Осень давнего года. Книга вторая

– Навсегда, что ли?! – возмутилась Ковалева.

– Нет, Света. Закладной холоп – не крепостной крестьянин. Его можно выкупить на волю. И вообще… Нас с вами, конечно, возмущает такое безобразие: маленький ребенок – и вдруг раб. Но в 17 веке продажа себя или своих детей в холопство была обыкновенным делом.

– И на сколько при этом уменьшился долг Ефима? – деловито поинтересовалась Ковалева.

– А ни на сколько. Служба мальчика советнику – как бы вам это попроще объяснить? Ну, в общем, сейчас это называется: проценты по кредиту, а не основная сумма. Пока хамовник не вернет все деньги полностью, Шакловитый не отдаст ему Андрюшу. А на ткача, как назло, сыплются несчастья: то дом у него чуть не сгорел – семья потратилась на достройку, то корова сдохла – и как оставить детишек без молока? Пришлось опять занимать, другую животину покупать. Вот и не может Ефим наскрести денег на выкуп сынка из кабалы.

– Лох какой-то! – зло сказал Щука. – Мой отец обязательно что-нибудь придумал бы, но не отдал бы меня этому прибабахнутому.

– Ну, почему же прибабахнутому? – поинтересовалась я. – Ты ведь, Ленечка, и сам такой же, как Федька, – вечно долбающий малышей гад. Поэтому вы с ним – братья по разуму. А родственников обзывать нехорошо!

Щукин растерянно моргнул. Дернувшись, балбес хотел щелкнуть меня по лбу. Но не успел: сам получил клювом по макушке от Саввы Романовича – и, очевидно, крепко получил, потому что зашипел от обиды, как сдувающийся воздушный шар. Из глаз Леньки градом посыпались слезы.

– Рядовой Мухин! – обратился страус к Пашке.

– Я! – опасливо отозвался мальчишка.

– Ну-ка, скажи, чего вы, военнослужащие Российской армии, не должны делать ни в коем случае?

– Настоящий солдат никогда не ударит ребенка, женщину или старика! – отрапортовал Мухин, покосившись на Щуку.

– Молодец! Рядовой Щукин, повтори три раза!

И пришлось Леньке, неудержимо всхлипывая, бормотать сквозь зубы солдатское правило. Честное слово, я бы на месте Саввы Романовича заставила Щуку говорить его не три, а сто три раза – и гораздо громче и четче! Но ничего, мы свое удовольствие все же получили. Поверьте, слышать такие слова от нашего давнего врага – пусть и сказанные по приказу! – было прекрасно. Мухин, глядя в землю, тоже прятал насмешливую улыбку.

Карета наконец добралась до Потешного городка и остановилась. Толпа сопровождающих женщин и подростков расположилась за ней почтительным полукругом. Вперед вышел долговязый парень лет семнадцати и зычно провозгласил:

– Ея величество царица-матушка Наталья Кирилловна прибыла к сынку своему, Петру Первому Алексеевичу, Великому государю, Царю и Великому князю, всея Великия, и Малыя, и Белыя России Самодержцу, с любовью и родительским попечением!

Царицына свита низко опустила головы. Восторженный вздох пролетел по толпе у ворот. Господа согнулись в глубоком поясном поклоне, их слуги повалились на колени, лбами в землю. Юноша подскочил к экипажу, распахнул дверцу и тоже замер, переломившись пополам. Вниз по ступенькам сошла молодая женщина. На ней было скромное платье. Черный платок, повязанный вокруг головы, оттенял черты прекрасного лица. Мы с подружкой разочарованно переглянулись: и это – царица? А где ее роскошный наряд и золотая корона? «Впрочем, – вспомнила я, – русские государыни носили, кажется, не корону, а только легкий венец с одним или тремя зубцами. Он надевался сверху на кисейную фату, которая окутывала волосы, плечи и спину. Но тут и о таком венце речи нет! А вместо белой накидки – черный платок. Может, Наталья Кирилловна отказалась от своего сана и стала монахиней? Нет, не похоже. Вон как все ей кланяются – глаза боятся поднять на матушку-царицу!»

Государыня быстрыми шагами направилась к воротам. Они, как по волшебству, распахнулись перед женщиной. Никто вокруг не посмел даже шелохнуться, пока Наталья Кирилловна не ступила в Потешный городок. Потом толпа распрямилась, разошлась на обе стороны, чтобы пропустить вслед за царицей ее придворных дам и пажей. А уж когда в проеме исчез шитый серебром кафтанчик самого младшего из мальчишек, князья и бояре ломанулись в Пресбург, как стая диких лошадей! При этом они спесиво надували щеки, норовили оттолкнуть друг друга от ворот и первыми пройти в них. Мы видели, как Шакловитый, оказавшийся проворней всех, – а кто бы сомневался? – ударом ноги далеко отбросил не успевшего дать дорогу господам Дормидонта Ильича.

– Коа-акс! Коа-акс! – испуганно проблеяла квакуха, пятясь вдоль стены перед разноцветным потоком сановников.

И никто, представьте себе, не удивился таким странным «словам» новоиспеченного конюха! И никто не шарахнулся в сторону при виде его жабьей оболочки, зелено вспыхнувшей в солнечных лучах – а ведь Дормидонт был уже вытолкнут из тени!

– Люди не видят его мерзкой сущности, – покачала головой Светка. – Жаль! Ведь если бы заметили, что конюх – чудовище, уж точно не пустили бы его в городок.

– И фофан не смог бы навредить Афанасию! – рубанул воздух рукой Иноземцев. – А пришел сюда жмотяра именно за этим, разве не ясно? Глядите-глядите, он спокойно заходит в ворота, как нормальный чел. А сам – жадный урод!

– Ну и рожа! – хищно осклабился Щукин, проследив глазами, куда мы смотрим. – Я таких здоровущих жаб еще не встречал. Слышь, Паха? Пошли отпинаем ее, жирную! Ух, дрожит, переливается – настоящее желе! Давай быстрее, а то не догоним, уйдет!

Мухин, взглянув в бугорчатую спину Дормидонта Ильича – селянин последним вошел в Пресбург, – втянул голову в плечи и пробурчал что-то невнятное. Забывшийся Ленька, грубо пихнув приятеля, поволок его к воротам – разве мог Щука пропустить такой случай? Ведь издевательства над слабыми всегда были для него любимым развлечением! Этот дурбень видел перед собой не человека, а жабу – хоть и огромную, но без зубов и когтей, а значит – беззащитную. И уже предвкушал, как они сейчас с Пашкой будут над квакушкой безнаказанно измываться.

– Взво-од, стой! Раз-два, – скомандовал мальчишкам Савва Романович.

Щука злобно дернулся и выругался сквозь зубы, но все же остановился. Пашка сделал то же самое – с видимым облегчением.

– Кругом! Сми-ирно! – гаркнул страус.

Мальчишки повернулись к нам и вытянулись.

– Рядовой Мухин!

– Я! – просиял Пашка.

– Отвечай, какую еще заповедь вы должны постоянно помнить?

– Настоящий солдат применяет силу только против врага, и никогда – против мирного населения!

– Молодец! Тебе ясно, рядовой Щукин?

– Это жаба, что ли, мирное население? Да она – животное, – заворчал Ленька.

– Я задал тебе вопрос, рядовой Щукин! – заорал Савва Романович и грозно вскинул лапу. Ух, как сверкнули на ней громадные когти!

– Ясно, – бегая глазами по сторонам, буркнул Щука. – Из-за жабы Вы готовы человека ударить – это что, правильно, да?

– Конечно, – кивнула птица, – если человек ведет себя, как дикий зверь.

Ленька насупился и опустил голову. Мухин исподтишка бросил на него торжествующий взгляд.

В воздухе засвистели крылья. Подумать только! – Кирилл Владимирович, озираясь по сторонам – не видит ли его кто? – собственной персоной летел к нам из-за бревенчатой стены городка. Скворец кричал:

– Вот теперь пора, друзья мои! Наступает решительный момент!

Птица камнем упала на Сашкино плечо. Торопливо проговорила:

– Скоро Петр отдаст приказ закончить строевые учения – ведь к нему приехала Наталья Кирилловна, а юный царь – почтительный сын. Он должен поклониться матушке, поприветствовать ее, осведомиться о государынином здоровье – и так далее по принятому чину. Родственники побеседуют. А потом, как вы думаете, что произойдет?

– Царь наконец-то заметит, что одной пушки не хватает, – упавшим голосом сказал Сашка, – и тогда…

– Афанасию несдобровать! – крикнула Ковалева и ткнула пальцем в Щукина и Мухина: – А все из-за вас, тупицы! Вздумалось дурачкам, видите ли, нас выстрелами пугать. Невинный человек может пострадать, вы это понимаете? Э, да что говорить с пеньками бесчувственными?!

Пашка с обидой возразил:

– Может, мы с Ленчиком и пеньки, Ковалева, – но не бесчувственные. И нам товарищ прапорщик уже давно объяснил, – Мухин почесал затылок, – что произошло из-за кражи пушки. И мне жалко того парня, Афанасия. Обидно бывает пропадать ни за что! – ты думаешь, Ковалева, я уж совсем баклан?! И до меня не доходит, что на самом деле из той «шутки» вышло? А привел нас сюда Савва Романович для того, чтобы все исправить, ясно?

Из Пресбурга послышались громкие крики. Разом стих мерный шум шагов, смолкли барабаны.

– Вперед, ребята! – воскликнул скворец, указывая крылом на ворота. – Иначе может быть поздно.

Наша выросшая компания двинулась в крепость. Впереди шли я, Светка и Сашка со скворцом на плече. За нами – Ленька и Пашка. Замыкал шествие Савва Романович.

– Скажите, пожалуйста, Кирилл Владимирович, – обратилась я к гиду, – а где же Антон? Вы же недавно вместе с пончиком и с Мурлышенькой спрятались за кустами на подходах к Пресбургу. Получается, Вы оставили их одних и прилетели в городок? Но ведь Акимов не вытерпит и тоже прибежит сюда! И что тогда будет, Вы представляете?

– Хор-роший вопрос, Ирина! Правда, ты могла бы его и не задавать, если проявила побольше сообразительности. Поэтому я немного разочарован. Но все же хочу сообщить: ты правильно оценила душевное состояние Антона. И логическое следствие его метаний тоже верно спрогнозировала. Так что ответ напрашивается сам собой.

– Как, Акимов здесь?! – ахнула Ковалева. – Но он же нас выдаст!

– Антон и кошка уже в крепости, – подтвердил скворец. – Действительно, наш маленький друг недолго смог прятаться за кустами. У него тут же появились вопросы ко мне, как проводнику по Нелживии. Например, такого рода: «А разве честно получится, если ребята будут там одни Афанасия спасать, а я в безопасности отсиживаться?» или еще: «Как Вы не понимаете, Кирилл Владимирович, что дело касается моего предка? Да я просто обязан ему по-родственному помочь, чтоб последним гадом не стать! Вы не согласны?» Признаюсь, возразить на такую эскападу мне было нечем.

– И Вы разрешили Антохе припереться сюда? – заныл Щукин. – И нас теперь из-за этого валенка схватят? Конечно, что птицам за дело до людей? Вы улетите себе в небо, а товарищ прапорщик убежит в лес, и его никто не догонит! А другим пропадать, да?!

Мы уже вошли в ворота. Двое дюжих парней в зеленых мундирах, стоявшие за стеной у входа в городок, как видно, услыхали Ленькины крики. Потешные разинули рты и вытаращились на нашу группу – но, разумеется, никого не увидели. Щуке пришлось замолчать: страус мощно поддал ему сзади ногой. Звук, поверьте, был хлесткий! Парни вздрогнули, проводили нас подозрительными взглядами и бросились запирать ворота. «Ух, – подумала я, – хорошо еще, что Щука не заорал раньше! Тогда мы точно остались бы стоять снаружи! – и все из-за этого труса!»

Иноземцев остановился и повернулся к Леньке. Отчеканил, глядя в глаза склочнику:

– Слышь, Рыба тупорылая? Мне сейчас с тобой разбираться некогда: есть дела поважнее. Но запомни – и покрепче: по себе людей не судят, понял?

– И птиц тоже, – добавила я.

– Дорогие друзья! – растроганно сказал скворец. – Мы с Саввой Романовичем благодарим вас за оказанную гидам дружескую поддержку.

Страус кивнул и окинул Щукина уничтожающим взглядом.

– А насчет того, Леонид, что Антон может выдать наше присутствие в Пресбурге, можешь не беспокоиться, – как ни в чем не бывало продолжал Кирилл Владимирович. – Нелживия высоко оценила и одобрила слова твоего друга. Да-да, именно их – о личной ответственности Антона за то, что скоро здесь произойдет! И страна помогла мальчику незаметно проникнуть в Потешный городок, окружив его и кошку облаком порхающих голубей. Птицы перенесли Антона с Мурлышенькой на своих крыльях через ограждение Пресбурга в надежное место, где можно спрятаться от досужих взглядов. Устроив твоего друга вместе с кошкой, голуби улетели. Никто из присутствующих в крепости не понял, что произошло, можешь поверить мне на слово! Видишь ли, Леонид, Нелживия иногда нарушает ею же установленные правила – конечно, очень-очень редко и только для самых достойных своих гостей. А я, таким образом, получил возможность отправиться на помощь к вам, друзья. А теперь прошу, ребята: оглянитесь вокруг! Вы находитесь в историческом месте: именно из стен Потешного городка через несколько лет Петр Первый в полном блеске выведет в мир свои войска – Преображенский и Семеновский полки. Они станут предтечей русской регулярной армии в современном, а не в средневековом смысле этого слова.

Сашка вскинул голову и загоревшимися глазами окинул Пресбург. Мы со Светкой, по его примеру, сделали то же самое и пожали плечами. Подумаешь, историческое место! Ничего особенного: из строений в городке – только две избушки. Вдоль одной из крепостных стен тянется длинное возвышение, на котором стоят орудия. Их всего шесть. Ах, как бросается в глаза прореха в этом грозном строю! – там, где отсутствует одна пушка, украденная Щукиной компанией. Удивительно, как Петр еще не заметил пропажи? Между прочим, не все пушки юного царя – расписные деревянные, как та, из которой по нам стрелял дурень Ленька. Есть и железные, и медные – то есть вполне, надо думать, боеспособные! Серьезно, однако, учится военному делу будущий Российский император! Ну и, конечно, везде, насколько хватает глаз, – ровные ряды подростков и юношей в зеленых мундирах с золотыми галунами. Развеваются на ветерке черные знамена. У солдат за плечами – старинные ружья очень забавного вида. Потешные войска Петра стоят смирно, ни один из парней даже не шелохнется! Во главе каждой шеренги – офицер с тростью. Смотрит на своих подчиненных строго-внимательным взглядом, под которым мальчишки еще более тянутся в струнку, дерут вверх подбородки. Кажется, Иноземцев в полном восторге от этой картины! Наш друг стоит прямо, колесом выкатив грудь, и орлиным взором смотрит на будущих семеновцев и преображенцев – ну, просто Наполеон перед Бородинским сражением, ни больше ни меньше! А нам со Светкой скучновато: ну, играют мальчишки в войну – что тут может быть увлекательного? Мухин наблюдает за происходящим хмуро и недоверчиво. Ага, а на кого там столь злобно уставился Ленька? Я смотрю по направлению взгляда Щуки и недоумеваю: чего он вдруг взбесился?

У передней стены городка, ближе к ее левому углу, собралась толпа гостей, которых мы видели у входа в крепость. Все они стоят полукругом, умильно улыбаясь, – бородатые важные вельможи, дородные боярыни, нарядные пажи – и смотрят на Наталью Кирилловну, которая разговаривает с высоким кудрявым юношей. Он тоже одет в зеленый мундир. На голове у парня – странного покроя коричневая бархатная шапка. На груди висит барабан. В руках юноша сжимает палочки. Мы с подружкой ошеломленно переглядываемся: неужели…

– Да-да, – кивает скворец. – Вы, сударыни, не ошиблись. Это он, будущий Петр Великий, первый Российский император, о котором Александр Пушкин позже напишет: «То академик, то герой, то мореплаватель, то плотник, он всеобъемлющей душой на троне вечный был работник».

– Ха, работник! – кривит губы Щука. – Такой же, как и остальные лупени у власти: только бы самому в три горла жрать да над народом издеваться.

Я возмутилась:

– Не мели чепухи, глупый Рыбун! Ты хоть что-нибудь слышал о реформах Петра Первого, о создании царем российского флота и армии нового типа, о победе под Полтавой, о расцвете наук и ремесел в его правление? О постройке Петербурга, наконец?

– Где там! – презрительно бросила Ковалева. – Ленечка историческую книгу и открыть-то боится: вдруг мальчик свои кисельные мозги случайно перегрузит?

– Все цари, и короли, и президенты – придурки! – упрямо гундел Щука. – Как только получат власть, сразу офигевают от нее. Другие люди для правителей – мусор, который им можно топтать безнаказанно и удовольствие от этого получать.

Крошечный комар впился Леньке в глаз. Щукин с досадой хлопнул себя по лицу, но по насекомому не попал: оно, зудя, улетело. Правильно, так и надо дикарю необразованному! Я отвернулась от Леньки. Ну, в самом деле, не спорить же с балбесом? Меня сейчас волновало совсем другое!

– Кирилл Владимирович, – обратилась я к скворцу, – Вы ведь говорили, кажется, что Петру сейчас тринадцать лет? Но этого не может быть. Посмотрите, ему же не меньше восемнадцати!

– Конечно, – поддакнула моя подружка. – Петр совершенно взрослый парень – высокий и сильный. И у него есть усы – а разве они могут вырасти в тринадцать лет?

Птица кивнула:

– Такое случается, если мальчик быстро развивается и умственно, и физически…

Ленька, прищурив опухший глаз, демонстративно фыркнул. Наш гид продолжал:

– Если он много занимается физическими упражнениями, постигает разные науки и ремесла, копает рвы, строит стены…

– Кто, вот этот красавчик? – ткнул пальцем в сторону Петра Щука. – Не похож он на землекопа. И на ботаника тоже не похож. Зачем перцу науки, а тем более ремесла, если он – царь?

– Тебе, Рыба, этого не понять, – блестя глазами, выдохнул Сашка. – Скажешь, легко было крепость построить, орудия установить и такую армию организовать? Будь у Петра тупая голова и кривые руки, мы стояли бы сейчас на пустом месте! А до чего у потешных солдат веселое знамя! – я думаю, его тоже царь придумал. Вон, гляди, справа стоит главный знаменосец и держит флаг – черно-желто-красный, а посередине полотнища – белый крест. Классно!

«Ленька, конечно, осел и невежда, – со странным волнением подумала я. – Но в одном он прав: Петр очень красивый парень. И видно, что ловкий, сильный, уверенный в себе. А какой у него смелый взгляд!»

Светка уперла руки в боки:

– Вот я тут слушаю вас всех по очереди и не могу сообразить: помнит ли кто-нибудь, зачем мы сюда пришли? Кирилл Владимирович, ну хоть бы Вы остановили их болтовню!

– Здесь, на этом дворе, я уже не командую вами, Светлана, – мягко возразил Ковалевой скворец. – Как, впрочем, и Савва Романович больше не имеет полномочий руководить своим взводом. Теперь наши подопечные сами принимают решения, и дальнейший ход событий зависит только от их действий. Мы же с товарищем прапорщиком можем вмешаться в дело только в самых крайних случаях – если, например, гостям Нелживии будет грозить серьезная опасность, или они начнут уж слишком глупо себя вести…

– О, смотрите, Петр кланяется Наталье Кирилловне. Значит, их разговор окончен, – зачастила моя подружка. – Сейчас царь отойдет от своей мамы, оглянется назад, на пушки, и – вы представляете, что будет?! Вон, я вижу Афанасия. Он стоит в начале третьей шеренги. Ах, у солдата такое бледное лицо! И я его понимаю: заволнуешься тут! Думаю, Афанасий уже, конечно, увидел своего отца среди гостей. И понял, что тот сюда явился к сыну не с добром, а с желанием опозорить его перед царем вместо Воротникова. Ох, я бы на месте Афанасия не смогла так спокойно стоять и ждать, когда меня обвинят в краже пушки. Какой мужественный парень! А мы, вместо помощи честному человеку, торчим здесь и зря треплемся. Быстро идем поближе к Петру – хотя бы будем знать, что вообще в Пресбурге творится!

Светка схватила меня и Иноземцева под руки и потащила к яркой толпе гостей. Краем уха я услышала, как страус успел вполголоса спросить у нашего гида:

– Кирилл Владимирович, дорогой! Может, мне ради особого случая нарушить правила? Направить бойцов куда следует, дать им четкие указания?

– Ни в коем случае, Савва Романович! – оглянулся на него скворец с Сашкиного плеча. – Это должен быть их душевный выбор, а не приказ проводника. Иначе ничего у ребят не получится, и Вам это хорошо известно.

Даже на расстоянии – а мы успели довольно далеко отойти от прапорщика с его взводом! – я услышала, как тяжко вздохнул страус. Видно, он не очень-то верил в сообразительность Щуки и Пашки, которые должны будут в скором времени сделать какой-то выбор. Эх, узнать бы еще, о чем, собственно, речь! Сплошные загадки, честное слово.

– Кирилл Владимирович, – с жадным любопытством спросил у скворца Иноземцев, – а что это за странные ружья у потешных?

– Данные образцы огнестрельного оружия 17 века называются следующим образом: карабины, мушкеты, а также пищали винтованные и завесные, – любезно проскрипел скворец. – А выглядят они, я согласен, необычно – разумеется, для нас, жителей иного времени…

– Послушайте! – завопила Светка. – Ну, о чем вы говорите? Санек, посмотри на себя! У тебя же руки дрожат и губы прыгают. Совсем, что ли, голову потерял из-за игры в войнушку? Нам сейчас предстоит Афанасия спасать, а ты витаешь в облаках. Ау, вернись на землю!

Иноземцев вздрогнул и неловко улыбнулся:

– Извините, девчонки. Что-то я и правда в сторону отъехал. Не беспокойся, Ковалева: Афанасия я еще раньше тебя в шеренге срисовал. Неужели, ты считаешь, я о нем не думаю? Да еще побольше некоторых!

Моя подружка вдруг покраснела как вишня. Сказала срывающимся голосом:

– Тихо, Саня, а то нас услышат.

Действительно, мы уже давно стояли с краю толпы князей и придворных, полумесяцем окружавших Наталью Кирилловну и Петра. Юный государь, чуть подбоченясь, улыбался в усики. Ветер нежно приподнимал его черные кудри. Мне на мгновение почему-то стало трудно дышать. Светка отпустила наши с Иноземцевым руки. Ага, вон и Дормидонт Ильич! Расположился поодаль от сановных гостей. Я подтолкнула друзей локтями и кивнула им на бывшего крестьянина, прошептав:

– До чего же он скромен и смирен! Вздыхает с умилением. Голову склонил, лапы свои жабьи сложил, как ангелочек, глаза-тарелки в землю уставил. А сам, небось, только и думает, что о тех двадцати рублях, жмот зеленый!

– Погоди, Ир, – Светка опять схватила меня за руку. – Лучше посмотри, кто вышел пред царские очи!

Меня передернуло: посередине разряженной боярской стаи стоял, льстиво ухмыляясь, Шакловитый. Наталья Кирилловна смотрела на него с нескрываемым отвращением. Отведя в сторону руку, Федька изящно поклонился в пояс – сначала царю, потом царице-матушке. Провозгласил высоким голосом:

– Государь наш пресветлый Петр Алексеевич! Царица-матушка всемилостивая Наталья Кирилловна! Царевна-государыня Софья Алексеевна шлет вам со мной родственный привет и пожелания доброго здравия и благополучия!

– Ишь ты, до чего ловок, шельмец! – опять прогудел рядом с нами знакомый голос. – Не хуже немчина умеет европейский политес соблюсти, только что не подпрыгивает и шапкой перед собой не метет. А все же пустое это дело. Один блезир, и больше ничего!

– Почему, Борис Алексеевич? Разве не отменно учтив пройдоха Федька, не благолепен в движениях? Я ему даже завидую. Мне, грешному, не удалось бы столь легко согнуть и разогнуть стан перед Петром Алексеевичем. Куда уж, с моим-то пухлым чревом!

Справа и чуть впереди мы увидели расшитые золотом кафтаны Голицына и Троекурова. Иван Борисович огорченно тряс седой бородой: до того ему было обидно не иметь утонченных манер Шакловитого! Голицын хмуро отрубил ему:

– Вежливость тогда уместна, когда исходит из искреннего добронравия! Федька же, хотя и умен, и речист, и смел, а зело жесток! Я слышал уже нынче от тебя про его несчастного холопа-семилетку. Но, поверь, лютость Шакловитого не токмо на сего дитятю падает! Помнишь, несколько лет назад он начальствовал над Пушечным двором? Так вот, мне доподлинно известно: голова пушкарей московских Ивашка Кержавин написал на Федора Леонтьевича слезную жалобу, что, мол, приезжает Шакловитый к ним на двор пьяным и нещадно бьет ни в чем не повинных мастеров. И еще знай: царевнин советник – настоящий заплечных дел мастер! Прошлой осенью он лично, по своей охоте, проводил сыск по поводу доноса на вдову Марью Брусилову. В кляузе было написано, что она якобы говорила кому-то затейные и к смуте завидные слова. Да мало ли что может сболтнуть по легкомыслию глупая баба! Но Федька дал делу полный ход, запытал вдову чуть не до смерти – и все сие, как я слышал, с улыбочками да прибаутками. Каково? А ты восторгаешься ловкостью его поклона государю! Нет уж, Иван Борисович. Лучше тяжело кланяться, да быть добрым христианином, чем извергом, Шакловитому подобным.

Мы с подружкой удрученно переглянулись. Действительно, просто редкостный гад этот Федька! Иноземцев повернул к нам голову. Его щеки пылали.

– А что вы хотите, – процедил сквозь зубы Сашка, – если этот дяхан – главный советник Софьи? Сама царевна – разве не жестокая? Пройдет несколько лет, и она захочет напасть на Петра – своего брата, между прочим. А зачем? Да чтобы власть удержать, не отдавать ее законному государю! Вот и Федька ей под стать, чему тут удивляться.

Шакловитый меж тем, прижимая руку к сердцу, извивался ужом.

– Ах, государь ты наш батюшка, – сладко вещал советник, – не вели казнить, вели мне правдивое слово молвить. Мягок я сердцем, жалостлив до крайности…

Над головой Шакловитого замельтешили какие-то бархатистые комочки. Я вгляделась: это была стая шмелей. Федькин язык удлинился и с треском вывалился изо рта, как толстая колбаса. Насекомые роем опустились на него и густо облепили «сардельку» с разных сторон. Придворные и князья, выпучив глаза, уставились на советника. Шакловитый удивился, глянул вниз, икнул от страха, но не умолк. Видно, ему очень хотелось доиграть перед государем взятую на себя роль любящего наставника. Правда, шепелявил и картавил при этом Федька просто немилосердно. Царевнин советник сипло бубнил: