Башня. Новый ковчег-6

Глава 5. Ставицкий

– Ч-что я должен сделать? – Алекс отшатнулся от Некрасова, в ужасе уставившись на упакованный в стерильный пакет пластиковый стаканчик, который заместитель министра и по совместительству заведующий генетической лабораторией сунул ему в руки. Потом перевёл взгляд на Ставицкого и беспомощно заморгал.

– Ну как что, господин Бельский? Это самое. Неужто никогда такое не проделывали? Уж разрешите вам не поверить, – Некрасов громко расхохотался, потом повернулся к Сергею и развязно подмигнул. – Все пацаны в своё время этим балуются, особенно когда девчонки не…

– Александр Романович, перестаньте, пожалуйста.

Сергей недовольно поморщился, инстинктивно потянулся в дужке очков, но быстро опомнился, опустил руку. Некрасов, большой, краснолицый, от которого пахло потом и резкими духами, больше напоминающими освежитель воздуха, неимоверно раздражал его. Пошлые шутки, всегда ниже пояса, коробили и унижали, и каждый раз после общения с ним Сергей задавал себе вопрос: как, почему этот невоспитанный, грубый человек смог в своей лаборатории реализовать его мечту о счастливом и гармоничном обществе. Или почти смог – во всяком случае первичные результаты внушали немалую надежду.

– Перестаньте, Александр Романович, – ещё раз повторил Сергей несколько раздражённо (впрочем, Некрасов этого не заметил или сделал вид, что не заметил) и, повернувшись к Алексу, уже мягким, отеческим тоном произнёс. – Я понимаю твоё смущение, Алекс. Процедура некоторым образом… гм, деликатная, даже интимная, возможно, не самая приятная…

– Ну тут с какой стороны посмотреть, – Некрасов не выдержал, перебил Сергея на полуслове, опять подмигнул на этот раз Алексу, ещё больше вгоняя юношу в краску. – Определённого расслабления всё же можно достичь…

– Александр Романович, я прошу вас!

– Молчу-молчу, – Некрасов замахал руками, да так интенсивно, что задел пластиковый стаканчик, который Алекс держал перед собой. Стаканчик выпал из рук, покатился Сергею под ноги. Сергей наклонился, подобрал его, протянул пунцовому и вконец сконфуженному Алексу и ободряюще улыбнулся.

– Алекс, это крайне важно сделать. Это твой, да и мой – ведь я, как и ты, пришёл сюда за этим – долг перед обществом. Ты – носитель редкого генома Бельских, ведь в тебе течёт кровь Ивара Бельского. Ты просто обязан продолжить этот достойный род. Во имя человечества. Во имя будущего.

– Я… мне это надо сделать… прямо сейчас? – выдавил из себя Алекс.

– А чего ждать? – снова влез Некрасов. – Единственное, если вы злоупотребляли последние три дня алкоголем, то тогда качество материала пострадает. Как у вас с этим делом, а господин Бельский?

Некрасов звонко щёлкнул себя по шее и расхохотался, довольный шуткой.

– Я не пью, просто…

– Да, конечно, тут всё просто, ну не мне вас, молодых, учить, – Некрасов обернулся, громко крикнул, оглушив Сергея. – Аллочка, проводи молодого человека в будуар! – и тут же, уловив растерянность на лицах обоих, и Сергея, и Алекса, с готовностью пояснил. – Это мы так место для интимных утех наедине с собой называем. Оно у нас оборудовано по высшему разряду. Всё предусмотрено, для ускорения процесса, так сказать. На стенках весьма занятные плакатики, и, кроме того, я специально в архиве кое-какие журнальчики заказал, пикантного содержания. Смею вас заверить, процедурой останетесь довольны. Ещё за добавкой придёте.

Некрасов хотел ещё что-то сказать, но тут из комнаты, смежной с кабинетом Некрасова, где они все сейчас находились, появилась Аллочка, высокая толстая женщина с непроницаемым лицом.

– Господин Бельский? – Алекса она определила безошибочно, смерила его внимательным взглядом и уточнила. – Стерильный контейнер получили?

– Да… вот, – Алекс нерешительно протянул ей стаканчик.

– Хорошо. Пройдёмте за мной на инструктаж.

Едва за Алексом и медсестрой захлопнулась дверь, Некрасов опять забасил, растянув в широкой улыбке толстые, маслянистые губы.

– До чего нынче нежные молодые люди пошли, краснеют, бледнеют, словно им невесть что предлагают. Да там делов-то на три минуты. Я вот, помнится, лет с двенадцати…

– Хватит, Александр Романович! – Сергей решительно прервал поток откровений Некрасова. Ещё не хватало обсуждать подростковую половую жизнь заведующего лабораторией. – Вернёмся к нашим делам.

Он решительно обогнул рабочий стол, заваленный папками и бумагами, здесь даже стояла чашка, голубая, с подтёками чая по бокам, и тарелка с кусочками раскрошенного печенья – аккуратностью Некрасов не отличался. Перед тем, как устроиться в кресле хозяина кабинета, Сергей на всякий случай прошёлся рукой по сиденью. Некрасов не обратил никакого внимания на эти меры предосторожности, плюхнулся в соседнее кресло, отставил в сторону чашку с тарелкой, приподнял папку, на которой они стояли, смахнул крошки и протянул Сергею. Ставицкий брезгливо поморщился, но папку взял, открыл и уставился в список, лежащий сверху.

– Это он и есть? – поинтересовался Сергей и, не дожидаясь ответа Некрасова, продолжил. – Значит, если я вас вчера правильно понял, все двенадцать кандидатур уже отобраны, размещены в специальных палатах, и вы даже успели провести первичные обследования?

– О, да! Все двенадцать, как на подбор. Лично осматривал каждую. Лично. И я вам скажу, вы останетесь довольны, Сергей Анатольевич. Девочки – высший класс. Эх, если бы не работа, уж я бы…

– Что ж, любопытно, – Сергей пропустил мимо ушей очередной идиотский пассаж Некрасова, вынул верхний листок, отложил его в сторону и взялся за следующий. – Это, насколько я понимаю, данные на них… на…

Он замялся, подбирая определение.

– Мы называем их матками, – Некрасов взял с тарелки раскрошенное печенье и отправил в рот. Потом с громким хлюпаньем отхлебнул из чашки. По спине Сергея пробежала судорога отвращения. – Всех их мы так называем. А эти двенадцать – это элитные матки. И они вас не разочаруют, я уверен.

Сергей, стараясь не смотреть на Некрасова, – тот продолжал жевать печенье, запивая чаем, – принялся перебирать документы. Особого интереса, разумеется, у него не было, ни фамилии, ни результаты обследования ему ни о чём не говорили, но нужно было занять руки и немного привести в порядок мысли. Перед ним мелькали имена, к некоторым документам были приложены фотографии, видимо, взятые из личных дел, с которых на Сергея смотрели девичьи лица, серьёзные, сосредоточенные, некоторые по-детски испуганные. Елена, Анастасия, Надежда, Айгуль…

– Айгуль? – произнёс он вслух с некоторым удивлением. Необычное имя заставило его остановиться. – Сафина Айгуль Рашидовна. Она, что, татарка?

– О, – тут же оживился Некрасов, отставляя в сторону чашку. – Татарочка, да ещё какая! Гордость моей коллекции. Бриллиант. Совершенно идеальна – здоровье, телосложение, экстерьер… даже я остался впечатлён, а я, честно вам скажу, многих баб… в смысле женщин перевидал.

– Но татарка? – Сергей непроизвольно скривился. – Знаете, Александр Романович, я бы предпочёл что-то более традиционное.

– Жаль, – искренне расстроился Некрасов. – Впрочем, хозяин – барин. Заменим, выбор у нас есть. Хотя и обидно, экземпляр-то поистине роскошный. К тому же, Сергей Анатольевич, как генетик я вам должен сказать, что иногда смешение генов даёт просто потрясающие результаты. По данным некоторых ещё допотопных исследований процент талантливых людей среди метисов несколько выше. Конечно, нельзя со стопроцентной уверенностью утверждать, что эти результаты не лгут, но лично я бы попробовал. Тем более эта девочка – совершенно потрясающий экземпляр, по всем параметрам. Может быть, вы желаете лично убедиться?

– Лично? – Сергей почувствовал волнение, глупое и неуместное. Словно старшеклассник перед первым свиданием. – Я не уверен…

– Да я не настаиваю, тем более, – на красном широком лице Некрасова появилось что-то вроде озабоченности. – Тем более с девушкой возникли некоторые осложнения.

– Осложнения?

– Ну да. Видите ли, мы всем девушкам озвучили легенду про выборочное медицинское обследование, связанное со вспышкой редкого заболевания. Не вдаваясь в детали, разумеется. Да этого и не потребовалось – практически все поверили. А эта Сафина… она же профессиональная медсестра. Конечно, версия про обследование её не удовлетворила. Девочка занервничала, перепугалась, остальных взбаламутила. Пришлось сказать ей, что мы выполняем приказ из министерства здравоохранения. Так она стала нести какой-то бред про сына министра, с которым якобы лично знакома, требует связаться с ним. Сейчас мы её поместили в отдельный бокс. Если вы, Сергей Анатольевич, её забракуете для элитных маток, переведем её к обычным. У девочки просто отличные показатели по здоровью, в наше время такое редко встретишь…

– Сын министра? – встрепенулся Сергей. Он почти пропустил мимо ушей слова Некрасова про здоровье, а вот упоминание сына министра его зацепило.

– Да врёт, скорее всего, – отмахнулся Некрасов. – Слышали бы вы, что они тут вообще все втирают.

– Нет-нет, это как раз может быть интересно, – Сергей поднялся. – Знаете что, Александр Романович, а пойдемте-ка, посмотрим на вашу идеальную матку. Посмотрим.

***

– Александр Романович, не могли бы вы оставить нас одних?

– Одних? Конечно-конечно, какой разговор, – толстые мясистые губы Некрасова, в уголках которых налипли крошки от печенья, растянулись в беспардонной и развязной улыбке. Весь облик Некрасова, красное широкое лицо, массивная фигура, руки в карманах халата, широко расставленные ноги, не просто говорили – кричали о том, что он всё понимает, чего тут не понять. Он, кажется, даже подмигнул, прежде чем выйти из палаты, где содержалась эта Айгуль, и его нагловатое подмигивание не осталось незамеченным не только для Ставицкого, но и для девочки. Она и до этого сидела, нервно вытянув спину, на краю кровати, а сейчас ещё больше напряглась, и её небольшие смуглые руки сами собой сцепились в замок.

Когда Сергей отправился вместе с Некрасовым посмотреть эту элитную матку (чудо природы, Сергей Анатольевич, просто чудо – вы не будете разочарованы), им руководило любопытство. Информация о том, что Айгуль упоминает какого-то сына министра, прошла вскользь, – действительно мало ли что могут болтать все эти девочки, – но именно этот неизвестно откуда всплывший сын министра и спутал все карты. Разговор, который затеял Некрасов (Сергей благоразумно молчал, держась в тени и внимательно разглядывая девочку), обернулся таким образом, что Сергей инстинктивно почувствовал – Некрасова надо на время изолировать, есть сведения, которые ему знать совсем не обязательно.

– Пожалуйста, разрешите мне позвонить! Почему вы держите меня здесь? Дайте мне позвонить в регистратуру больницы, связаться со Степаном…

Девочка, казалось, совсем не слушала, что ей говорит Некрасов, игнорировала его вопросы о самочувствии и не обращала внимания на смешки и похохатывания, на которые заведующий лабораторией не скупился. Она всё твердила и твердила про какого-то сына министра, которого знает лично.

До какого-то момента Сергею казалось, что девочка просто напугана, и отсюда все эти фантазии про несуществующих сыновей. Он почти не слушал, только молча разглядывал её, с удивлением отмечая про себя, что Некрасов абсолютно прав, эта девочка – чистейший бриллиант. Смуглая, медового оттенка кожа, чёрные блестящие волосы, забранные в хвост, узкое выразительное лицо. Когда она говорила, с жаром, пытаясь убедить и его, и Некрасова, крылья её тонкого носа трепетно подрагивали, высокие, словно вырезанные талантливым скульптором скулы слегка розовели, а в блеске миндалевидных тёмных глаз вместе со слезами плескалась дикая, необузданная страсть. Бесформенный больничный балахон был не в силах скрыть ни тоненькую и звонкую фигурку, ни высокую упругую грудь. Да и от всей девушки веяло юностью, свежестью и чем-то ещё, что заставляет одних мужчин впадать в неистовое безумие, а других приводит в необъяснимый восторг.

Восторг почувствовал и Сергей, да так, что чуть не пропустил знакомую фамилию.

– …ну что вы заладили, сын министра, сын министра… наверняка тот молодой человек, впечатлённый вашей красотой, немного приукрасил действительность. Я и сам бы приврал, честное слово.

– Степан не врёт. Он – сын министра здравоохранения.

– По фамилии Васнецов? Ну не смешите меня!

– Это правда!

Некрасов опять чего-то отвечал, похохатывая, а Сергей, неожиданно напрягшись – его сознание ещё не до конца переварило услышанную информацию, но слова уже стали складываться во что-то пока бессмысленное, но за что уже хотелось ухватиться обеими руками, – вдруг выдернул из потока слов одно единственное: Васнецов.

– Сергей Анатольевич, у меня есть просьба. Личная просьба. Это касается моего сына.

– Приёмного сына, вы хотите сказать?

– Да, приёмного… Дело в том, что произошло недоразумение. Вчера мне звонил следователь. Капитан Лазарев. Он сказал, что Стёпа задержан. Вместе со своим приятелем. Понимаете, мой сын учится на врача, я уверен, он ни в чём плохом замешан быть не может. Помогите, Сергей Анатольевич. Фамилия моего сына – Васнецов. Степан Васнецов.

– Минутку, Александр Романович, – Сергей выступил из тени. – Одну минутку. Не могли бы вы оставить нас одних?

– Одних? Да без проблем, Сергей Анатольевич. Сколько вашей душе угодно. Никто вас не побеспокоит.

Дверь за Некрасовым уже давно закрылась, и даже тяжёлые шаги заведующего лабораторией стихли в коридоре, а Сергей всё ещё не знал, с чего начать. Да и Айгуль, которую явно встревожила двусмысленность в словах пошляка Некрасова, сидела, нервно сжавшись, как дикий зверёк.

Сергей придвинул к себе стул, осторожно сел, привычным жестом стащил с носа очки. Сейчас он даже не хитрил, не создавал видимость, это было то бессознательное действие, за которым стоял не Верховный правитель Сергей Андреев, а маленький Серёжа, которого строго отчитывал папа за изрисованные в детской обои, или старшая горничная за разбитую чашку из семейного сервиза, обещая всё рассказать Кире Алексеевне. Но именно этот жест и успокоил Айгуль – он увидел, как девочка расслабилась, словно обмякла, разжала пальцы рук, опустила ладони на колени, разглаживая подол больничной одежды.

– Вы мне тоже не верите? – спросила она, когда он наконец опять надел очки.

– Нет, что вы. Я верю. Степан Васнецов. Вы, кажется, сказали, что он – приёмный сын министра, так?

– Приёмный, да, – Айгуль робко улыбнулась. – Поэтому у них и фамилии разные. Стёпа – Васнецов, по маме, а его отца зовут Мельников Олег Станиславович. Вы мне всё-таки не верите? Я же вижу!

В голосе девочки проскользнуло отчаянье – видимо, она по-своему растолковала его мягкую улыбку. Сергей решил немного подыграть ей в этом.

– Просто, возможно, Александр Романович прав, и молодой человек, как это говорят… пудрит мозги. Ведь то, что министра здравоохранения зовут Мельников Олег Станиславович, вовсе ни для кого не секрет.

– Да я его сама видела, как вас сейчас, – щёки Айгуль от возмущения ещё больше порозовели. – Он к Стёпе в больницу приходил. Стёпа же медбратом работает, вместе со мной. А медбрат он, потому что с отцом поругался, но сейчас уже…

Девочка, торопясь, рассказывала Сергею путанную историю взаимоотношений министра со своим сыном, приёмным сыном, а Сергей опять снял очки и принялся их протирать. Теперь он делал это намеренно, потому что видел, что он своими неторопливыми движениями располагает девочку к себе. Она уже перестала нервно оглаживать колени, в продолговатых восточных глазах, похожих на две блестящие маслины, плескалась надежда.

– Да-да, я понял. Просто невероятная история, – Сергей закивал головой, когда она закончила свой рассказ.

– Я бы не стала просить связаться со Стёпой, просто… – она вдруг замолчала, посмотрела на него пристально. – А вы тоже здесь работаете? В этом месте? Или вы… проверяющий?

Девочка, по всей вероятности, была из людей, склонных додумывать – с такими всегда легко, достаточно подтолкнуть их в нужном направлении, словом, жестом, чем-то ещё. Сейчас скорее всего сыграло то, что на Сергее не было белого халата, а скромный тёмно-серый костюм (Сергей предпочитал одеваться недорого и неброско) вкупе с большими очками, за толстыми линзами которых его глаза казались большими и немного детскими, делали его похожим на клерка средней руки.

– Да, проверяющий, – не стал он разубеждать Айгуль и даже для верности улыбнулся, ловя ответное выражение облегчения на испуганном лице.

– Тогда, если вы не знаете, я должна вам сказать. Здесь что-то не так. Сначала мне и другим девушкам, тут есть и другие девушки, сказали, что это обследование в связи с возможной эпидемией. Но это же смешно. При эпидемии должны соблюдаться определённые меры, хотя бы те же маски, а тут ничего… И когда я сказала, что не верю им, потому я – медсестра, я знаю, как должно быть, мне сказали, что это приказ министра. Они врут?

В голосе девушки послышалась надежда. Сергей на мгновенье заколебался.

– Нет, – осторожно сказал он, приняв решение. – Это действительно так. Существует приказ министра здравоохранения. Но детали мне неизвестны.

– Тогда точно надо позвонить Стёпе! Вдруг это какая-то ошибка? Пожалуйста!

Она опять запаниковала.

– Не нервничайте, на надо, – он постарался успокоить её. – Давайте позвоним вашему молодому человеку, только… только вы точно уверены, что его отец ему поможет? Ведь я сам, конечно, министру здравоохранения звонить не могу. Мне по субординации не положено.

Сергей продолжал разыгрывать перед Айгуль роль какого-то мифического проверяющего – зачем, он пока и сам не понимал. Уже можно было встать и уйти, пообещав связаться с министром, но он не уходил. Он сидел и, не отдавая себе отчёта, любовался юным красивым лицом, смотрел, как тонкие чёрные брови то сходятся на переносице, то удивлённо взлетают вверх, словно красивые, гибкие птицы. Эта девочка явно была рождена для того, чтобы стать сосудом для его семени. Он вдруг подумал это ясно и отчётливо, и вместе с этим знанием пришло желание, накатило резко и внезапно, как накатывает в подростковом возрасте предрассветный сон, после которого обжигающие фантазии оборачиваются мокрыми и липкими простынями. Ладони его стали влажными, заныло в паху, томительно и нежно, и он вдруг ужаснулся, что она заметит, и почти одновременно с этим порадовался, что он сидит, а не стоит перед ней.

– Я понимаю, что не положено, – девочка его волнения не уловила. – Я бы и сама так просто не смогла обратиться к нашему главврачу. Но если позвонить Стёпе и всё рассказать, он поможет. Просто Стёпа и без отца много кого знает сам лично. Вот недавно, например, у Стёпиной одноклассницы были какие-то проблемы, так Стёпа отправил её на восемьдесят первый к полковнику.

Сергей всё ещё пытался справится с приключившимся с ним конфузом, поэтому на слово «полковник» он не обратил особого внимания, просто переспросил по инерции:

– К какому полковнику?

– Не знаю, не помню, то есть… сейчас… кажется, его фамилия Долинин. А что?

При упоминании фамилии Долинин все остатки желания схлынули, Сергей резко побледнел.

– Полковник Долинин? На восемьдесят первом? Почему на восемьдесят первом?

– Я н-не знаю, – Айгуль слегка запнулась. – Там база военная вроде. Они называют это притон… как бы армейский юмор…

***

Оказавшись за дверями палаты, в коридоре, Сергей поначалу пошёл не в ту сторону и, только сделав с десяток шагов, понял, что движется не к кабинету Некрасова, а от него. Руки всё ещё подрагивали от волнения, охватившего его после услышанной новости, а ноги были ватными и слегка подкашивались. Так подкашивались ноги у его игрушечного паяца, набитого тряпками, когда Серёжа пытался поставить его в ряд вместе с другими куклами – паяц стоять не хотел и, даже прислонённый к стенке, норовил завалиться на один бок и потом всё-таки падал, и облезлые золотые бубенчики на его шапке грустно звенели при ударе об пол.

В палате Сергей ещё нашёл в себе силы держать лицо перед этой наивной татарочкой. Он пообещал ей, что обязательно позвонит этому Стёпе – больница на сто восьмом, номер регистратуры сто восемь два ноля, я правильно всё запомнил? – но когда вышел, то почувствовал, как его колотит частая нервная дрожь.

Полковник Долинин? Притон на восемьдесят первом? Новость казалась настолько невероятной, настолько парадоксальной, что в неё нельзя было поверить. Но и не поверить, тоже было нельзя.

Сергей развернулся и зашагал в сторону кабинета Некрасова.

Приёмный сын Мельникова каким-то образом замешан в преступных делах. Связан с заговорщиками. Ну, конечно, этим и объясняется появление мальчишки на тридцать четвёртом, когда его задержали с каким-то приятелем. А теперь вот Долинин. Виски заломило от боли, и перед глазами снова встала красная пелена. Сергей остановился, прижался плечом в стене. А Мельников? Он тоже с заговорщиками? Но как? Ведь он же… он – Платов!

Вся стройная теория о генах, наследственности, о великих родах и прошитом в ДНК коде рушилась, подкашивалась, как те ноги у тряпичного паяца с потёртым нарисованным лицом, и Сергей пытался её поднять, собрать воедино, обо что-то опереть. Ему срочно требовался костыль, и этим костылём стала вера. Та самая слепая вера, которая ведёт человека, как поводырь, когда сам человек идти уже не может.

Олег Станиславович – Платов. Не Мельников. Он – Платов.

И именно эта фамилия, в которой слышалось дыхание древнего рода, которая шелестела золотой листвой генеалогического древа, стала в глазах Сергея тем самым незыблемым доказательством невиновности, которое уже никто не мог ни поколебать, ни опровергнуть. Мельников мог быть связан с заговорщиками, его сын мог и был связан с заговорщиками, но Платов – никогда!

Коридор, по которому шёл Сергей, вытянулся, стал размером с бесконечность. С каждым пройденным шагом кабинет Некрасова, чья дверь маячила в конце коридора, не приближался, а наоборот отдалялся. Стеклянная кабинка, просматриваемая несмотря на задёрнутые жалюзи насквозь, как и тысячи кабинетов на всех этажах Башни, становилась всё меньше и меньше, превращаясь в точку, и вдруг мир вспыхнул золотом, рассыпался холодными искрами, и Сергей упёрся носом в дверь. Осторожно толкнул, прислушиваясь к тихому шелесту пластмассовых жалюзи, и замер, не в силах поверить, в то, что они видит.

За столом заведующего лабораторией сидел прадед. Алексей Андреев. Ровная спина едва касалась спинки кресла, тонкие губы были плотно сжаты, глаза смотрели строго и ласково.

Сергей нерешительно улыбнулся и, глядя на мутноватые очертания шкафа, которые виднелись сквозь прозрачную фигуру Алексея Андреева, как заворожённый двинулся к нему. Он готов был упасть на колени и припасть губами к сухой прозрачной руке, но прадед сделал ему знак садиться, и Сергей сел.

– Звони! – беззвучный приказ разорвал барабанные перепонки.

В ладонь, упавшую на стол, впились острые крошки печенья. Голубая чашка, сдвинутая локтем, стукнулась о грязную тарелку.

– Звони!

Трясущимися руками Сергей набрал въевшийся в память номер.

Ты совершил ошибку, Серёжа. Большую ошибку. Никогда нельзя опираться на людей не из нашего круга. Рядом с тобой должны быть только свои. Всегда свои. Ликвидировать заговорщиков ты поручишь Юре Рябинину. Потому что верность определяется происхождением. Семьёй. Родом. Всё остальное мишура, цыганское золото, мутные лужи после дождя. Платовы, Бельские, Барташовы, Рябинины… ты забыл, кто создал этот мир, Серёжа?

Я помню. Помню. Прости меня, прадедушка, я помню…

Тряпичный паяц выпрямил согнутые ноги. Телефонная трубка щёлкнула и ожила.

– Генерал Рябинин слушает!

Глава 6. Рябинин

Рябинин положил трубку. Соображал он плохо, хотя самому Юре казалось наоборот. Буквально перед тем, как затрезвонил телефон, Юра Рябинин отхлебнул хороший глоток из фляги, и живительная влага, обдав горячим жаром горло, наполнила его новыми силами. Он чувствовал, как плечи расправились сами собой, грудь, жирная и дряблая, молодецки выкатилась, да так, что ему даже почудился лёгкий треск тесного кителя, а живот напротив втянулся, и Юра снова ощутил себя молодым и свежим – не грузным генералом, растёкшимся в кресле, а юным лейтенантиком, Юркой Рябининым, сбежавшим в самоволку.

Генеральский кабинет исчез вместе с пылью от книг и бумажных карт, убранных за мутноватые стёкла шкафов, вместе с едким запахом полироли, которой недавно натирали потемневший от времени паркет, уступив место далёкому дню, звонкому от девчоночьих голосов, пьяному от слов и желаний, яркому, как краешек неба, что виднеется сквозь стеклянную стену купола в общественных садах, и в ушах отчётливо зазвучал шёпот Севки Островского: «Короче, твоя – светленькая, моя – тёмненькая». Две хохочущие девчонки на скамейке в парке. Круглое личико повёрнуто к Юре, меленькие кудряшки, доверчивые голубые глаза…