- -
- 100%
- +
«Ты, Славик, настоящий еврей, потому что у нас национальность определяют по матери, – говорила ему Роза Моисеевна. – И продолжить свой род ты должен правильно. К счастью, у моей подруги есть замечательная девочка…» И на сцене опять появлялась новая Афи или Софочка, дочь племянницы подруги тёти Римоны, и Слава вынужден бы давиться едой и изображать вежливую заинтересованность.
Маму свою Слава любил и старался быть хорошим сыном: исправно посещал обеды каждую среду, поздравлял маму со всеми праздниками, следил, чтобы она заботилась о своём здоровье, терпел идиотские смотрины, рассматривая вместе с мамой и очередной претенденткой на Славину руку и сердце пухлые семейные альбомы, которые на две трети состояли из его, Славиных, фотографий.
– Смотри, Рут, это Славик совсем маленький, но какой у него уже тогда был умный взгляд, – мама тыкала полным пальцем в фотографию, с которой бессмысленно улыбался лысый, розовощекий и голозадый младенец.
– А тут, Фанечка, – говорила она уже другой невесте, которая отличалась от предыдущей только именем. – Тут Славик играет на скрипке. У моего мальчика, Фанечка, абсолютный слух, он мог бы сделать головокружительную карьеру скрипача.
Слуха у Славы не было никакого, а мучительные уроки музыки ему до сих пор являлись в ночных кошмарах, но Слава послушно кивал головой, подтверждая все мамины слова.
Увы, смотрины становились всё чаще. Мама каждый раз упорно заводила разговоры о необходимости жениться и родить внуков, а Славик каждый раз проявлял чудеса изворотливости, отвергая очередную невесту. Волновать маму Слава не хотел – во-первых, у неё не самое здоровое сердце, а во-вторых, себе дороже. Если мама поймёт, что Слава вообще не собирается жениться, будет грандиозный скандал. А Слава жениться не хотел. Во всяком случае не сейчас и уж точно не на очередной тоскливой Рахиль. Вот на Алинке, наверно, Слава бы женился, хотя им и так хорошо, безо всяких свадеб. Но если мама узнает…
С детства Слава усвоил одно – маму волновать нельзя.
Однажды, он тогда ещё учился в школе, они с ребятами удрали вниз, на какой-то таинственный производственный ярус внизу, его друг Васька Мухин, утверждал, что там спрятаны сокровища и скелеты пиратов. Никаких сокровищ и скелетов они не нашли, зато их спалила охрана, и, убегая, Славка неудачно повредил ногу, так, что его с сильным вывихом доставили в больницу и позвонили маме. Это было страшно. Мама ворвалась в палату, поставила на уши весь персонал, требовала наказать патруль, который был, по её мнению, виновен в травме сына, грозила самыми тяжёлыми карами, а потом вдруг ей самой стало плохо – она побледнела, стала заваливаться назад. К счастью, её спасли. Но болезнь была из числа тех, которые не проходят, а только затихают, прячутся внутри и ждут своего часа, чтобы выскочить в любой момент.
Слава очень хорошо запомнил, как он испугался, когда мама стала падать, как посинели губы на лице, ставшем вдруг какого-то желтовато-землистого цвета, и с тех пор старался маму не волновать. Ни при каких обстоятельствах.
Сейчас, глядя на маму, Слава в который раз похвалил себя за предусмотрительность – за то, что пару лет назад, и опять не без помощи Алины, кое-что подчистил в личных документах, и теперь значился круглым сиротой. На своё чутьё Слава никогда не жаловался, оно с детства помогало ему выходить сухим из воды – не подвело и на этот раз. Даже страшно себе представить, что бы было, если бы его вздумали искать тут, у мамы. Слава непроизвольно поёжился.
– Вы, молодые, не понимаете, как это важно – семья, – тем временем продолжала мама гнуть свою линию. Все мамины заходы Слава выучил, как таблицу умножения, и примерно знал, что за этим последует. Он снова покосился на часы и запихнул в рот последнюю котлетку. – Вот ты, Рахиль, девочка, такая красавица. Неужели тебе не хочется создать свою семью с каким-нибудь приличным еврейским мальчиком? Мне кажется, каждый будет рад назвать женой такую красотку. Вот, например, Славочка мой…
Слава поперхнулся котлетой, закашлялся и торопливо запил компотом. Это мама, пожалуй, перегнула. Назвать Рахиль красоткой.
– Слава, не спеши, – тут же отреагировала мама. – Не торопись, я же тебе сколько раз говорила – еду надо тщательно пережёвывать. Ну, что ты у меня такой… Рахиль, девочка, а вообще-то Славик у меня очень хороший и добрый мальчик. А какой он ангелочек был в детстве. Хочешь, я покажу тебе его детские фотографии?
При слове «фотографии» Слава непроизвольно дёрнулся. Если сейчас мама принесёт альбом, значит, улизнуть пораньше точно не удастся. Нужно было немедленно спасать ситуацию.
– Мамочка, – Слава нацепил на физиономию горестное выражение. – Мне, к сожалению, пора. У меня важное совещание.
– Слава, ну вот так всегда! – запричитала Роза Моисеевна. – У тебя никогда нет времени на старенькую больную маму! Неужели нельзя отложить это твоё совещание?
– Нельзя, мама, – вздохнул Славик. – Ты же знаешь, какая у меня важная работа.
– Это безобразие! Рахиль, девочка, Славочка у нас такой незаменимый, всегда занят. Но зато у него совершенно блестящие перспективы. А это очень важно, когда у мужчины хорошо складывается карьера. И вообще, мой Славочка будет очень верным и порядочным мужем. Он всегда был очень послушным и заботливым сыном. А это – верный признак. Уж поверь мне, девочка, та, кто выйдет замуж за моего сына, будет очень счастлива! Уж я об этом позабочусь.
Рахиль мучительно покраснела и уткнулась взглядом в свою тарелку.
– Сейчас молодежь совсем перестала слушать старших, считают себя самыми умными, идут наперекор. Мой Славик совсем не такой, как некоторые. Кстати, Славик, – внезапно обратилась к нему мама. – Ты знаешь, что опять выкинул твой кузен Додик?
Слава, который уже было собрался подняться из-за стола, вздохнул и снова сел обратно. Историю про кузена Додика, сына родной маминой сестры, тети Симы, мама всё равно выслушать заставит, так что лучше не сопротивляться. Да Славе и самому было интересно. Давид, которого в семейном кругу называли Додиком, был намного младше Славы, поэтому особой дружбы между ними не было, но и сам кузен, и его бунт был Славе очень симпатичны.
– Эти дети всегда считают себя умнее родителей, – мама по счастью забыла про семейный альбом, увлёкшись историей своего племянника. – Вот и Додик, представляете, не нашёл ничего лучше, как связаться с какой-то недостойной девушкой, явно сомнительного поведения.
Недостойность этой девушки, по мнению Славы, состояла исключительно в том, что она – не еврейка, но спорить с мамой он не стал.
– Как будто среди наших девушек нет подходящих. Для тебя, Рахиль, он, конечно, слишком молод, но у нас были надежды на внучку моей подруги Бэллы Израилевны, такая милая девочка. Но этот шлимазл и слышать ничего не хочет. Он не хочет жениться на внучке Бэллы Израилевны, он хочет привести в дом какую-то Соколову, которая к тому же беременна, хотя совершенно неизвестно, приложил ли к этому руку наш Додик.
Слава едва сдержал смешок – руку, конечно, Додик может и не прикладывал, но вот другое место, это запросто.
– Сима вся на нервах, – мама недовольно покосилась на Славу, уловив в выражении его лица недостаточное соответствие трагизму момента, и Слава поспешил исправиться, быстро закивал головой, сжав губы в строгую ниточку. – К тому же у дяди Мони неприятности на работе, и теперь ещё и это, одно к одному. Славик, ты бы поговорил там у себя, к тебе же прислушаются. Надо помочь дяде Моне, они нам всегда помогали.
– Мама, я обязательно поговорю, обязательно. Вот как раз сейчас у меня совещание с людьми, которые могут быть полезны в этом вопросе.
Конечно, Слава врал. Дяде Моне, или Соломону Исаевичу Соловейчику, главе логистического сектора, он помочь ничем не мог. Он и сам сожалел о дядюшкиной отставке – дядя Моня был трусоват, но сейчас вполне мог быть полезен им с Долининым. Они бы имели хоть какие-то сведения о том, что происходит в Совете, или, как он там теперь называется.
– Славочка, поговори, на тебя вся надежда. Такие беды на наш народ! Господи, почему же именно на нас всегда происходят гонения. Вся наша история – это сплошные преследования и ужасы. Чем мы так не угодили другим? Почему гои всегда ополчаются на нас?
«Может, потому что вы называете их гоями?» – мысленно хмыкнул Слава, но вслух, разумеется, ничего не сказал.
– Слава, ты поговори с людьми там, наверху. У нас уже стали ходить слухи, что опять будут репрессии на евреев и возможно даже погромы!
– Мама, ну какие погромы? Мы же не в древние времена живём. Успокойся, никаких погромов не будет, – Слава поспешил утешить маму и сделал это вполне искренне.
Ни в какие погромы он не верил. Их новый Верховный, этот стеснительный слизняк в вечных очках, Ставицкий или Андреев, судя по обрывкам информации, которую Славе удалось собрать, был, конечно тот ещё псих, помешанный на чистоте рода и собирающийся вернуть всё так, как было до мятежа Ровшица, но погромы? Нет, погромы – это, разумеется, перебор.
– Всё равно Славочка, ты поговори. И насчёт дяди Мони тоже. Бедная Сима!
– Обязательно поговорю, мама. Ты только успокойся. Тебе нельзя волноваться. Всё будет хорошо, – Слава решительно поднялся из-за стола. – Спасибо, было потрясающе вкусно, я бы с удовольствием посидел с вами ещё, но мне пора. Рахиль, я очень счастлив с вами познакомиться. Очень! Я сражён наповал вашей красотой.
Он обаятельно улыбнулся, поцеловал ошалевшей Рахили её цыплячью лапку, чмокнул в щёку недовольную маму и поспешил покинуть родительский дом. Время уже действительно поджимало, а надо было ещё пройти через весь этаж к южному входу, где дежурили свои люди: только там у Славы была возможность выйти отсюда незамеченным.
Слава намеренно выбирал окольные пути, чтобы как можно меньше встретить по дороге людей. К счастью, полковник Долинин времени даром не терял. За неделю он умудрился негласно перетянуть на свою сторону если не половину армии, то весьма значительную её часть. И даже сделать так, что на всех южных КПП всегда находились свои, подконтрольные Долинину ребята. Они вообще очень много сделали – и сам полковник, пользовавшийся в армии гораздо большим авторитетом, чем этот новоиспечённый генерал Рябинин, и Слава, восстановивший кое-какие связи наверху и в своём секторе, благодаря чему они получали нужную им информацию, и даже Алина, его Алинка, работавшая в административном управлении, оказалась им очень полезной. Фактически, у них всё было готово для контрпереворота. Или почти всё. Оставалось только решить проблемы с оружием, выйти на Савельева, заблокированного внизу, и, что тоже очень важно, вывести из-под удара его дочь, которую Верховный взял в заложники и держал в Савельевской квартире под неусыпной охраной. Вот как раз эту-то проблему они и собрались сейчас решать. Полковник сказал вчера, что сегодня познакомит его с человеком, который поможет им провернуть похищение девочки.
У тайной квартиры Долинина, на сто двадцать пятом этаже, Слава притормозил, привычно оглянулся, проверяя нет ли лишних свидетелей. К счастью место полковник себе выбрал тихое, тут и вечерами было немноголюдно – в этом жилом отсеке все квартиры, за исключением той, где обосновался полковник, пустовали, но бережёного бог бережёт. В общем коридоре мелькнули какие-то тени, Слава слегка напрягся, вжался в стену, готовый в любую минуту дать дёру, постоял так ещё пар минут и, только убедившись, что тревога ложная, тихо постучал условленным стуком.
Дверь отворилась почти сразу, и Долинин пропустил Славу внутрь.
В комнате рядом со столом, на котором была разложена схема Башни с пометками полковника, стоял невысокий полный мужичок, который тут же обернулся, едва Слава вошёл, и уставился на него весёлым прищуренным взглядом. Мужичок, хоть и был в форме, но на военного походил мало. Не было в нём ни армейской выправки Долинина, ни бравой осанки Долининских ребят, которые периодически промелькивали в этой квартире. Маленький, круглый, он скорее походил на какого-нибудь завхоза мелким складом, с простоватым лицом русского мужика из старинных народных сказок. Хотя тут Слава не обольщался: за такой простодушной и на первый взгляд глуповатой внешностью может скрываться недюжинная смекалка и хитрость, да и вообще, если уж говорить начистоту, по хитрости мало кто может равняться с простым русским мужиком.
– Знакомьтесь, – сказал Долинин. – Это Слава Дорохов, помощник Величко. А это – майор Бублик. Это благодаря ему у нас на всех южных КПП свои люди.
Дорохов с трудом сдержал смех, когда полковник назвал фамилию майора. Надо же, с такой внешностью – и Бублик. Нарочно не придумаешь. Майор протянул Славе руку, пряча усмешку, видимо, хорошо понимал, какую реакцию вызывает его фамилия.
– Так значит это ты – тот самый расторопный малый, о котором мне полковник все уши прожужжал. Что ж, соколик, будем знакомы. Зови меня Алексеем Петровичем.
Слава пожал протянутую ему руку, широко улыбнулся.
– Хорошо, что всё пока складывается в нашу пользу, – продолжил Долинин. – И майор сейчас отвечает за внутреннюю охрану Башни, а с недавнего времени ещё и за охрану Ники Савельевой. Тут тоже повезло.
– Может и повезло, – хитро улыбнулся Бублик, блеснув белой полоской зубов. – А может и мы тут с соколиками моими ручонки приложили, чтоб нам всем тут утопнуть. Но девочка пока под нашей охраной. Вытащим. Не гоже ентому извергу над ласточкой нашей куражиться.
– Извергу? – переспросил Слава. – Это вы про Верховного нашего, что ли?
– Насчёт Верховного, соколик, врать не буду. Изверг он там или нет, мне пока неведомо. А вот Тимурчик, которого он к себе приблизил, да полковником сделал, чтоб нам всем тут утопнуть, ему бы в живодерне первый прыз за усердность вручили и доской почёта наградили.
Слава понял, что речь идёт о Караеве, Алина рассказывала ему про нового начальника службы безопасности Верховного. Говорила, что у неё мурашки от него по коже бегут, когда он на неё смотрит.
– Полковник Караев? – на всякий случай уточнил он.
– Он самый, – вздохнул Бублик. – Полковник-то он без году неделя, а до этого, чтоб нам всем тут утопнуть, мы с ним оба в майорах хаживали. Командир он, знамо дело, грамотный, толковый, Бублик супротив фактов врать не будет. Дело своё добре знает. Но вот видишь ли, соколик, какой пердимонокль с коленкором вырисовывается, чтоб нам всем тут утопнуть. Хороший командир не только в тактиках со стратегиями разбираться должон. Он ещё и солдатиков своих обязан беречь, словно деток малых. Солдатики, они же от офицера зависят, с ими нельзя, как с игрушкой. Так-то, соколик. А Тимурчик… для него люди что? Тьфу! Пыль под ногами. Хорошо, ежели просто переступит, а не катком в бетон вкатает, чтоб нам всем тут утопнуть.
– Значит, с Караевым у вас, Алексей Петрович, плохие отношения? – осторожно спросил Слава.
– Ну, почему плохие, соколик ты мой ясный, – майор усмехнулся. – Самые что ни на есть хорошие. Тимурчик мне доверяет, к охране вон приставил. А чего мне не доверять? Майор Бублик всегда служил исправно, это вам любой скажет. Так-то, соколик.
– Давайте ближе к делу, майор, – встрял Долинин. – Мне через полчаса надо будет уходить, у меня встреча.
– Ближе так ближе, – охотно согласился Бублик. – Нам ближе не дальше, с этим мы завсегда согласные. А план у нас, ребятки, простой, как пароль у новобранца. Завтра на охрану квартиры, где девчоночку нашу ироды заперли, я своих человечков поставлю, хороших соколиков, проверенных. Ткачука с Каймановым, да мальчонку Петренко. Уж очень у Петренко душа за Савельевскую девочку болит, добре хлопчик, совестливый. Ну а дальше мы так всё обтяпаем, чтоб нам всем тут утопнуть. Верховный как в десять утра уходит, так до вечера мы его, гада нашего высокородного, и не видим. Около полудня Караев заглянет, позыркает на соколиков моих, да ещё может наведаться франт наш напомаженный, министр здравоохранения. Мельников евонная фамилия. Так я, ребятушки, вот как кумекаю, выждем мы для верности до часу дня, чтобы без сурпризов и других неожиданностей, и я сначала соколиков своих отпущу, а потому ужо самолично девочку через южное КПП выведу, там у меня завсегда свои. Ну а дальше уж вы, братцы-заговорщики, сами решайте, что с девочкой делать, но схоронить надобно так, чтобы ни одна фря не разнюхала. Ну и соколиков моих заодно не забудьте, особливо мальчонку Петренко. Переведи уж, Володя, их тоже на нелегальное положение, ведь ежели Караев прознает, он с их шкуру живьём сдерёт, чтоб нам всем тут утопнуть, а я своих соколиков подставлять не дам.
– Укроем твоих ребят, майор, не переживай. В лучшем виде спрячем, – подал голос Долинин. – И девочку тоже, есть у меня одно место, как раз очень для этих целей подходит. Ты мне другое скажи, майор? Сам-то ты как? Не боишься, что Тимур на тебя всех собак навесит. Ему же надо будет оправдаться перед Верховным? Вряд ли он его по головке погладит за такое.
– Волков бояться – дома оставаться. А мы, товарищ полковник, хоть людины и малые, а вёрткие. Прорвёмся уж как-нибудь.
– Нет, майор. Как-нибудь не пойдёт. Ты нам нужен ещё. А если Тимур тебя с должности сместит? Как мы дальше-то будем? Я уже думал над этим и потому, Слава, тебя и позвал.
– Что надо делать? – сверкнул улыбкой Дорохов.
– Давай свой пропуск, майор, – распорядился Долинин. – Обойдёшься сегодня без него, а завтра заберёшь его у своих ребят, скажем, на южном КПП двухсотого этажа. Я позабочусь, чтобы он там был. Часика в три сходишь и заберёшь. А ты, Слава, завтра в час дня засветишь этот пропуск вот тут, на сто восемнадцатом, – Долинин ткнул в карту. – Тоже южный вход. Надо, чтобы он через систему прошёл в административном. Именно в час дня. Это достаточно далеко от квартиры Савельева. А ты, майор, придумай там себе дела на это время.
– Отчего ж не придумать, легче лёгкого придумаю, – с готовностью закивал Бублик. – У меня, соколики, должность такая, что только успевай по Башне и по КПП мотаться.
– Вот и отлично. Завтра выведем девочку из-под удара и можно уже действовать. Людей у нас хватает. Всё почти под контролем. Осталась только пара вещей.
Полковник помрачнел, взял бутылку с водой, налил себе стакан, жадно выпил, потом обвёл присутствующих тяжёлым взглядом.
– С оружием у нас проблемы и связи с АЭС нет. А Павла Григорьевича надо предупредить. Кровь из носа, выйти на связь и сообщить про то, что мы готовы, и что дочь его у нас. И как это сделать, я пока не знаю.
Слава тоже не знал. Он уже бился над этой задачей несколько дней, поднял все свои связи, всех своих осведомителей, но пока ни на йоту не приблизился к решению.
– Надо на сектор связи выходить, – вздохнул он. – Только, чёрт его знает, как. Нет у меня там никого. Точнее, был один человечек… но он сейчас собственной тени боится. Так и сказал мне – вы, говорит, как хотите, а я места своего лишится не хочу и так чудом ещё не слетел. С происхождением у него не очень, а сейчас, спасибо Верховному, все на этом происхождении помешались, все благородных в своём роду ищут. Будут сильные чистки, вон в административном работают с утра до ночи, списки какие-то готовят, всё вверх дном поставили. Людей запугали.
– Плохо, Слава, – произнёс Долинин. – Плохо. Связь нам нужна, как воздух. Может, попробовать прямо на министра выйти? Соколова этого? Ты с ним знаком?
– Да, можно сказать, что почти не знаком, Владимир Иванович. Дел у Величко с ним особых не было. Да и сам Константин Георгиевич не сильно его жаловал. Впрочем, шеф мой мало кого в Совете жаловал, всех выскочками считал. Я могу, конечно, попробовать, но опасно это. Насколько я знаю, у Соколова тоже с благородными предками не очень. Но его почему-то с должности не турнули. Хотел бы я знать, почему.
– Думай, Слава. Надо найти подход к Соколову. И быстро найти. Покопай ещё. Может, через семью попробовать? Или друзей? Поприжать чем?
– Подумаю, Владимир Иванович, – пообещал Слава.
– Ну и хорошо. Всё, мне пора идти. Задачи на завтра всем ясны? Слава, на тебе алиби майора. Майор, тебе – удачи. И не волнуйся, всех твоих соколиков спрячем, будут как у Христа за пазухой. В общем, девочку Павла Григорьевича мы, считай, из-под удара вывели. Осталось теперь донести это до Савельева. Нам нужен Соколов, Слава. На тебя вся надежда – не подведи.
Слава кивнул. Хотя никаких идей, как выйти на Соколова у него не имелось, но унывать и сдаваться было не в его правилах. Решение наверняка есть, и он, Слава Дорохов, его обязательно отыщет. Землю носом рыть будет, а отыщет.
Глава 6. Мельников
– Доброе утро. Мне назначено на десять, – Олег вошёл в приёмную Верховного и обратился к миловидной секретарше, сидевшей за столом.
Та улыбнулась профессиональной заученной улыбкой.
– Здравствуйте, Олег Станиславович. Сергей Анатольевич скоро освободится. Присаживайтесь, пожалуйста.
Мельников подошёл к одному из кресел, стоявших вдоль стены, сел, автоматически расстегнув пуговицу пиджака, взглянул на висящие над дверью в кабинет Ставицкого часы. Без пяти десять. Олег старался быть точным. Впрочем, Верховный тоже, как правило, был пунктуален, этого у него не отнять.
Во рту было сухо, немного подташнивало – сказывалась плохо проведённая ночь, спал он от силы часа два, хотя после того, что он увидел вчера в лаборатории Некрасова, он удивлялся сам себе, как ему вообще удалось заснуть.
Всю неделю, с того момента, как к власти пришёл Ставицкий-Андреев, Олег занимался тихим саботажем. Он исправно посещал заседания Правительства и совещания, встречался с другими министрами и подчинёнными, делал подготовительную работу – бесконечные списки и планы предстоящих мероприятий, но как мог оттягивал любые действия, ссылаясь на то, что надо всё тщательно продумать и проработать. В результате, хоть Закон и снова вступил в силу, в большинстве больниц пока всё шло по-старому, проводились операции, больные, все без исключения получали нужные медикаменты. Пока получали. Мельников не мог не понимать, что всё это временно, и что долго он так не протянет. Уже косился на него Некрасов, которого он, подчинившись требованию Ставицкого, назначил на должность своего заместителя. Уже выражала недовольство Маркова, возглавившая недавно административный сектор, и не просто выражала, а даже заявила на одном из последних заседаний, что, по её мнению, Мельников тормозит весь процесс. И это было так. Он действительно тормозил, отчаянно пытаясь найти хоть какой-то выход. Он вспомнил свой опыт подпольной работы: когда они все хитрили и изворачивались, чтобы обойти савельевский закон об естественной убыли населения, когда невзирая на опасность, укрывали больных, которым ещё можно было помочь, искали преданных людей, готовых рисковать своим положением и, если надо, своей жизнью. Но тот закон, против которого они действовали тогда, был всё же продиктован суровой необходимостью, особенно в первые годы после своего принятия, когда на нижних этажах начинался голод, а то, что собирался сейчас сделать Верховный, не было обусловлено какой-то нуждой – это была безумная прихоть больного человека, в руках которого оказалось слишком много власти.
До вчерашнего визита в лабораторию по изучению проблем генетики Мельников до конца не понимал, с чем ему придётся столкнуться. А когда понял, почувствовал, что словно заглянул в бездну – чёрную, бездонную, и эта бездна криво ухмыльнулась ему, обдав ледяным, пробирающим до костей ветром.
Олег оттягивал визит в лабораторию Некрасова, несмотря на то, что тот рвался продемонстрировать ему свои успехи. Некрасов – карьерист и мясник, на его счёту было столько загубленных жизней, сколько не было ни у одного из лояльных тому страшному закону врачей – одна история, с отправленными в расход беременными женщинами, только на основании того, что им было показано кесарево сечение, чего стоила. Почему-то именно она во всей страшной веренице смертей тех лет особенно потрясла Олега. Может быть, потому что напрямую коснулась его старого товарища, хирурга Ковалькова, чья жена оказалась в числе тех несчастных.
Он хорошо помнил пустой взгляд Егора, его подрагивающие руки, когда тот протянул ему заявление об уходе, помнил свои слова – все свои бестолковые, бессвязные, уже никому не нужные слова, оборвавшиеся об один единственный вопрос Егора: «И ты тоже план выполняешь?», на который он так и не нашёлся что ответить.
А теперь Мельникову предстояло работать бок о бок с мясником Некрасовым, который раздувался от важности, всячески намекал на особую связь с Верховным и говорил, что именно его научные разработки лягут в основу нового проекта, который перевернёт в Башне всё. В общих чертах Олег, конечно, представлял, что это за изыскания, и с какой целью всё это затевается, но погружаться в них не спешил, медлил, брезгливо стараясь держаться от Некрасова подальше, но, когда вчера в его кабинете раздался звонок и вкрадчивый голос Ставицкого произнёс: «Олег Станиславович, вы уже ознакомились с проектом Некрасова?», понял, что все его отговорки о занятости и делах кончились и идти в лабораторию всё равно придётся.