Башня. Новый ковчег-6

– Вы… ты… хочешь занять эту квартиру?

– Конечно, хочу, – Элиза посмотрела на сестру и холодно улыбнулась. – Хочу и займу.

– А я? А мы с Лидочкой? Как же мы?

Кристина на миг лишилась дара речи.

Кристина Бельская жила в этих апартаментах с момента заселения в Башню, и даже её скоротечный брак никак не повлиял на смену места жительства – отец просто не позволил ей никуда уехать, да она и не стремилась. Элиза же при первых признаках революционных волнений – верхние ярусы уже лихорадило, но все ещё надеялись, что это временно и всё обойдётся – перебралась куда-то несколькими этажами ниже вслед за своим вёртким, как уж, Скуфейкиным, и объявилась в их квартире уже после того, как отца посадили под домашний арест. И то не сама.

Позвать Элизу велел отец.

– Как угодно, но сделай так, чтобы твоя сестра сюда пришла. Заплачь, соври, подкупи, переспи, – Ивар Бельский тяжело ходил по кабинету, сцепив руки за спиной. – Мне всё равно, как ты это сделаешь, но Элиза должна быть тут.

Легко сказать – сделай, а как?

Нет, на саму Кристину домашний арест не распространялся, трудность была в другом – к отцу никого не пускали. У дверей дежурила охрана, вооружённые до зубов оборванцы, наводившие на Кристину ужас, и, если бы не их командир, Игнат Ледовской, который отчасти был из своих, пусть и переметнувшихся на сторону новой власти, она бы ни за что не решилась. Только что она могла им предложить? Себя? Смешно. На её тело этим разрешение не требовалось – если б было надо, взяли бы не задумываясь, забесплатно. Соврать? Кристина перебрала в уме все уловки, ничего не годилось. Оставалось одно – подкупить. Отец был уверен, что у неё есть чем. Только вот и тут он ошибался.

Страсть отца к драгоценным камням сёстры разделяли в полной мере, и к двадцати трём годам у обеих скопилась немаленькая коллекция украшений. Отец был щедр: золотые кольца, цепочки, браслеты, диадемы, тиары, ожерелья были обычным подарком на дни рождения и праздники. Изумрудные серьги, рубиновые колье, бриллиантовые брошки, золото, платина… на серебряные безделушки даже внимания не обращали – при случае совали горничным за тайные мелкие услуги. Кристина могла бы жить безбедно, не будь она такой дурой.

Драгоценности украл муж. Бывший муж.

Митенька Зеленцов, мот, игрок и бабник, красивый, шумный, глуповатый, но бесконечно обаятельный, опустошил её тайник, закатившись к ней под предлогом повидать дочь – это было ещё до ареста отца. Кристина даже не сразу спохватилась, а когда обнаружила, было поздно. Её любимые украшения затерялись на этажах Башни, а сам Митенька был вскоре найден с перерезанным горлом в одном из притонов в обществе такой же красивой как Митенька, и такой же мёртвой шлюхи.

У Кристины осталась только маленькая шкатулка с практически ничего не стоящей мелочью, да серьги-снежинки, причудливая смесь бриллиантов и сапфиров, подаренные отцом на рождение, которые уцелели только по той простой причине, что на момент появления Митеньки, они были у неё в ушах.

Эти серёжки она и предложила Игнату Ледовскому за то, чтобы тот пропустил её сестру к отцу. Предложила, замерев от страха. Ледовской не производил впечатление того, кого можно было подкупить. И тем не менее это сработало. Игнат серьги взял, и на следующий день Элиза вошла в кабинет отца. А через неделю Ивара Бельского перевели в одиночную камеру на военный ярус, и живым его Кристина больше не видела…

– Как же мы с Лидочкой? – растерянно повторила Кристина, хлопая глазами.

– Господи, – Элиза нервно дёрнула плечом. – Вы переедете в другую квартиру. Попроще. Не бойся, без жилья не останешься. Мы же с тобой как-никак сёстры.

Сёстры.

Кристина дорого бы отдала за то, чтобы остаться на этом свете круглой сиротой…

***

– Анжелика точно такая же, как и её бабка Элиза, мало того, что внешне копия, так она и всё остальное от неё унаследовала: хитрость, изворотливость, наглость. Приспособленка и шлюха! Вот кто она такая!

Тимур Караев сидел, удобно развалившись, в мягком кресле, крутил в руках серёжку, наблюдая за тем, как необычно преломляется свет от низко висящей люстры в синих камнях, как вспыхивают нежным голубым переливом рассыпанные вокруг них бриллианты. На Маркову, которая то нервно ходила по небольшой гостиной, то вдруг замирала, вцепившись худыми руками в гнутую спинку стула, он почти не смотрел, так, отмечал краем глаза её перемещения – не больше.

Последние два дня их неожиданным образом сплотили. То, что он вдруг увидел в женщине, которую до этого считал безвольной жертвой, одной из тех, кого так легко и просто подмять под себя, удивило и несколько обескуражило его. Нет, это была не внезапно пробудившаяся сила (откуда было ей взяться в худом теле и рабски согнутом разуме), не воля, не целеустремленность, не напор – ничего из того, что поднимало человека и выводило на верхние ступени животной иерархии. Ирина Маркова по-прежнему стояла внизу пищевой цепочки, слабая и вялая, настолько слабая и настолько вялая, что было поразительно, почему её до сих пор ещё не сожрали. Хотя теперь Тимур понимал, почему.

Её держала ненависть, и ненависть эта была подобна сжатой пружине, на которую словно кто-то надавил и удерживал долгие годы, и чем больше он давил, тем выше становилась сила противодействия – росла, крепла, врезалась, врастала в ладонь удерживающего и наконец прорвалась, принялась раскручиваться, всё больше и больше набирая обороты.

– Думаешь, откуда у этой твари такие средства, что она может ни в чём себе не отказывать? А уж ты можешь мне поверить, по богатству никто в Башне не сравнится с Бельскими. Никто! Одна только серёжка, которую ты держишь в руках, одна, даже без пары, стоит целое состояние! – лицо Ирины из бледного стало серым, стул, в спинку которого она вцепилась, с мучительным скрипом проехался по полу – с такой силой она на него надавила. И без того гнутые ножки согнулись ещё больше. – Просто в их руках, в руках той ветви Бельских, оказалась коллекция Ивара Бельского. Вся. До последнего камушка.

– Ты сама сказала, что коллекцию не нашли. Что твоего прадеда пытали, но он ничего не сказал.

– Пытали, да. Только перед тем, как его бросили в одиночку, перед пытками, Элиза, бабка Анжелики, приходила к нему, и он наверняка рассказал ей, где тайник. А этот слух о пропавшей коллекции, я не удивлюсь, распустила сама Элиза… Тимурчик!

Ирина неожиданно резко отодвинула от себя стул – он едва не упал, – бросилась к Тимуру и, опустившись перед ним, зарылась лицом в его коленях.

– Тимурчик, послушай меня… послушай! Всё ещё можно изменить, всё. И тварь эту поставить на место и даже больше – уничтожить совсем. Надо просто открыть Серёже глаза. Чтобы он увидел, что за змею он пригрел на своей шее. Серёжа так доверчив, он совершенно ничего не понимает в людях.

Она бормотала всё глуше и глуше, не отрывая лица от его колен и обхватив руками ноги. Речь её и без того сумбурная, стала совсем путанной, сбивчивой, ему даже на миг показалось, что она плачет, судорожно всхлипывая, но, когда она подняла к нему лицо, её глаза были абсолютно сухими.

– Тимур, моя мать перед смертью рассказывала, что Ивар Бельский умер не от пыток. Он скончался в своей камере, остановилось сердце. Ходили слухи, что перед самой смертью Элиза опять навестила его.

Караев поморщился. Рассказы о камнях, коллекциях драгоценностей и семейных распрях уже начали утомлять его, тем более все эти дела давно минувших дней никак не могли быть связаны с тем, что происходило сегодня. Даже если одна из сестёр и замочила своего папашу или наняла кого-то для этого дела, ему то что с того? Он попытался отодвинуть от себя Ирину, но она вцепилась в его руку, покрыла ладонь быстрыми сухими поцелуями.

– Я знаю, ты думаешь, что всё это пустяки, – с жаром заговорила она. – Но поверь, было даже открыто дело по поводу преждевременной смерти Ивара Бельского. Новые власти, так и не получившие в свои руки коллекцию его камней, тоже были этим озабочены. В военном архиве наверняка хранится досье. Вот если его найти, если найти… Понимаешь, для Серёжи Ивар Бельский – легенда, и, как только он узнает, что та ветвь Бельских причастна к его смерти, Анжелике не поздоровится. После такого Серёжа поверит во что угодно, в потерянную серёжку, в заговор, во всё! И ты докажешь, что эта стерва на стороне заговорщиков, что это она помогла сбежать Савельевской девчонке. Тебя повысят, ты станешь генералом, вот увидишь…

Она опять принялась говорить что-то про камни, драгоценности, перечисляя все богатства так, словно она лично держала их в руках. Тимур слушал вполуха. Слухи, домыслы, бабьи сплетни мало что для него значили. Проработав всю свою сознательную жизнь в следственно-розыскном отделе, он верил только фактам, а факт у него был один – серёжка, потерянная Анжеликой Бельской в квартире Савельевых. Но как с помощью одной серёжки вывести госпожу Бельскую на чистую воду, он не представлял. Просто предъявить её Верховному? Но этого мало. Бельская скажет: да потеряла, когда приходила, это что, преступление? Тимуру даже показалось, что он слышит мелодичный голосок Анжелики, видит её красивое лицо с недоумённой гримасой, голубые глаза, подёрнутые искренним изумлением. Что-что, а притворяться эта баба умеет искусно – в этом Маркова абсолютно права.

– … этих бесстыжих тварей, Элизу, Ядвигу, дочурку её, и саму Анжелику, конечно, ничего кроме денег и драгоценностей никогда не интересовало. Для них, продажных сук, нет ничего святого, – полный ненависти голос Ирины набирал силу. – Они и при прежней власти жили-не тужили. Всегда и из всего умели извлечь выгоду, как правило, одним местом. Анжелика та же никогда не бедствовала. Ты знаешь, какую должность занимал её покойный муж? Он был член Совета от административного сектора. Какой-то выскочка из низов, старше самой Анжелики лет на тридцать, а то и больше, но это не помешало бабке и матери подложить под него Анжелику. Хотя та не сильно-то и сопротивлялась, – Ирина прервалась и тихонько захихикала. – Вряд ли он в постели был уже хоть на что-то пригоден, но его не ради постели в мужья брали. Моя троюродная сестрица всегда умела добирать на стороне. Правда, когда прижила своего щенка от очередного альфонса, то поспешила быстренько спрятать все концы в воду. А Савельев…

– Что Савельев? – мигом отреагировал Караев.

– Как что? Почему, ты думаешь, наша госпожа Бельская появилась в Совете? Сама по себе что ли? Это Савельев её туда выдвинул, и уж совсем не потому, что она какой-то там профессионал. Она училась в одном классе с Савельевым и Литвиновым, и что там их связывает, можешь догадаться сам. К тому же её нынешний любовник… ты очень удивишься, когда узнаешь, кто это.

– И кто же?

– Наш чопорный аристократ. Чистоплюй в отглаженной сорочке. Образцовый муж и примерный отец…

и ещё до того, как Ирина произнесла фамилию, Тимур Караев догадался.

– …Мельников!

***

Вчерашний разговор с Марковой всё ещё крутился в голове Тимура Караева.

С Мельниковым у него сходилось, если не всё, то многое. Нельзя сказать, что нынешний министр здравоохранения был тем самым недостающим звеном в цепочке его рассуждений, но связь Анжелики Бельской и этого лощёного хлыща всё же проливала некоторый свет на определённые моменты его расследования.

Мельников Тимуру не нравился, но эта была не та неприязнь, которая возникает, когда человек отталкивает внешне или своим поведением. Если бы решали только внешность и манера общения, то полковник Караев как раз бы принял Мельникова, ведь в нём было всё то, что Тимур всегда высоко ценил в людях: немногословность, сдержанность, умение чётко излагать свои мысли и грамотно действовать. Но шестое чувство, выродившееся у Тимура Караева в инстинкт ищейки, настойчиво сигналило о том, что под франтоватой оболочкой господина министра скрывается что-то ещё, и Тимуру отчаянно хотелось сковырнуть этот первый, сверкающий слой и вытянуть на свет божий непростую сущность Олега Станиславовича.

Маркова его отношение к Мельникову разделяла – в том, что не верила министру здравоохранения ни на грош и, не веря, методично и по крупицам собирала все его мелкие промахи, подтверждения явного и неявного саботажа распоряжений Верховного, намёки, догадки, подозрения и домыслы, и всё это, скрепленное словно цементом недюжинной силой ненависти, создавало вполне подозрительную картину. Сюда же бонусом шла связь Мельникова с Бельской и прямое отношение министра здравоохранения к отправке на АЭС медиков, а именно некоего Ковалькова, который совершил подлог, выдав мальчишку Шорохова за умершего пацана, ну и, собственно, к отправке на АЭС самого Шорохова.

То, что этот недобитый Кирилл, дружок Савельевской девчонки, в данный момент находился на АЭС, выяснилось довольно скоро. Тимуру Караеву даже не потребовалось ждать первых результатов допросов Ладыгиной, главврача больницы на сто восьмом – достаточно было беглого взгляда на список медиков, снаряженных на АЭС. Фамилия Веселов, под которой и прятался выживший мальчишка, стояла в конце списка сразу же под фамилией Ковальков. Впрочем, сама Ладыгина тоже вскоре всё подтвердила, или почти всё – от подлога с телами, живыми и мёртвыми, она продолжала открещиваться. Можно было бы, конечно, на дамочку надавить, только зачем? Тимур никогда не считал себя сторонником допросов ради допросов, а всё, что ему нужно, он уже и так выяснил: Мельников был причастен к этому делу, а, значит, его связь с Савельевым более чем очевидна. Так что, если на кого и нужно было теперь давить, так это на самого Олега Станиславовича. Идти ва-банк. И Тимур решился. Решился, подогреваемый Марковой, тщательно собранным ею досье на министра здравоохранения и неожиданно всплывшим во вчерашнем разговоре козырем – прекрасной Анжеликой Бельской, с которой этот прикидывающийся святошей франт крутил шашни.

– Что там Мельников? – Тимур оторвал взгляд от разложенных перед ним бумаг и посмотрел на вошедшего адъютанта. Лейтенант вытянулся перед ним и отчитался бодрым голосом:

– Сидит, товарищ полковник. От завтрака отказался. Требует позвать Верховного.

Требует, значит. Караев усмехнулся, скрывая за усмешкой внезапно охватившую его тревогу. Если бы у него было чуть больше времени, он бы этого красавца обломал – тюрьма и не таких ломает, – но, вот беда, как раз временем полковник и не располагал. Оставалось надеяться на то, что ночь, проведённая Мельниковым в одиночке (министра Караев приказал взять ещё вчера, сразу, как только вышел от Марковой), сделала своё дело, немного согнула Олега Станиславовича, заставила стать чуть сговорчивей. Ну а не сделала, что ж… предпримем другие меры.

– Позвать капитана Рыбникова, товарищ полковник?

Лейтенант Жданов был расторопным малым, но сейчас своей инициативой он явно перегибал палку. Тимур такое не любил и потому поморщился. Лейтенант, мгновенно всё поняв, тут же сколотил непроницаемую физиономию и вытянулся ещё больше.

– Не надо Рыбникова, это подождёт. Вы сделали то, что я вас просил? Были в архиве?

– Так точно! Был!

Увесистая коричневая папка, сальная на ощупь – такими бывают все кожаные и дерматиновые вещи, к которым не прикасались уже долго время, – легла на стол перед полковником. Караев открыл досье. Пожелтевшие листы ещё настоящей бумаги, коротенькие записки в мелких завитушках почерка, отпечатанные на принтере отчёты, чьи-то показания, печати, закорючки подписей… Тимур быстро пробежал глазами, отложил в сторону верхний документ, чуть дольше задержался на заключении медицинской экспертизы. То, что рассказывала вчера вечером Маркова о семейных тайнах и возможной смерти своего прадеда, он не принял всерьёз, но верный своей привычке всё проверять и доводить до конца, Тимур с утра послал Жданова в военный архив найти дело Ивара Бельского, и теперь, листая документы, он испытал что-то вроде удовлетворения: как знать, возможно, действительно в этом что-то есть. Надо отнести Марковой, пусть изучит подробней – велик шанс, что эта баба сможет выудить из этого старья кое-что путное.

– Отлично, – Тимур захлопнул досье, взял со стола другую папку, ту, которую подготовил с утра, и протянул её адъютанту. – Это отнесёте генералу Рябинину. А потом быстро ко мне. Я буду в следственном изоляторе.

– Слушаюсь, товарищ полковник, – Жданов козырнул и ловко крутанулся на каблуках с молодецкой удалью и шиком.

Глядя на высокую стройную фигуру адъютанта, исчезнувшую за дверью, Тимуру Караеву на какое-то мгновенье пришла в голову мысль о том, а не ошиблась ли Ирина в своём предположении, что между Бельской и Мельниковым что-то есть – ведь она видела того лишь со спины, вот как он сейчас лейтенанта, – но эта мысль промелькнула и тут же погасла, не найдя продолжения.

Тимур встал, взял со стола подозрительно молчащий с утра планшет, убрал в верхний карман кителя, потом подумал и, прихватив досье Ивара Бельского, направился в изолятор.

Казалось, в Мельникове, которого ввели в следственную комнату, почти ничего не изменилось за ночь, проведённую в камере, где в товарищи министру здравоохранения прилагались лишь вездесущие крысы. Белая рубашка на удивление была совсем не помята, манжеты, выглядывающие из рукавов пиджака, сверкали золотом запонок, да и сам пиджак смотрелся так, словно господин министр его только-только снял с плечиков, куда пиджак, отутюженный и отпаренный, повесили заботливые руки горничной. Галстук был затянут аккуратным узлом, а тёмные волосы, расчёсанные на косой пробор, лежали идеально ровно. И всё-таки, несмотря на франтоватость, выглядел Олег Станиславович неважно. На щеках и подбородке пробивалась щетина, а глаза покраснели и слегка воспалились, как будто Мельников не спал всю ночь. Хотя он и не спал.

Заперев накануне вечером министра здравоохранения в одиночке, Караев тут же вызвал к себе Рыбникова и распорядился организовать в соседней камере допрос. Кандидат в допрашиваемые уже имелся – отец того застреленного Алексея Веселова, чей труп несколько дней назад подсунули Тимуру, как неопознанный. Понятно, что мужик, насмерть перепуганный и явно не отличающийся умом и смекалкой, ничего толкового сказать им не мог, его взяли двумя днями раньше и лениво допрашивали, особо не усердствуя. Но сейчас он пригодился как нельзя кстати. Рыбников получил задание действовать максимально жёстко, но соизмеряя силу, так чтобы единственный актёр спектакля, разыгрываемого специально для сидящего в соседней камере Мельникова, протянул до утра.

Что ж… судя по бледно-серому лицу и красным векам, господин министр и спектакль, и игру актёра оценил в полной мере. Караев почувствовал удовлетворение.

– Я требую объяснить, на каком основании меня задержали.

Голос Мельникова звучал ровно и немного глухо. На стул, который ему предложили, он сесть отказался, встал рядом, заложив руки за спину, повинуясь приказу конвоиров. Тимур тоже садиться не стал, не любил, когда кто-то смотрел на него сверху-вниз.

– Объясним, господин Мельников, не сомневайтесь, – полковник нарочно опустил звание Мельникова, не обратился к нему «господин министр», как бы подчёркивая, что его должность здесь не может иметь и не имеет никакого значения. – Тем более, что оснований для вашего задержания у нас более чем достаточно.

– Хорошо, – лицо Мельникова оставалось спокойным, разве что уголки губ чуть дрогнули, то ли в усмешке, то ли в нервной гримасе. А, может, полковнику это только показалось, и это была лишь игра света и тени – Мельников стоял как раз в пятачке света единственной яркой лампы, голым прожектором светившим в лица заключённых. – Могу я связаться с господином Верховным правителем?

– Нет, не можете.

– Понятно, – теперь Мельников точно усмехнулся. – Если я правильно понимаю, Сергей Анатольевич не в курсе вашего самоуправства.

Караев на этот выпад не ответил. Он медленно обошёл Мельникова и встал у того за спиной.

– Фамилия Ковальков вам о чём-то говорит?

– Конечно, – Мельников чуть повёл плечом. – Ковальков Егор Александрович. Хирург. Работает в больнице на сто восьмом. В данный момент находится с бригадой медиков на АЭС, согласно приказу Верховного.

– А что он должен был передать от вас Савельеву?

Мельников не вздрогнул, не повернул головы, но по едва уловимому напряжению, по спине, которая на краткий миг превратилась в струну, издающую вибрации, невидимые глазу, но воспринимаемые чутким нутром, – по всему этому Тимур понял, что попал в яблочко.

– Не понимаю, о чём вы.

– Что вы с ним передали? Письмо? Что-то на словах? Зачем отправили с ним мальчишку?

– Какого мальчишку?

Что-то странное почудилось в голосе Мельникова. Караев вернулся на своё место, к столу, заглянул в лицо Олега Станиславовича. Увидел растерянность в глазах. Он хотел уже назвать настоящее имя парня, но передумал.

– Веселов Алексей Валерьевич.

– Веселов? Ах, да, Веселов. Кажется, это медбрат из той же больницы, что и Ковальков.

– Да нет, Олег Станиславович, не медбрат, – Тимур приблизился к Мельникову, пытаясь разглядеть эмоции на его лице. – Веселов не работал медбратом в больнице на сто восьмом. Он вообще не работал медбратом. Нигде. У него было несколько другое поле деятельности. Причём поле в буквальном смысле. Картофельное. Или помидорное.

– Я ничего не понимаю, – пробормотал Мельников. – Чёрт…

Он осёкся и замолчал. Тимур видел по его глазам, что он лихорадочно пытается что-то сообразить. Это было хорошим знаком. Значит, всё правильно. Он на верном пути.

– Послушайте, – Мельников заговорил. Его речь звучала чуть быстрее, чем обычно, лёгкая нервозность заставляла путаться в словах. – Это, наверно, какое-то недоразумение. Я сам не вполне понимаю, как так получилось. И я… я не помню…

– Вот как? Вы не помните, кого вы включали в список медиков, отправляемых на АЭС? Странные дела. Причём, когда я спросил вас про Ковалькова, вы наизусть всё оттарабанили, кем работает, где работает. А про Веселова нет.

– Я не обязан знать в лицо и по фамилиям весь младший медицинский персонал, – раздражённо проговорил Мельников. – Вы ведь тоже, наверно, не всех своих солдат знаете.

– Всех – нет. Но вот тех, кого отправляю куда-то на ответственное задание, тех знаю. АЭС ведь – ответственное задание? Бардак у вас в секторе творится, Олег Станиславович. Вы включаете в список человека, которого даже не знаете.

– Полковник! – Мельников перебил его. – Тут моя ошибка, и я это признаю. Мне было нелегко собрать ту бригаду на АЭС, людей приходилось уговаривать. И Егор Саныч, Егор Александрович Ковальков, он поставил условие, что отправится туда только с этим Веселовым. Да, я не проверил, но мне было важно выполнить задание Верховного в срок, а времени было очень мало. Да, это моя вина, и поэтому…

– И поэтому вы отправили на АЭС Веселова, который, кстати, совсем и не Веселов. Потому что настоящий Веселов мёртв.

– Я ничего не понимаю.

– Сядьте, – приказал Караев и показал глазами на стул. Мельников покорно опустился на него, не сводя глаз с полковника. – А теперь послушайте, что скажу я. Вы, Олег Станиславович, заврались и зарвались. Воспользовавшись своим положением, вы работаете на заговорщиков, на Савельева, вы вредите, саботируете, пребывая в полной уверенности, что вам всё сойдёт с рук. Не сойдёт. Хотите, я расскажу вам про все ваши преступления? Выяснить это не составило труда. Вы отправили на АЭС Ковалькова с каким-то сообщением для Савельева, с каким мы пока не знаем, но обязательно выясним – у нас для этого есть средства, и я думаю, вы догадываетесь, какие. Вместе с Ковальковым вы, под видом умершего Веселова, отправили и Кирилла Шорохова, дружка Ники Савельевой. Далее вы организовали побег самой Ники и тут вы действовали не в одиночку, вам активно помогала ваша любовница, Анжелика Бельская. Она и вывела из квартиры девчонку, но случайно потеряла там серёжку – красивая улика, и так нам помогла.

– Какой Шорохов? Какая любовница? Я ничего не понимаю, – Мельников смотрел широко раскрытыми глазами. – Бельская? Анжелика Юрьевна? Вы бредите, полковник?

– Отнюдь. Доказательств у нас предостаточно, и…

На столе резко затрезвонил телефон. Караев быстрым движением снял трубку, поднёс к уху.

– Полковник Караев слушает!

– Товарищ полковник, – голос Жданова на том конце провода звучал взволнованно. – Звонили из офиса административного управления, Маркова Ирина Андреевна. У неё что-то срочное. Она просит вас подойти туда. Немедленно. У неё был такой странный голос…

Немедленно? Странный голос?

Его чутье ожило, заводило носом. Он перевёл взгляд на оторопевшего Мельников, быстро кивнул конвоирам – увести! – и, не дожидаясь, пока уведут, грубо подталкивая к дверям, ничего не понимающего Мельникова, коротко бросил в трубку:

– Передай в офис административного управления – буду через пятнадцать минут.