протёр, снова надел. – А почему бы и нет? Вы далеко пойдёте, Алекс да, очень далеко. Ника, несмотря ни на что, всё-таки принадлежит к роду Андреевых, этого не изменить. И, вполне возможно, что в сочетании с генами Бельских… Что ж, Алекс, вы можете навестить её. Скажем, завтра вечером. Я предупрежу, вас пропустят. Девочка сейчас очень расстроена и одинока, а вы способны на неё хорошо повлиять. Да, пожалуй, так мы и сделаем. Завтра вечером, молодой человек. А сейчас, простите…
Ставицкий отошёл от него и присоединился к группе мужчин, стоящих в стороне. Они явно ждали, когда он освободится.
Сашка выдохнул. У него получилось. Завтра он увидит Нику. А там… он что-нибудь обязательно придумает. Они придумают. Вера, Стёпка, Марк, близнецы. Ника. Вместе они найдут решение. И он… нет, больше он не будет плыть по течению и участвовать в этом дешёвом балагане. Теперь он будет действовать.
Глава 2. Сашка
– Я не очень понимаю, милочка, за что вас здесь держали ваши предыдущие руководители, вероятно за красивые глазки. Но со мной этот фокус не прокатит. Если я сказала, что документы по плану мероприятий с министерством здравоохранения мне нужны к пяти часам, это значит, что в половине пятого у вас всё уже должно быть готово. И мне совершенно безразлично, почему вы не справились. И ещё, я ознакомилась с вашим личным делом – ваше происхождение крайне спорно. А потому я совсем не уверена, что вы и дальше будете занимать должность моего личного секретаря. Мне те услуги, которые вы, судя по всему, оказывали Литвинову, а потом Богданову, совершенно без надобности. И если вы не докажете в ближайшие двадцать четыре часа вашу компетентность, то вылетите с этой работы, а может и вовсе из административного сектора. Это понятно?
Ирина Андреевна говорила сухо и ровно, словно, не распекала свою секретаршу за небрежно выполненную работу, а зачитывала инвентарную ведомость: лопата стальная, артикул 2367, 100 штук…
Сашка, который безотрывно находился при Марковой уже целую неделю на громкой должности личного помощника, а по факту всего лишь исполнял обязанности мальчика на побегушках, хоть и привык к такой манере речи своей начальницы и новоявленной родственницы, но всё равно каждый раз напрягался и внимательно вслушивался в слова, произнесённые ровным, начисто лишённым каких-либо эмоциональных оттенков голосом. Чем-то Ирина Андреевна напоминала своего покойного мужа, возможно, тусклостью и неприметностью, но иногда Сашка ловил себя на мысли, что с Кравцом было в разы легче. Его прежний начальник не скрывал своего презрения, любил витиеватой интеллектуальной насмешкой выбить табуретку из-под ног жертвы, и в целом было понимание, что этот человек – опасен, но с Марковой… с Марковой всё было по-другому.
Она одинаково ровным голосом отдавала приказ распечатать документы к завтрашнему утру и тут же, не меняя тона, говорила уничижительные и обидные вещи, и почему-то именно это придавало оскорблениям особый оттенок, делая их намного более страшными и неприятными, нежели если бы они были сказаны раздражённо или зло.
– Я поняла, Ирина Андреевна. В течение десяти минут всё будет готово, – ответила Алина, стараясь держать каменное лицо.
Эта красивая женщина, доставшаяся Марковой в наследство от Богданова, а тому в свою очередь от Литвинова, Сашке нравилась – ему было понятно, что предыдущие начальники держали Алину Темникову вовсе не за красивые глаза. Она, казалось, знала всё об устройстве их сектора и пару раз очень выручала Сашку, который пока ещё мало что понимал. С Сашкиной точки зрения Ирина Андреевна придиралась, но он уже понял, что придиралась она ко всем. Сутью её была ненависть, искусно спрятанная за напускной сдержанностью и вежливостью.
Из двух женщин, во власти которых Сашка внезапно оказался, именно Маркова вызывала в нём страх, и страх этот, инстинктивный, вылезший из глубин подсознания, возник почти сразу, как только он её увидел. Анжелика была равнодушна к нему. Сашка быстро понял, что его ей навязали, и, если бы не идея-фикс их нового Верховного насчёт чистоты рода, она бы вряд ли сама вспомнила, что у неё есть сын, которого она когда-то родила и выбросила, как ненужного котёнка. Она испытывала разве что лёгкую досаду от того, что ей теперь приходится терпеть его в своём доме, и только. А вот с Марковой всё было хуже.
Когда её глаза, почти бесцветные и прозрачные, если б не плескающаяся в них мутноватая жижа ненависти, останавливались на нём, Сашка внутренне сжимался. И даже то, что она смотрела так не только на него, но и на всех остальных: на Алину, на сотрудников административного сектора, на уборщицу, приходившую по вечерам мыть кабинет, и даже на Анжелику, которая по должности и положению ничуть не уступала самой Марковой, мало успокаивало его. Сашка вспоминал забитую женщину, которую видел тогда, в квартире Кравца, неловкую, попятившуюся задом после равнодушно уничижительного «вон пошла, дура», и не понимал вдруг случившейся с ней метаморфозы. А потом вдруг до него дошло.